§ 190. Наконец, мы обратились к рассмотрению процесса рас­падения, являющегося в природе завершением процесса · эволю­ции и рано или поздно неизбежно разрушающего произведенное эволюцией. [...]

615

Можно прибавить, что, объединяя явления распадения с яв­лениями эволюции как проявлениями одного и того же закона при противоположных условиях, мы объединяем явления, про­исходящие ныне во Вселенной, с подобными же явлениями, происходившими ранее или которые произойдут впоследствии, — по крайней мере объединяем, насколько это .доступно нашему ограниченному уму. Если мы имеем, как мы видели, основание думать, что вся совокупность существующего переживает чере­дование эволюции и распадения, — если, как мы обязаны допу­стить на основе закона постоянства количества силы, достиже­ние одного из пределов этого ритма производит условия, при которых, начинается обратное движение, — если, следовательно, мы принуждены мыслить эволюции, наполняющие собой неиз­меримое прошлое, и эволюции, которые будут наполнять неиз­меримое будущее, то мы не можем более считать видимое ми­роздание имеющим определенное начало или конец или рас­сматривать его изолированным. Оно объединяется со всем прошлым и будущим существованием, и сила, представляемая Вселенной, оказывается принадлежащей к той же категории, что и пространство, и время: она не допускает ограничения в нашем мышлении.

§ 191. Обозрев, таким образом, содержание наших рассужде­ний, мы находим, что результат их сливается с заключением, к которому пришли мы в первой части, когда независимо от подобного предыдущего исследования мы рассматривали отно­шение между познаваемым и непознаваемым.

Анализом наших религиозных и наших научных понятий мы показали тогда, что в то время как знание причины, про­изводящей воздействие на наше сознание, невозможно для нас, существование этой причины — данное сознания. Мы видели, что уверенность в существовании силы, предела которой в про­странстве и во времени нельзя представить, составляет основной элемент религии, переживающий все изменения ее форм. Мы видели, что все философские системы явно или скрытно при­знают ту же самую конечную истину: если релятивист справед­ливо отвергает те определенные утверждения, которые абсолю­тист высказывает относительно существования за пределами восприятия, то он все же вынужден по меньшей мере объеди­ниться с ним в признании существования за пределами вос­приятия. И это неустранимое сознание, в котором религия и философия заодно со здравым смыслом, мы нашли лежащим и в основании всей точной науки. Мы нашли, что субъективная наука не может объяснить обусловленных форм бытия, которые составляют сознание, не постулируя безусловного бытия. Мы нашли также, что объективная наука не может объяснить мира, который мы познаем как внешний мир, не принимая изменений его формы как проявлений чего-то остающегося неизменным во всех формах. К этому же воззрению · снова привел нас завер­шенный теперь синтез. [...]. Говоря о данных философии, мы до­казывали, что не можем ступить и первого шага, если не сде­лаем некоторых допущений, и что нам необходимо принять их условно в ожидании, что достоверность их будет доказана согласием всех результатов и»следования. Мы видим теперь, что это согласие оказалось полным и всеобъемлющим, что оно охва-

616

тывает все здание определенного сознания отношений, которое мы именуем знанием, и гармонирует с тем неопределенным сознанием о существовании, превосходящем все отношения, ко­торое составляет сущность религии.

§ 192. [...] Трудно предположить, что все многочисленные подтверждения, собранные нами, обманчивы, или что какая-либо противоположная доктрина может представить более многочис­ленные подтверждения себе.

Не следует предполагать, однако, что мы приписываем та­кую же несомненную степень достоверности различным частным положениям, которые мы приводили в качестве иллюстраций нашей общей мысли. Приписывать им ее было бы столь явно абсурдно, что едва ли нужно это опровергать. Но истина док­трины как целого не колеблется ошибками в подробностях ее изложения. Бели можно показать, что постоянство количества силы не есть данное сознания; или что изложенные нами законы силы не суть королларии из него; или если можно показать, что, когда даны эти законы, перераспределение материи и движения не необходимо происходит так, как это описано, — то тогда, конечно, будет показано, что теория эволюции не имеет тех высоких гарантий, на которые она претендует. Но ничто, кроме этого, не может поколебать общих заключений, к которым мы пришли. [...]

