Основные параметры структуры Востока

Подытоживая все сказанное, необходимо в заключение хотя бы в самых общих чертах обрисовать ту генеральную модель, конкретные очертания которой соответствовали бы вычлененному и охарактеризованному выше типу докапиталистических структуры, свойственной традиционному Востоку.

Основа модели — в структурообразующей роли отношений редистрибуции, олицетворенной рентой – налогом. Ряду исследователей эта черта не кажется принципиально важной: не всё ли равно, кому платит крестьянин — государству (рента-налог, включая и трудоповинности) или частному землевладельцу арендодателю. Не всегда легко также измерить долю избыточного продукта, приходящегося тому и другому, не говоря о том, что в качестве эксплуатируемого нередко выступает одно и то же лицо, работающее как на своем общинном наделе, так и на приарендовываемом участке землевладельца. Но с точ­ки зрения социально-экономического анализа, с точки зрения политэкономических категорий разница здесь огромна и принципиальна: в первом случае земледелец включен в систему редистрибуции, во втором – в систему частнособственнического способа производства. Этим, однако, сложности не ограни­чиваются.

Нельзя забывать, что землевладелец тоже выплачивает государству ту же ренту-налог (включая и повинности, от которых, впрочем, он чаше всего откупается, либо внося деньги, либо подставляя за себя другого, которому тоже за это платит). Как правило, от нее освобождались лишь те, кто состоял на государственной службе и сам получал за это выплаты от го­сударства,— чиновники, воины. Иногда к ним приравнивались аристократы из числа родственников или заслуженных санов­ников правителя, а также храмы и жрецы. Все же остальные независимо от их имущественного положения ренту-налог пла­тили. Это значит, что в сферу редистрибуции вливалось кое-что из той доли прибавочного продукта, которая проходила че­рез руки частного собственника. Кроме того, к отношениям редистрибуции следует отнести и тот продукт, который созда­вался крестьянами-арендаторами, работавшими на должностных землях, дававшихся в виде условных кормлений чиновни­кам и воинам, в виде пожалований аристократам и храмам, так как труд земледельцев на этих землях производил избыточный продукт, которым в конечном счете распоряжалась казна (мы берем феномен в «чистом» виде и абстрагируемся от тен­денции к превращению условных владений в безусловное, кото­рая временами наблюдалась).

Словом, едва ли в свете сказанного могут быть сомнения в том, что и количественно и — главное в качественном смысле именно отношения редистрибуции играли на традиционном Востоке ведущую, структурообразующую роль. Короче, именно эти отношения, как о том уже достаточно было сказано, создавали структуру, особый — тип общеедва. Разумеется, отношения редистрибуции были знакомы и европейским докапиталистическим обществам, не говоря уж о капитализме. Но в этих обществах, где государство вполне отчетливо было лишь инструментом в руках господствующего класса частных собственников, отношения редистрибуции были второстепенными как в количествен­ном выражении, так и качественно. Не они определяли там тип и структуру общества. Они лишь использовались для опти­мальной организации государственного аппарата и всей систе­мы администрации. Впрочем, кое-какую силу они собой, без­условно, представляли, так что, опираясь на них, римские императоры порой становились тиранами и деспотами под стать восточным, как Нерон или Калигула. И все-таки, несмотря на это, отношения редистрибуции в Европе были в структурном плане второстепенными, и именно в этом, как говорилось, карди­нальное различие двух типов и структур (при всем том, что компоненты были одни и те же) (С. 91).

осподство отношений редистрибуции в восточных структурах обусловило и многие другие их черты и признаки, которые разительно отличали эту структуру от европейской и которые были, по, сути, непреодолимым барьером к трансформации сложившейся традиционной структуры в сторону европейской Прежде всего это касается системы сословно – классовых связей.

Истоки этой системы восходят к появлению первых слоёв - страт в раннестратифицированных обществах, причем эти слои вычленялись в зависимости, от места в производстве, формы деятельности, способа получения средств для существования (крестьяне, ремесленники, администраторы, воины, жрецы, слуги-рабы). Что касается рабов, то они вербовались из пленных иноплеменников и независимо от использования их (тяжелые работы, обычный крестьянский труд на царско-храмовых землях, лёгкий труд в сфере услужения у власть имущих и т. д., вплоть до принесения в жертву, массовый ритуальных убийств) считались в сословно - юридическом плане бесправными. Однако рабы не были классом и появление их в классообразованию отношения не имело в силу того, что не было частной собственности.

