Современная антропология о генезисе ранних социально-политических структур

Азиатские структуры — это прежде всего структуры социально-политические, т. е., такие, в которых строение и форма зависели не только и не столько от отношений собственности, сколько от организации общества и политической администрации. Разумеется, свою роль играли и отношения собственности. Более того, современная наука—в отличие от науки XIX в., выводами которой пользовался Маркс,— обнаружила в обществах Востока и ту самую частную собственность, которой в них не находили прежде. Но вся сила в том, что на Востоке эта частная собственность появилась при иных обстоятельствах и в иной форме, нежели то было в античной Греции эпохи Солона. Она стала формироваться лишь много позже сложения сильной государственной административно - иерархической власти, и в силу этого она всегда играла и поныне играет там, весьма скромную и, уж во всяком случае, не структурообразующую роль⁷ (С. 63-64). Собственно, именно это и составляло содержание тезиса Маркса об отсутствии частной собственности на Востоке,. И это значит, что его анализ при всех модификациях, внесенных временем, в принципе не устарел. Это подтверждается и достижениями современной антропологии, данные которой ныне позволили распространить многие из отмеченных в прошлом особенностей развития Востока, считавшиеся отклонением от нормы (за норму принималось развитие европейской истории), на oгромнoe количество неевропейских обществ.

Поэтому, прежде чем обратиться к проблеме типологии власти и собственности в неевропейских докапиталистических структурах, стоит обратить внимание на некоторые более общие проблемы, связанные с процессом генезиса этих структур. Сделать это тем более необходимо, что — как это теперь становится вое более очевидным—генеральным путем развития (ранних обществ был отнюдь не тот, который казался само собой разумеющимся в XIX в., когда закономерности исторического развития познавались на европейском (античном) материале. Современная антропология со все большей очевидностью свидетельствует о том, что даже античной структуре — при всей ее уникальности и исключительности по сравнению со всеми остальными – предшествовали иные, более ранние и типологически близкие к неантичным (ахейский период). В еще большей степени это относится к раннему европейскому феодализму, ряд периферийных модификаций которого был близок генеральному неантичному типу развития⁸.

Современная антропология — культурная, социальная, экономическая, политическая — накопила немало материала для реконструкции обстоятельств и закономерностей, присущих этому пути, этому типу развития. Один из основоположников французской ее школы, Э. Дюркгейм внес в науку представление о механической солидарности первобытных групп, ритуальная форма которой была призвана укреплять разросшиеся аморфные этнические общности («племена») в условиях, когда о политической структуре еще не могло быть и речи. Его ученик и последователь М. Мосс поставил вопрос об экономической основе этой первобытной, солидарности, которой следует считать обязательным эквивалентный дарообмен⁹, а крупнейший современный структуролог К. Леви-Стросс, опираясь на этот вывод, разработал обстоятельную концепцию культуры и общества как системы коммуникаций (10)

Главная идея концепции сводится к тому, что первоначальной социальной нормой человечества, первоосновой культуры, выделившей его из мира животных, было инцест – табу, тесно связанное с взаимообменом женщинами, от чего и взяла свое начало система постоянных коммуникаций, включившая затем в свою сферу также и обмен продуктами, вещами, словами, знаками, символами и т. п. (С. 64-65). Итак, инцест-табу; брачно-семейные связи и возникновение счета родства и свойства; система постоянных коммуникаций с механической солидарностью этнической общности, основанной на общем ритуале; наконец, генеральный принцип обязательного взаимообмена (реципрокность) — вот те первичные структурные основы, которые сплачивали древнейших людей в группы, а группы их — в ранние этнические общности.

Механизм функционирования этой примитивной структуры хорошо показан тем же Леви-Строссом на примере индейцев намбиквара (район Амазонки). Общность намбиквара распадается на неустойчивые локальные группы, комбинация членов которых обновляется чуть ли не ежегодно; группа состоит из нескольких семейных пар с детьми и ряда неженатых. Во главе группы стоит лидер, в функции которого входит вести, объединять, организовывать и за все отвечать. Лидер должен не только все уметь, но и обязательно быть щедрым, т. е. отдавать группе все. В обмен за это он имеет престиж и авторитет, а также некоторые привилегии, главная из которых пpаво на нескольких жен (в отличие от остальных), причем группа обычно мирится даже с возникающим из-за этого некоторым дисбалансом полов: хороший вождь стоит немалого, а группа плохого быстро распадается (11).

Как можно заключить, на передний план в функционировании примитивной структуры выходит элемент престижа. Именно престиж (включая и связанные с ним привилегии) — тот движущий импульс, тот стимул, который включает амбиции способных членов группы и побуждает их щедро отдавать группе все свои силы и материальные средства. Следует сказать, что огромная роль этого импульса и вообще исключительное место престижа в системе социальных ценностей общества с его самых первых шагов ныне являются общепризнанными. Обладание престижем не идет ни в какое уравнение со всеми остальными ценностями, включая и материальные. Причину этого вскрывают исследования экономических антропологов.

