Финал битвы

И все же нет сомнений в том, что по результатам противостояния Ньютон оказался в более выгодном положении, чем Лейбниц. Из‑за работ Ньютона и его сторонников звезда Лейбница, сиявшая так ярко, начала меркнуть и вскоре совсем погасла. Ближе к концу противники находились в совершенно непохожих ситуациях. Ньютона уважали, им восхищались. Его посвятили в рыцари, это был первый человек, удостоившийся подобной чести за вклад в науку. После смерти в 1727 г. ему были устроены пышные похороны за счет государства, и он по‑прежнему покоится в нефе Вестминстерского аббатства.

В случае с Лейбницем все было иначе. Когда в 1714 г. его работодатель, курфюрст Ганновера, взошел на английский престол под именем Георга I, Лейбниц оказался в опале. Вполне возможно, это стало следствием вражды с Ньютоном. Вопрос о дифференциальном исчислении стал фактором для дипломатических интриг между Великобританией и Ганновером, и Лейбниц, несомненно, оказался на стороне проигравших. Кто хочет, чтобы его имя связывали с неудачником? Он даже пытался убедить Римскую курию исключить «Диалог» Галилея из списка запрещенных книг, но тоже безуспешно.

Когда в 1716 г. Лейбниц умер в Ганновере, не закончив многие свои проекты и не имея ни одного друга при дворе, которому отдал почти 40 лет жизни, на похоронах присутствовал только его бывший секретарь. Один из Друзей отмечал в мемуарах, что Лейбница «похоронили скорее как грабителя, а не как украшение своей страны, которым он был на самом деле» [34].

Он умер, сказал Мерц, «в мрачнейший период истории страны, в мире, полном обмана и разрухи» [35]. И все же каким‑то образом его работа сохранила оптимизм, который проявлялся не только в идее о «лучшем из миров». Более того, он одним из первых отверг мысль о том, что цивилизация страдает от непрерывного и неизбежного упадка, начиная с древнего золотого века. Философ XVIII века Дидро называл Лейбница отцом оптимизма [36].

Если учесть все разочарования, выпавшие на его долю, такой оптимизм поражает еще больше. Учитывая также то, что имя Ньютона почитается в качестве единицы силы, впрочем, вполне заслуженно, я предлагаю почтить и память Лейбница. Я бы сделал лейбниц единицей оптимизма. Возможно, когда‑нибудь появится комбинация ньютона‑лейбница, которая покажет нам, как выразить это понятие в количественном отношении.

Хеллман Х. Великие противостояния в науке. Десять самых захватывающих диспутов. М.,2007. С. 65–92.

Контрольные вопросы

1. Какое научное открытие одновременно осуществили Ньютон и Лейбниц?

2. Какие идеи отличали Ньютона и Лейбница в понимании исчисления бесконечно малых?

3. Как относился к критике Ньютон?

4. Какие идеи составляли философские мировоззрения Лейбница и Ньютона?

5. Какие функции исполнял Бог в ньютоновской картине мира?

Бульдог Дарвина против Елейного Сэма Эволюционные войны

Часть 1: XIX век

Одним прекрасным летним днем 1860 г. в зале Оксфордского университета негде было яблоку упасть. В помещение набилось более 700 человек. В центре зала сплошной черной массой выделялись представители духовенства. В остальной части зала отдельно друг от друга сидели несколько защитников новомодной теории Чарльза Дарвина. Все эти люди собрались здесь на ежегодное собрание Британской ассоциации содействия развитию науки. Дата собрания в тот год выпала на 30 июня, спустя почти семь месяцев после публикации новой провокационной книги Дарвина The Origin of Species by Means of Natural Selection «"Происхождение видов путем естественного отбора».

В данный момент Джон Уильям Дрейпер, приехавший на собрание из Университета Нью‑Йорка, монотонно говорил об «интеллектуальном развитии Европы с точки зрения уважения к взглядам мистера Дарвина». На самом деле его доклад являлся лекцией о дарвинизме и социальном прогрессе. Участники собрания как раз приступили к обсуждению основных положений новой теории. Однако все знали, что знаменитый Оксфордский епископ Сэмюель Уилберфорс запланировал массированную церковную атаку на новые и опасные идеи Дарвина.

