Тема 9.

Этимология русского слова “человек”.

В ходе предыдущих рассуждений мы пришли к выводу, что язык - это важнейшая часть социального генотипа вида Homo sapiens и, следовательно, в конкретной популяции людей язык, который они усваивают с детства и которым пользуются в повседневной жизни, играет роль “вещества наследственности”, своего рода “социальной ДНК”, в которой закодирован предшествующий опыт человечества и структура человеческого умвельта. Но если это так, то история языка представляет собой процесс антропогенеза - процесс становления и развития человеческого вида. Возникновение и развитие слов и соответствующих им понятий неразрывно связано с теми способами, которыми Человек воспринимает Мир и общается с ним [58]. С одной стороны, язык представляет собой словесный слепок человеческой практики, он служит для описания всех ситуаций, с которыми, может столкнуть человека жизнь, и в этом смысле язык, как это принято говорить, пассивно “отражает” мир, в котором живет человек. Но с другой стороны, та система понятий, которую усваивает каждый член вида при обучении родному языку, в значительной мере предопределяет поведение человека, и с этой точки зрения, язык играет активную роль, в нём заложена программа человеческой деятельности - те основные направления, по которым Человек активно взаимодействует с Миром.

Отсюда следует, что этимологическое исследование языка - выяснение происхождения слов, их превращения друг в друга (деривации) - позволяет изучить, насколько это возможно, основные этапы становления вида Homo sapiens, проследить за развитием тех специфических особенностей внутреннего устройства “человека”, которые отличают этот вид от других, родственных человеку видов животных. Пользуясь биологической терминологией, можно сказать, что эти специфические черты представляют собой филогенетическую (приобретенную в процессе эволюции) надстройку над общей для всех приматов схемой строения - то есть, анаболию. На ранних этапах онтогенеза человек развивается в основном так же, как и другие высшие приматы, но на последних этапах его развитие уклоняется от общего пути и приводит к появлению специфических видовых признаков. С такой точки зрения, в процессе антропогенеза нет ничего нового по сравнению с общими закономерностями эволюции живых существ. Анаболия, как мы это уже обсуждали, является стандартным способом возникновения новых видов животных. Особенность вида Homo в том, что наследственная информация, необходимая для этой анаболической фазы развития (т.е. для поздних этапов онтогенеза человека), хранится в виде структур, внешних по отношению к человеческому организму. Эта информация находится не в ядре клетки, из которой развивается новый организм, и не в организме матери, который у млекопитающих также влияет на развитие нового члена вида, а в виде вещей, которые созданы предыдущими поколениями людей, социальных структур, обычаев, способов действий, и главным образом, в виде языка, на котором уже говорят окружающие младенца люди, и, усваивая который, человеческий зародыш становится полноценным человеком.

Таким образом, главными источниками информации для антропологии - науки, изучающей возникновение и эволюционное развитие вида Homo sapiens, - являются не результаты археологических раскопок, не те крупицы знания, которые могут быть получены при исследовании черепов или бедренных костей наших древних предков. При таких исследованиях могут быть получены очень важные и специфические - ничем не заменимые - сведения о процессах антропогенеза. И действительно, основываясь на уже полученных данных такого рода, наука смогла в общих чертах описать этот процесс с анатомо-физиологической точки зрения. Но всё же главный - наиболее важный для науки - массив информации об антропогенезе (как по объему информации, так и по теснейшей связи с самой сутью происходивших в эволюции процессов) находится в истории человеческого языка. Существующие сегодня языки и исторические сведения о существовавших языках, об этапах их развития - это, по-видимому, единственное, сохранившееся до сегодняшнего дня, материальное свидетельство прошедших эпох. Как генотипы существующих сегодня живых существ не только служат материальной основой для существования жизни на Земле сегодня, но и являются, в своей совокупности, летописью эволюции - главным источником, из которого мы можем почерпнуть сведения об уже прошедших эволюционных процессах, - так и существующие человеческие языки не только служат основой существования вида Человек в той форме, какую он имеет сегодня, но и сохраняют ту память о пути, пройденном человечеством от животных предков до современных студентов-психологов, которая осталась после всех изменений, стираний, переписываний и переструктурирований в социальном генотипе вида Человек. В этом отношении биологический генотип (последовательность азотистых оснований в молекулах ДНК) и социальный генотип (звуковая и семантическая структура языка) вида Homo совершенно аналогичны.

Антропология ещё очень мало использует историю языка как источник информации. Это дело будущего. Я думаю, что антропология завтрашнего и послезавтрашнего дня будет - по своим методам - наукой, в основном, филологической (как, впрочем, и завтрашняя психология). Но сегодня это ещё далеко не так. Наука - в таких её разделах, которые называются, например, культурно-историческая антропология, эволюционная эпистемология, ну и, знакомая теперь вам, лингвистическая антропология - только нащупывает пути к развертыванию такого глобального направления исследований, формулирует проблему и пути её разрешения. В каком-то смысле, сегодня это лишь передний край наук о человеке, передовая, так сказать, линия окопов и поле действия разведки, где подготавливается будущее наступление. Но с другой стороны, в уже существующих науках накоплено множество сведений, которые получены при решении самых разных проблем, при исследованиях, вовсе не ставивших вопросов о происхождении человека, или предпринятых, исходя из совершенно других точек зрения, но которые могут быть использованы для постановки и решения той проблемы, о которой идет речь. Эти сведения о человеке и его языке могут быть встроены и будут встроены в другую структуру - структуру широко понимаемой антропологии. Поэтому я думаю, что один из самых древних разделов языкознания - этимология, с которой собственно и начиналось научное исследование языка и в Древней Индии, и в Древней Греции, в ближайшие десятилетия станет самой модной наукой современности.

Для того, чтобы на конкретном примере представить, как можно получать сведения о Человеке и эволюционных этапах его развития, изучая язык Человека, попробуем этимологически разобраться с одним словом. И в качестве такого слова возьмем русское слово “человек”. В самом начале мы говорили о том, что основным - базовым - вопросом наук о человеке вообще, и философской антропологии в частности, является вопрос о сущности Человека. И вот теперь, когда мы сформулировали общее понятие о том, что это за особенное существо “Человек”, и обосновали использование этимологии как метода исследования этапов становления “человека”, попытаемся выяснить, какой смысл вкладывали наши предки в это слово, каким представляли себе Человека те люди, которые создали это слово.

Учитывая важность понятия “человек”, не удивительно, что выяснение этимологии слова, обозначающего это понятие, интересовало уже древнегреческих философов - тех, кто начинал строить европейское научное мировоззрение. В уже упоминавшемся диалоге "Кратил" Платон описывает рассуждение Сократа о том, что греческое anthropos происходит от двух корней - anathreo “внимательно рассматриваю” и opopa “вижу” - и что смысл этого слова следует понимать как “размышляющий о том, что видит”[59]. Латинское слово обозначающее человека - homo (р.п. homini) - объяснялось и объясняется до сих пор происхождением от лат. humus “земля, почва, глина”, то есть “человек” - это “земное” существо (в противоположность существам “небесной” натуры)[60]. Вряд ли можно принять эти этимологии - они слишком искусственные, надуманные. Маловероятно, что такие слова могли возникнуть в живой речи. Но показателен интерес ученых к происхождению слов, обозначающих этот предмет.

В современном русском языке многие слова происходит от греч. anthropos и лат. homo - антропология, антропофаг, гуманность, "Юманите" (французская газета) и т.п. В основном, это научные термины и слова, характерные для книжного языка. Но исконное русское человек не родственно этим словам - его прямые, непосредственно распознаваемые, родственники находятся только в славянских языках. Даже в наиболее близких к нам балтийских и германских языках понятие “человек” передается сочетаниями совсем других звуков: лит. zmogus, нем. Mann, Mensch, англ. man (германские слова родственны русским муж, мужик, мужчина). Правда, в латышском языке “человек” обозначается очень похожим словом zil'veks, (диал. kilvekelis), но многие лингвисты рассматривают его как заимствование из русского языка [61].

Зато в большинстве славянских языков понятие “человек” обозначается словами очень похожими на русск. человек, так что не приходится сомневаться в их близком родстве. Интересно, что в русском языке слово человек не имеет множественного числа, точнее сказать, множественным числом от человек является слово с другим корнем - люди (производное от человек мн. число человеки употребляется очень редко и только в книжном языке; а также с числительными: пять человек, пяти человекам). И такое же положение существует и в некоторых других славянских языках.

Русскому слову человек соответствуют:

ст-слав. человђк (чловђчь “человеческий”),

блр. чалавек,

польск. czlowiek (упрощенно czlek),

чеш. clovek,

словац. clovek (l’udsky “человеческий”)

болг. чловек, человек, човек, диал. челяк, чиляк, чуляк, чивяк,

с-хорв. човек, диал. чловjек, чоjек, чоик, чок, чек и т.п.

Несколько иначе обстоит дело в ближайшем к нашему украинском языке: в украинском есть слово чоловiк, но главные его значения: 1. мужчина, мужик, 2. муж, супруг, хозяин, 3. человек (чоловiчий “мужской”). Понятие “человек” передается в украинском словом людина. Такое отклонение украинского языка от общей для всех славян схемы можно предположительно объяснить тем, что существовало два различных слова: человек - мн. ч. человеки (др-русск. человеци) и людына (др.-русск. людинъ [62] - мн. ч. люди (людие), причём слово человек редко употреблялось во множественном числе (“человек” рассматривался как редкий, штучный предмет), а слова с корнем люд-, напротив, использовалось, как правило, для указания на множество людей. Когда значения этих слов стали сближаться, и множество человеков стало значить то же, что и множество людей, в большинстве языков, как и в русском образовалось слово-химера человек-люди, разные формы которого имеют различные корни. Однако, украинский язык, сохраняя единство формы, выбрал в качестве обозначения “человека” слово людина, а значение слова чоловiк сместилось в сторону семантически близкого “муж, мужчина” (эти значения “человек” и “мужчина” исходно были очень близки в индоевропейских языках: ср. нем. Mann “человек, мужчина” и русск. муж, др-гр. anthropos и др-гр. aner (р.п. andros) “муж, мужчина”, andreios “мужской, мужественный”).

В современном русском литературном языке слово человек (согласно словарю Ожегова) имеет два значения: “1. Живое существо, обладающее даром мышления и речи, способностью создавать орудия и пользоваться ими в процессе общественного труда. 2. При крепостном праве: дворовый слуга, служитель, лакей, а позднее, официант, слуга”. Ясно, что в первом - наиболее важном для нас - значении у Ожегова речь идет не о конкретном “человеке”, а о человечестве, человеческом роде, совокупности всех людей, поскольку есть существа, которых мы называем “человек”, но которые не обладают мышлением, речью, далеко не все люди участвуют в процессе общественного труда. Однако все они происходят от людей, они - члены человеческого рода, с которым связаны генетически, и потому каждый из них - человек. Даль, обходит эту тонкость определения следующим образом: “Человек каждый из людей; высшее из земных созданий, одаренное разумом, свободной волей и словесною речью”.