С появлением частнособственнических отношений все упомянутые социальные слои, включая бесправных рабов и неполноправных зависимых из числа потомков этих же рабов и опустившихся свободных, бедняков и изгоев (равно как и рожденных от смешанных браков рабов и свободных), стали члениться на бедных и богатых, имущих и неимущих. Высокопоставленные брахманы вследствие этого могли оказаться долговыми рабами земледельцев из низшей древнеиндийской варны шудр, а вавилонский раб стать во главе процветающей торговой конторы, имея при этом собственных рабов, но обязанным выплачивать оброк-пекулий своему господину, не желавшему обычно отпускать на волю столь ценного для него раба.

Практически это значит, что в традиционной восточной структуре социальное положение, сословно-юридический статус и имущественное положение не обязательно совпадали. Это несовпадение вело к тому, что в числе крупных частных собственников могли быть и разбогатевшие торговцы, и удачливые ремесленники, и умелые рабы, и государственные чиновники, и простые земледельцы — словом, выходцы из всех слоев общества. Но составляли ли они единый класс? И были ли четко противопоставленным по отношению к ним классом те, кого они эксплуатировали, - крестьяне, ремесленники, рабы, в том числе рабы-должники из числа обедневших соотечественников, наемники и арендаторы из числа неполноправных?

С точки зрения строгого социально - экономического анализа это было именно так: с одной стороны, частные собственники и эксплуататоры, с другой – неимущие и эксплуатируемые. Но в рамках описанной структуры все сильно искажалось (С. 92). Эксплуатировавших других раб собственник сам был рабом своего господина. Свободный крестьянин-общинник мог приарендовывать у своего соседа кусок земли и тем самым оказаться эксплуатируемым им, но при этом оба они в социально-сословном плане стояли рядом, так что о четком классовом барьере и антагонизме здесь не могло быть речи. Разумеется, нечто в таком роде могло быть и в европейской структуре, но там это лишь несколько оттеняло четкие классовые барьеры, тогда как здесь именно это было нормой, во всяком случае, в частнособственнической сфере.

Что касается сферы государственной, то на ранних порах отношения здесь строились на основе генерального принципа реципрокности, т.е. эквивалентного взаимообмена деятельностью. Позже, однако, и особенно, очевидно, с момента возникновения частнособственнических отношений, среди правящих верхов стало резко усиливаться престижное потребление и отчетливо проявляться тенденция к индивидуализации имущества, т.е. опять-таки к частному присвоению. А так как и престижное потребление, тенденция к присвоению реализовывались, прежде всего, за счет казны, то неудивительно, что привилегии верхов стали все более определенно обеспечиваться неэквивалентным обменом деятельностью. Производители вносили в казну больше, чем получали от неё, и эта разница проявляла себя в виде эксплуатации правящими верхами, выполнявшими функции господствующего класса (но классом в полном смысле слова никогда не бывшими), всех тех, кто вносил в казну ренту-налог. Существенно заметить, что среди этих последних видное место занимали частные собственники, сами бывшие эксплуататорами. Если прибавить к этому четкое стремление государства ограничить возможности частного собственника, то общая картина будет вполне законченной.

Таким образом, система сословно-классовых связей в рамках описываемой структуры была очень сложной, противоречивой, неопределенной. Одни и те же лица были одновременно и эксплуататорами и эксплуатируемыми; различные формы эксплуатации, соответствовавшие разным сферам социально-экономических отношений, переплетались и причудливым узором накладывались друг на друга. Но при всем том основная линия сословно-классового членения и эксплуатации разделяла государство (аппарат власти, обслуживающие его слои) и плательщиков ренты-налога. И поскольку этот водораздел не был связан с частной собственностью и обусловлен ею (при всем том, что все администраторы как индивиды, начиная с самого правителя, могли частным образом приобретать земельные участки и выступать в качестве собственников-эксплуататоров по отношению к обрабатывавшим эти участки труженикам-производителям), то и отношения, о которых идет речь, не были классовыми. Верхи выполняли функции господствующего класса, не более того (С. 93-94). Плательщики же ренты-налога были, по существу, просто подданными, управляемыми, среди которых были богатые и бедные, собственники и неимущие, выступавшие друг с другом в сложные и причудливо переплетавшиеся отношения взаимной зависимости, в том числе и эксплуатации. Но четких классовых барьеров здесь не видно. И меньше всего этот барьер проходил по классической линии «рабовладелец – раб», ибо долговое рабство было лишь одной из форм имущественных отношений наряду с частной договорной арендой, наймом, а пленные рабы-иноплеменники весьма редко оказывались в индивидуальном пользовании простого (нечинового) собственника.

