Дембовский

Выдающийся польский философ левогегелъянского направле­ния, атеист и революционный демократ Эдвард Дембовский (Dembowski, 1822—1846) родился в Варшаве в родовитой шляхет­ской семье, но юношей порвал с ней связи и с головой окунулся в национально-освободительное антифеодальное движение. Как редактор и автор многочисленных статей в варшавском журнале «Пшеглёнд науковы» («Научное обозрение»), а затем в познан-

430

ском журнале «Рок» («Год»), как революционер-подпольщик и вожак Краковского национально-демократического восстания 1846 г., в котором его настигла австрийская пуля, Дембовский оставил чрезвычайно яркий след в истории Польши XIX в. За свою короткую жизнь он успел создать набросок ориги­нальной диалектической «фи­лософии творчества», ориен­тированной на всестороннее и полное развитие активности и инициативы народных кресть­янских масс, а также выска­зать основные теоретические положения польского револю­ционного романтизма в эсте­тике, с большой силой под­черкнув принципы народности и социальной функции искус­ства.

Основные проблемы фило­софской публицистики Э.Дем-бовского это философия и история, история и разум, прогресс и народность. Его статья «Несколько мыслей об эклектизме» («Kilka mysli o eklektyzmie», 1843)—жемчу­жина во всей гегельянской, а не только польской литера­туре. В ней с большой остротой подчеркивается диалектически-противоречивый характер истории, развенчиваются попытки беспринципных компромиссов в политической и теоретической жизни, подвергается критике центральный слабый пункт диалек­тики Гегеля — его тенденция к примирению противоположно­стей. В статьях 1843—1845 гг. Дембовский отстаивает утопически-социалистические идеи. Его вывод: «...свобода там, где нет [частной] собственности».

Отрывки из произведений Э. Дембовского в переводах И. С. Нарского и А. И. Рубина подобраны И. С. Нарским по изда­нию: «Избранные произведения прогрессивных польских мысли­телей», т. III. М., 1958.

НЕСКОЛЬКО МЫСЛЕЙ ОБ ЭКЛЕКТИЗМЕ

[...] По самому общему определению, прогресс является столкновением противоречащих друг другу элементов, ко­торые в результате взаимной борьбы и соответственно в итоге победы одной силы над другой ведут к созданию [нового] организма и составляют прогресс, жизнь именно потому, что вновь ведут непрерывную борьбу с новыми элементами.

431

При подобном столкновении все органично, однако имеется одна позиция, в основе своей исключающая вся­кую органичность и характеризующаяся механистично­стью. Этой позицией является эклектизм. Так как эклек­тизм нагромождает, механически сближает, ставит в один ряд совершенно чуждые элементы, механически присоеди­няя их к себе, то получается, что они остаются без необ­ходимого взаимодействия, оказываясь равнодушными и чуждыми друг другу.

Подобное нагромождение чуждых и безразличных один другому элементов представляет собой подлинный хаос, путаницу, омут, в котором царит полное бессилие отдельных элементов, т. е. мертвенность, смерть, безраз­личие. В обстановке прогрессивной борьбы сил эклектизм остается спокойным, равнодушным, однако из борьбы не выходит и мешает ей, ибо, нагромождая противоречащие друг другу элементы, не позволяет быстро обнаружиться вытекающим из них конечным следствиям, мешает воз­гореться свету истины.

В отношении к понятию более определенному, более частному, например к социальному прогрессу, эклектизм является произвольным подбором, т. е. из каждой точки зрения он берет лишь то, что представляется ему хоро­шим. В теоретической сфере эклектизм нагромождает горы совершенно чуждых, бессвязных и независимых друг от друга положений и принципов, он становится посредине между сталкивающимися элементами, дефор­мирует их, произвольно выбирая части от того и другого, ослепляет обе стороны, парализуя их борьбу, но сам не может совершенно ничего дать, так как уже из того фак­та, что он выбирает чуждые друг другу моменты, выте­кает, что он их не сможет объединить, а тем более слить в единый организм. Подобно тому как бесплодны попытки оживить цветы, сорванные с тысяч кустов, связав их вместе, ибо, будучи сорваны, они были уже лишены жиз­ни, столь же тщетны и попытки доказать, что принципы, бесплодные в самой своей основе, полны возможностей, что мертвенность, бессилие являются жизнью и движе­нием, а механически связанные положения — органиче­ской гармонией.

Вследствие эклектизма принципы, как мы уже гово­рили, задерживаются в своем развитии на пути к ко­нечным следствиям, т. е. вредят сами себе, благоприятст-

432

вуя эклектизму. Так, в борьбе элементов, принципов достижение конечных следствий одного или другого принципа свидетельствует о его победе или поражении. Чем быстрее то или другое наступит в ходе борьбы, тем лучше, тем ход прогресса будет быстрее, тем далее впе­ред двинется Истина. Борющимся принципам, каждый из которых проникнут убеждением в своей непобедимости, должно сопутствовать стремление дойти до конечных следствий, т. е. одержать победу; этому мешает эклек­тизм, ибо он деформирует противоречия борющихся сил, а деформация сущности неизбежно тормозит движение к полноте ее развития. Несмотря на это, эклектизм не является излишним и не может быть таковым в ходе про­гресса. То, что он существует, свидетельствует о необхо­димости его бытия. Эту необходимость нам следует обос­новать, но мы утверждаем заранее: смысл эклектизма состоит только в том, что его существование вызывает большее напряжение сил прогрессивного элемента, кото­рый вынужден бороться как против противоположного ему принципа, так и против разъедающего всякую мощь бессилия, которым является эклектизм. Это напряжение сил служит как бы пробным камнем жизненности про­грессивного элемента. Такова, полагаем, отрицательная необходимость существования эклектизма, ибо иной он иметь не может, поскольку, будучи паразитом, мешани­ной того, что дано другими, эклектизм не может создать ничего самостоятельного, но поскольку он все же сущест­вует, то должен иметь необходимость существования.

Таким образом, необходимость существования эклек­тизма связана с борьбой прогрессивной идеи против идеи реакционной. Итак, хотя эклектизм и необходим, хотя он и существует, все же его следует всеми силами устра­нять, ибо он все ослабляет и по самой своей сущности исключает всякую, самостоятельность и парализует ее, вредит каждой позиции и, живя за счет чужих элемен­тов, как паразит не способен ничего создать, ибо не согла­сует принципов, не сочетает их в единое, органическое, живое целое, но делает их бессильными. Паразитизм, т. е. существование, по самой своей природе неспособное быть самостоятельным, ибо оно является лишь мешаниной ино­родных элементов, и, разумеется, неспособное допустить ни малейшей самобытности, нельзя ничем оправдать; эклектическая точка зрения в каком-либо вопросе, если

433

I

только за ней не кроется хитрость реакционных сил, не­избежно должна нести в себе признаки немощи и сла­бости. Казалось бы, можно допустить и существование эклектизма, о котором его защитники утверждают, что он является наивысшим достижением прогресса, как бы да­герротипом современного этапа социальной жизни. Однако эклектизм ни в какой степени не является последним этапом прогресса.. Ибо последний этап прогресса, пред­ставляющий собой итог всего того, чего достиг этот про­гресс, является чем-то самостоятельным, а эклектизм не может быть самостоятельным; в этом этапе элементы про­гресса составляют органическое единство, а эклектизм не может им быть. Этот этап, наконец, является последним результатом усилий, употребленных человечеством, но последний результат и эклектизм — это такие понятия, которые не могут существовать рядом, ибо всякий конеч­ный вывод заранее исключается эклектизмом. Эклектизм, поднявшись до уровня конечного вывода, перестал бы быть самим собой и превратился бы в стремление.

Эклектизм проявляется еще в форме бесцветности. Хотя эта форма эклектизма встречается главным образом в литературе, ее все же необходимо рассмотреть, посколь­ку бесцветность является одним из жизненных элементов эклектизма, а в известных случаях и тождественна с ним. Определяя бесцветность, мы должны рассмотреть различные ' ее виды, но сделать это как можно короче, сжато. Бесцветность — это равнодушное нагромождение различных противоречивых элементов, бессилие в преодо­лении внутренних противоречий и, наконец, попытка со­гласовать внутренние противоречия путем их сглажива­ния. Механицизм как характерная черта эклектизма отражается главным образом в первой форме бесцвет­ности. Для второй характерно сознание своей никчем­ности при отсутствии силы для ее устранения. Для третьей — сознательное стремление к эклектизму, связан­ное с ложным представлением, что последний якобы озна­чает прогресс.

Эклектизм в политике, в литературе и в науках чаще всего выступает в форме бесцветности. В политике явля­ются бесцветными все те, кто не имеет никакой собст­венной точки зрения и слепо хватается за первую попав­шуюся, — это низшая ступень бесцветности; далее, бес­цветными являются люди со слабым характером, призна-

434

ющие, что тот или иной принцип является хорошим, но не имеющие, однако, смелости признать или принять его, как, например, люди, создавшие конституцию 3 мая в нашей истории.. Они хорошо понимали все социальное зло, вытекающее из угнетения народа шляхтой, желали поднять простой народ до ступени самостоятельности, наказать шляхту, но конституция оказалась бесцветной по причине дряхлости, бессилия и отсутствия смелости (стр. 184, 190-194).