§ 194. В заключение следует сказать несколько слов о том, каков общий характер развиваемых далее уче­ний. Прежде чем читатель перейдет к подробному разъяснению явлений жизни, психики и общества в тер­минах материи, движения и силы, следует напомнить читателю, в каком смысле надо понимать эти разъ­яснения.

Правда, мы настойчиво повторяли, что они имеют чисто относительный характер, но возможность недоразу­мения столь велика, что, несмотря на полную очевид­ность противоположного, у многих возникло убеждение, что данные нами решения, как и те объяснения, кото­рые будут из них выведены, носят по существу материа­листический характер. Всю жизнь слыша обвинения в материализме, адресуемые тем, кто приписывает про­исхождение сложнейших явлений .тем же факторам, кото­рые производят простейшие, многие люди прониклись отвращением к такого рода объяснениям. Универсальное применение таких объяснений, хотя и с оговоркой, что получаемые решения будут лишь относительными, вероятно, в большей или меньшей степени возбудит это привычное чувство. Но такое направление мысли озна­чает не столько уважение к Неизвестной Причине, сколько неуважение к тем знакомым формам, в которых

617

Неизвестная Причина является нам. [...] Зная, что спор о материализме и спиритуализме не более как словесная война, в которой спорящие одинаково нелепы, потому, что и те и другие думают, будто они понимают то, чего невозможно понять кому бы то ни было из людей, уче­ный, без сомнения, знает, что совершенно неосновательна боязнь, о которой мы говорили. Вполне убежденный, что независимо от применяемой писателем номенклатуры основная тайна останется неизменной, он будет не менее расположен к формулированию всех явлений в терминах материи, движения и силы, чем в каких-либо других; и он скорее будет ожидать, что только в учении, при­знающем Неизвестную Причину совпадающей со всем порядком явлений, может быть найдена последователь­ная религия или последовательная философия.

Хотя невозможно предотвратить ложные истолкова­ния, особенно когда затронутые вопросы принадлежат к числу возбуждающих так много раздражения, однако, чтобы но возможности предотвратить их, неплохо было бы кратко, но выразительно изложить философско-рели­гиозную доктрину, которой проникнуты предшествующие страницы. Снова и снова показывали мы различными способами, что глубочайшие истины, каких мы только можем достичь, состоят лишь в простой констатации широчайших единообразий в нашем опыте, касающихся отношений материи, движения и силы, и что материя, движение и сила являются лишь символами Неведомой Реальности. Могущество (Power), природа которого оста­ется навсегда непостижимой и пределов которому во времени и пространстве нельзя вообразить, производит в нас известные действия. Между этими действиями существуют определенные родовые сходства, наиболее общие из которых мы объединяем под названиями мате­рии, движения и силы; а между этими действиями суще­ствуют сходства связей, наиболее постоянные из которых мы подводим под класс законов высшей достоверности. Анализ сводит эти несколько видов единообразия к од­ному виду. Высшее достижение науки состоит в истолко­вании всех классов явлений как различно обусловленных проявлений этого одного рода действий при различно обусловленных формах этого одного единообразия. Но, сделав это, наука не более как систематизирует наш опыт и никоим образом не расширит границ нашего опыта. Мы

618

и сейчас не можем сказать, как и прежде, являются ли эти единообразия столь же абсолютно необходимыми, сколь необходимыми оказались они относительно, для нашей мысли. Наибольшее, чего мы можем достичь, — это истолкование вещественного процесса, как он пред­ставляется нашему ограниченному сознанию. Но как этот процесс относится к действительному процессу, мы не способны себе представить и еще менее узнать. Равным образом следует помнить, что, поскольку связь между феноменальным и онтологическим порядком непости­жима, столь же непостижима и связь между обусловлен­ными и безусловными формами бытия. Истолкование всех явлений в терминах материи, движения и силы есть не более как сведение наших сложных мысленных символов к простейшим, а когда уравнение приведено к его простейшим терминам, символы все же остаются символами. Следовательно, рассуждения, содержащиеся на предыдущих страницах, не доставляют опоры ни для одной из соперничающих гипотез относительно конечной природы вещей. Их следствия не более материалистичны, чем спирйтуалистичны, и не более спиритуалистичны, чем материалистичны. Любой аргумент, кажущийся сви­детельством в пользу той или иной гипотезы, нейтрали­зуется столь же достаточным аргументом в пользу про­тивоположной. Материалист считает необходимым вы­водом из закона соотносительности тот, что существующее в сознании в форме чувства (feeling) может быть пре­образовано в эквивалент механического движения, а сле­довательно, в эквивалент всех других сил, проявляемых материей. Тем самым он может считать доказанным, что явления сознания суть материальные явления. Но спири­туалист, исходя из тех же самых данных, может с не меньшей логичностью доказывать, что если силы, прояв­ляемые материей, постижимы только в форме тех эквива­лентных количеств сознания, которые они производят, то отсюда следует вывести, что силы, существующие вне сознания, имеют ту же самую внутреннюю природу, что и сознание, и что, таким образом, оправдывается спири­туалистическая концепция внешнего мира как состоя­щего из чего-то по существу идентичного тому, что мы именуем духом. Очевидно, что установление соотноси­тельности и эквивалентности между силами внешнего и внутреннего миров может быть использовано для

