Су­ро­вая ду­хов­ность

По­ни­ма­ние то­го, что де­ле­ние на Мы и Они не­из­беж­но, ро­ж­да­ет дру­гое от­но­ше­ние к жиз­ни. И са­мое глав­ное, мо­жет быть, еще од­но глав­ное — это то, что по­ня­тие ду­хов­но­сти на­пол­ня­ет­ся кон­крет­ным со­дер­жа­ни­ем. Оно пе­ре­ста­ет быть ро­ман­ти­че­ской уте­ши­тель­ной сказ­кой, хо­тя та­кие сказ­ки нуж­ны, без­ус­лов­но. По­сте­пен­но по­ня­тие ду­хов­но­сти на­пол­ня­ет­ся ре­аль­но­стью, ре­аль­ным со­дер­жа­ни­ем, ре­аль­ным зна­ни­ем. Ду­хов­ная жизнь, жизнь ос­мыс­лен­ная, твор­че­ская, штуч­ная, во мно­гом ав­то­ном­ная, не­за­ви­си­мая от со­ци­аль­ной обу­слов­лен­но­сти, она го­раз­до бо­лее слож­на, чем об­ще­при­ня­тый, стан­дарт­ный ва­ри­ант жиз­ни.

Я по­ни­маю, что в со­ци­аль­но об­ра­бо­тан­ном ми­ре ос­та­нет­ся толь­ко ле­ген­да об Иго­ре Ни­ко­лае­ви­че. И что бу­дет в этой ле­ген­де для ко­го — при­бли­зи­тель­но до­га­ды­ва­юсь. В прин­ци­пе, глав­ное — что­бы она бы­ла как мож­но мно­го­гран­нее. Чтоб она не бы­ла аб­со­лют­но бе­лой, аб­со­лют­но чер­ной или про­сто се­рой, что­бы она бы­ла цвет­ной, что­бы нель­зя бы­ло ска­зать об этом су­ще­ст­ве так: «он был та­ким», «а я с ним…», «мы его точ­но ви­де­ли…» Мо­жет, са­мое су­ще­ст­вен­ное со­сто­ит в том, что мож­но без это­го обой­тись. Что дей­ст­ви­тель­но сбы­лось то, че­го я очень хо­тел, — моя штуч­ная, еди­нич­ная жизнь при­об­ре­ла соб­ст­вен­ный ав­то­ном­ный, не за­ви­ся­щий ни от че­го смысл. Ни от че­го. Ни от об­стоя­тельств вре­ме­ни — ме­ня со­вер­шен­но не оби­жа­ет, что я жи­ву в два­дца­том и два­дцать пер­вом ве­ках, — ни от об­стоя­тельств мест, а ни от ка­ких дру­гих об­стоя­тельств. Мне не на­до ис­кать смысл в бу­ду­щей сво­ей жиз­ни или в про­шлой. Мне не нужны ни про­шлые во­пло­ще­ния, ни бу­ду­щие во­пло­ще­ния. У ме­ня есть этот смысл в на­стоя­щем. Он здесь всегда со мной. На­вер­ное, это и есть то бо­гат­ст­во, кото­рое я на­шел на этом пу­ти. А ос­таль­ное все — это игры. Иг­ры и раз­вле­че­ния. Сте­пень ин­те­рес­но­сти зави­сит от те­бя са­мо­го. Вот это я вам точ­но ска­жу, за се­бя ко­неч­но.

Ни­что не мо­жет по­ме­шать уве­ли­чи­вать или умень­шать сте­пень ин­те­рес­но­сти жиз­ни соб­ствен­ны­ми уси­лия­ми. Для это­го ка­ж­до­му че­лове­ку дос­та­точ­но сил, воз­мож­но­стей, средств, зна­ний. Вы мо­же­те бес­ко­неч­но уве­ли­чи­вать сте­пень ин­те­рес­но­сти, мо­же­те умень­шать — ес­ли ус­та­ли слиш­ком, ес­ли хо­чет­ся по­жить скуч­но.