Как бы то ни было, мы сегодня хорошо понимаем (по крайней мере на бытовом уровне) современное значение слова “человек”. Но наша задача заключается в том, чтобы выяснить, какой смысл вкладывали в это слово наши предки - те, кто создал это слово. Единственный способ понять этот смысл - это выяснить происхождение слова, его этимологию. Другой общепринятый способ выяснять значение того или иного слова - вычисление его смысла на основании контекстов, в которых это слово встречается, - в данном случае не годится. Происхождение этого слова намного, по-видимому, старше самых старых текстов на славянских языках. К тому времени, когда появились эти тексты (IX - X век), слово человек уже было общепринятым, и значение его мало отличалось от современного. Можно, конечно, поинтересоваться тем, что означает это слово и его ближайшие производные в диалектах славянских языков. В народных говорах значения слов могут, по-видимому, сохраняться тысячелетиями в первозданном виде, и часто диалектные слова сохраняют очень архаичные смыслы, уже утраченные литературными языками. Но в каждом конкретном случае очень трудно разобраться, какое из диалектных слов представляет собой архаизм, а какое местную новацию, характерную только для данного диалекта. Поэтому остается только один магистральный путь - найти в русском и близких ему языках фонетически похожие слова, связать их семантически со словом человек и, тем самым, объяснить исходное значение данного слова известными нам значениями слов, из которых мы выводим слово человек.

Этимология русск. человек и подобных слов объяснялась многократно и разнообразными способами. Рассматривая эти объяснения, следует учитывать, что русское ч может произноситься как ц (поэтому в новгородском и псковском диалектах говорят целовек, и это так же правильно, как и произношение человек). Кроме того, во многих случаях русское ч происходит из общеиндоевропейского k, поэтому исходной формой, возможно, было *kelovekъ. То есть, здесь ч, ц и к надо считать вариантами произношения одного и того же звука - смысл слова при замене этих звуков друг на друга не должен меняться. В качестве примеров различного этимологического толкования слова “человек” можно привести следующие:

Проф. Казанской духовной академии А.Некрасов: “человек” = “селовек” = “словек”, то есть, существо словесное [63].

А.С.Хомяков: от санскр. челл “думать, размышлять” + вик “живущий” = “живущий мыслью”, “размышляющий” [64].

А.А.Потебня: первая часть чело- соответствует корню цел-(целый = здоровый) + вторая часть век (в значении “сила”) = “полносильный” = “совершенолетний” [65].

Из современных этимологий:

Н.М.Шанский с соавторами в своем “Кратком этимологическом словаре русского языка” (1971) дает следующее толкование: “Общеслав. Происхождение неясно. Возможно, является сложным словом, состоящим из чело и век. Первая часть чело имела значение “верх, возвышенность”, откуда далее - “высшее качество”; вторая - вђкъ - значение “сила” (ср. увечить). В этом случае первоначальное значение человђкъ может быть определено как “обладающий полной силой, взрослый мужчина” [66]. В “Школьном этимологическом словаре русского языка” (1997) Н.М.Шанского (но уже с другим соавтором) объяснение несколько иное: вторая часть остается прежней - *вeкъ = “здоровье, сила”, но первая часть трактуется иначе - она состоит из корня *cel- со значением “член рода или семьи” и соединительной гласной о. Таким образом, получается что “Человек буквально - “член рода или семьи, исполненный силы” > “совершеннолетний”.” [67]

Ясно, что такие колебания в объяснениях, разнобой во мнениях возможны только при отсутствии уверенности в том, что искомое найдено. Многократные попытки множества авторов разобраться с этим словом отражают неудовлетворенность полученными до сих пор результатами. Об этом прямо пишет автор ещё одного известного “Историко-этимологического словаря современного русского языка” (1994) П.Я. Черных: “...Сложное, двухосновное слово. Происхождение его вызвало множество суждений. Устойчивее других пока считается объяснение, предложенное ещё в 70-х гг. XIX в. немецким лингвистом Циммером, по мнению которого о.-с. *celovekъ : *c(ь)lovekъ в первой своей части (*cel : *c(ь)l-) связано с о.-с. *celjadь > русск. челядь; и.-е. корень *kuel “род”, “клан”, “стая”, “рой”, “толпа” (Pokorny, I, 640); во второй - с лит. vaikas “дитя”, “детеныш”, “потомок”, “мальчик”... Т.о., старшее, первоначальное, значение о.-с. *celovekъ : *c(ь)lovekъ - “дитя, отпрыск, потомок семьи, рода, клана”. Так или близко к этому объясняется это слово в этимологических словарях славянских языков последних десятилетий (см. Vasmer, REW, III, 312-313; Slawski, I, 123; Machek, ES, 75-76 и др.). Но, конечно, вопрос этот нельзя считать окончательно решенным” [68].

Вышеизложенного объяснения придерживаются многие видные лингвисты, занимавшиеся этимологией славянских языков (кроме уже упомянутых, О.Н.Трубачев [69] и Вяч. Вс. Иванов [70]). Но уже сам факт того, что в течение ста с лишним лет лингвисты не прекращают доказывать это происхождение слова “человек”, и в доказательство приводят одни и те же аргументы, говорит о том, что данное объяснение неубедительно для самих лингвистов.

Чтобы выбиться из этой уже изъезженной колеи, попробуем подойти к проблеме с несколько иного бока. Если мы ещё раз взглянем на предлагавшиеся этимологии, то можно увидеть, что практически все авторы (за исключением проф. Некрасова) исходят из предположения, что рассматриваемое слово имеет две основы, в нём два соединенных корня: чел(о) + век. Попробуем отбросить эту не приводящую к удовлетворительным результатам гипотезу и считать, что это слово - одноосновное. Тогда естественно трактовать стоящий на конце -ек как уменьшительный суффикс [71] - получается, что человек - это маленький *челов (как мужик = маленький муж = муж низшего ранга = не вполне муж). Правда, в русском языке гораздо чаще встречается уменьшительный суффикс -ик, но есть примеры и с -ек : внук - внучек, овраг - овражек, камень - камешек и т.п. (Кстати, это говорит о том, что если наше предположение верно, то первоначально слово человек произносилось с ударением на предпоследнем слоге: челoвек или члoвек, как в польск. czlowiek). Тот же суффикс используется для создания уменьшительной формы исследуемого нами слова: человек > человечек. Но что такое *челов? Будем считать, что это краткая форма прилагательного от слова чело. Чело - *человый (*челов) как ель - еловый, кайло - кайловый, сверло - сверловый. То есть, *челов/*человы/*человый означает “имеющий отношение к челу”. (Аналогией такого развития слова - от чела к человеку - может быть ряд начало - начальный - начальник).

