15 Января 1937 года, в день своего рождения, Мандельштам пишет:

  

  <...>

  

   В роскошной бедности, в могучей нищете

  

  Живи спокоен и утешен.

  

  Благословенны дни и ночи те,

  

  И сладкогласный труд безгрешен.

  

  

  

  Несчастлив тот, кого, как тень его,

  

  Пугает лай и ветер косит,

  

   И беден тот, кто сам полуживой

  

   У тени милостыню просит.

  

  

  

   В этих двух строфах обыграны две цитаты. Первая - из книги Элифаса Леви "Учение и ритуал высшей магии" о значении иероглифа Shin:

  

   "Шин. Обладать секретом богатства, всегда быть его господином и никогда - рабом. Уметь наслаждаться даже бедностью и никогда не впадать ни в уничижение, ни в нищету".

  

  Вторая - из сказки Андерсена "Тень" (Е. Шварц напишет свою пьесу только через год): "Подумай только, моя тень сошла с ума, вообразила себя человеком, а меня называет - подумай только! - своею тенью!

  

   - Какой ужас! - сказала принцесса. - Надеюсь, ее заперли?

  

  - Разумеется, но, боюсь, она уже никогда не придет в себя".

  

  Надежда Мандельштам так комментирует это стихотворение: "Тот, у кого все просили милости, назван тенью, и, действительно, он оказался тенью. Бородатый, задыхающийся, всем напуганный и ничего не боящийся человек, растоптанный и обреченный, в последние свои дни еще раз бросил вызов диктатору, облеченному такой полнотой власти, какой не знал мир".

  

  

  

  Найденного уже достаточно, чтобы понять: работа над Одой шла на нескольких уровнях. И образы, находящиеся "под водой", порой переходили грань дозволенного, хотя Мандельштам умудрялся растворять их в поэзии до почти полной незаметности. Если сталинские "мандельштамоведы" разбирали все стихи, сопровождающие Оду, то они должны были увидеть кривые пути поэтической мысли, тот самый "сор", из которого Ода выросла, и который, если его вынести из избы, мог бы стать поводом для более ранней казни поэта.

  

  Трудно сейчас судить - хватило ли у профессиональных "читателей" внимательности, чтобы понять иносказания Мандельштама. А, быть может, они и читали далеко не все, что сегодня имеем мы. Иначе, как объяснить освобождение Мандельштама именно после написания Оды и сопутствующих стихотворений? Ведь, взятый в целом, цикл конца 36 - начала 37-го, дает достаточно цельную картину отношения Поэта к Царю. То же стихотворение о грузинских фамилиях имеет две ударные строчки:

  

  

  

   Нет имени у них. Войди в их хрящ -

  

  И будешь ты наследником их княжеств.

  

  

  

   Во-первых, у них нет имени. Во-вторых, слово хрящ в отличие от других строчных окончаний (всего 11 строк!) не имеет рифмы - и эта строка, словно поверхность земли отделяет верхний мир от нижнего. Княжества попадают в нижний - ведь наверху находится Царствие! Это говорит о том, что Мандельштам в начале работы над Одой знал, о чем он будет писать.

  

   Надежда Мандельштам вспоминает: "Не у тебя, не у меня - У них вся сила окончаний родовых..." "Кто это они? - спросила я, - народ?" "Ну нет, - ответил О. М. - Это было бы чересчур просто...". И Надежда Яковлевна вынуждена додумывать то, чего не сказал ей муж: "Значит, "они" - это нечто, существующее вне поэта, те голоса, та гармония, которую он пытается уловить внутренним слухом для людей". Здесь - ответ на загадку, почему даже Н. Я. Мандельштам не знала, о чем на самом деле говорится в Оде. Она сама признавалась, что муж "не раскрывал ход стиховых ассоциаций, стихов вообще не комментировал".

  

  

  

   А княжество как антипод Царствия возникло не случайно. Вспомним стихотворение февраля 1934 года "Твоим узким плечам под бичами краснеть". Оно заканчивается словами:

  

  

  

  Ну, а мне за тебя черной свечкой гореть,

  

  Черной свечкой гореть да молиться не сметь.