Сам Дарвин в это время находился дома по причине болезни. Но если бы ученый и присутствовал на собрании, от него в любом случае было бы мало пользы. Дарвин родился в 1809 г. и ко времени выхода в свет «Происхождения видов» как раз отметил свое 50‑летие. К этому времени он из энергичного и решительного молодого исследователя превратился в затворника и часто болеющего домоседа. Хотя его эволюционные идеи и рассматривались как скандальные, сам ученый был чрезвычайно застенчив и никогда не решился бы встать и парировать утверждения такого краснобая, каким слыл епископ Уилберфорс.

Прозвище «Елейный Сэм», данное Уилберфорсу студентами Оксфорда, в наше время кажется крайне уничижительным. Однако в то время к этому значению также примешивалось настоящее уважение к его ораторскому мастерству. Особенно поразительной была способность епископа при необходимости соединять в своей речи обаяние и остроумие, ядовитые замечания и откровенную злобу. Уилберфорс также имел репутацию математика. Хотя сам епископ не был ученым, во всех вопросах атак на Дарвина его тщательно инструктировал сэр Ричард Оуэн, ведущий авторитет по сравнительной анатомии того времени.

Несмотря на то что к тому времени прошло всего несколько месяцев с момента публикации работы Дарвина, она уже успела произвести сенсацию. Одной из причин этого явления было то, что ученый уже был признанным и уважаемым естествоиспытателем. Например, незадолго до выхода книги поступило предложение присвоить Дарвину рыцарское звание. Принц Альберт даже дал свое согласие. Однако после выхода «Происхождения видов» церковные советники королевы Виктории, включая епископа Уилберфорса, выступили против Дарвина, и предложение было отклонено.

Следует заметить, что Дарвин был не первым, кто занимался теорией эволюции. Идея, что виды не являются неизменными, а могут с течением времени изменяться и адаптироваться к условиям окружающей среды, предлагалась уже много раз. В свое время эту точку зрения выносили на суд научной общественности дед Чарльза Дарвина Эразм Дарвин и знаменитый ученый Жан Батист Ламарк. Последний верил, что изменения в видах, происходящие под воздействием окружающей среды, могут передаваться потомкам.

Однако во времена Чарльза Дарвина яростных противников любых форм эволюции было значительно больше, чем сторонников. Интересна, например, история более раннего проэволюционного трактата Vestiges of the Natural History of Creation («Признаки естественной истории творения»), написанного и опубликованного в 1844 г. Робертом Чемберсом, успешным популяризатором науки. Предвидя «бурный» прием книги, он не поставил свое имя на обложке.

Прием и в самом деле был бурным: Адам Седжвик, учитель геологии, преподававший эту науку Дарвину в Кембридже, зло ворчал, что эволюция и абиогенез¹ соединяются в «незаконном союзе» и порождают ужасных монстров; с нашей стороны было бы весьма милосердно снести «голову этому отвратительному уродцу и положить конец его поползновениям» [1]. При этом Седжвик верил, что правильный баланс между живыми организмами и миром, в котором они живут, поддерживается божественным вмешательством всякий раз, когда это необходимо. Дарвин же полностью отверг существование связи между духовным и материальным мирами.

Книга Чемберса также подверглась жестокой критике Уилберфорса на страницах влиятельного Quarterly Review. К сожалению, «Признаки» представляли собой своеобразное «попурри» из здравого смысла и откровений бессмыслицы. Дарвин просмотрел эту книгу со смешанными чувствами. С одной стороны, он уже имел некоторые проблемы с официальной наукой, особенно в своих первых публикациях. С другой же, ученый чувствовал,что книга Чемберса ослабила ожидаемую реакцию общественности на его собственный, долго созревающий трактат и даже в чем‑то подготовила для него почву, приняв на себя основной огонь критики.

Атаки на идеи эволюционистов хотя и были чрезмерными, не были абсолютно необоснованными. По сути, эволюционисты выступали против необходимости бесчисленных специальных актов творения, считая, что для всех видов жизни на Земле был необходим всего лишь один разумный акт. Однако в «Признаках», как и в других, более ранних, эволюционистских публикациях, эти идеи были чистейшими догадками, их мало кто поддерживал, им крайне не хватало понимания механизма эволюции. Креационистская идея представлялась ничем не хуже других. Этот недостающий механизм – естественный отбор – и открыл Дарвин, добавив к нему огромное количество данных и хорошо аргументированных доводов. Перед вами короткий отрывок из книги Дарвина, в котором он описывает естественный отбор.