Соответственно системе сословно-классовых отношений складывались в описываемой структуре правовые нормы и социальные связи. Правовая система Востока с её почти абсолютным преобладанием публично-правовых норм и отсутствием строгих юридических гарантий статуса и имущества частного собственника была ориентирована на сохранение интересов государства, причем контрольные функции чиновника ещё больше усугубляли зависимое положение собственника, вплоть до произвола, вымогательства, экспроприации. Но эта система вызывала к жизни корпоративную структуру. Социальные корпорации – семейно-клановые объединения, общины, касты, цехо-гильдии, землячества – здесь всегда были оптимальной формой организации индивидов и ограничения произвола власти. В то же время и для государства в такой системе определенное удобство: предоставляя корпорациям внутреннюю автономию, администрация поддерживала постоянный контакт с их руководителями, отвечающими за соблюдение порядка и выполнение обязательств, в том числе и перед казной. И здесь важно опять-таки подчеркнуть, что система корпораций в принципе была известна и европейской структуре, но там на передний план всё-таки выступали классы и классовые антагонизмы, тогда как в описываемой структуре с её запутанными и ослабленными горизонтальными классовыми взаимоотношениями система социальных корпораций с её четкими вертикальными связями, обычно объединявшими в единых сплоченных рамках бедных и богатых, имущих и неимущих, знатных и простолюдинов, явно преобладала.

В некотором смысле можно сказать, что укрепление системы корпораций было своего рода закономерной реакцией населения на всесилие администрации, на всеобщность государства. Система корпораций играла роль баланса в социальных связях в рамках такой структуры, где не было четких классовых антагонизмов основанных на господстве частной собственности. И хотя корпорация не спасала собственника от произвола власти в случае открытого столкновения интересов, она всё же существенно ограничивала этот произвол.

Все описанные структурные особенности оказали весьма существенное воздействие на закономерности эволюции, на динамику исторического процесса (С.94-95). Имманентно свойственная описываемой структуре консервативная стабильность, необходимость сохранить существующий строй от нововведений и потрясений были тесно связаны со стремлением укрепить власть, усилить государственную администрацию, сохранить эффективный контроль над обществом, обеспечить господство над ним. Именно приоритет государства над обществом – столь отличный от той нормы, которая была характерна для развития европейских обществ, был одной из особенностей восточной структуры. Разумеется сила государства не всегда была неизменной. Оно временами слабело, приходило в упадок. На передний план выходили дезинтегрирующие импульсы, будь то сепаратизм региональных правителей или стремление частных собственников обогатиться за счет оскудения казны. Однако центробежные тенденции, как правило, не вели к кардинальным, качественным социально-экономическим изменениям в структуре: региональный сепаратизм рано или поздно вновь заменялся центростремительными тенденциями, а частный собственник в условиях децентрализации и административной анархии терял гораздо больше, чем приобретал. Отсюда вытекал результат: регенерация структуры вела обычно к восстановлению веками выработанных норм и курса на консервативную стабильность.

Естественно, что динамика исторического процесса при этом отличалась от поступательного движения в Европе. Конечно, Восток не стоял на месте, но развитие восточных структур характеризовалось крайне замедленными темпами, отступлениями с последующей регенерацией, повторением пройденного и вообще циклическим развитием, причем циклами, похожими на витки туго сжатой спирали. Эволюция здесь шла за счет количественных, нежели качественных изменений. Укрупнялись государства, становившиеся империями. Расширяла свои пределы ойкумена, включавшая в свой состав всё новые и новые периферийные районы, приобщая к более высокой культуре примитивные общества, отсталые племена. Изменялись взаимоотношения между этническими общностями внутри политической суперструктуры: на смену резкому противопоставлению «своих» «чужим» приходила тенденция к сглаживанию этнических и расовых различий, к этнической консолидации разноплеменных групп в рамках новых государственных образований. Не везде этот процесс шёл одинаковыми темпами. В Индии этому мешала, скажем, варно-кастовая система. На Ближнем Востоке, напротив, этому помогло арабо-исламское завоевание. К слову, появление и распространение новых мировых религий типа ислама также сыграло свою роль в этом процессе. Но если с точки зрения истории культуры это было огромным качественным изменением, то с точки зрения той структуры, модель которой описывается здесь, о кардинальных качественных нововведениях говорить не приходится (С.95-96).

