Летописные сообщения о походе Игоря
Сообщения о неудачном походе на половцев Игоря Новгород-Северского сохранились в двух русских летописях, причем, каждая из них изображает и произошедшие события и самого новгород-северского князя по-своему.
Южнорусская по происхождению Ипатьевская летопись, одним из источников которой был семейный летописец самого Игоря Святославича, рисует этого князя непримиримым врагом половцев, сторонником единения русских князей. В этом летописном повествовании князь изображен как богопослушный христианин. Так, увидев солнечное затмение, он обращается к дружине со словами: «Тайны Божия никтоже не весть, …а знамению творець Богъ… что створить, то же намъ видити». А обозрев собравшуюся против него огромную половецкую рать кается в учиненном им за несколько лет до того разграблении города Глебова. Размышлять о собственном недостоинстве Игорь продолжает и находясь в половецком плену и даже просит привести себе с Руси священника с причтом для совершения церковных служб. Игорь Ипатьевской летописи мягок, добр и человеколюбив. Он отказывается от планов ночного перехода по степи, опасаясь, что по дороге отстанут уставшие в первом бою конники Святослава Ольговича. А уже попав в плен, молит Бога о смерти, чтобы не видеть гибели отчаянно сражающегося брата. И наконец, Игорь здесь – благородный и храбрый воин. После трехдневной жесточайшей битвы он, по версии летописи, терпит поражение лишь из-за измены бежавших с поля боя ковуев, которых раненый князь отчаянно пытается возвратить и даже снимает в бою шлем, чтобы быть узнанным. Даже на предложение Лавра о побеге Игорь откликается не сразу, мечтая вернуться на Русь так, как приличествует князю – вместе со своей дружиной.
Совершенно иную картину Игорева похода рисует далекая от черниговских дел северная Лаврентьевская летопись. Правда, изображение трехдневного жесткого боя, во время которого половцы всеми силами старались не подпустить конное русское войско к воде, есть и тут. Однако же летописец не показывает, как ведут себя во время сражения ни Игорь, ни его брат Всеволод. Автор не забывает упомянуть и о том, что, разгромив небольшой передовой отряд противника, русские дружины три дня предавались веселью в его лагере, и о похвальбах русских князей. Более того причиной всего княжеского похода здесь представляется княжеское тщеславие, желание добыть себе славу.
Основные идеи «Слова о полку Игореве»
Подобно составителям летописных повествований о походе Игоря Новгород-Северского, автор «Слова о полку Игореве» также выражает свое отношение к произошедшим событиям, но, в отличие от летописей, писавшихся несколько позже, оно не отличается единообразием. В разных частях повествования рассказчик то осуждает Игоря, то сочувствует князю, то восхваляет его. Перед нами, по сути, размышление автора-современника, который стремится не просто рассказать о произошедших событиях, и без того неплохо известных его читателям, но их оценивает и взвешивает, пытается рассуждать о них с точки зрения исторической перспективы. Отсюда сложный сюжет «Слова», полный лирических отступлений, неожиданных прыжков в пространстве и времени, пространных зарисовок и лаконичных намеков, большинство из которых были до конца ясны только читателям-современникам. К тому же, в отличие от летописцев, призванных сохранять хотя бы некоторою отстраненность и бесстрастие, автор «Слова» обращается, прежде всего, к чувствам читателей. Поэтому его произведение весьма эмоционально и отличается яркой, сложной образностью. При этом идеалом древнерусского книжника, по наблюдениям Лихачева, является не просто единство русской земли, но и сильная великокняжеская власть и неукоснительное соблюдение всеми князьями правил вассалитета.
Единственно возможным центром русской земли автору «Слова о полку Игореве» мыслится Киев, и поэтому ему совсем непонятна, например, политика Всеволода Большое Гнездо, пытавшего отстраниться от южнорусских дел и обустроить собственную столицу во Владимире. Таким образом, в переломный момент развития Руси автор «Слова о полку Игоре» пытался предложить своей рецепт развития страны, не выходя при этом за рамки представлений XII века.