2. Другие школы.

а) Хирургическая школа при военном госпитале в Москве (1707). Будучи, как и навигацкая школа, специальной, она давала медицинское образование и состояла в ведении доктора Бидлоо.

б) Делает Петр попытку создать также и низшую школу с начальным образованием. Таковы цифир­ные школы (1714, 28 февраля), с обучением арифме­тике и началам геометрии. К концу царствования число таких школ достигало 50, но многие из них су­ществовали только на бумаге и позже постепенно совсем закрылись: дворянство их избегало, а торго­вый класс прямо исходатайствовал дозволение вовсе не посылать туда своих детей, ссылаясь на ущерб торговым делам (чтоб не отвлекать детей от их пря­мого дела). Процент уклоняющихся от посещения цифирных школ был всегда значительный. Жизнен­нее оказались начальные школы при архиерейских домах, находившиеся в ведении духовенства (1721). Они удержались и после смерти Петра.

в) Особо стоит школа, заведенная в Москве не­мецким пастором Глюком (1705). В ней преподавали географию, риторику, математику, естественные на­уки, языки; знакомили с началами юриспруденции; обучали танцам, верховой езде, фехтованию, игре в мяч. Таким образом, это была школа с общеобразо­вательным курсом; но Глюк вскоре умер, и школа его заглохла.

3. Значение петровской школы. Вообще петров­ская школа прочных результатов не дала, и школьное образование сделало серьезные успехи не раньше, как в царствование имп. Екатерины II, но и то, что она принесла с собой, было немаловажно: она впер­вые перестала быть исключительно церковно-духов- ной; при всей утилитарности поставленной ей цели, она впервые стала выпускать людей, приучавшихся самостоятельно разбираться в своих сведениях, са­мостоятельно мыслить; вырабатывала в них сметку, привычку к умственной работе, и притом к работе напряженной, ответственной. Знание, выносимое из петровской школы, по качеству было пока еще невы­сокой пробы; зато ценно было то, что вместо преж­него, более или менее раболепного, усвоения зна­ний, она внесла известный дух критики и самодея­тельности.

Наконец, школа петровская немало содействова­ла выработке характера в русском человеке, оборотли­вости в житейских делах: суровые требования побуж­дали держать себя постоянно начеку, «шевелить мозга­ми», питали чувство ответственности и прежнего сле­пого исполнителя чужих приказаний превращали в со­знательного работника. Старой косности положен был предел; дана возможность широкому культурному общению с Зап. Европой; и хотя русский человек надолго еще останется на положении ее ученика, но первый ; сдвиг уже был сделан, так что ближайшее поколение могло выдвинуть Ломоносова, этого, по духу, истинного ученика Петра В. и после него величайшего человека в России XVIII века.

Церковные преобразования Петра Великого.

1. Факторы, влиявшие на проведение реформы. На преобразовательную деятельность Петра В. в области церковной влияли главным образом три фактора: 1) то положение, в каком застал Петр Русскую церковь и какое сложилось еще до него; 2) те требования, ка­кие он как государь предъявлял вообще к Русской церкви, и 3) тот личный элемент, какой внес в это де­ло Петр как человек (его характер и вкусы). Первое подготовило ту почву и обстановку, в какой проводи­лись в жизнь мероприятия царя; второе стояло в тес­ной связи с общим направлением всей государственной политики Петра; последним обусловилась окра­ска, тот своеобразный отпечаток, какой был нало­жен на церковную реформу, принявшую характер грубого насилия и неуважения к старине.

2. Положение Русской церкви ко времени Петра. Русские цари давно уже стали полными хозяевами в Русской церкви. После того как московским князьям удалось перенести митрополию в свой стольный го­род Москву и особенно когда митрополиты, ранее обыкновенно из греков, стали выбираться из природных русских, положение Русской церкви подвер­глось большим изменениям. Прежде подчиненная родному только духовному главе, константинополь­скому патриарху, теперь она стала зависеть от свет­ского владыки: митрополиты избирались по указанию великого князя, ставились в Москве, не испра­шивая на то предварительного согласия константи­нопольского патриарха. Избранные из подданных великого князя, и притом из лиц ему желательных, им же указанных, митрополиты и в этом сане по- прежнему оставались теми же подданными и в дейст­вительности превращались в покорных его слуг и ис­полнителей его велений. Недовольный митрополи­том, князь имел полную возможность без особых за­труднений заменить его другим, более угодным: сто­ило только созвать собор иерархов; тоже подданные князя и тоже поставленные под его воздействием, члены собора не могли прекословить ему и всегда го­товы были исполнить его волю и желание.

