Глава 2

ГЕНРИ ХОУМ, ЛОРД КЕЙМС (1696-1782)

Генри Хоум был сыном обедневшего шотландского землевладель­ца, и ему пришлось вести тяжелую борьбу как за то, чтобы полу­чить образование, так и за то, чтобы создать себе репутацию на юридическом поприще. Но, обладая блестящим умом и чрезвычай­ной настойчивостью, он добился должности судьи, получив при этом титул «лорд Кеймс» (по названию родового поместья).

Если можно доверять сведениям, сообщаемым его биографами, он был до крайности неуступчив и попросту изматывал своих кол­лег и сотрудников. Говорят также, что он имел репутацию Лотарио¹ или Ъоп viveur. Но даже если б только половина того, что о нем можно прочитать, оказалась правдой, нам все равно пришлось бы сделать вывод, что приятным человеком он не был.

В молодости он был якобитом и приверженцем епископальной церкви. В отношении религии, я полагаю, его могли считать, как и Ферпосона, своего рода деистом — в сочинениях его часто встречают­ся упоминания о «Творце нашего бытия», «персте Божьем», «благо­сти Провидения» и т.п. По-видимому, он был очень набожным. Тем не менее его попытка защитить христианскую веру (или по крайней мере какие-то ее аспекты), направленная против Юма, была не слишком удачной и оказалась по иронии судьбы бумерангом, так как впоследствии принесла самому Кеймсу обвинение в неверии ([Ноте 1751). Будучи судьей, автором книг и полемистом, Кеймс был еще и фермером, который проявлял большой интерес к своей собственности и вводил новые методы в сельское хозяйство (обычно к отвращению местных фермеров). Он переписывался по всевозмож­ным предметам — физике, физиологии, естественной истории, лите­ратурной критике — со всеми ведущими интеллектуалами Эдинбурга и других городов. Разносторонний человек и плодовитый писатель (он всегда имел личного секретаря), он писал так много, что его со­перник по судебным делам лорд Монбоддо однажды сказал ему язвительно, что он, Монбоддо, не может читать столь быстро, как Кеймс пишет². Сочинения Кеймса представляют значительный инте­рес для изучающих социальную историю Шотландии XVIII в., но только одно из них имеет прямое отношение к истории социологи­ческой мысли — его «Очерки по истории человека», опубликован­ные в 1774 г. (в данной статье я пользовался трехтомным изданием 1807 г.). Собственно говоря, Кеймс намеревался написать «всеобщую историю» человека, но поскольку посчитал эту задачу слишком не­объятной, а себя чересчур старым, то сократил свою работу до бо­лее скромных «очерков» по истории.

В некотором смысле можно сказать, что все шотландские фило­софы-моралисты писали одни и те же книги. Они начинали с поло­жения, что изучение человека должно быть изучением социальных институтов в человеческих группах. Человек, сообщает Кеймс, имеет не меньший аппетит к обществу, чем аппетит к еде, так как в состоя­нии одиночества он беспомощен и обречен. Далее в книге Кеймса, как и в книгах, написанных его современниками, может быть най­дено то же амбициозное стремление сделать набросок истории чело­века в его развитии от дикости до высочайшей степени цивилизации и совершенства. Данная цель была не только одинаково характерна для всех философов того времени, но даже и выражалась у них почти в тех же словах. Наконец, подобно остальным ученым, Кеймс пользо­вался в целях исторической реконструкции той же книгой Дюгалда Стюарта «Теоретическая и предположительная история» (Stewart 1854—58), которой он дал свое неквалифицированное одобрение³.

