§ 149. [...] У метафизики нет другого назначе­ния, как делать мыслимыми указанные поня­тия, которые ей навязывает опыт.

[...] Повсюду понятия о сущем, о его качествах, о причинах и их действии, о пространстве и о времени представляли пред­мет этой науки; было обнаружено, что эти понятия, как извест­ные из опыта и в нем данные, являлись предполагаемыми. За­тем их попытались логически обработать и при этом оказались в клубке всякого рода противоречий. Эта противоречивость и ее скрытая в понятиях опыта основа [...] определяют понятие метафизики (стр. 269).

§ 151. Вопрос: можем ли мы познать вещи в себе или только явления — философия должна вначале отложить в сторону нерешенным. Прежде нужно завершить реализм соответствую­щим ему образом, а именно посредством надлежащей обработки противоречивых понятий опыта (Erfahrungsbegriffe), по мень­шей мере самых общих из них — понятий изменения и вещи с несколькими признаками, к которым сами собой примыкают исследования о пространстве, времени и движении. После того как путем необходимого мышления об этом был получен мыслимый вид представления, идеалистическая проблема может решаться тем же путем, что и предыдущая, то есть путем над­лежащего обсуждения тех противоречий, которые заключены в понятиях Я и субъекта со многими представлениями. [...]

§ 152. Идеалистическая проблема решается в том смысле, что действительно вне нас существует множество сущностей, подлинное и простое Что (Was) которых мы, правда, не по­знаем, но от чьих внутренних и внешних связей мы можем получить некоторую сумму представлений, способную увеличи­ваться до бесконечности.

А проблемы изменения и наличия у одной вещи несколь­ких качеств решаются посредством теории нарушения и само­сохранения сущности; то есть теории в себе непознаваемого простого Что сущности, которое столько определяет, что оно не просто различается у различных цредметов, но и образовывает противоположные предметы. Эти противоположности сами не

• 625

являются предикатами сущности, и потому нужно еще добавить формальные условия, совокупность нескольких сущностей, чтобы противоположности могли иметь реальный результат. Этот ре­зультат — страдание и деятельность одновременно, без перехода какой-либо силы из одной в другую. Сущности сохраняют себя сами, каждая в своем собственном внутреннем содержании и согласно своему собственному качеству, против нарушения, ко­торое произошло бы, если бы противоположность нескольких сущностей могла взаимно уничтожаться. Следовательно, нару­шение соответствует давлению, самосохранение — отпору. [...]

• Прежде всего нужно осознать, что об изменениях, а так­же о симультанном многообразии сосуществующих атрибутов нельзя мыслить в т о м смысле, будто действительно изменяется или увеличивается подлинное Что реалов. Нужно осознать, что тезис: при всех изменениях субстанция не изменяется — не может выражать ни действительного отделения субстанции от того, что около нее изменяется, ни перемены в ней, следова­тельно, даже ни перемены в отношении к тому, что она пред­ставляет собой на самом деле. Для сущего нет никаких перемен, а действительные события для истинного реала, таким образом, все равно что совершенно не происходят.

Что же в таком случае означает действи­тельное событие? Иносказательно можно ответить, что это означает перевод Что сущности на совершенно иной язык, в другие равнозначащие выражения.

Такое событие было бы плодом воображения и ни в каком смысле не было бы чем-то действительным, если бы несколько сущностей не заставляли друг друга опреде­ленным образом существовать друг против друга в качестве того, что они есть. Отсюда выра­жение «самосохранение» и отсюда предпосылка с о в о-к-у π н о с т и таких сущностей, которые нарушают друг друга, следовательно (поскольку это не приводит к действитель­ному изменению качества), каждая из которых определяет самосохранение другой. Отсюда же, далее, следует изменяемость этой совокупности в интеллигибельном пространстве. Отсюда же, наконец, следует разнообразие событий в одной сущности.

От действительного события теперь нужно отличить еще ' два рода. Первое — его задержка, если. противоречивое событие неоднократно происходит в одной и той же сущности. Второе — определения пространства, которое с этим связано. Последние являются простыми явлениями в самом узком смысле слова. На этом покоится видимая природа, на ее задержках — духовное, на обоих вместе — органическая жизнь!

§ 153. [...] Среди этих двух наук (психологии и натурфилосо­фии) психология с необходимостью занимает первое место, ибо ее самый первый и ближайший объект — действительное собы­тие, в котором учение о природе видит только отражение. Все наши простые представления, и тем самым все основное содер­жание нашего сознания, являются действительными событиями в нашей душе, а именно актами ее самосохранения, но в учении о природе нет ничего, что было бы свободно от понятия «дви­жение»; последнее же происходит не в действительности, а лишь для зрителей, и его определения являются чаще всего лишь отда-

626

ленными следствиями внутренних состояний простых сущ­ностей. [...]

Душа — это первая субстанция, при определенном приня­тии которой возникает наука. Душа — именно та самая простая сущность, которая предполагается из-за всей совокупности (komplexion), которую мы имеем перед глазами, причем мы рас­сматриваем наши представления как свои собственные. Единство этой совокупности требует единственной сущности, кото­рая уже потому, что она реальна, должна быть простой в самом точном смысле этого слова. Бессмертие души понимается как следствие вневременности самих реалов.

Таким образом, психология возникает из общей метафизики, когда выполняется требование следовать указанию, которое дается явлением о бытии. Но одна она [психология] не может в достаточной мере следовать этому указанию и поэтому допол­няется натурфилософией, с которой как раз находится в необ­ходимой связи, а кроме того, еще и учением о религии, поскольку целесообразность, посредством которой в людях (и даже в выс­ших животных) развивается психический механизм, не может быть объяснена только из принципов природы, ведь он был бы способен и к другим бессмысленным видам развития, следы ко­торых обнаруживаются во сне и в безумии.

Вместе с тем психология оказывает на общую метафизику обратное действие тем, что она объясняет происхождение форм познания, которые в метафизике принимались только как дан­ные (стр. 275—281).

§ 154. Натурфилософия следует из общей метафизики уже исходя из реалистической точки зрения, до поры до времени с проблематичной законностью (Gültigkeit), а именно до того места, где учение о пространстве и движении ведет к предположению о несовершенной совокупности простых сущностей. Отсюда возникает кажущееся притяжение (Attraction) и отталкива­ние (Repulsion), а из равновесия обоих — нечто такое, что на­блюдатель (Zuschauer) назвал бы материей вместе с про­странственными силами, которые также не могут привести к истине, в то время как из метафизических принципов можно вывести для явлений точнейшие законы движения.

Но одна реалистическая натурфилософия не могла бы сама за себя ручаться. Лишь в соединении с психологией она объяс­няет явления, которые существуют для нас, то есть в нас, по­тому что из души, простой сущности, замкнутой в себе, а не в малейшей степени не из психологических явлений может быть объяснимо, почему указание на бытие посредством явления идет дальше, а именно ведет к другим простым сущностям за преде­лами души и к их объединению и необъединению. Здесь это рас­смотрение объединяется с вышеупомянутой реалистической на­турфилософией. Теперь натурфилософия остается заключенной в кругу нашего необходимого мышления и составляет ту часть этого мышления, благодаря которой мы объясняем себе опре­деленную совокупность признаков вместе с их данными в опыте изменениями посредством предположения определенных субстанций или по меньшей мере определенных отноше­ний среди субстанций, впрочем нам, конечно, неизвестных (стр. 285-286).

627

§ 155. Продолжение однажды начатых рядов процессов при­роды после объяснений, которые можно этому дать, больше не кажется удивительным ни во внутреннем содержании души, ни во внешнем мире, ни в органическом царстве, ни на небе.

Столь же мало удивительно начало какого-либо ряда событий в целом, оно должно возникать из первоначальных движений [...].

Но в высшей степени удивительным есть и остается начина­ние (Beginnen) целесообразного процесса природы.

Это удивление исчезает, если придать душу внутреннему разуму, разум — ряду первоначальных максим и предположить, что душа сама вносит свою собственную идею целесообраз­ности в понимание природы. Последовательному идеализму не остается ничего, кроме вопроса, по каким законам нашего мыш­ления мы представляем себе природу как целесообразное це­лое. [...]

Предположение, что целесообразное не просто стремится к цели, а исходит из цели, которая до того мыслилась, желалась и разрабатывалась неким действующим духом, можно все-таки назвать в совокупности строгих спекуляций гипотезой в отличие от демонстрации. Но насколько эта гипотеза может поддержать веру, неоспоримо доказывает другое ее применение. Откуда мы знаем, что нас окружают люди, а не просто человеческие образы? Мы объясняем себе их целесообразные действия из предполагаемого мышления, воления и действия. Никто не может сказать, воспринимал ли он это предполагаемое, никто не может отрицать, что он это мысленно добавляет, привносит в восприятие.

Но конечно, не во всякое восприятие человеческих образов мысленно добавляется подобное. Мы отличаем помешан­ного от вполне разумного и обоих от ребенка; мы оцениваем меру и вид разума π о действиям. Таким образом, данное действительно является основой этого вида представлений, и идеализму никогда, даже для вида, не удается объяснить это посредством законов нашего мышления (попытку чего сделал Фихте).

Таким образом, твердо установлено, что предшествует про­явлениям человеческого действия и намерения, человеческого знания и воления; точно так же должно быть позволено обосно­вывать телеологическим рассмотрением природы религиозную веру, которая, впрочем, гораздо старше и имеет гораздо более глубокие корни в человеческом духе, чем все фшшсофии.

Конечно, этим способом нельзя создать систематизирован­ное научное здание естественной теологии, которое, взятое в качестве познания, сравнится с тем, что натурфилософия и пси­хология могут достигнуть посредством своего' фактически про­стирающегося в бесконечность возможного прогресса. Однако притязания на такую систему, которая говорит о боге как о зна­комом, описанном в точных понятиях объекте, э*о отнюдь не те крылья, благодаря которым можно подняться к тому знанию, для которого нам сейчас не хватает данных, и поэтому эти притязания, вероятно, мудро отвергнуты (стр. 289-^292).

628