Первобытный коллектив охотников и собирателей обычно невелик — в среднем два-три десятка человек, иногда до 50, причем каждая группа имеет свою территорию обитания в пределах района, занятого всей данной этнической общностью. Каждая группа находится на полном самообеспечении, хотя при этом и может быть связана взаимообменом с соседями, в том числе и иной этнической общности. Экономантропологические исследования свидетельствуют о том, что экономика в обществе, о котором идет речь, не являет собой самостоятельной и тем более детерминирующей сферы отношений, что она подружена в социальные отношения, составляя с ними единое целое ¹².

Начать с того, что система добычи, распределения и потребления пищи здесь основана на принципе строгой уравнительности, с учетом, разумеется, пола и возраста потребителя (С. 65-66). Суть принципа в том, что каждый член группы, вне зависимости от ею вклада, имеет неотъемлемое право на долю продукта группы просто в силу принадлежности к ней ^!3, притом без такого рода примитивного эгалитаризма группа просто не могла бы существовать. Но если потребление всегда было коллективным, то добыча пищи чаще всего была индивидуальной (если речь не идет, к примеру, о коллективной охоте на крупного животного, что бывало далеко не у всех, да и не так уж часто), и в ходе ее один приносил больше, другой меньше. Если исключить крайности (попытки отлынивания от дела, т. е. добычи пищи, бывали редки и встречали столь явно выраженную реакцию в виде насмешек и презрения — суровая санкция в обществе, где престиж стоит так высоко, — что не имели практической значимости), суть сводилась к тому, что каждый действовал в меру своих сил и способностей. Естественно, что те, кто приносил больше дpyгих, получали взамен от своей группы большую долю уважения, престижа, авторитета. Именно из числа таких удачливых охотников и выдвигались обычно лидеры.

Итак, смысл понятия реципрокности, которое было введено в науку одним из крупнейших экономантропологов, К. Поланьи, сводится к тому, что, основываясь на генеральном принципе эквивалентной коммуникации, каждый стремился внести в общий котел максимум с тем, чтобы пюлучить за это тоже максимум, но на сей раз в виде престижа и саязанных с ним социальных гарантий. С перходом общества к производящей экономике (неолитическая революция) и трансформацией низовой автономной ячейки (локальной группы) в сельскую общину эта закономерность еще более упрочилась. В коллективе, прежде имевшем лишь минимум жизнеобеспечивающего продукта¹⁴, появился продукт избыточный. И тот, кто имел; ело в большем количестве, чем другие, будь то глава более крупной и зажиточной семейно-клановой группы в общине или уже формально ставший во главе общины ее старейшина, опять-таки стремился внести излишек в общий котел, т. е. отдать его в сферу общего (чаще всего теперь уже экстраординарного — на ритуальных пирах, праздниках, важный семейных обрядах) потребления. Таким образом, «престижная экономика» действовала по-прежнему, гася возможные осложнения, которые возникали бы при наличии экономически слабых членов коллектива. За счет раздач компенсировалось складывавшееся. b рамках первобытной земледельческой общины неравенство в потреблении (неравенство, зависевшее не от отсутствия средств производства, но от ограниченности ресурсов или физических возможностей в той или иной семейной группе, оставшейся, скажем, без достаточного количества работоспособных мужчин и т. п.), но за этот же счет приобретался тот самый престиж который всегда ценился столь высоко (С 66-67). Наиболее убедительная иллюстрация всему сказанному — раздачи в папуасских общинах, не имевших еще устойчивого единоличного общинного лидерства.

Папуасская плановая община обычно, состояла из нескольких родственных между собой семейно-клановык групп, имущественно неравных. Главы более зажиточный групп тратили излишки на приобретение нескольких жен, которые были весьма продуктивной формой богатства, ибо выращивали плоды и поросят. И хотя стада свиней (до 30—40) в наиболее зажиточные труппах не были личной собственностью их глав (они считались общим достоянием и даже более того, существовали нормы, согласно которым семье не следовало есть мясо своих животных) ¹⁶, они тем не менее приносили именно этим главам важные преимущества: щедро раздавая мясо всех разом закалывавшихся животных при очередной праздничной раздаче, лидер группы тем самым приобретал престиж, становился большим человеком (антропологи именуют этих папуасских лидеров «бигмэнами»), занимал привилегированные позиции в своей общинной деревне, причем не только за счет авторитета, но и вследствие обрастания зависимыми от него клиентами из числа тех потребителей его мяса, которые не были в состоянии отплатить тем же и которые вследствие этого оказывались в зависимом от бигмэна положении. Щедрый дар требует возврата—это закон принципа реципрокности. В противном случае, он унижает получателя и делает его зависимым от дарителя) (донатора).