Насколько зависимо было положение русских митрополитов в XVI в., можно судить по следую­щему:

а) Митр. Варлаам, неугодный вел. князю Васи­лию III (не соглашался на развод с Соломонией), низложен и заменен Даниилом (1522), который ра­болепно выполнил возложенную на него задачу: на­сильственно постриг Соломонию и потом сам обвен­чал Василия III с Еленой Глинской (1526).

б) Митр. Даниил низложен боярами Шуйскими (1539).

в) Ими же низложен и митр. Иоасаф (1542).

г) Гермоген казанский, преемник митр. Макария, еще только нареченный в митрополита, был из­гнан из митрополичьего дома, едва Иван Грозный уз­нал, что он настаивает на уничтожении опричнины (1565).

д) Митр. Филипп низложен и задушен Малютой Скуратовым (1569).

е) Преемники Филиппа, Кирилл и Антоний — «потаковщики», как их презрительно обзывал кн. Курбский, — оставались безгласными свидетелями злодеяний царя Ивана, не выполняли одной из главнейших обязанностей своего сана — печаловаться за обиженных и осужденных, разрешили ему вступить в четвертый брак и смолчали, когда царь не исполнил наложенной на него эпитимьи, быв­шей условием разрешения. Грозный после того вступал в брак еще три раза, совершенно игнорируя предписания церкви.

ж) Митр. Дионисий низложен Борисом Годуно­вым (1587).

Не изменилось положение духовной власти и после учреждения патриаршества. Патриаршество повысило Русскую церковь в сане, поставило ее на­равне с автокефальными церквами на православном Востоке, но самого положения ее по отношению светской власти не изменило ни в чем: патриаршест­во было делом исключительно светской власти, ко­торая видела в нем средство придать более блеска са­мой себе, усилить значение недавно принятого цар­ского титула и подчеркнуть еще раз политическую независимость и высокое положение Русского госу­дарства.

Патриархи оставались такими же зависимыми, как их предшественники митрополиты. Авторитет патр. Филарета вытекал из условий исключительных и временных: царь Михаил по собственной воле раз­делил с ним свои государственные права и в силу лишь сыновнего чувства послушно следовал его ука­заниям. И если позже царь Алексей поставил высоко патр. Никона, титуловал его «великим государем», то и это было результатом личной дружбы и доверия. Остыли дружеские чувства, пропало доверие, — и тот же Алексей не замедлил предать своего «собинного» друга церковному суду и лишить его сана.

За этими двумя исключениями, все остальные патриархи оставались простыми орудиями в руках царской власти. Первый из патриархов, Иов, став­ленник Бориса Годунова, был, по смерти последнего, с бесчестием низложен и подвергся публичному по­зору; никто из архиереев не вступился за Иова, но все беспрекословно исполнили приказ Лжедимитрия: избрать на его место грека Игнатия, на которого новый царь имел свои виды.

В Греческой церкви в ту пору от католиков, при переходе их в православие, требовалось одно миро­помазание, без перекрещивания, каковое считала безусловно необходимым церковь Русская. Игнатий был поэтому нужен Лжедимитрию, чтобы дать ему возможность осуществить свое намерение — всту­пить в брак с Мариной Мнишек, которая перекре­щиваться наотрез отказалась. И, действительно, она была только миропомазана. Но если Игнатий допус­тил это по убеждению в правильности такого поступ­ка и душой не кривил, то русские иерархи, участво­вавшие в совершении брачного обряда, действовали против совести, в угоду светской власти.

Вообще патриархи избирались на протяжении всего XVII в. по указанию царей, и церковный собор только исполнял данное ему предписание. То же можно сказать и о выборе любого епархиального ар­хиерея.