Ведь субъ­ек­тив­ное вре­мя из­ме­ря­ет­ся ко­ли­че­ст­вом пе­ре­жи­ва­ний. Нар­ко­ти­ки, иг­ра азарт­ная и еще что-ни­будь в этом ро­де для мно­гих лю­дей цен­ны не са­ми по се­бе, это про­сто риск как та­ко­вой. А он при­вле­ка­те­лен пре­ж­де всего по­то­му, что да­ет воз­мож­ность ин­тен­сив­но­го про­жи­ва­ния. Ко­гда за еди­ни­цу вре­ме­ни ко­личе­ст­во пе­ре­жи­ва­ний дос­ти­га­ет та­кой ве­ли­чи­ны, то фак­ти­че­ски уже со­вер­шен­но не важ­но — се­кун­да про­шла или год с точ­ки зре­ния ас­тро­но­ми­че­ской.

Но ведь та­кая ин­тен­сив­ность, ин­те­рес­ность жиз­ни дос­ти­жи­ма и без кос­ты­лей, без нар­ко­ти­че­ских сур­ро­га­тов. Воз­мож­но­стей в этой об­ла­сти у че­ло­ве­ка ог­ром­ное ко­ли­че­ст­во. И ни­ка­кие об­стоя­тель­ст­ва не слу­жат объ­яс­не­ни­ем то­го, по­че­му вы это­го еще не умее­те.

Мир пре­кра­сен, смею вас за­ве­рить, да­же соци­аль­но обу­слов­лен­ный. Не верь­те тму, кто го­во­рит: «Это га­дость, это тюрь­ма, это за­пад­ня, ил­лю­зия!» Ил­лю­зия — это же так кра­си­во! С эс­те­ти­че­ской точ­ки зре­ния со­вер­шен­но рав­но­знач­но — что нир­ва­на, что сан­са­ра. Имен­но по­это­му ху­дож­ни­ки в оп­ре­де­лен­ном смыс­ле сло­ва как бы над всем этим вос­па­ря­ют, по­то­му что они вос­при­ни­ма­ют все эс­те­ти­че­ски. Та­кое осо­бое рас­то­ж­де­ст­в­ле­ние. Их то­же об­зы­ва­ют ци­ни­ка­ми имен­но по­то­му, что для них ни­че­го не важ­но, кро­ме эс­те­ти­че­ско­го мо­мен­та.

Мир мно­го­об­ра­зен прин­ци­пи­аль­но, а че­ло­век шту­чен прин­ци­пи­аль­но.

Я очень люб­лю Еван­ге­лие и час­то вспо­ми­наю ис­то­рию с блуд­ни­цей, ко­то­рую хо­те­ли по­бить кам­ня­ми. Ко­гда Ии­сус ска­зал: «Кто из вас без гре­ха, брось­те ка­мень», — ни­кто не бро­сил. Я ду­маю — какое то­гда бы­ло за­ме­ча­тель­ное, идеа­ли­сти­че­ское, ро­ман­ти­че­ское вре­мя. Вы пред­став­ляе­те, лю­дям бы­ло дос­та­точ­но ска­зать, что вы греш­ны, и они это тут же при­зна­ва­ли. Или Ии­сус так воз­дей­ст­во­вал… В на­ше вре­мя все на­обо­рот: все бы на­ча­ли бро­сать, чтоб до­ка­зать, что без гре­ха… В на­ше вре­мя, что­бы ос­та­но­вить эту тол­пу с бу­лыж­ни­ка­ми, нуж­но бы­ло бы дей­ст­во­вать по-дру­го­му. И Ии­сус бы дей­ст­во­вал имен­но так, и лю­бой гра­мот­ный че­ло­век — он бы ска­зал: «Кто из вас гре­шен, брось­те в нее ка­мень». Все бы сло­жи­ли кам­ни. Это к во­про­су о вре­ме­ни. Вре­мя — ме­сто — лю­ди.

Над про­па­стью…