И это тоже очень хорошо иллюстрируется нормами первобытный коллективов. Я имею в виду хорошо известную практику потлача. В отличие от папуасских бигмэнов здесь раздачу осуществляет уже признанный общинный, порой и надобщинный лидер. Описанный в свое время еще Р. Венедикт на примере индейцев квакиютлей, потлач обычно сводился к тому, что в остром соперничестве влиятельных вождей на передний план попеременно выходил тот из них, кто мог позволить себе раздать, потребить, а то и просто уничтожить (но обязательно в присутствии соперника) наибольшее количество продуктов и добра. Восходя в принципе все к той же реципрокности и имея главной целью повысить престиж, этот акт, однако, в условиях большого коллектива, способного производить избыточный продукт, имел на том этапе эволюции, о котором идет речь, также т важное экономическое значение: кроме задачи эквализации потребления потлач служил еще и стимулам развития производства, повышения производительности труда с целью создания максимально возможного количества продукта и прочих материальным ценностей, ликвидация которых в определенных обстоятельствах способна предоставить их владельцу-вождю максимальный престиж ¹⁷ (С. 67).

Так что же такое этот самый престиж, в жертву которому приносится столь многое, включая желанные, казалось бы (особенно на раннем уровне развития, при крайней их скудности) материальные ценности? Престиж, как его определяет известный социолог Эйзенстадт, это обладание центральной позицией в коллективе, символ его ценностей (18). Связанный с нормативными ценностями и традиционными экспектациями группы, престиж создает его обладателю авторитет, позволяющий и даже обязывающий его на себя бремя руководства. Иными словами, престиж и авторитет, причем именно они и только они ведут способного и амбиционного индивида к власти.

Стремление к власти, к лидерству свойственно не каждому, как на это обратил внимание К. Леви-Строос еще при анализе структуры индейцев намбиквара¹⁹. Но, тем не менее, престиж и лидерство, авторитет и власть, будучи вершиной признанной системы ценностей, манят многих и рождают острое соперничество среди наиболее способных и честолюбивых, имеющих наивысшие потенции и возможности достичь желаемого. За обладание этими ценностями многие готовы отдать все, что имеют, если даже не более того. И в этом пункте мы подходим к одному из важнейших логических узлов темы. Но прежде остановимся вкратце на том, что же такое власть.

Существует множество определений этого понятия²⁰. Для наших целей следует ограничиться некоторыми из них. По определению Эйзенстадта, «власть — это предприятие, ведущее к цели, разделяемой большинством» (21) Если иметь при этом в виду самосохранение данной структуры и укрепление ее за счет установления более строгого порядка внутри и защиты от угрозы извне, смысл подобного определения очевиден. Но его мало. М. Вебер определял власть как возможность осуществлять свою волю, невзирая на сопротивление других (22). Иными словами, (субъект власти берет на себя ключевую функцию принятия решения и высшую ответственность за его реализацию и последствия, причем подразумевается, что это делается во имя блага структуры в целом, во имя ее самосохранения. Встает вопрос: с чего практически это начинается?

Уже упоминалось, что престижные раздачи ставят получателей в неравноправное положение по отношению к донатору. Именно этим объясняется стремление соперника возвратить полученное с лихвой, раздать еще больше. Но так могут поступить не все. Специальные исследования показывают, что обычно количество возвращенного в целом относится к количеству отданного как 1 : З, причем именно эта разница и создает отношения зависимости, о которых уже упоминалось. Зависимые голоса обеспечивают не только престиж, но и победу на выборах, если речь идет, скажем, об общинном лидере. Выбор лидера в ранних структурах типа группы или общины всегда прежде всего зависел от личных качеств, компетенции и связанных с ними престижа и авторитета (хота могло сыграть роль и количество клиентов и другие обстоятельства, связанные с имущественным положением претендента) (С. 68-69). Ведущую роль три выборе играли старшие, главы семей, причем в более продвинутый обществах этому способствовала система возрастных социальных рангов, согласно которой человек за свою жизнь проходил через несколько .возрастных, а затем и социальных ступеней, и, только достигнув высших из них и показав все свои способности, он мог претендовать на место лидера. Эта ступенчатая система опять-таки служила важным критерием для выявления пригодности соперничающих кандидатов, а принцип меритократии оставался при этом основой, что было существенно для самосохранения мелких структурных единиц, о которых идет речь.