Сами соборы церковные обыкновенно собира­лись в XVI и XVII ст. по особому повелению госуда­ря и без его согласия состояться не могли. Обыкно­венно царь сам открывал их, сам определял состав и количество участвующих лиц, лично присутствовал на заседаниях и принимал в них деятельное участие. Сами постановления соборов получали силу закона лишь после того, как одобрены были царем и скреп­лены его подписью.

Бывали случаи, когда члены собора из угождения царю делали постановления против совести и убежде­ний. На Стоглавом соборе (1551), заседавшем под председательством молодого царя Ивана IV, было тор­жественно постановлено не допускать четвертого бра­ка, «понеже свинское есть житие», но 20 лет спустя (1572), на новом соборе иерархи, страха ради, нару­шили прежнее постановление и разрешили тому же Ивану вступление в четвертый брак. На введении в церковное пение единогласия царь Алексей настоял вопреки мнению собора, заставив его изменить преж­нее свое постановление о сохранении многогласия.

Вообще церковные соборы XVI и XVII вв. явля­лись простым совещательным учреждением при ца­ре, органом его власти по делам церковным — не более. Обогащая церковь щедрыми вкладами, наделив ее крупными земельными угодьями, государствен­ная власть взамен требовала от нее полного послушания и ревностного служения. При таких условиях русские иерархи превратились в простое орудие светской власти и, лишенные какой-либо инициати­вы, проводили в жизнь только то, что им предписы­вала государственная власть.

Однако такое поведение светской власти отнюдь не было с ее стороны узурпацией, вторжением в «чу­жую» область: оно опиралось на убеждении, что ца­рям сам Господь поручил заботиться и иметь попече­ние кроме государственных дел также и о церковных, и что потому охранение восточной православной ве­ры составляет их «первую и величайшую должность». Царь Алексей Мих. шел еще дальше и готов был ви­деть в себе наместника Божия: от Царя Небесного он отличал себя лишь тем, что в противоположность Не­бесному Царю, был человеком смертным². Отсюда вытекало право, даже обязанность царя «контролиро­вать всю церковно-религиозную жизнь народа, иметь над нею свой постоянный верховный надзор, руково­дить и заправлять всеми действиями высших церков­ных властей, строго наблюдая, чтобы церковная дея­тельность последних всегда была согласована с боже­ственным законом» (Каптерев).

Глубоко религиозные московские цари всей ду­шой были преданы интересам церкви, искренно же­лали ей блага, ревниво охраняли церковный устав, наблюдая за строгим его соблюдением. Начитанные в церковно-богослужебных книгах, близко знакомые с литературой поучительной, неукоснительно посе­щая церковные службы, они принимали близко к сердцу все вопросы, волновавшие церковь, и дея­тельно содействовали их благополучному разреше­нию. Знатоки и горячие любители всего церковного, они интересовались малейшими подробностями церковной жизни и обязательно вмешивались в ее ход и события.

«Вопросы о хождении посолонь, о сугубой и тре­губой аллилуйи, о церковных звонах, о единогласии или многогласии в церковном пении, о сложении тех или других перстов для крестного знамения — все это для московских государей были настолько жи­вые, близко затрагивающие их вопросы, что они ин­тересовались ими никак не менее вопросов чисто го­сударственных, и потому принимали в их решении самое горячее и деятельное участие, так что иногда очень трудно бывает провести точную грань: где был царь и где был архиерей; где было дело государствен­ное и где церковное» (Каптерев). Вот почему остро и болезненно несамостоя­тельность церкви пока еще не чувствовалась. Иначе пошло дело, когда государством стал править Петр Великий.