619

сведения одного к другому в зависимости от того, с какого термина мы начинаем. Но тот, кто правильно понял уче­ние, содержащееся в этом труде, увидит, что ни один из этих терминов нельзя принимать за окончательный. Он увидит, что, хотя отношение субъекта и объекта и делает необходимыми для нас эти противоположные концепции духа и материи, первый не менее, чем вторая, должен рассматриваться только как знак Неведомой Реальности, лежащей в основе обоих (стр. 560—572).

«ЭМПИРИЧЕСКИЕ МЕТАФИЗИКИ»

В этом разделе представлены те наиболее крупные буржуаз­ные философы XIX в. Европы и Северной Америки, которые попытались возродить спекулятивную, идеалистическую в конеч­ном счете, метафизику на иной, неспекулятивной, казалось бы, основе. Они считались с возросшим ^влиянием и авторитетом науки, апеллировали к опыту, конкретным исследованиям и точ­ным знаниям, сами иногда продуктивно работали в специальных дисциплинах (логике, психологии, педагогике, истории, литерату­роведении и т. д.).

Характерной особенностью их воззрений выла надежда со­здать посредством естественнонаучного индуктивного' метода такое учение, которое, опираясь «только» на факты, поднялось бы «выше» традиционной противоположности материализма и. идеализма. Еще Мен де Биран (1766—1824) в «Непосредственной внутренней апперцепции» (1807 г.) и других работах попытался, опираясь «только» на факты психологии сознания, построить метафизику. Но исходя из интроспекции и как бы отправляясь от Декарта, он пришел лишь к волюнтаристскому спиритуализму, населив мир вымышленными, духовными силами. Эта' по своей методологической направленности отчасти близкая позитивизму и будущему неореализму тенденция привела лишь к появлению двусмысленных вариантов пантеизма (Карлейль, Эмерсон) и монадологического спиритуализма, в поверхностной форме воз­рождавшего лейбницеанские мотивы (Гербарт, Вундт, Ренувье), смешанные с положениями кантианства (Гербарт, Ренувье).

Это была весьма неоднородная группа философов, отмечен­ная, однако, в общем печатью эпигонства, а подчас и явного эклектизма. Последний в сочинениях В. Кузена (1792—1867) стал «принципиальной» концепцией. Объединение ряда этих филосо­фов в рамках настоящего раздела во многом условно, но оправ­дывается общим для этих философов отличием как от программ­ного иррационализма, так и от позитивизма. От них тянулись нити к полупозитивистским построениям львовско-варшавской школы в Польше 20—30-х годов XX в. (Брентано), к идеалисти--ческой аксиологии (Лотце),. к субъективной социологии («культ героев» Карлейля) и другим течениям буржуазной философии конца XIX — первой половины XX в. Этот вступительный текст написан И. С. Нарским.