Сегодня главное значение слова чело в русском языке - “лоб”. Отсюда такие выражения как бить челом “кланяться до земли”, “просить”; челобитье, челобитная “просьба (обычно письменная), обращенная к начальству, к власти”; челобитчик “проситель, подавший челобитную”. Отсюда же слова чёлка/чолка “прядь волос на лбу”, “передняя часть лошадиной гривы”, “кисть на знамени, бунчук”, начельник “налобник” (Даль). Но у слова чело есть и другие значения - это “перед”, “фронт”, “верхняя часть”, “устье печи”, “лучшее зерно (т.е. то, которое ложится впереди при веянии)” - всё то, что как и лоб, обращено вперед (по направлению движения, соответственно, и вверх), выступает, находится на передней поверхности и т.п. Отсюда русск. в челе (чего-либо) – “впереди”, быть на челе – “находиться впереди какого-либо отряда”, “возглавлять”, “вести за собой”. В диалектах русского языка есть и другие родственные слова: чeло и челo “вышивка на бабьем кокошнике (передняя часть, коронка)”, очелок, причелок “то же”, челесник “печное устье” [72]. В древнерусском языке слова чело, чоло, цоло имели значения “лоб”, “передняя часть военного строя”, “женский головной убор”, слово челесьный значило “главный, основной”, “начальствующий”, “вышний, верховный” [73]. В словаре церковно-славянского (старославянского) языка приводится (со ссылкой на Миклошича) ещё одно производное от слова чело: чельник “начальник” [74].

Аналогичным образом обстоит дело и в других славянских языках. В украинском есть слово чоло с теми же значениями, что и в русском: “лоб”, “передняя часть чего-либо”, “голова (головная часть)”, “лицевая сторона”, “фасад (дома)”; стояти на чолi “стоять во главе чего-либо”, “предводительствовать кем-либо”, “командовать”; производное от него чоловий значит 1) “головной”; 2) “лицевой, передний, лобовой”. Кроме того в украинском есть слово челюсти, которое имеет другое, нежели в русском языке значение, а именно “отверстие русской печи”, то есть то, что в русском языке называется чело, устье. Слова начiльний “передний” и причiлковий, причiльний “боковой”, причiлок “боковая стена (здания, крыши)”, по-видимому, также имеют прямое отношение к исследуемому нами понятию. Несмотря на то, что в них следующий за ч звук изменен на i (вместо о/е), естественно истолковывать начiльний, как “находящийся на челе”, а причiльний как “находящийся в передней части чего-либо (при челе), но сбоку”.

В белорусском есть слова: чало уст. “чело”, стаяць на чале “стоять во главе”, чалеснiкi “устье, чело (у печи)”, челобище “челобитье”.

В болгарском: чело “лоб”, “лобовая часть чего-либо”, челце “лобик”, челен “лобный”, “передовой, идущий впереди”, челник, челничка “передовик”, челюст “челюсть”. Возможно, сюда же следует добавить слово чал (мн. чалове) “высокая горная вершина, поросшая травой; высокогорное пастбище”, если считать, что его исходное значение “верх, верхушка”.

В сербскохорватском: чело I “лоб, чело”, “передняя часть чего-либо”; чело књиге “заглавие или начало книги”; чело клина “шляпка гвоздя”; чело стола “почетное место за столом”; бити на челу “стоять во главе”; чело II предлог “в”, “у”; чело главе “в головах, у изголовья”, чело ногу “у ноги”; челаст, челат “лобастый”, челни “лобный”, “передний, головной”, чеони “то же”, чеоник “лицо, стоящее во главе”, “идущий впереди”, чеоница “лобная кость”, челевље “фасад”, челенка “серебряное перо, султан”, человођа [-vodza] “предводитель, атаман, главный руководитель”, челопек “солнцепёк, солнечная сторона”, почелак “лоб”, “кожа со лба животного”, чељуска “зажим для кремня (на ружье)”, “поперсье (конский нагрудник)”, чељусница “кость нижней челюсти”, чељуст “челюсть”, чељусти “пасть, зев”, зачељстити “взнуздать”, начело “начало, исходная позиция”, “принцип”, начелник “начальник”, начелство “управление начальника”, начелан или начелни “принципиальный”, “основной, основополагающий” (ср. с др.-русск. челесьный “главный, основной”), начелност “принципиальность”, почело “начало, возникновение”, зачеље “почетное место за столом”, “передний угол”; уст. “начало”, зачеље улице “начало улицы”; но в то же время это выражение означает “задняя часть, конец”, зачеље куhе “задняя сторона дома”, зачелити “заключить, завершить”; точно так же зачелни “головной”, но и “замыкающий” (относительно этих слов: выражение “находящийся за челом” может пониматься и как “передний, находящийся рядом с челом”, так и как “задний, находящийся в противоположном челу конце”).

Кроме того в сербскохорватском есть слова с корнем h'ел- (h' = чь, произносится как мягкое ч), такие как h'eла “лысина, плешь”, h'eлав “лысый”, h'eлавити “лысеть”, h'eлавац/h'eло/h'eлоња “плешивый, лысый человек”, h'елeпош “ермолка”, “тюбетейка”, “небольшая шапочка”, связь которых с челом неочевидна. Однако, если мы будем считать, что исходное значение данного корня - “макушка, самая верхняя часть головы”, то и эти слова следует включить в число производных от чело. Поскольку мы видим, что с челом тесно связаны такие понятия как “главный”, “руководящий”, “выдающийся (вперед или вверх)”, “занимающий почетное (переднее) место”, то легко предположить развитие этого слова в сторону обозначения уважаемых, занимающих некое возвышенное положение людей. И тогда к этому же гнезду слов можно отнести серб.-хорв. челeбиjа уст. “молодой господин, барин”, челебиjати се “разыгрывать из себя важную особу”, “наряжаться, франтить”, челенка “обращение невестки к другим женщинам в семье мужа”, чиле “дяденька (ласковое обращение)”, h'але “тятя, тятенька”, “свекор”.