3. Взгляд Петра на церковь. Церковь, по взгляду Петра, должна была, подобно всякому учреждению, служить на пользу государства, и потому стать орга­ном правительственной власти. Утилитарные сообра­жения, лежавшие в основе всех мероприятий Петра, сказались и на понимании им самой религии. Петр был, несомненно, верующий человек, но его вера бы­ла делом скорее рассудка, чем потребностью душев­ной; сам соблюдая все предписания православной церкви, он требовал того же и от других, но по сообра­жениям чисто практическим: религия необходима, ибо она есть основа народной нравственности; без нее государство становится слабым и не может выполнить своего назначения. Верить необходимо, так как вера есть порука в личной добропорядочности и в не­уклонном исполнении своих гражданских обязаннос­тей. А вот какому Богу поклоняется человек, как он верует — это вопрос второстепенный: лишь бы только веровал, лишь бы самого Бога имел в своем сердце. Исповедуй какую хочешь веру, но только исповедуй. Отсюда терпимость Петра к иноверцам, дозволение протестантам и католикам строить свои кирки и кос­телы. Раскольников при нем преследовали не за веру, как раньше, а за их преступления против государства, за упорное сопротивление мерам правительственным, как преследовали за то же и православных, приняв­ших реформу Никона.

В силу такого взгляда на религию Петр требовал от духовенства, чтобы оно прививало народу нравст­венное чувство, поучало его, подавало добрый при­мер собственным поведением. В духовенстве он ви­дел особый класс таких же государственных чинов­ников, какими были и остальные классы населения: дворянство служило в военной и гражданской служ­бе; крестьяне поставляли боевой материал на войну и питали государственную казну; ту же обязанность несли и посадские; в свою очередь, духовенство должно было воспитывать добрых граждан, проник­нутых сознанием своих гражданских обязанностей.

4. Разрыв с духовенством. Но найдет ли Петр в духовенстве покорных исполнителей своей воли? Станет ли оно воспитывать русский народ в духе его требований? В понятие о гражданских обязанностях Петр вкладывал содержание, во многом несходное с формулировкой прежнего времени. Еще отец и стар­ший брат Петра некоторыми своими мерами созда­вали почву для расхождения с духовенством (Монас­тырский приказ; короткополые кафтаны при дворе; недостаточно энергичные меры против курения та­бака); но там это были отдельные, случайные явле­ния; теперь же чуть не все «новшества», вводимые Петром, были такого рода, что вызывали глухое бро­жение, вскоре перешедшее в открытое неодобрение.

Было еще одно обстоятельство, особенно отда­лившее Петра от духовенства и сильно содействовав­шее тому, чтобы видеть в нем непокорных слуг и яв­ных врагов государства. С самого раннего возраста привык Петр бояться и ненавидеть стрельцов. Деся­тилетним ребенком он вступает на престол, обагрен­ный в дни стрелецкого бунта кровью его дядьки Мат­веева и дяди Ивана Нарышкина; несколько месяцев спустя он вынужден со всем царским домом укры­ваться от тех же стрельцов, поднятых кн. Хованским; стрельцы угрожают ему жизнью и в памятную авгус­товскую ночь, когда, полуобезумев от страха, он ска­чет из Преображенского под защиту крепостных стен Троицкого монастыря (1689); стрельцы же со­ставляют заговор на его жизнь накануне поездки за границу, а потом, пользуясь его отсутствием, подни­мают открытый бунт, грозивший ему свержением с престола (1698).

И почти каждый раз в замыслах стрелецких чув­ствуется рука и участие духовенства: в деле Шакловитого замешанным оказался Сильвестр Медведев; в бунте 1698 г. стрелецкие попы «служили молебны, несли перед собою иконы и чаши святой воды, как будто отправляясь на дело, угодное Богу. Низшее ду­ховенство, особенно черное, втайне сносилось со стрельцами. Из монастырей рассылались подметные возмутительные письма. Не было такого заговора, которого тайные сокровенные нити не сходились бы в каком-нибудь монастыре. Рассчитывая на народ­ное суеверие, подделывали мнимо-чудотворные об­раза, распускали слухи о видениях и чудесах, будто бы предрекавших бедствия, и этим волновали народ. Понятна после этого недоверчивость Петра В. к чу­дотворным образам, мощам и пр., и его ожесточение против суеверий» (Самарин). Монахи стали кричать про Петра, что он «антихрист», «жидовин из колена Данова», приписывали ему все несчастья, и неприяз­ненное чувство к ним окрепло у Петра еще более. Вообще, восстания и заговоры против него носили характер религиозный; заговорщики постоянно ука­зывали, что они действуют во имя интересов церкви, и Петр постепенно привык видеть в церкви не по­мощницу, не сотрудницу, а силу, враждебную для не­го и опасную для государства.