О ПОСТУПАТЕЛЬНОМ ДВИЖЕНИИ В ФИЛОСОФСКОМ ПОНИМАНИИ РЕАЛЬНОГО БЫТИЯ

[...] Никто не сможет приказать человечеству: только до сих пор, но не дальше! Как только мы достигнем наи­высшей ступени, какую только мы можем сейчас опреде­лить, в общественной форме, мы увидим новое поле воплощения заново осмысленной идеи свободы. И хотя это воплощение будет происходить согласно формам, имеющим место в ныне осмысленном звене истории, оно все-таки будет развиваться в совершенно иной области. Здесь, в истории, дело обстоит так же, как в изящных искусствах. Искусство в своей сущности представляет различные ступени овладения со стороны творческого духа мертвым материалом; согласно этим ступеням, ис­кусство распадается на архитектуру, скульптуру, жи­вопись, музыку и поэзию. Разве верно, что для искусства пробьет последний час, когда наступит эпоха воплоще­ния поэзии в действительность? Нет, все ее ступени со­храняются, и возникают ее новые области — это эпос, лирика и драма. Когда в истории искусств наступает эпо­ха драмы, то это опять-таки не значит, что пробил последний час поэзии, ибо в самой драме образуются ответвления, соответствующие лирике, эпосу и драме и т. д. до бесконечности. То же самое происходит и с раз­витием общественных форм. Если мы пройдем через всю цепь следующих друг за другом общественных форм и дойдем до последней, то мы не сможем утверждать, что вместе с ней кончается и человечество; мы скажем, что последняя общественная организация будет вырабаты­вать все более совершенные по сравнению с уже возник­шими формы. Последняя так возникшая общественная форма снова будет по тем же самым законам далее

435

прогрессировать, и так без конца. Все эти формы можно будет определить; с научной точки зрения можно выво­дить бесконечный ряд общественных форм, сменяющих друг друга, и продолжать его так далеко, как только кто хочет (стр. 241, 247-248).

МЫСЛИ О БУДУЩНОСТИ ФИЛОСОФИИ

Все человеческие силы направлены к одной великой цели, к примирению мира мысли с миром дела, к опреде­лению их отношения друг к другу. Достижение этой цели является миссией современной эпохи, разрешением жиз­ненных вопросов современности, и в первую очередь социальной проблемы, т. е. вопроса об отношении индиви­дуума к обществу (отношение личности к совокупности), далее, религиозной проблемы, т. е. вопроса об отношении человека к идее бога и, наконец, философской проблемы, т. е. вопроса об отношении конечного к бесконечному или вопроса об индивидуальном бессмертии и существовании бога, ибо все эти вопросы представляют собой различное выражение одного и того же вопроса, вечного вопроса — о разрыве между миром мысли и миром дела. Исполняя свою историческую миссию, два замечательных народа разделили между собой этот великий труд — французам досталась область дела, а немцам — область мысли. Во Франции практика обгоняет теорию, поток событий пере­гоняет в своем беге слабую мысль, у немцев — наоборот. У обоих народов произошли глубокие революции, стре­мившиеся уничтожить дух средних веков, сущность кото­рых (разрыв между мыслью и делом) глубоко проникла в сердце современного общества и сопротивляется своему искоренению.

Революции во Франции и в Германии медленным, но верным шагом приближаются к своей цели: Кант и Робес­пьер, Фихте и Бабеф, Шеллинг и Сен-Симон, Гегель и Фурье, Фейербах и Прудон — все они являются воплоще­нием соответствующих ступеней того пути, по которому движется вперед дух каждого из двух великих народов. В практике Германии и Франции все еще существует разрыв между миром мысли и миром дела. Каждый из этих двух народов — представитель и труженик иного мира. Немцы и французы уже в силу своей исторической миссии находятся в раздвоенном состоянии, которое они

436

развивают до последних пределов, но которого они не в состоянии преодолеть. Уничтожение этого раздвоения является задачей современной эпохи; должен появиться народ, миссией которого будет разрешить эту задачу, на­род, который впитает в свою кровь и плоть результаты труда в Германии и Франции и навеки соединит дело и слово. Философия этого народа не будет наукой только мысли, как философия немецкая, и не будет наукой только дела, как французская философия, но будет наукой един­ства мысли и дела, наукой творчества. Понятие творче­ство решает задачу нашего времени, задачу соединения мысли с делом, ибо оно есть выражение их союза; это по­нятие является принципом, который ляжет в основу будущего мира, а следовательно, и будущей философии.