Интересующие нас слова в польском: czolo “лоб, чело”, “передняя часть, голова (колонны и т.п.), фронт”, czolem! “привет!”, “здравствуйте!”; na czele “впереди, во главе”, stanac na czele “возглавить”; miec czolo “иметь наглость (дерзость)”; podnosic czolo “поднимать голову”; stawiac czolo “оказывать сопротивление”; czolko “лобик”, “чулко (женский национальный головной убор)”, воен. “головка (патрона)”, wyczolek “выступ (строения)”, naczelnik/naczolek/nadczolek “налобник, налобный ремень (в упряжи)”; czolowy “лобный”, “лобовой, фронтальный”, “передовой, ведущий, головной”, “главный, основной, ведущий”, “выдающийся, видный, один из первых”; naczelny “передний, передовой, ведущий”, “верховный, высший, главный”, “важнейший, первостепенный, узловой”; naczelne (во множественном числе) зоол. “приматы”; naczelnik “начальник, руководитель”, ист. уст. “глава, вождь”; naczelnictwo “предводительство, начальство, руководство””; “предводители, верхушка”; czolowka “голова (колонны), головная группа”, “ведущая группа, авангард”, “сообщение на первой полосе, передовица”, “титры (фильма)”; czelusc “пропасть”, “бездна”, “жерло”; zniknac w czelusciach “исчезнуть в зияющей глубине”; czolobitny “раболепный, униженный”. Кроме того сюда же, явно, относятся слова: czelny “наглый, нахальный, дерзкий”, czelnosc “наглость”, “нахальство”, “дерзость”, bezczelny “наглый, нахальный, бессовестный, бесстыдный”. Их происхождение можно вывести из понятий stawiac czolo “оказывать сопротивление” и miec czolo “иметь наглость (дерзость)”.

То же и в чешском: celo “лоб”, “голова, головная группа”, “передняя часть, перед”, stat celem k oknu “стоять лицом к окну”, celem vzad! “кругом! (команда)”, v cele “во главе”; celni “лобный”, “лобовой”, “передний, фасадный”, “головной, фронтальный”; celne “фронтом, фронтально”; celenka “повязка (на лоб)”, “диадема”; celesten (уст. celesti) “печное устье”, celist “челюсть”, техн. “губа, губка”, “захват”, celistni “челюстной”; celiti “противостоять”, “сопротивляться”, “давать отпор”, “противодействовать”; celny “видный, ведущий, выдающийся”, nacelnik “старейшина, вождь”, “начальник, председатель”, nacelnictvi “руководство, начальство”.

В нижнелужицком: colo “лоб”.

В верхнелужицком: colo “лоб”, celesno “челюсть”, “печное устье”.

В полабском: celu “лицо”, “скула”, celaust “подбородок”.

Помимо этого авторы этимологических словарей [75] ставят в связь с русск. чело следующие слова из других индоевропейских языков:

лит. kelti “поднимать”, “возвышать”, iskeltas “поднятый, возвышенный”, kalnas “гора”, “куча”, kalva “возвышенное место, горка, взлобок”, kelias “дорога, путь” (сюда же следует отнести и kalnu “горный”, pakelti “возвышать”, kelimas/pakelimas “подъем”, kelimo “подъемный”, pakilu “возвышенный”, kilnus “возвышенный”, “благородный”, kilnumas “благородство”, keliauti “путешествовать”);

лтш. celt, celu “поднимать”, “повышать”, “воздвигать”, “строить”, celties, celos “подниматься”, “повышаться”, “вставать”, “достигать (почета и т.п.), “стать заносчивым”, kalns “гора”, kauni “то же” (сюда же: kalnains “гористый”, cilat “поднимать”, “поднимать и опускать”, “переставлять”, celsanas “вставание”, “повышение”, celsana “поднятие”, “повышение”, “стройка”, celejs “строитель”, celtne “здание”, “строение”, “стройка”, cels “путь”, celot “путешествовать”, celotajs “путешественник”, cels “возвышенный, благородный”, celums “благородство, возвышенность”, celi “благородно”);

лат. excello “выделяюсь”, “выдвигаюсь”, “превосхожу, отличаюсь”, praecello (приставка prae- = русск. пред-) “превосходить, выделяться”, “господствовать, предводительствовать”, celsus “возвышенный, высокий”, celsitudo “высота, высокий рост”, “вершина, высшая точка”, “высочество”, collis “холм”, columen/culmen “вершина” (отсюда русск. кульминация), “макушка”, “кровля”, “дом, жилье”;

греч. kolonos/kolone “холм, пригорок”, др.-сев.-герм. hjallr “возвышение, подмостки”, holm/holmi “холм”, “остров”, др.-сакс. holm “холм”, др.-англ. hyll “то же”, англ. hill “то же” (Фасмер считает, что русск. холм и соответствующие ему славянские формы являются заимствованиями из древнегерманского языка [76]).