После этого Петру не оставалось ничего иного, как обезвредить такого врага и поставить его в усло­вия, которые превратили бы его в покорное орудие его государевой воли и предначертаний. И он при­нялся за дело с той энергией и решимостью, какие были ему присущи.

5. Меры Петра (1700-1721). 16 октября 1700 г. умер патр. Адриан. Преемника ему Петр не назна­чил, а, не уничтожая пока самого сана, поставил (1700, 16 декабря) рязанского митрополита Стефана Яворского «экзархом, администратором и наместни­ком патриаршего престола». Всего полгода назад скромный настоятель одного из киевских монасты­рей, случайно попавший в Москву и выдвинувший­ся благодаря талантливой речи на похоронах бояри­на Шеина, Яворский в глазах московского духовен­ства был выскочкой, человеком чужим, к тому же со­мнительного православия: учебные годы он провел в польской иезуитской школе, принял там латинскую веру и, лишь вернувшись в Малороссию, снова стал православным. Доверием в духовном мире Яворский поэтому не пользовался, зато с тем большим довери­ем отнесся к нему царь: он мог рассчитывать на него, как на покорного исполнителя его предписаний.

Назначение Яворского служило первым шагом к отмене патриаршества. Уже теперь перемена шла да­лее одного простого названия: дела наиболее важные митрополит должен был обсуждать совместно с другими епископами, с т. наз. освященным собором — это был прообраз будущего Синода; у него отнят был суд и оставлены исключительно духовные дела (рас­кол, ереси).

Месяц спустя, 24 января 1701 г., последовала но­вая, столь же решительная мера: восстановлен преж­ний Монастырский приказ (он существовал с 1649 по 1677 е), и во главе его поставлено светское лицо, боярин Мусин-Пушкин. Все церковные иму­щества: вотчины с населением в 118 000 крестьян­ских дворов, оброчные статьи, церковные вклады, управление ими и доходы с них — все, чем до сих пор бесконтрольно распоряжался патриарх, было пере­дано названному приказу; духовенству же определе­ны оклады, притом очень скромные. Скоро началось и прямое отчуждение церковных земель в виде про­дажи или пожалования отдельным лицам.

6. Монашество. Ряд суровых мер был принят в отношении монашествующих. Совершенно уничто­жить монашество Петр не мог и терпел его нехотя, ограничивая и тесня, как только мог. Убедившись, что подметные письма возмутительного содержания распространялись главным образом из монастырей, он запретил держать по кельям чернила и бумагу, на­значив для них место в общей трапезе, чтобы ничего не писалось тайком. Тогда же у монастырей отобра­ны были их вотчины и угодья, и монахи посажены на определенный оклад: «Не ради разорения монасты­рей, но лучшего ради исполнения монашеского обе­щания, — пояснял царь, — понеже древние монахи сами себе трудолюбивыми своими руками пищу промышляли и общежительно живяше, и многих нищих от своих рук питали; нынешние же монахи, не токмо нищих не питаше от трудов своих, но сами чуждые труды поядаша, и начальные монахи во многие рос­коши впадоша, а подначальных монахов в нужную пищу введоша, и вотчин же ради, свары, и смертныя убивства, и неправый обиды многи твориша» (указ 30 декабря 1701 г.).

В последние годы царствования, в связи с учреж­дением Синода, меры касательно монашества приве­дены в известную систему и согласованность. Новые монастыри дозволялось строить только с особого разрешения; малые — сводились вместе; многие уп­разднились сами собою по недостатку средств. Пост­рижение дозволялось: мужчинам не раньше 30 лет, а женщинам не раньше 40, да и то после трехлетнего 'предварительного испытания. Переход из одного монастыря в другой запрещен. Непостриженные вы­селены за пределы монастырских стен. Запрещено жить скитами. Сообщение с внешним миром было затруднено, особенно для монахинь: монастырские ворота держались на запоре; у ворот стоял караул; мирянам дозволялось входить в монастырь только во время богослужения, в другое же время — лишь с особого разрешения игуменьи.

Видя в монахах преимущественно тунеядцев (многие своим поведением давали достаточно к тому оснований), Петр старался занять их полезными ремеслами, размещал по монастырям отставных солдат нищих, заставлял воспитывать сирот. Одно время запретил было совсем постригать кого бы ни было. Вниманием и заботой царя пользовался единственно один Александровский монастырь, основанный им самим в Петербурге, но и это по соображениям по­литическим: перенесенные сюда мощи Александра Невского должны были дать освящение новой сто­лице и оправдать ее возникновение на болотистых берегах р. Невы, на отдаленной окраине государства.

7. Роль сената. Окончательное решение совсем отменить патриаршество сложилось у Петра, вероят­но, под влиянием дела несчастного царевича Алек­сея, где замешано было много духовных лиц (1718); но и раньше еще влиятельная роль светской власти в делах церковных стала обозначаться вполне опреде­ленно. С учреждением сената (1711) последнему был передан верховный надзор и руководство церковью; от него стало зависеть назначение архиереев, игуме­нов; сенат принимал меры против раскола, судил ду­ховных лиц. Участие блюстителя патриаршего пре­стола в этих делах не исключалось; но насколько в действительности ничтожно было влияние Яворско­го, можно судить по тому, что однажды сенаторы не постеснялись, невзирая ни на сан, ни на положение, выгнать его из залы заседаний. Хотя сенат действо­вал обыкновенно именем государя, но в действи­тельности положение церкви и ее служителей зави­село исключительно от усмотрения простых свет­ских лиц.

Вскоре Стефан Яворский совсем отошел на зад­ний план: его заслонил новый любимец Петра, Фео­фан Прокопович, обративший на себя внимание го­сударя хвалебной речью, которой он приветствовал царя в проезд его через Киев после полтавской победы. Человек умный и талантливый, с большим обра­зованием, ловкий и дальновидный, с покладистой совестью и не особенно разборчивый в средствах, когда надо было расчистить себе дорогу, Феофан скоро был возведен в сан псковского архиепископа и по поручению царя изготовил Духовный Регламент, в силу которого патриаршество совсем отменялось, а взамен его учреждался Святейший Правительствую­щий синод (1721, 25 января).

8. Синод. Синод был коллегиальным учрежде­нием — первоначально он так и назывался: Духов­ная коллегия; в состав его входили представители всех классов духовенства: архиереи, настоятели мо­настырей, протопопы от епархий, всего девять че­ловек: 1 президент, 2 вице-президент, 3 советника и 4 асессора, совсем как в коллегиях, ведавших свет­ские дела. Таким образом, по самому построению своему (по внешнему облику) синод напоминал чи­сто мирское учреждение — особенность, еще силь­нее подчеркнутая учреждением при синоде должно­сти обер-прокурора (1722, 11 мая), который подоб­но обер-прокурору сенатскому пользовался тоже правом останавливать незаконные решения и доно­сить о них государю.

Мирским учреждением стал синод не только по внешности, но и по существу. Учреждая Духовную коллегию, Петр видел в ней постоянный поместный собор, который заменит временные, сделает их не­нужными и упразднит совершенно. Между тем заме­нить прежние соборы, созывавшиеся в XVI или XVII вв., Духовной коллегии было не под силу, так как соборного в ней ничего не было. На соборах, ка­нонически собранных, принимают участие все епис­копы; это их право по сану и в то же время обязан­ность; их никто не выбирает — тогда как синод со­стоял из небольшого числа лиц разного состава, на­значаемых и сменяемых мирской властью по своему усмотрению, как и в любом другом правительствен­ном учреждении, например, в Мануфактур- или Адмиралтейств-коллегии.

Несовершенства Русской церкви, какими застал их Петр, бросались сами в глаза: духовенство в боль­шей своей части отличалось невежеством и приме­ром доброго поведения своей пастве служить не мог­ло. Обряд зачастую смешивался с догматом; даже сам патриарх в бритье бороды видел искажение образа божьего. Достаточно было бегло читать, чтобы стать священником; а если кто умел еще и писать, то от то­го уже и не требовали ничего большего. Священники нередко давали молитву «в шапку», для доставления на дом тем, кто почему-либо не мог или не хотел быть сам в церкви; они участвовали в кулачных боях, шлялись по кабакам и, напившись, шумели не толь­ко на улице, но и в церкви. Бывали случаи, когда пьяные священники били своих духовных отцов, да­вали ложные показания. Духовенство дралось в церкви во время богослужения; даже в придворном Архангельском соборе дьяконы кидали воском в свя­щенников, мало стесняясь присутствием царской фамилии. Монастыри служили приютом для всякого сброда; не послушание и не воздержание царили там, а пьянство, полное безначалие и отвратитель­ный разгул. Жажда наживы освобождала от всяких правил и уставов; иные не гнушались даже воровст­вом, принимали участие в разбоях; венчали без «па­мятей», брали взятки. Дисциплина отсутствовала: монахи не слушались настоятелей, священники — своих протопопов. Церковное достояние растрачи­валось без пользы для церкви; оно или уплывало от беспорядочного управления, или шло на многочис­ленную родню монастырских начальников, на рос­кошный стол, напитки и парадные выезды настояте­лей.

В то же время сама церковь, как учреждение, подвергалась ожесточенным нападкам и оскорбле­ниям: раскольники сеяли в народе смуту, с презрением отзывались об иконах нового письма; православ­ных священников, принявших реформу патр. Нико­на, называли «предтечами антихриста», отрицали действительность таинств, совершаемых на просфорах не старинного образца, и громко кричали, что «никоновская» церковь служит не Богу, а дьяволу.

Таким образом, смута и неурядица в Русской церкви были громадные, и понятно желание Петра положить им конец. Но он упустил из виду, что в об­ласти религии нельзя действовать приказанием, что область веры имеет свои границы, перешагнуть ко­торые не дано никакой власти. Желая поднять цер­ковь из состояния того упадка, в каком она находи­лась, он ронял ее еще более. На положении полно­властного хозяина Петр требовал от членов синода, при их назначении, торжественной клятвы призна­вать его, государя, за «крайнего судию», т.е. за главу церкви; предавал анафеме (церковному проклятию) неугодных ему лиц; требовал от священников, чтобы они доносили Тайной канцелярии и Преображен­скому приказу, если что узнают на духу у исповедывающихся о деяниях, противных государственному порядку, другими словами, заставлял их нарушать за­кон, установленный самой церковью, которая предписывает духовнику строго хранить тайну, доверенную ему на исповеди, и никому о ней не сообщать.

Таким образом, прежнего «пастыря» Петр пре­вращал в орган полицейской власти. Епископы при объезде епархий должны были шпионить, тайно вы­пытывать у причетников и пономарей о жизни свя­щенников и дьяконов и доносить о том Духовной коллегии, выспрашивать о поведении монастырском у священников и мирян. По правилам православной церкви епископы подлежали единственно одному суду — соборному; но Регламент, пренебрегая этим, делал их подсудными синоду.

В конечном выводе синод полновластно распо­ряжался судьбой духовенства, а сам был послушным орудием в руках мирской власти.

Петр В. достиг своей цели: Духовная коллегия стала органом правительства, а члены синода пре­вратились в чиновников; но сам синод уже не поль­зовался тем обаянием, какое еще окружало прежних патриархов; его решения не имели авторитета, лише­ны были той нравственной силы, которая есть удел независимого, свободного выраженного мнения. Прежние патриархи имели еще возможность взывать к голосу совести, могли убеждать — теперь голос си­нода звучал приказанием, имел силу одного внешне­го воздействия; и если влияние Русской церкви на общественную жизнь было сильно подорвано рели­гиозными распрями еще раньше, в XVII в., то теперь своими мерами Петр окончательно добил и парали­зовал его.