«Очерки...» начинаются с дискуссии, весьма типичной для време­ни Кеймса, о том, существуют ли различные расы людей или только одна раса с определенными различиями, которые могут быть припи­саны климату, почве, пище и другим внешним причинам. Несмотря на то что Кеймс, по его собственному признанию, находился под сильным влиянием прославленного Монтескье и таким образом был готов допустить, что климат оказывает определенное воздействие на характер, в данном вопросе он решительно высказался в пользу мно­гообразия рас, т.е. того утверждения, которое сегодня мы бы назва­ли врожденными расовыми характеристиками. Он пытался подкре­пить его смесью из сообщений, содержащихся в отчетах путешест­венников о разнообразных народах мира (американских индейцах, меланезийцах, полинезийцах, лопарях, татарах, китайцах и др.), а так­же античных авторов — сообщений, ббльшую часть которых можно справедливо назвать вздором Без сомнения, он был легковерен, а его рассуждения — в высшей степени умозрительны (впрочем, нам, на­верное, не следует судить авторов прошлого с позиций того, что мы знаем сегодня, так сказать, ex post facto). Например, он говорит, что испанцы в Южной Америке утратили свою энергию, что потомки европейцев в Батавии быстро выродились и что португальцы, когда- то поселившиеся на побережье Конго, едва ли сохранили человече­скую внешность; но вместе с тем, по его мнению, ни климат, ни какое-либо другое постороннее влияние не могут отвечать за суще­ствование таких различий в наклонностях характера, как храбрость или трусость, миролюбие или воинственность, т.е. за различия, ко­торые в наши дни иногда называют словом «этос». При такой точке зрения, как мне кажется, для него было не совсем последовательным считать, что библейская легенда о Вавилонской башне объясняет существование огромного количества языков и их разнообразие. Альтернативное суждение: «Бог создал много особей рода человече­ского» (Ноте 1807, vol. 1, 59) он отверг.

Как и у всех прочих авторов того времени, писавших о социальных институтах, у Кеймса основные критерии классификации обществ имели биономический характер и были основаны на таких спосо­бах производства, как охота и собирательство, скотоводство и зем­леделие. Подобно Ферпосону, Кондорсе и другим, он также придер­живался положения, что рост населения влечет за собой различные социальные последствия. Все эти авторы как один ставили акцент на роли собственности в развитии цивилизации. «Среди присущих человеку чувств наиболее значительное — чувство собственности». Это чувство возрастает по мере перехода от дикости к более высо­ким типам культуры Стремление к собственности является матерью многих искусств. «Без частной собственности промышленность была бы невозможной, а без промышленности люди бы навсегда остались дикарями». В сочетании с изобилием, впрочем, собственность может вести к упадку и уменьшению населения. «Излишества в еде истреб­ляют население как чума» (Ноте 1807, vol. 1, 88~97). Кеймс также очень много говорит о развитии способов обмена — от бартера до создания денег.

Чтение этих трех томов — довольно утомительное занятие, почти столь же скучное, как чтение «Золотой ветви» Фрэзера Это со зна­нием дела составленный каталог обычаев, многие из которых заим­ствуются из сомнительных источников. Я приведу всего лишь одну цитату: «Женщины Бразилии и островов Карибского моря любят украшения не меньше, чем мужчины. Готтентотские дамы стремят­ся превзойти друг друга в изысканности своих крестиков и мешоч­ков, в которых они держат трубки и табак, — даже европейские дамы не настолько тщеславны в отношении своих шелков и выши­вок. Женщины Лапландии имеют пристрастие к многочисленным украшениям. Они носят широкие пояса, к которым подвешены бес­численные цепочки и кольца, сделанные из олова, иногда из серебра, и вес украшений доходит до двадцати фунтов. Гренландцы грязны и неряшливы, едят вместе со своими собаками, еду готовят из тех па­разитов, которые впоследствии кормятся ими самими, редко моют­ся или вообще не моются — но тем не менее женщины, наиболее почитаемые мужчинами, ходят в пышных одеяниях. Их главные украшения — это ушные подвески со стеклянными разноцветными бусинками... Негры царства Ардра в Гвинее достигли значительного прогресса в политике и в искусстве обустройства жизни. Их женщи­ны носят совершенно экстравагантные платья и украшения. Платья сшиты из больших кусков тончайшего сатина и ситца и обильно украшены золотом В жарком климате они удовлетворяют свое тще­славие за счет легкости одежд. Негры внутренних областей более уравновешены по характеру, чем обитатели побережья: их женщи­ны помимо своих домашних дел занимаются посевами и убирают урожай. Мужчина, однако же, теряет уважение соседей, если позво­ляет своим женам трудиться наравне с рабами, в то время как сам предается неге» (Ноте 1807, vol. 1, 434—435).