Детально познакомившись со словом чело и со словами, в родстве которых с челом мы не сомневаемся, мы можем сделать следующие выводы: 1) помимо замены согласных (ч на ц или к) в корне чел- легко происходит смена е на о, а или и, причём это может происходить не только при переходе к другому языку, но и в пределах одного языка; поэтому следует говорить об одном корне чел-/чол-/чал-/чил- (вероятно, возможны также формы чул- и чл-, но нам они не встретились); 2) основные значения, связанные с этим корнем, группируются вокруг понятия “перед, передний конец” и вследствие этого предполагают некоторое отношение к существующему или воображаемому движению (если мы привыкли считать, что гора исходит от земли и уходит ввысь, то челом горы будет её вершина); 3) отсюда развиваются и другие значения этого корня, в частности:

“лоб” = “лицо” = “голова” = “устье (т.е. “рот”) печи” = “челюсть (тоже = “рот”)” = “фасад” = “фронт” - всё то, что обращено вперед у человека или животного (или предмета);

в свою очередь “рот” (чело печи, челюсть) > “отверстие”, “пропасть”, “бездна”, а с другой стороны - “захват”, “зажим” (в технике);

“расположенный вблизи переднего конца”, “украшающий фасадную часть”;

“поднимать”, “возвышать” > “гора”, “холм”, “высокий”, “возвышенный”;

из “возвышать” = “воздвигать” > “строить” > “строение, дом”;

из “возвышенный” > “благородный”, “имеющий высокий ранг”;

поскольку расположение чела указывает направление движения, то челти/целти/келти > “направлять(ся)” > “путешествовать” > “путь”;

отсюда же > “противостоять”, “сопротивляться” (то есть “обращаться к противнику челом”, а не показывать ему тыл) > “быть дерзким, наглым”;

соответственно, бить челом (= “кланяться до земли”), то есть отводить свою переднюю часть (голову, лицо) от прямого направления на собеседника, означает “(униженную) просьбу”, “признание себя зависимым и слабым” > “раболепие”;

поскольку находящийся на челе (в челе) определяет направление (и другие параметры) движения или процесса, то отсюда он получает значение “ведущий”, “главный”, “имеющий важное (принципиальное) значение” > “начальник”, “вождь”, “руководитель” > “заслуживающий почета и уважения”.

Исходя из выясненных значений мы должны сказать, что, судя по внутренней форме слова, *челов (*человы/*человый) - это тот, кто стоит во главе (какой-то группы, какого-то дела и т.п.), кто благодаря своему положению (воспринимаемому как передовое и одновременно высокое) определяет важнейшие параметры происходящего и является в этом отношении значимым лицом, которое пользуется почетом и уважением окружающих. Во многих отношениях *челов = начельник/начальник[77], если не обращать внимания на те коннотации, которые приобрело слово начальник в современном русском языке и которые отличают начальника от главы и вождя.

Помимо этого, если мы считаем, что *челов - это тот, кто находится на челе, то должно быть верно и обратное: местонахождение *челова определяет, где находится чело, передний конец группы, то есть в какую сторону идет движение. Таким образом, своим положением *челов задает направление движения. Он начеливает/нацеливает возглавляемую им группу на какую-то конкретную деятельность и на известную ему цель. Именно благодаря ему процесс, в котором участвуют многие, приобретает характер целенаправленного, целеустремленного общего действия.

Исходя из чисто абстрактных, никак не связанных с происхождением слов, соображений цель является предполагаемым результатом и окончанием любого процесса (не только перемещения в пространстве). Именно содержание цели определяет момент окончания процесса (он считается законченным, когда цель достигнута) и сам процесс (к нему относятся только те факторы и события, которые необходимы для достижения цели). Если происходящее не связывается с какой-либо целью, мы не можем выделить в нём никакого процесса, существующего как нечто единое, имеющее некие временные и пространственные рамки, и отграниченное от других процессов. Следовательно, наличие цели определяет и сам процесс и его результат, как нечто целое. В формах нашего восприятия понятие целого оказывается производным от понятия цели.

И эта деривация понятий зафиксирована в русском языке. Слова цель, целить(ся), прицел, целевой, бесцельно и слова цельный, целый, целостный,, целёхонький, уцелеть, целина, целомудрие, целковый[78],всецело, целиком и т.д. имеют один и тот же, в фонетическом отношении, корень. Аналогично обстоит дело и в других славянских языках:

укр. цiль “цель”, цiлити/цiляти “целиться, метить” и цiлий “целый, сохранный, весь”, цiлковитий “полный, совершенный, сплошной”, цiлковито “полностью, всецело, окончательно”;

блр. цэль “цель”, цаляць “попадать”, “метить, целить”, цэлiць “целить, метить”, “попасть”, уцэлiць “угодить”, “попасть”, цалок “меткий стрелок” и цэльны/суцэльны/цэлы “цельный”, цалком “целиком”, цалюткi “целёхонький”, уцалелы “уцелевший”;

болг. цел “цель”, целя “стремиться к чему-либо”, “целить, метить в кого-либо” и цял/цели “целый, неначатый, неповреждённый, весь, настоящий, подлинный”, цяло “целое”, цялост “целость, целостность”, цялостност “цельность”;

серб.-хорв. циљ “цель”, циљати “целиться, прицеливаться” и целина “цельность, целое, целостность”, целовит, целовити, целовита “цельный(ая)”, цео целцат “целёхонький”;

польск. cel (ст.-польск. cyl) “цель”, “мишень”, “мушка (оружия)”, celownik “дательный падеж”, “прицел”, “визир”, спорт. “столб у финиша”, celowy “намеренный, умышленный”, “целенаправленный”, “целесообразный”, celem “для, ради”, celowac “целиться, прицеливаться, метить” [79], celowanie “прицеливание”, “наводка”, celny “меткий”, и caly “целый”, “весь”, “неповрежденный”, calosc “целое”, “совокупность”, “целость”, calka “интеграл”, calkiem “вполне, совсем, совершенно, вовсе”, calkowicie “целиком, полностью, всецело”, calo “в целости”, “невредимо”, “без ущерба”, calodobowy “круглосуточный”, ocalec “уцелеть, спастись”, ocalenie “спасение, сохранение, избавление”;

чеш. cil “цель”, “финиш”, “намерение”, cileni “наведение, наводка на цель”, cilevedome “целеустремленно”, “целенаправленно”, ciliti (na koho) “прицеливаться (в кого-либо)”, (k cemu) “направляться (к чему-либо)”, dociliti “добиться, достигнуть” и cely “весь, целый”, “настоящий”, cele “полностью, всецело, целиком”, celek “целое”, “единица”, “коллектив, общество”, blaho celku “общее благо”, celistvy “целостный”, “цельный”, “общий”, celkem “в общем”, “в целом”, “всего”, celkove “в целом”, “в совокупности”, celkovy “общий”, “итоговый”.