9. Кощунственные потехи Петра В. Сравнивая время царя Алексея Мих. с временем Петра В., ви­дим, что и тогда, и теперь голос русского самодерж­ца одинаково властно раздавался в делах Русской церкви; но в XVII ст. царь и церковь жили согласной жизнью, шли по одному пути, взаимно уважая и поддерживая друг друга; если когда и возникал между ними раздор, то как явление временное, не нарушавшее взаимного сознания пользы и необхо­димости совместной работы, — теперь же взаимное доверие, это первое условие совместной плодо­творной работы, отсутствовало совершенно. Петр видел в церкви враждебную силу и принимал все меры, чтобы обезвредить ее, но приемы, к которым он прибегал, носили зачастую характер прямого ос­корбления и для многих сделали ненавистной саму реформу.

Общение с иноверцами Немецкой слободы, дружба с кальвинистом Лефортом, яростные на­падки на церковь, раздававшиеся в русской среде, сказались на Петре еще в ранние годы легкомыс­ленным глумлением над тем, что особенно было дорого и свято для каждого верующего русского че­ловека — над обрядами православной церкви. Глумление это временами доходило до прямого ко­щунства.

Начало кощунственным потехам положено было учреждением «Всепьянейшей компании», или «Все шутейшего собора». Во главе компании стоял потеш­ный патриарх; его сотоварищи носили звание митро­политов, архиереев, дьяконов; Петр тоже возведен был в «сан» дьякона. Придумано было и соответству­ющее одеяние: патриарх носил на голове жестяную митру с изображением Бахуса верхом на бочке; его платье было обшито игральными картами; глиняная фляга с колокольчиками изображала панагию, а Евангелием служил ящик в форме книги, внутри ко­торой умещалось несколько склянок с водкой. Паро­дия на патриарха не ограничивалась одним этим. В Вербное воскресенье в потешном городе Пресбурге после обеда отправлялась церемония «шествия на осляти». Патриарха садили на верблюда и вели в сад, что разбит был у реки Москвы, к погребу, где храни­лись фряжские вина. Следовало обильное возлия­ние, и только окончив попойку, разъезжались по до­мам. Поставление в патриарший и архиерейский сан совершалось в том же Пресбурге в форме крайнего глумления и неприличия.

Так вел себя Петр в молодые годы, едва выйдя из юношеского возраста; таким же остался он и в зре­лую пору жизни. На потешной свадьбе шута Шан­ского бывший учитель Петра Зотов, носивший тогда звание потешного патриарха, участвует в свадебном поезде, одетый в костюм патриарха (1702).

Позже царь женил самого Зотова, в возрасте 70 лет, и торжественно справлял его свадьбу. «Моло­дых» венчал 90-летний старец-священник; свадеб­ная процессия ехала в шутовских нарядах, под дикий грохот медных тарелок, свистков и трещоток, при звоне церковных колоколов, на потеху толпы, кото­рую царь приказал поить пивом и вином, и которая приветствовала новобрачных пьяными криками: «Патриарх женился! да здравствует патриах с патри­аршею!» (1715). Еще большим глумлением явились выборы по­сле смерти Зотова преемника ему (Бутурлина) — это была сплошная пародия на церковный чин избрания патриарха — Бахус, несомый монахами, напоминал образ, предшествуемый патриарху на выходе; речь князя-кесаря напоминала речь, которую московские цари обыкновенно произносили при избрании пат­риархов; возгласы своей формой ясно показывали, но что они намекают, и т.п.(1718).

«В этих святотатственных оргиях выражается не­дальновидная односторонность Петра. Он думал, что можно безнаказанно отрывать от церкви ее внеш­нюю сторону и выставлять ее на позор и поругание, не подрывая нисколько религиозного начала, кото­рое он сам признавал за основу всякого благоденст­вия. Опыт показал противное. Народное чувство не мирилось с реформой, оскорблявшей православие» (Самарин).

Сатира Петра была о двух концах; он допустил ту же ошибку, как позже Вольтер. Последний, би­чуя пороки церковных людей, наряду с законным и благородным негодованием против существующе­го зла, в котором повинны были лишь одни люди, внес большую дозу тлетворного яда, причинив сам много зла ни в чем не повинной церкви, приучив легкомысленно относиться к ней, воспитывая в не­уважении к самой идее религии. Точно так же и Петр, глумясь над патриаршим саном, не замечал, какой непоправимый удар наносит он Русской церкви, как оскорбляет саму религию своего наро­да и какие затруднения создает своей собственной деятельности.