Заканчивая описание модели, подведем некоторые итоги. Типовое отличие восточных структур от европейской, с которой все время идет сравнение и сопоставление, сводится к тому, что на переднем плане здесь в качестве ведущего и структуро-образующего начала вышли отношения редистрибуции опирающиеся на властъ - собственность и лучше всего характеризуемые понятием «государственный способ производства». Частнособ­ственнические отношения в этой структуре всегда играли под­чиненную роль, причем вся система идей и институтов, социаль­ных и моральных ценностей была создана и сориентирована та­ким образом, чтобы раз и навсегда фиксированное соотношение этих укладов оставалось неизменным. Типологически это прин­ципиально отличается от тех формаций, где та или иная моди­фикация частнособственнических отношений, сменяя друг друга, становится структурообразующим способом производства, тогда как отношения редистрибуции играют лишь вспомогательную роль для поддержания аппарата администрации, являющегося в таком случае лишь инструментом в руках господствующего класса, составленного из того либо иного отряда частных собст­венников. И в заключение стоит заметить, что охарактеризован­ный в данной работе тип докапиталистической структуры про­существовал на Востоке вплоть до эпохи колониализма. Только вторжение европейских колонизаторов, насильственно взломав­ших традиционную структуру Востока, положило начало ее серьезной внутренней трансформации, болезненный характер ко­торой дает о себе знать и поныне (С.96).

^{ПРИМЕЧАНИЯ}

¹ А. Я. Г у р е в и ч. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. - М., 1970.- С. 52, 59—60.

² Л. Е. Куб бель. Потестарная" и политическая этнография.— Исследо­вания по общей этнографии. М., 1979, с. 241—277.

³ К. Маркс. Письмо Энгельсу от 2.У1.1853 г.— К. Маркс и Ф. Эн­гельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 28, с. 215.

⁴ К. Маркс. Капитал. Т. III.— К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 25. Ч. II, с. 354.

⁵ К. Маркс. Экономические рукописи 1851—1859 годов.— К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 46. Ч. I, с. 485.

⁶ К аналогичному итогу в ходе анализа, проделанного на несколько иной основе, пришел и Ю. И. Семенов, предложивший называть характерную для "Востока структуру «политарным способом производства» (от греч. «политая»— «государство»). См.: Ю. И. Семенов. Об одном из типов традиционных со­циальных структур Африки и Азии: прагосударство и аграрные отношения.— Государство и аграрная эволюция в развивающихся странах Азии и Африки. М., 1980, 115.— Здесь, однако, следует заметить, что разница между нами не только в терминах (естественно, мне кажется предпочтительным мой), но также и в понимании социально-классовой сути описываемой структуры: Ю. И. Семенов считает возможным видеть здесь классово-антагонистические отношения.

* Современные специалисты уже давно обратили внимание на принципи­альные в этом смысле различия между античностью и древним Востоком.

* В экономике древнего Ближнего Востока, как об этом пишет, в частности, специалист по этой проблеме М. Финли, господствовали дворцовые и храмо­вые комплексы, которые выступали в качестве собственников большей части земель и организаторов экономической (включая внешнюю торговлю), поли­тической, военной и религиозной жизни общества. При этом хорошие резуль­таты достигались за счет широкого использования централизованных методов бюрократического управления, административного районирования. Этого не было в античном мире, хозяйство которого базировалось на частной собствен­ности и товарно-денежных отношениях. Разумеется, было и частное держание на Востоке, как встречались там «независимые» ремесленники и торговцы. Однако их было немного и не они определяли лицо, в то время как античный мир на этом стоял. Известно, в частности, что в североевропейских раннефеодальных об­ществах частная собственность была слабо развита и имела ограниченный характер. См.: А,-Я. Г у р е в и ч. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе, с. 26 и ел.; он же. Категории средневековой культуры. М., 1972, - 215 и ел.

Ю. И. Семенов. Теоретические пробле­мы «экономической антропологии».— Этнологические исследования за рубе­жом. М., 1973, с. 51—57.

Ю. И. Семенов. Первобытная коммуна и соседская крестьянская община.—Становление классов и государства. М., 1976, с. 20—21.

Бахта В.М. Папуасы Новой Гвинеи: производство и общество. — Проблемы истории докапиталистических обществ. М., 1968, с. 306.

Н. Б. Кочакова. Города-государства Йорубов. М., 1968, с. 77—82.

Васильев Л.С. Реформы в Китае: цели и объективные результаты / Четвёртая научная конференция «Общество и государство в Китае». – Тезисы и доклады. Вып.I. – М., 1973.

Штейн В.М. Гуань-цзы. Исследование и перевод. – М., 1959.

Алаев Л.Б. Социальная структура индийской деревни. – М., 1976.

Дандамаев М.А. Рабство в Вавилонии VII-IV вв. до н.э. М., 1974.