Народ, девизом которого будет творчество, не заморо­зит своей жизни, погрузившись в созерцание мертвых абстракций. С другой стороны, он не употребит своих сил на то, чтобы отдаться бессознательному вихрю историче­ских событий. Этот народ будет воплощать в дело свою миссию и творить свое будущее; его мысль будет делом, а дело его — мыслью. В этом народе прекратится борьба тех противоречий, которые раздирают сердце современ­ного общества, ибо он будет развиваться согласно своей науке; этот народ, заключая в себе будущность человече­ства, заключает в себе и будущность исторических собы­тий, будущее .развитие общества, религии, искусства, философии. Миссия этого народа будет вместе с тем его сущностью. Именно он выступит в полноте своих сил, ибо именно он внесет новые элементы в жизнь человечества. Этим народом может быть только наш народ, ибо деви­зом нашего народа является творчество. Творчество — это поразительное понятие, заключающее в себе резуль­таты всего прошлого труда народов; это понятие, печатью которого отмечены политическая жизнь, философия, искусство, право, литература и первобытные сказания нашего народа; это понятие трепещет в чувствах всего народа, наполняя его прошлое, выражая сущность нашего народа, характеризуя наше будущее и будущее филосо­фии, искусства, общественной жизни; наш народ разовьет это понятие, принося человечеству новые элементы, до­ставляя ему новые точки зрения. Развитие понятия твор­чества во всей его полноте является задачей будущей

437

философии. Разрешит эту задачу польская философия (стр. 272-275).

Любовь к народу — наша первооснова.

Доктрина мессианизма как вера в личность противоре­чит понятию творчества, противоречит нашему обществен­ному догмату, противоречит священной любви к простому народу. Согласно этой доктрине, отдельный человек является якобы полным воплощением мессианистской идеи; идея эта проявляется только через отдельного чело­века, а ряд этих проявлений идеи (т. е. последовательный ряд ступеней прогресса, собственно, прогресса единиц, которых достигает человечество и которые должны якобы составлять развитие общества) или ряд появляющихся последовательно друг за другом великих мужей, предво­дителей человечества, живых олицетворений великих идей, мессий является осуществлением высшей цели чело­вечества. Доктрина мессианизма, проповедуя, что отдель­ный человек является полным воплощением идеи, живой идеей (ср. выражение сенсимонистов loi vivante¹) отно­сится пренебрежительно к обществу и к его действитель­ному движению вперед.

Мицкевич, в настоящее время главный апостол мес­сианизма, объявляет исследования об обществе праздными забавами, а общественные реформы — тщетными попыт­ками. Для него хорош такой общественный строй, во гла­ве которого стоит великий человек. Это прямой вывод из веры, что отдельный человек является полным олицетво­рением идеи, веры, которая породила самый абсолютный теократизм в сенсимонизме и абсолютную монархию в жалких исследованиях Шлегеля; если бы эта вера овла­дела сердцем человечества, она поставила бы целые народы под ничем не ограниченное ярмо гениальных лю­дей. Согласно нашим воззрениям, только общество, только народ является полным осуществлением мессианической идеи, живой идеей, полным проявлением творчества, мес­сией. Движение народа вперед рождает великих мужей и возвышает гениальных индивидуумов, которые состав­ляют только частицы совокупности. Вот почему священны исследования об обществе, священно движение общества вперед: это порождается не отдельными великими людь­ми, но народными массами. Народы предназначены не для того, чтобы ими руководили несколько гениев, но

438

дтщ того, чтобы иметь собственную волю, перед которой склонялись бы и гении. Народы предназначены к тому, чтобы осуществить свою волю, стать творцами собствен­ного общественного бытия, собственной будущности. Польская философия считает основой всего народ (мас­су народную целокупность), мессианизм же возвышает над народом до положения идола отдельного гениального человека (стр. 281—282).

НЕМЕЦКИЕ МАТЕРИАЛИСТЫ 40-60-Х ГОДОВ XIX В.

Преобладание идеализма в немецкой философии конца XVIII — начала XIX в. не привело к прекращению материали­стической традиции в Германии, и она продолжала развиваться. В лице же Фейербаха материалистическая философия приобрела такого выдающегося мыслителя, который смог развернуть откры­тую борьбу с немецким идеализмом. Он внес существенный вклад в историю философии и способствовал возникновению новой, высшей формы материализма — диалектического и исторического материализма.

Наряду с материализмом Фейербаха в Германии во второй половине XIX в. получили развитие и другие формы материали­стической философии. К ним относятся естественноисторический материализм, представленный А. Гумбольдтом, сложившийся под определяющим влиянием достижений естествознания, а также «вульгарный» материализм, представленный в настоящем томе Л. Бюхнером.

Оба этих направления материализма возникли и получили распространение на немецкой почве уже после того, как были заложены основы философии марксизма. Поэтому, отмечая опре­деленные заслуги'«вульгарных» и естественноисторических мате­риалистов в критике идеализма и религии, в пропаганде научных знаний, следует иметь в виду, что в целом это был шаг назад по сравнению с диалектическим и историческим материализмом^ К. Маркса и Ф. Энгельса. В особенности это касается «вульгарного» материализма, который не только не соответствовал современному ему уровню развития философии и естествознания, но и являлся помехой на пути утверждения нового, подлинно научного миро­воззрения.