621

ГЕРБАРТ

Иоганн Фридрих Гербарт (Herbart, 1776—1841) — немецкий философ-идеалист, психолог и педагог. Учился в Йене, когда там преподавал ФизСте. Стал профессором Гёттингенского и Кёниг-сбергского университетов (в последнем он занял кафедру после Канта). Основные его философские призведения: «Главные по­ложения метафизики» («Hauptpunkte der Metaphysik», 1806), «Общая практическая философия» («Allgemeine praktische Philo­sophie», 1808), «Общая мета­физика» («Allgemeine Meta­physik», Bd. 1—2, 1828—1829). Гербарт пытался преодо­леть кантовский агностицизм и идеалистическую диалекти­ку Гегеля^ и создать новую метафизику, которая была бы «выше» противоположно­сти объекта и субъекта. Он надеялся осуществить это по­средством эклектического со­единения учения элеатов об абсолютном бытии, платониз­ма и монадологии Лейбница. С этой целью он вводит в свою философию понятие метафизического бытия, или «реала». «Реалы» — это про­стые, неделимые и неподвиж­ные сущности, относительно которых возможно познание лишь формальных отношений. К «реалам» неприменимы представления о многообра­зии, количестве, степени, ста­новлении и .развитии, но ка­чественно они все различны. Метафизическое бытие, по Гер-барту, неизменно, вечно и свободно от каких бы то ни было противоречий. Последние существуют не в реальном бытии, а в субъективном мышлении. Причем противоречия в мышлении характеризуются им как чисто негативный момент, подлежащий устранению.

Первую часть философской системы Гербарта составляет логика, которая должна стремиться к полной отчетливости и ясности понятий. Из всех формальнологических законов Гербарт выделяет закон тождества и пытается применить его к учению о понятии, суждении и умозаключении. Главную же задачу ло­гики он видит в установлении отношений между понятиями на основе закона тождества и вообще в изучении отношений.

Гербарт солидаризовался с Кантом в признании ограничен­ности человеческого познания, а также в субъективности наших знаний. Однако «вещь в себе» все же познаваема, ибо в акте познания, утверждает Гербарт, необходимо отличать то, что

622

составляет содержание чувственного опыта (оно субъективно, противоречиво и т. п.) от «чистого бытия» («реала»), лишенного конкретного содержания, стоящего вне противоречия и над ним. Задача метафизики, составляющей вторую часть философии Гер­барта, заключается именно в том, чтобы, основываясь на учении о «реалах», переработать чувственный опыт и тем самым устра­нить противоречия во всех формах познания.

В психологии Гербарт, как и Милль, широко использовал ассоцианистский принцип, но в свою механику представлений включил и принцип апперципирования (нового опыта прежним). Он содействовал возникновению экспериментальной психологии. Значительную, хотя и противоречивую, роль сыграл он и в раз­витии педагогики. Он был знаком с Песталоцци, а в 1802 г. в Гёттингене стал первым в Европе доцентом педагогики. Боль­шое'распространение имели его педагогические идеи в Чехии.

Ниже публикуются извлечения из работы Гербарта «Введе­ние в философию» («Lehrbuch zur Einleitung in die Philosophie», 1813), в которой он в сжатой форме излагал свою философскую систему. Перевод публикуемых извлечений сделан Р. Ф. Додель-цевым и сверен с оригиналом автором данного вступительного текста В. В. Мееровским по изданию: J. F. Herbart. Lehrbuch zur Einleitung in der Philosophie. 4. Aufl. Leipzig, 1912.

ВВЕДЕНИЕ В ФИЛОСОФИЮ. УЧЕБНИК.

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ. ВСЕОБЩАЯ ПРОПЕДЕВТИКА

§ 1. Философия, или обработка понятий, необходима для всех наук, поскольку они должны не только раскрывать свои объекты с фактической стороны или давать указания к целесо­образному воздействию на эти объекты, но и, кроме того, упо­рядочивать размышления об этом: разъяснять запутанное и над­лежащим образом объединять единичное. Однако занятие такой обработкой требует особой точности и навыка, ибо сходство или различие в отношениях между понятиями должно строго соблю­даться; притом процесс такой обработки часто ведет дальше, чем позволяет предвидеть его начало. Поэтому философия обра­зует отдельную область учености; но и она сама включает в себя различные науки, которые рассматриваются как ее части и обладают особым значением как для остального знания, так и для истории культуры.

[...] Философия основывается в той же мере на внутрен­нем опыте, как и на внешнем; и она требует, чтобы оба вида опыта были уравновешены и соединены (стр. 29—30).