  

  

  

   Выделенные мною слова прямо отсылают к отнюдь не христианскому обряду, который так описывает Элифас Леви в своей книге: "Остерегайтесь сделать крёстное знамение или произнести какое-нибудь христианское слово... Все простираются ниц и шепчут: "Вот он! Вот он! Это он!" Вприпрыжку появляется князь с козлиной головой; он всходит на трон, оборачивается, и, нагнувшись, подставляет собранию человеческое лицо, к которому, с чёрной свечой в руках, подходят все для поклонения и поцелуя".

  

   По мнению Эммы Герштейн, в этом стихотворение Мандельштам говорит о своей вине перед женщиной, на которую он дал показания во время допросов. Тогда становится понятным смысл последних строк: теперь он должен самым унизительным образом просить князя тьмы - то есть, того, кто руководит всей этой карательной системой. Просить, - либо участвовать в его шабашах...

  

  

  

  6. "И КЛЯЛСЯ ЖИВУЩИМ ВО ВЕКИ ВЕКОВ"

  

  

  

   Становится все теплее и теплее. Кажется, мы приближаемся к разгадке - не хватает одной важной черты, которая бы связала воедино накопившиеся подозрения.

  

   Но, прежде - о происхождении упомянутых Мандельштамом шести клятв ("на шестиклятвенном просторе"). Андрей Чернов пишет:

  

  "Вот те клятвы вождя, что вставлены в ритуальную траурную рамку в его статье "По поводу смерти Ленина. (Из речи И. В. Сталина на II Всесоюзном съезде Советов. 26 января 1924 г. "Правда", ? 23. 30 января 1924 г.):

  

  

  

   1. ХРАНИТЬ В ЧИСТОТЕ ВЕЛИКОЕ ЗВАНИЕ ЧЛЕНА ПАРТИИ

  

   2. ХРАНИТЬ ЕДИНСТВО НАШЕЙ ПАРТИИ

  

  3. ХРАНИТЬ И УКРЕПЛЯТЬ ДИКТАТУРУ ПРОЛЕТАРИАТА

  

   4. УКРЕПЛЯТЬ ВСЕМИ СИЛАМИ СОЮЗ РАБОЧИХ И КРЕСТЬЯН

  

   5. УКРЕПЛЯТЬ И РАСШИРЯТЬ СОЮЗ РЕСПУБЛИК

  

   6. ЧТОБЫ УКРЕПЛЯТЬ И РАСШИРЯТЬ СОЮЗ ТРУДЯЩИХСЯ ВСЕГО МИРА-КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ

  

  

  

   Между пятым и шестым заклинаньями вдруг читаем: "Поклянёмся же, товарищи, что мы не пощадим сил для того, чтобы укрепить нашу Красную Армию, наш Красный Флот!"

  

   Историки КПСС были немало озадачены этой двойной бухгалтерией вождя. Потому армейские историки говорят именно о семи клятвах. Но на шести пилонах Дворца Советов должны были быть высечены именно шесть клятв Джугашвили".

  

  Если бы эти историки знали, почему вождь именно так построил ритуал своей клятвы! Но, чтобы понять это, им следовало заглянуть в Откровение Иоанна Богослова - чего, конечно, тогда и в голову не могло прийти. Мы по отношению к прошлому свободны от его условностей, и можем себе позволить следующее сравнение.

  

  В Откровении есть очень схожая ситуация - снятие семи печатей с книги, которую держит Сидящий на престоле. "И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу..." (Откр. 5. 3). Достойным оказался лишь Агнец "как бы закланный", кровью своей искупивший грехи народа. Схожесть же в том, что в 6-й главе Откровения Агнец снял 6 печатей, а седьмую - отдельно - только в 8-й главе. И снятие печатей сопровождалось великими и ужасными событиями, "ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?" (Откр. 6. 17).

  

   А самое важное для понимания основ большевистской религии, которую заложил Сталин, воспользовавшись смертью Ленина, содержится в 10 главе Откровения:

  

  

  

   "5. И Ангел (седьмой - И. Ф.), которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу