Глава 13 Фрэзер

1. Имеется в виду английский историк, религиовед и исследователь антич­ной литературы Фрэнк Джевонс (1858—1936), работавший в Даремском универ­ситете и получивший известность своими трудами о маши, религии и тотемизме, в особенности работой «Введение в историю религии» (Jevons F. Introduction to the History of Religion. L., 1896), которую Э.-П. называл «классической» — правда, не в том смысле, что она прошла проверку временем, а в том, что она прекрасно отразила существо взглядов на религию, магию, тотемизм и анимизм в конце XIX в. «Чтобы всесторонне осмыслить суть всего того, в чем мы сегодня усматриваем настолько очевидно неверные интерпретации и толкования, — говорил Э.-П. в одной из лекций, — нам бы пришлось написать целый трактат об интеллектуальном климате того времени, его специфической атмосфере, налагавшей ограничения на мыслителей и состоявшей из курьезной смеси по­зитивизма, эволюционизма и остатков религиозной сентиментальности. Мы рассмотрим некоторые из теорий этих лшслителей в дальнейших лекциях, но в качестве примера я бы отослал вас, как к locus classictcs, к работе Джевонса по истории религий, которая некогда широко читалась и пользовалась успе­хом..» (Eva>is-Pritcbard 1965, 5).

2. Букв, «всегда, везде и всеми» (лат.). Сокращенный вариант изречения теолога V в. Винсента Леринского, принятого за официальный догмат истинно­сти и непогрешимости веры католической церковью: «Id teneamus, quod ubique, quod semper, quod ab omnibus creditum est, hoc est enim vere proprieque catholicum» («Придерживаться того, во что верят все, всегда и везде, ибо в этом поистине и состоит существо католической веры»).

' Подразумевается американский историк-медиевист Линн Торндайк (1882— 1965), работавший в Колумбийском университете в 1920—1950-х годах и полу­чивший известность многотомной серией исследований по истории магии и науки в европейском средневековом обществе (Thomdike L. A History of Magic and Experimental Science. Vols. 1-8. N. Y., 1923-1958).

4. Маретт назвал теорию Фрэзера «платоническим мифом» за ее интеллек­туализм, т.е. философско-индивидуалистическую точку зрения. Он утверждал, что «первобытный человек... вовсе не был похож на того несостоявшегося фи­лософа, каким он был обрисован. Не идеи побуждают к действию раннего че­ловека, но действия побуждают его к идеям — примитивная религия не столь­ко осмысливается, столько вытанцовывается человеком В примитивной религии важна ее сенсомоторная, а не рефлективная сторона...». По мнению Э.-П, од­нако, Маретт преувеличивал значение сенсомоторной и вообще психологиче­ской стороны, вследствие чего концепция самого Маретта была отнесена Э.-П. в разряд «эмоционалистских» теорий. Согласно Маретту, писал Э.-П, «магия возникает из эмоционального напряжения. Человеком овладевает ненависть, любовь или какое-то другое чувство, и, поскольку он не может справиться с ним никаким практическим образом, он прибегает к выдумке, чтобы устра­нить напряжение, — точно так же как сегодня человек нередко в сердцах вы­брасывает в огонь портрет своей неверной возлюбленной. Маретт называет это рудиментарной магией... Когда подобная ситуация начинает повторяться дос­таточно часто, ответ стабилизируется и приобретает характер того, что Маретт называет развитой магией, т.е. способом поведения, социально закрепленным в обычае». Признавая, что в некоторых взглядах Маретта конкретно на магию все же могло быть рациональное зерно, Э.-П. считал, что «Маретт не сказал ничего положительного о первобытной религии. В этом вопросе мы находим у него много разговоров о священном, которыми он был в большой мере обя­зан Дюркгейму, и в них не содержится ничего, кроме манипулирования слова­ми». Как Маретта, так и Фрэзера Э.-П. в конце концов осудил за одно и то же: «Я уверен, что люди типа Фрэзера... и Маретта имели небольшое представление о том, какие чувства и мысли скрывались в голове обычных трудящихся англи­чан. И стоит ли удивляться, что они имели еще меньшее представление о том, какие чувства и мысли скрывались в голове первобытных людей, которых они сами никогда не видели» (Evans-hitchard 1965, 34—35, 108).

5. О Тайлоре и его методах было уже сказано в гл. 10. Себальд Штейнмец (1862—1940), голландский этнолог, работавший в университетах Лейдена и Амстердама и обычно приписываелшй к типу «кабинетных ученых» вроде Тайлора и Фрэзера, опирался практически на ту же самую методологию Тайло- ра в своих реконструкциях раннего права Британские социологи Леонард Хоб- хауз, Моррис Гинсберг и Джералд Уилер упомянуты Э.-П. в связи с их книгой «Материальная культура и социальные институты простейших народов», опуб­ликованной в 1915 г. В данной книге была предпринята попытка воскресить идеалы эволюционизма, быстро выходившие из моды в начале XX в. Она имела определенный успех и некоторое время служила образцом (правда, одиноко стоящим образцом) применения сравнительного метода в социальных науках (Hobhouse L, Wheeler G„ Ginsberg M. The Material Culture and Social Institutions of the Simpler Peoples. L, 1915).

6. Букв, «часть вместо целого» (лат.). В риторике — троп речи, где слово, обозначающее отдельную часть предмета, метафорически употребляется вместо названия самого предмета.

⁷ Рихард Турнвальд (1869—1954) — немецкий этнолог и социолог австрий­ского происхождения, одна из наиболее значительных фигур в истории запад­ной антропологической науки XX в. Работы Турнвальда были хорошо известны за пределами Германии, так как на протяжении своей научной карьеры он преподавал в Берлинском, Йельском, Гарвардском и некоторых других универ­ситетах. Малиновский, придирчиво относившийся к исследователям Океании, высоко оценил монографии Турнвальда об обществах Соломоновых островов и архипелага Бисмарка (Tburnwald R. Forschungen auf den Salomon Inseln... В., 1912). Идея Турнвальда о «взаимности», или «взаимообмене», в простейших обществах, дополнив моссовскую концепцию «дара» и выводы Малиновского о ритуальном обмене кула в Меланезии, прочно вошла в общую антропологи­ческую теорию так называемой экономики обмена. Турнвальд был одним из первых, кто начал работать в том направлении, которое позже получило назва­ние «этносоциология». Он был основателем журнала "Sociologus" и Института этнологии при Свободном университете Западного Берлина. Подъем этнологии как науки в послевоенной Германии (ФРГ) был во многом осуществлен благо­даря стараниям Турнвальда и его учеников (хотя следует отметить, что дея­тельность Турнвальда также критиковали как способствовавшую упадку этноло­гии в Германии в годы нацизма).

Глава 14 /\)оркггйм.

Дюркгейма от религии, однако, произошел еще в школьные годы, когда он неожиданно для всех бросил занятия в хедере.

3. Александр Голденвейзер (1880-1940) — американский антрополог рус­ско-немецкого происхождения, один из представителей так называемой школы Франца Боаса, известный не столько своими этнографическими исследованиями среди ирокезов, сколько своими критическими работами и статьями по раз­личным вопросам антропологии, в частности по вопросам первобытного обще­ства и тотемизма. Рецензия Голденвейзера на «Элементарные формы религиоз­ной жизни» Дюркгейма, выдержки из которой Э.-П. постоянно приводит по ходу настоящей главы, была, пожалуй, наиболее обстоятельным отзывом на теорию Дюркгейма, прозвучавшим с Американского континента в начале XX в, и в достаточно полной мере выразила существо намечающегося расхождения взглядов между «боасовцами» и их коллегами во Франции и Великобритании.

4. Вильгельм Шмидт (1868—1954) — крупный немецкий ученый-миссионер, этнолог и лингвист, оказавший значительное влияние на развитие европейской антропологической науки. Шмидт известен как один из основателей так назы­ваемой венской культурно-исторической школы, часто связываемой с концеп­цией культурных кругов, оказавшей большое воздействие на теоретический рост не только немецкой, но и американской антропологии в первой половине XX в. Идеи о культурных ареалах и диффузии культурных черт, во многом ха­рактеризовавшие подход последователей Боаса в США, по сути дела являлись логическим продолжением идей венской культурно-исторической школы и учения Ф.Гребнера. Шмидт был основателем известного журнала «Антропос» и активным участником дискуссий о тотемизме и религии, развернувшихся в начале XX в. Как лингвист, он внес большой вклад в изучение океанических языков.

5. Альфред Хауитт (1830-1908), Болдуин Спенсер (1860-1929), Фрэнсис Гиллен (1855—1912) и Карл Штрелов (1871—1922) — исследователи Австра­лии, на полевых отчетах и наблюдениях которых основывалась масса антропо­логических трудов, касавшихся как конкретно Австралии, так и общих проблем первобытного общества вплоть до середины XX в. Научное образование в стро­гом смысле слова среди них имел только Спенсер, закончивший Оксфордский университет и сотрудничавший сначала с Тайлором, затем с Фрэзером. Получив приглашение на пост профессора биологии в Мельбурнском университете, Спенсер переехал из Англии в Австралию, где впоследствии начал проводить этнографические исследования вместе с Гилленом, почтальоном по профессии и знатоком аборигенных культур. В сотрудничестве ими был написан целый ряд книг, включая работу «Аборигенные племена Центральной Австралии», которая в течение долгого времени считалась одним из наиболее авторитетных трудов в области этнографии Австралийского континента (Spencer В., Gfflen F. Native Tribes of Central Australia L, 1899). Хауитг пришел к этнографии кос­венным образом — через его интересы к геологии и ботанике (его семья пере­ехала из Англии в Австралию в надежде поправить финансовое состояние, ра­ботая на золотых приисках). Наиболее известной работой Хауитта был труд об аборигенах юго-востока Австралии (Howitt A. The Native Tribes of South-East Australia. L, 1904). Карл Штрелов находился в Австралии как лютеранский миссионер из Германии и выделялся из группы вышеуказанных лиц тем, что в ней он был единственным, кто считал нужным изучать аборигенные языки и кто старался разговаривать на этих языках со своими информантами. Труды Штрелова по языкам, мифологии и культуре аборигенов некоторое время на­меренно принижались в англоязычном мире из-за антинемецких настроений накануне и после Первой мировой войны — в частности, Спенсер постоянно хо­датайствовал перед австралийским правительством о закрытии лютеранской мис­сии, в которой работал Штрелов, и в этом его поддерживал Фрэзер. Сын Карла Штрелова Теодор (далее упоминаемый Э.-П. как Штрелов-младший [1908—1978]), родившийся в Австралии, продолжил изучение языков и культур австралийских аборигенных народов, начатое его отцом, и заслужил репутацию большого гу­маниста и борца за сохранение культурного наследия коренных австралийцев.

6. Имеются в виду исследования британских антропологов Чарльза (1873— 1940) и Бренды (1882-1965) Зелигман на о. Цейлон в 1906-1907 гг. Чарльз Зелигман был одной из основополагающих фигур в истории британской соци­альной антропологии XX в. Через его «менторство» так или иначе прошло боль­шинство будущих функционалистов: Малиновский, Эванс-Причард, Фортес, Фёрс и другие. Врач по образованию, Зелигман приобрел интерес к этнографи­ческим исследованиям во время известной Кембриджской экспедиции Хэддона в Торресов пролив, к которой он присоединился, как говорят, «полуслучайно». Академическая карьера Зелигмана как антрополога была связана с Лондонским университетом и отмечена разнообразными наградами, включая две медали Британского королевского антропологического института. На протяжении двух лет Зелигман был президентом этого института

7. Непонятно, из какой конкретно работы Э.-П. приводит цитату, но он имеет в виду Эдвина Сидни Хартленда (1848—1927), крупного английского фольклориста, проявлявшего большой интерес к антропологии и поддерживав­шего отношения со лшогими известными антропологами, работавшими на ру­беже веков (с Джеймсом Фрэзером он находился просто в приятельских отно­шениях). Заслужив репутацию исследованиями фольклора (напр.: Hartland Е. The Science of Fairy Tales. N. Y., 1891), в поздний период творчества Хартленд стал все чаще обращаться к более традиционной антропологической тематике и создал целый ряд трудов по вопросам родства и права в первобытном обще­стве (напр.: Hartland Е. The Evolution of Kinship. Oxf., 1922).

8. В другой работе Э.-П. писал: «Маретг предпочитал говорить и о том и о другом (о религии и о магии. — А.Е.) как о тана, употребляя меланезий­ское слово, которое антропологи перенесли в свой терминологический словарь с катастрофическими последствиями, ибо... представляется очевидным, что в тех языках, откуда слово было позаимствовано, оно не означало той безличной си­лы (практически метафизическая концепция!), которую в нее вкладывал Маретт и другие ученые, такие, как Кинг, Прейс, Дюркгейм, Юбер и Мосс». И далее: «Я хочу еще раз привлечь внимание к неприятному туману путаницы, связан­ной с полинезийским понятием тана, — к тул!ану, который окутывал нас дол­гие годы и все еще не до конца рассеян. Эта путаница возникла в некоторой степени из-за неясных сообщений, дошедших до нас из Меланезии и Полине­зии, но в большей мере вследствие умозрительных домыслов таких авторитет­ных ученых, как Маретт и Дюркгейм, усмотревших в тапа понятие о неулови­мой безличной силе, похожей на электричество или эфир и рассеянной в вещах и индивидах. Рядом новейших исследований, как лше кажется, было установле­но, что под тапа следует понимать действенность или эффективность духовных сил (с сопутствующим значением „истины"), исходящих от божеств и обычно проявляющихся через людей, особенно вождей. Это своего рода доблесть, кото­рая обеспечивает людям успех в их начинаниях. Данное понятие, таким обра­зом, соответствует множеству схожих представлений в салшх разнообразных частях мира» (Evans-Pritcbard 1965, 33, 110).

9. Весьма любопытно, что Э.-П. ссылается на Свонтона — американского антрополога, которого во время написания данного очерка о Дюркгейме даже в самой Америке помнили уже немногие. Джон Свонтон (1873-1958) — при­мечательная личность в истории американской антропологии первой половины XX в. Будучи выпускником Гарварда, он не пошел по стопам «колумбийцев» (последователей Боаса, в общем и целом «делавших погоду» в этнографии США в начале века), даже несмотря на то что во время обучения в аспирантуре он успел провести два года, стажируясь у Боаса. В дальнейшем, как человек скромный по натуре, он никогда не афишировал своих многочисленных заслуг, которые оставались в тени по причине методичного роста популярности «ко­лумбийцев». Между тем Свонтон был лауреатом нескольких почетных наград в области антропологии и истории, работал редактором журнала "American Anthropologist", избирался президентом Американской антропологической ас­социации и даже вице-президентом Американского философского общества. Свонтон исследовал миграции американских индейцев и интересовался про­блемами исторического развития социальной организации племен юго-востока США Ни социальная организация, ни историческое развитие как таковое не были предметом первостепенного интереса среди большинства «боасовцев», поглощенных в то время исследованием культурных ареалов и изучением рас­пространения культурных черт. По всем этим причинам имя Свонтона посте­пенно забылось.

10. Характер этой ссылки тоже любопытен, правда, несколько в другом от­ношении. Рут Бенедикт (1887—1948), последовательницу ранее упомянутой шко­лы Боаса, пожалуй, саму чаще всех упрекали в «абстрактных рассуждениях о заимствовании культурных черт», т.е. в тех рассуждениях, которые, по мне­нию Э.-П, она удачно раскритиковала на примере Дюркгейма Хотя к середине XX в. в американской антропологии сложился романтичный образ Рут Бенедикт как «культурной героини» (по причинам как относящимся, так и не относя­щимся к антропологии), в последнюю четверть века среди антропологов все чаще стало слышаться признание, что из всех «боасовцев» она наиболее непо­следовательным и умозрительным образом развила идеи о культурных ареалах, культурных заимствованиях и психологических типах. Интересен вообще тот факт, что Э.-П. вдруг проникается симпатией к целому ряду «боасовцев» (Гол- денвейзер, Лоуи, Бенедикт), к которым традиционно британские социальные антропологи относились весьма скептически. «Боасовцы» с их американо-не­мецкими «культурно-историческими» предпочтениями никогда не ладили с бри­танско-французским «социологическим» альянсом и, грубо говоря, раскритико­вать Дюркгейма «во что бы то ни стало» считали просто своей задачей. По- видимому, на этой ноте Э.-П. и находит с ними общий язык, ибо за пределами настоящего очерка о Дюркгейме он нигде не упоминает «американцев» теплым словом (да и вообще никаким), за исключением Крёбера, которого уважал за его интерес к истории, и в редких случаях Лоуи. В других работах (Evans- Pritchard 1965) редкие ссылки Э.-П. на Голденвейзера и Лоуи носят точно та­кой же характер принципа «против общего врага».