§ 3. [...] Философия, опираясь одновременно на внешний и внутренний опыт, создает необходимый порядок среди всеобщих понятий и способствует их развитию; этим она устанавливает связь среди основных идей всех наук, чем облегчается обозре­ние человеческого знания для каждого человека, его же собст­венное знание при этом как бы концентрируется и делается более эффективным (стр. 35).

§ 4. [...] Философия — это обработка понятий. [...]

§ 5. Из основных видов обработки понятий следуют основ­ные части философии.

623

Первый результат (Erfolg) направленного на понятия вни­мания состоит в том, что они становятся ясными и, насколько они к этому пригодны, отчетливыми. Отчетливость состоит в различии признаков одного понятия, тогда как ясность в раз­личении нескольких понятий между собой. Отчетливые понятия могут принимать форму суждений, а соединение суждений дает заключения. Об этом трактует логика; она и яв­ляется той первой частью философии, которая в целом рассма­тривает отчетливость в понятиях и вытекающее из этого сопо­ставление последних.

§ 6. Однако понимание. мира и нас самих создает некоторые понятия, которые, чем отчетливее они делаются, тем менее до­пускают объединение наших идей и поэтому ведут к противоре­чиям (Zwiespalt) во всех тех размышлениях, на которые они могут иметь влияние. В других науках неоднократно пытались обойтись без такого рода понятий, но эти усилия оказались тщетны; и поэтому на долю философии выпадает важная задача: изменить понятия упомянутого рода таким образом, чтобы это обязательно учитывало особые качества каждого из них. При изменении возникает нечто новое, с помощью чего исчезает вы­шеназванная трудность. Это новое можно назвать дополне­нием. Соответственно дополнение понятий является вторым ви­дом обработки понятий. Наука об этом и есть метафизика. Она, как показывает уже название, существенно связана с фи­зикой, поскольку под физикой в,- общем понимается познание данного. Ибо вначале из этого познания данного следует убе­диться в том, что понятия упомянутого рода действительно вы­текают из него, а не были произвольно выдуманы. [...]

§ 7. Основные понятия метафизики столь всеобщи и уре­гулирование (Berichtigung) их связано с таким решающим влиянием на все области человеческого знания, что остальные понятия о мире и о нас самих могут быть надлежащим образом определены лишь в том случае, если ранее было совершено такое урегулирование. Поэтому обработка этих остальных поня­тий рассматривается как нечто такое, что должно следовать за общей метафизикой и к ней как бы прилагается, чтобы никто не предавался напрасной (столь часто совершаемой и возобнов­ляемой) попытке заниматься этим только для себя и без подго-.товительной работы. Таким образом, кроме общей метафизики (старое название, — онтология) возникает прикладная ме­тафизика, которую в дальнейшем по ее предметам разделяют на три большие отрасли, а именно на психологию, натурфилосо­фию (иначе называемую космологией) и на естественную тео­логию, или философское учение о религии.

§ 8. Еще существует класс понятий, которые совпадают с ранее упомянутыми в том, что по отношению к ним мышление не может ограничиться простым логическим приведением к от­четливости (Verdeutlichung); отличаются же они тем, что не тре­буют подобно вышеупомянутым [понятиям] изменений, а при­носят с собой такое дополнение в нашем представлении (Vorste­llen), которое заключается в суждениях одобрения или неодоб­рения. Наука о таких понятиях — эстетика. С познанием дан­ного она по своему происхождению связана лишь постольку, поскольку побуждает нас представить себе понятия, которые

624

совершенно независимо от их реальности вызывают одобрение или недовольство. Но применительно к данному эстетика пере­ходит в ряд учений об искусстве (Kunstlehren), которые все без исключения можно назвать практическими на­уками, потому что они указывают, как должен обрабатывать определенный предмет тот, кто занимается ими, чтобы порожда­лось не недовольство, а, напротив, чувство удовлетворения. [...] § 9. [...] Однако среди учений об искусстве есть одно, чьи предписания требуют обязательного соблюдения, ибо мы, сами того не сознавая, постоянно представляем собой предмет этого учения. То есть этот предмет — мы сами, а названное учение — это учение о добродетели, которое в отношении наших проявлений переходит в дела и возможности, в учение об обязанностях (стр. 50—52).

ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗДЕЛ. ВВЕДЕНИЕ В МЕТАФИЗИКУ