Оказавшись во главе общины—вначале небольшой, позже подчас и многонаселенной, укрупненной,— ее старейшина приобретает уже некоторые функции политического администраторa. В своем примитивном виде аналогичные функции — обеспечение порядка, принятие важных решений, руководство при совместных акциях, посредничество при улаживании внутренних конфликтов и т. п. — были свойственны и первобытным группам собирателей и охотников²⁴. Но в рамках земледельческой общины появилось уже и нечто новое. В первую очередь речь идет о контроле над ресурсами. Если раньше они были общими и задача сводилась лишь к тому, чтобы вовремя организовать охоту, собрать урожай плодов, оградить свою территорию от посягательств со стороны чужих, то теперь все сильно усложнилось. Нужно обеспечить справедливый раздел пахотной земли и дворовых участков между численно все время изменяющимися семейно-плановыми группами общины. Необходимо решить вюпрос о сооружении обводняющих каналов и канав, если речь идет o6 обществе в долине большой реки, об ирригационном земледелии. Важно урегулировать вопросы связанные с использованием окрестных пастбищ, лесов и т. д. Разумеется, все это общее, все принадлежит всем. Но регулирует использование общего достояния лидер. Он отвечает, он yправляет, его слово — последнее. Из специальных работ достаточно хорошо известно, что за эту свою работу старейшина общины обычно получает от глав семей, которым он формально вручает их участки, право использовать тот или иной из них, определенные подарки, вначале необязательные²⁵, потом все более регулярные, становившиеся нормой. Эти подарки в социальной структуре, основой которой традиционно являлся генеральный принцип реципрокности, означали тот эквивалент, который старейшина общины получал от ее членов за его общепризнанный и общественно полезный труд на общее благо, во всяком случае вначале²⁶.

Подарки, о которых идет речь,—материальный символ власти общинного старейшины (С. 69-70). Они еще не ведут к его обогащению. По словам М. Салинза, имущество такого лидера — нечто вроде страхового банка для коллектива, а подношения ему тип кредита ²⁷, причем накопление этого имущества требовало спорадического его потребления, которое традиционно выражалось в форме щедрых раздач, особенно в экстраординарных случаях. Однако это ни в коей мере не меняло того, что старейшина общины тем самым приобретал новое и чрезвычайно важное право — право радистрибуции.

Понятие редистрибуции — как и рецицрокности — было введено в науку виднейшими экономантропологами, прежде всего К. Поланьи, сравнительно недавно, но уже практически принято в науке. Суть его сводится к тому, что лидер коллектива оказывается в положении верховного регулятора и контролёра, распорядителя значительной части общего достояния, прежде всего, естественно, избыточного продукта коллектива, т. е. той части совокупного продукта, которая, по определению Г. Пирсона, изымается из фонда потребления и направляется на иные нужды. Разумеемся, эту часть продукта тоже можно потребить, особенно зa праздничным столом или в виде престижной раздачи (что поначалу и практиковалось), однако со временем именно она, становясь количественно все весомей, послужила основой для развития института редистрибуции.

Приобретая функцию редистрибутара, старейшина общины оказался в новом социально-политическом положении. Он уже не был только лидером, обладающим наивысшим престижем и в силу этого—достаточным авторитетом для управления коллективом. В глазах коллектива он начал превращаться в своего рода символ, олицетворение коллектива; как такового, включая его совокупное достояние и всеобщее благо. Ни в коем случае не будучи собственником общинной земля, он становился в глазах остальные ее распорядителем и в этом смысле ее хозяином. Именно «хозяином земли» именовался старейшина общины в этнической общности нупе, где в его функции входило вручение главам семейных групп их участков за что он получал от них некоторое вознаграждение. И хотя амбары старейшины по-прежнему считались еще о6щим достоянием коллектива и широко открывались в случае нужды, сам факт существования этого имущества, как и право редистрибуции, придавал главе общины высокий статус и весьма зримые привилегии, будь то лучший дом, регалии, право на нескольких жен или всеобщее внимание и уважение к его слову, мнению, решению, главенствующее место в обряде, ритуале, церемониале.

Таким образом, данные современной антропологии позволяют заключить, что в условиях отсутствия частной собственности не отношения собственности являются структурообразующим фактором. Таким фактором здесь являются, отношения, в основе который лежала объективная потребность разрастающегося и усложняющегося коллектива в управлении (С. 70-71). Владение (как первичная форма собственности) было коллективным (если не считать мелкую личную собственность), и главным было рациональное управление коллективными ресурсами. В качестве субъектов рационального управления выдвигались лидеры, чей статус был основан на принципе меритократаи: личные заслуги и способности руководителя обеспечивали ему необходимый престиж, авторитет, власть. Субъект власти становился—в силу складывавшихся в этом обществе социально-экономических отношений, основанных на принципах реципрокности и редистрибуции,—генеральным администратором. Его привилегии и прерогативы постепенно и все более зримо и весомо окрашивались в материально-имущественные тона. Он еще не был собственником, но уже был едва ли не крупнейшим потребителем совокупного продукта коллектива. Его престиж, авторитет, власть были достаточной для этого основой.