В древнегреческом было слово telos, важнейшими значениями которого были “конец, исполнение, исход, результат, цель”, и однокоренные ему teleos “совершенный, отличный, отборный”, “выросший”, “исполнившийся”, “полный, целый”, “совершенно, вполне”, teleoo “совершать, исполнять, оканчивать, приводить к цели”, telessifron “исполняющий свои мысли, планы”, telesforos “приводящий к концу”, “совершенный, полный”. Видно, что приведенные значения слов с этим корнем (tel-) хорошо совпадают с выявленными нами производными значениями славянского cel-/cel-: здесь фигурируют и “цель”, и “целый”, и “совершенный, отборный”. Кроме того, они весьма похожи и в фонетическом отношении [80], так что происходящий из греческого термин телеология “учение о процессах, управляемых целью” мы вполне могли бы произносить как целеология.

В настоящее время общепринято, что слово цель и другие родственные ему слова являются общеславянским заимствованием из древнегерманского языка. Основным аргументом в пользу этого является отсутствие слова цель в древнерусских текстах. Его нет у Срезневского, и, по мнению Виноградова [81], оно появилось в русском литературном языке только в XVII веке. Но в немецком языке аналогичное слово существует издавна. Нем. Ziel “цель”, “предел” имелось в древневерхненемецком языке, где оно выглядело как zil, ему соответствовал глагол zilon/zilen “цeлить”. Родственные слова были и в готском: tilon “достигать”, gatils “пригодный”, “подходящий”, andtilon “принимать в качестве цели”. Потомком древнегерманского tilon считается предлог till “к, до” в датском языке, где понятие “цель” выражается совсем другими словами. Вряд ли можно сомневаться в том, что германские слова действительно генетически родственны славянской цели (и греческому telos). И можно было бы согласиться с предположением о заимствованном характере нашего русского слова цель, если бы в русском языке с самого раннего, известного нам, периода не существовало слово целъ “целый”. Но, как мы уже выяснили, понятие “цельности”, “целостности” и соответствующие им слова не могли возникнуть помимо понятия о “цели”.

Вполне разумным кажется предположение, что слово цельный (=целый) появилось сначала как характеристика множества людей, объединенного в своих действиях одной общей целью: целая армия, целая деревня (в отличие от тех же людей, рассматриваемых как простое скопление, как людская масса, то есть численно - все воины, все жители деревни). Поскольку ведущее к достижению цели “целое” внутренне структурировано, и в нём можно выделить части, обеспечивающие какой-то из этапов движения к цели, то слово целый приобретает также значение “не требующий дополнения”, “не лишенный ни одного из элементов, требующихся для достижения цели”, а отсюда также и “неповрежденный”, “полный”, “не сломанный”, “не утративший связи между элементами”. Единственным признаком, общим для всех “частей целого”, оказывается их отношение к цели, конституирующей этот предмет в качестве “целого”. То, что не у-част-вует в целесообразном взаимодействии данного предмета с другими предметами, не является “частью” этого “целого”.

Разумеется, понятие “цель” могло выражаться в древнерусском языке каким-то другим словом, генетически не связанным с корнем цел-, но никаких других претендентов на эту роль мы не знаем. Слово мета “цель, мишень”, существующее в украинском, белорусском, сербскохорватском языках, так же не упоминается Срезневским, как и цель, и в отношении древности не имеет никаких особых преимуществ по сравнению с целью. В то же время слово цел(ый), будучи несомненным дериватом “цели” в сфере понятий, практически полностью совпадает со своим родителем и по звуковой форме - фонетически. Было бы удивительно, если бы такое совмещение и содержательной, и формальной сторон двух слов оказалось результатом случайного совпадения. Естественнее предположить, что целый всё же произошло от цели не позднее периода существования общеславянского праязыка и что отсутствие слова цель в древнерусских и старославянских текстах объясняется причинами, которые не имеют прямого отношения к обсуждаемой нами проблеме. В противном случае мы должны считать, что все славянские языки заимствовали слово цель из германских уже в исторический период, в то время как в тот же период практически все германские языки (за исключением немецкого) это слово и его производные утратили, что кажется маловероятным. Поэтому следует, на мой взгляд, принять следующую схему развития значений корня tel/kel/cel/cel: чело/цело > челить/цeлить > целый/цельный > целить.

Последнее место в этом ряду занимает слово целить “лечить, врачевать” (целитель, исцеление, целебный), которое, по общему мнению, происходит от слова целый, имеющего среди своих значений такие как “невредимый, нетронутый” = “здоровый”. Отсюда целить, исцелять значит “делать целым”, “возвращать целостность”. Развитие значения в эту сторону можно заметить в таких словах как русск. уцелеть или польск. ocalec “уцелеть, спастись”. Слова этого корня обнаруживаются не только в славянских (например, серб.-хорв. зацелети “зарасти, зарубцеваться (о ране)”, зацелити “излечить, залечить”), но и в германских языках: др.-прус. kailustiskun “здоровье”, kails “привет, будь здоров”, гот. hailjan “лечить”, hails “здоровый, целый”, др.-англ. haelan “исцелять”, haelo/haelu “здоровье”, “безопасность”, “невредимость”, “спасение”, hal “целый”, “хороший”, “здоровый”, ср.-англ. haeil/hol “то же”, англ. whole “целое”, “целый, полный, невредимый, здоровый”, heal “исцелять”, health “здоровье”, hale “здоровый, крепкий, бодрый” [82], нем. heilen “лечить, излечивать, исцелять”, “заживать”, Heilmittel “лекарство”, heil “целый, невредимый”, Heil “благополучие”, “привет, (пожелание) здоровья”, “да здравствует”, швед. hel “весь, целый, неповрежденный”, hela “целая бутылка (вина)”, heland “целительный”, halsa “здоровье”, “здороваться, приветствовать”, дат. hilse “приветствовать” и т.д. [83] Видно, что и в германских языках производные этого корня широко распространены, при чём славянским ц/ч здесь соответствует h, как этого и следует ожидать, если считать исходным согласным индоевропейское k.