11. Корробори — ритуальные фестивали, широко распространенные в куль­турах коренного населения Австралии и проводимые по разнообразным пово­дам Слово корробори с момента его заимствования у австралийцев и введения в англоязычную антропологическую литературу в конце XIX в. не было одно­значно определено — в общем и целом им обозначались любые крупные обще­ственные церемонии, собирающие людей разных кланов и сопровождающиеся массовыми танцами и пением В корробори не вкладывалось религиозное зна­чение. С церемониями интичиума, наоборот, связывали ритуал религиозно-ма­гического характера, который был впервые подробно описан Спенсером и Гилленом на материале племен арунта и впоследствии оказался в центре дол­гих жарких дискуссий о первобытной религии, особенно в связи с его интер­претацией Дюркгеймом. Спенсер, Гиллен и, в частности, Фрэзер связывали ин- тичиума с ритуалом весеннего возобновления, плодородия и усматривали в нем пример магического действа, направленного на воспроизводство и поддержание запасов тотемного животного. Дюркгейм, как указывает в настоящем очерке Э.-П., попытался истолковать данный ритуал на социально-психологической основе, с тем чтобы объяснить его как манифестацию наиболее ранней тотеми- ческой форлш религии. Факт поедания тотемного животного в ходе ритуала интичиума Дюркгейм привязал также и к идее солидарности, или единения, которая являлась одной из фундаментальных составляющих его теоретической концепции общества Продолжая линию социально-психологической интерпре­тации, Дюркгейм высказал мысль о том, что религиозное чувство как таковое должно возникать в любой ситуации, сопровождающейся общим возбуждением толпы, а следовательно, оно должно одинаково характеризовать не только це­ремонии типа интичиума, но и церемонии типа корробори.

12. Э.-П. имеет в виду работу немецких авсграловедов Эрнеста Вормса и Гель­мута Петри «Религии австралийских аборигенов» (Worms Е., Petri Н. Austra- lische eingeborenen Religionen. Stuttgart, 1968).

13. Э.-П. ссылается на следующий отрывок из своей работы «Теории перво­бытных религий» (большая часть которой, кстати сказать, была в несколько видоизмененной форме включена в состав настоящей книги): «В наше время, по нашу сторону Ла-Манша, главным сторонником социологического толкова­ния первобытной религии был английский дюркгеймианец (хотя, по моему мнению, он задолжал Герберту Спенсеру еще больше, чем Дюркгейму) АР.Рэд- клифф-Браун. Он попытался дать новое изложение дюркгеймовской теории тотемизма, с тем чтобы сделать ее более всеобъемлющей по характеру, но, с моей точки зрения, лишь превратил ее в бессмыслицу... Рэдклифф-Браун дер­жался в стороне от дюркгеймовского истолкования генезиса тотемизма с точки зрения психологии толпы, но во всех остальных вопросах, например в истолко­вании ритуальных танцев среди андаманцев, он стоял практически на тех же самых позициях... Сочинения Рэдклифф-Брауна показывают нам, насколько неудовлетворительными могут быть социологические объяснения религиозных явлений. В одной из его последних лекций он говорил, что религия повсюду представляет собой выражение чувства нашей зависимости от духовных или моральных сил, находящихся где-то вне нас самих. Это общее место, которое можно встретить в речах любого проповедника, не говоря уже о Шлейермахере и других философах. Рэдклифф-Браун, однако, полагал, что формулирует социо­логическое положение, идущее гораздо дальше данного расплывчатого высказы­вания. Чтобы подтвердить тезис Дюркгейма, ему нужно было показать, что концепция божественного может принимать разные формы в соответствии с разными формами обществ, т.е. предпринять задачу, которую сам Дюркгейм не предпринял. Рэдклифф-Браун поэтому рассудил: раз функцией религии явля­ется поддержка солидарности в обществе, религия должна облекаться в разно­образные формы в соответствии с разнообразными типами социальной струк­туры. В обществах с системами линиджей мы можем ожидать присутствия культа предков. У древних евреев и в городах-полисах Греции и Рима типы религии согласуются с типами политической структуры. Это равносильно тому же, что говорил Дюркгейм, т.е. рассуждению, что феномен, определяемый рели­гией, есть не что иное, как само общество, — рассуждению, имеющему в луч­шем случае характер догадки».