Надо отметить, что, несмотря на недостаточность источников, многословное и догматическое морализирование, Кеймс все же за­служивает уважения за то внимание, которое он уделил положению женщин и «постепенному прогрессу этого положения от низких сту­пеней у диких племен до более высоких ступеней у цивилизованных наций» (Ноте 1807, vol. 1, 404). Впрочем, положение женщин — только одна из тем, которые он успел затронуть. Как Адам Ферпосон, он писал на любую тему, по которой хотел высказаться. Назову лишь некоторые из заголовков, встречающихся в его сочинениях: собст­венность, торговля, искусство, нравы, роскошь, формы правления, война и мир, финансы, армия, Аристотелева логика, теология.

Детально рассматривать все, что он написал по столь широкому кругу вопросов, значило бы провести время без проку; но, пожалуй, мне следовало бы процитировать то, что Кеймс говорит о прави­тельстве — о том предмете, который доминировал в рассуждениях о социальных институтах в Англии XVIII в. и в котором, собствен­но, проявилось влияние Монтескье. Мы находим хорошо знакомые рассуждения о демократических, монархических, деспотических и остальных способах правления. Кеймс сообщает нам: «Из всех спо­собов правления демократия — наиболее беспокойный. Деспотизм, парализующий умственные способности и ослабляющий всякие по­рывы к деятельности, является крайней противоположностью послед­ней. Смешанные способы правления, будь то монархические или республиканские, находятся посередине — они поощряют активность, но редко допускают ее избыток, сколько-нибудь опасный для прав­ления» (Ноте 1807, vol. 2, 61). И далее: «Демократия противоречит природе, поскольку весь народ находится у власти. Деспотизм про­тиворечит природе в не меньшей степени, так как правление сосре­доточено в руках одного человека. Республика или ограниченная монархия являются лучшими формами государственного устройст­ва, потому что в них каждый человек имеет возможность выпол­нить ту роль, которая предназначена ему природой» (Ноте 1807, vol. 2, 75).

Поскольку Кеймс намеревался дать описание социального раз­вития, он (как и все ученые до и после него) был вынужден начать с классификации социальных типов, для того чтобы ему было с чем соотносить различные стороны общественного устройства Подобно другим, он принял за основу критерии производства и производст­венных отношений — и мне трудно представить, какими иными критериями он мог бы воспользоваться. Данные критерии были в самом деле наиболее уместны. Очевидно, что вариации в социаль­ных и культурных различиях в значительной степени определяются ими. «В охотничьем обществе, — рассуждает Кеймс, — мужчины полностью заняты добыванием пищи, одежды, устройством жилища и других нужд — у них нет ни времени, ни желания заниматься остальными вещами. Более легкий труд при пастушеском образе жизни дает время и склонность для занятий полезными искусства­ми, число которых быстро возрастает при переходе к земледелию, благодаря значительному освобождению от физического труда Почва вследствие постепенных достижений обработки дает больший уро­жай при меньшей затрате сил, и освободившиеся руки используют­ся сначала в полезных искусствах, а затем в искусствах развлечения. Искусства соответственно достигают наибольшего развития в усло­виях наиболее плодородных почв, которые дают изобилие при малых затратах труда Искусства начали процветать рано в Египте и Халдее, странах чрезвычайно плодородных» (Ноте 1807, vol. 1, 128).

Наша основная задача — не хвалить или упрекать лорда Кеймса, но попросту обрисовать его как типичного представителя эдинбург­ских интеллектуальных кругов XVIII столетия, глубоко интересовав­шихся развитием социальных институтов и, без сомнения, оказав­ших большое влияние на развитие социально-антропологической мысли. Я полагаю, что это хорошо видно на примере двух знамени­тых шотландских антропологов — Мак-Леннана и Фрэзера.

В заключение мне бы хотелось добавить, что Кеймс заложил одно очень здравое правило для антропологов (хотя сам нарушал его сплошь и рядом): никогда не следует делать общих заключений на основании отдельных фактов. Поглощенные эмпирической полевой работой, многие англоязычные антропологи забыли об этом прави­ле, которое вовсе не значит, что нам не следует стремиться искать общее в частном.