Не следует также упускать из виду, как бесконечно сложны и как переплетены взаимоотношения всех органических существ друг с другом и с физическими условиями жизни, а отсюда понятно, как бесконечно разнообразны те различия в строении, которые могут оказаться полезными всякому существу при меняющихся условиях жизни... Но если такие вариации появляются, то (помня, что особей рождается гораздо больше, чем может выжить) можем ли мы сомневаться в том, что особи, обладающие хотя бы самым незначительным преимуществом перед остальными, будут иметь больше шансов на выживание и продолжение своего рода? С другой стороны, мы можем быть уверены, что всякая вариация, сколько‑нибудь вредная, будет беспощадно истреблена. Сохранение благоприятных индивидуальных различий и вариаций и уничтожение вредных я назвал естественным отбором, или выживанием наиболее приспособленного [2].

Этот текст едва ли звучит угрожающе для ушей большинства из нас, но именно данный аспект работы Дарвина церковники начали рассматривать как действительно опасный. Поэтому они и посчитали важным, не теряя времени потом, опровергнуть теорию Дарвина целиком. С их точки зрения, идеальным местом для этого было собрание Британской ассоциации содействия развитию науки в 1860 г.

Небольшое количество защитников Дарвина надеялись, что кто‑ни­будь выступит против Уилберфорса. Среди них находился и Томас Генри Гексли, многоуважаемый ученый, внесший важный вклад в развитие таких наук, как зоология, геология и даже антропология. Он также писал понятным и совершенным стилем о проблемах образования и религии и слыл прекрасным оратором. Гексли имел дополнительные причины для поддержки Дарвина. Как он писал клирику Чарльзу Кингсли: «Для меня ясно то, что если такой великий и мощный инструмент добра и зла, как Церковь Англии, должен быть спасен от раскола на кусочки вследствие неуклонного продвижения науки – события, видеть которое для меня было бы неутешительно, но которое, вероятно, произойдет, если ее судьбой руководят люди, подобные Сэмюелю из Оксфорда, – это должно случиться усилиями тех людей, которые, подобно вам, видят свой путь в объединении установленных порядков Церкви с духом науки» [3]. Другими словами, эволюционная наука и религия могут сосуществовать, но не посреди артиллерийского огня сторонников крайних взглядов.

Одна проблема, связанная с идеями Дарвина, проявилась очень скоро. Основная концепция ученого, изменение видов посредством естественного отбора, была так проста, что Гексли сказал: «Как глупо было с моей стороны не подумать об этом!» Одновременно она была так глубока, что могла нести множество различных смыслов разным людям, включая как сторонников Дарвина, так его противников. Она на самом деле была так глубока, что целые поколения людей еще долго не могли понять грандиозный замысел.

Другая проблема заключалась в том, что концепция Дарвина состояла из двух частей. Первая касалась самой эволюции, а вторая – естественного отбора, который, кажется, и был главным камнем преткновения. Основной проблемой естественного отбора было и остается отсутствие в нем активных «сортировщиков». Этот процесс является апостериорным: отбор производит сама Природа. Термин «естественное сохранение» был бы, вероятно, воспринят легче.

Согласно Эрнсту Майеру, нынешнему последователю Дарвина и известному ученому, сам Гексли никогда не верил в дарвиновский процесс естественного отбора. Другие ученые также выступали против концепции Дарвина и предлагали множество собственных альтернативных объяснений механизма генетической изменчивости. Почти все они провалились. Исключением является салътационизм, затрагивающий проблему скачка в эволюции. Еще Гексли не соглашался с тем, как Дарвин с упорством отстаивает градиент‑ность, или постепенность, эволюции, т. е. небольшие изменения, которые со временем складываются в значительные различия между видами. И в этом Гексли, возможно, был прав. Уже в наше время уважаемые биологи‑эволюционисты Стивен Джей Гулд и его коллега Найлс Элдридж предложили свою версию сальтационной теории, которую они назвали «пунктирным равновесием». При этом Гулд указывает на то, что их сальтационизм никоим образом не отрицает основные идеи теории естественного отбора [4]. Так или иначе, все эволюционисты, под каким бы флагом они ни выступали, всегда были тверды в своих убеждениях, отрицающих божественное сотворение видов.