Если наше утверждение верно, и целый, действительно, происходит от чела, то в германских языках мы можем найти предположительного родственника нашему русскому человеку. Поскольку мы пришли к выводу, что русск. целый и др.-англ. haelo “здоровье”, “невредимость” происходят, в конечном итоге, из одного и того же гнезда слов индоевропейского праязыка, то можно сказать, что общий им индоевропейский корень, как бы он не выглядел, приобрел в древнерусском языке форму цел-/чел-, а в древнеанглийском форму hael-, то есть чел- = hael-. Но в древнеанглийском было ещё одно слово, кроме уже упомянутых, с этим корнем: haeleд “муж”, “человек”, “воин”, “герой”. В других германских языках ему соответствуют следующие слова с тем же значением: ср.-англ. haeleth, др.-в.-нем. helid, др.-сакс. heliд. Затем это слово исчезло из английского языка, и в современном английском набор этих понятий выражается словами man, warrior, hero, но в немецком языке это слово продолжает существовать в форме Held “герой”, “главное действующее лицо” (нидерл. held, дат. helt). Помимо сходства во внешнем оформлении слова (хелет - челов [84] здесь есть и определённое сходство по значению - “главное действующее лицо, играющее значимую и почетную роль в обществе”.

В итоге, если наш этимологический анализ верен, хотя бы в общих чертах, мы приходим к выводу, что исходная форма слова человек, выглядевшая приблизительно как *челов, имела значение “возглавляющий некое целое и направляющий его деятельность”, “глава и руководитель некой людской общности”. В древности, когда люди не могли существовать в одиночку, и всякий поневоле должен был входить в какую-то общность (семью), только руководитель такой людской группы мог быть самостоятельным субъектом действия, только у него могли быть собственные цели (и соответственно, успехи или неудачи в их достижении), только к нему могло быть применимо понятие ответственности за поведение в обществе. Все остальные члены группы были на положении малолетних детей (если не домашних животных) и обозначались собирательными терминами чадь, челядь. В понятие “чадь” включались все несамостоятельные, зависимые от главы семьи, “кормимые” им [85] лица: женщины, дети, старики [86], слуги, рабы и разнообразные иждивенцы. Все члены этой чади не были, в юридическом и нравственном отношении, полноправными субъектами и, соответственно, не несли юридической ответственности за свои поступки. Если действия “чада” наносили кому-то ущерб, то ответственность за него предъявлялась его “кормильцу” (как если бы речь шла о корове, зашедшей на чужой огород). Следовательно, приняв такое значение слова челов, мы можем сказать, что граница между человыми и людьми проводилась по признаку социальной вменяемости, которой обладал только челов. Во всяком деле имело значение только мнение человых, за каждым из которых стояла большая группа людей. Собственно, их наличие и определяло вес челового мнения, но людским мнением никто не интересовался, и оно ничего не значило, поскольку в своем поведении чада руководствовались мнениями своего челового. Поэтому только с человым можно было о чём-то договариваться, только человый мог принять какие-то решения, касающиеся других лиц, только он мог быть воином и героем, только ему принадлежала вся слава победы, и только его можно было победить, все остальные зависимые от него люди, были лишь орудиями войны, которую вел человый, а в случае его поражения становились добычей победителя и перемещались на положение его чад. Как ни упрощена данная картина, но всё же она отражает существенные аспекты социального устройства на определённом этапе общественного развития, о котором у нас нет чётких исторических сведений и который приходится реконструировать по обрывочным данным и по аналогии с известными фактами. Исходя из таких сделанных историками реконструкций не приходится сомневаться в том, что на ранних этапах развития человеческого общества полноправные, принимающие самостоятельные решения лица составляли лишь небольшую часть человеческой популяции, и далеко не всякое человеческое существо, и даже не всякий взрослый (по нашим понятим) мужчина мог претендовать на звание полноценного члена общества, то есть того, кто сегодня именуется человеком [87].

Вероятно, слово человек и соответствующее ему понятие появились в то время, когда общественная структура стала усложняться и возникла необходимость какого-то ранжирования по степени “человости”. Существовавшая до того “черно-белая” система классификации человеческих существ на “самостоятельных” (человых) и “несамостоятельных” (людей) не могла выразить оттенки социального положения отдельных лиц, возникающие при становлении сложной иерархии отношений. Лицо, находящееся на княжеской службе и, таким образом, в личной зависимости от князя, несомненно, входило в число тех, кого называли “люди князя такого-то”, попадая в разряд “несамостоятельных”, чье мнение не имело никакого значения. Но с другой стороны, такое лицо могло выполнять какие-то важные функции, связанные с принятием самостоятельных решений в пределах, так сказать, компетенции данного лица. При этом общественная значимость такого лица могла быть большей, чем значимость лично независимых мужиков или даже мужей. В некоторых ситуациях служащий князя мог руководить действиями тех, кто не был ничьим слугой и сам был начельником (допустим, член княжеской дружины мог командовать ополчением, состоящим из мужей земли). Необходимость как-то выделять таких зависимых, но относительно самостоятельных и влиятельных лиц из общего числа чад и холопов и привела, как можно предположить, к появлению термина человек. Человек - это “лицо, обладающее пониженной степенью человости”, “начельник, который всё же не вполне челов”, “тот, кто, будучи человым, сам имеет над собой челового”. С появлением и развитием государства все разряды лиц, бывших до того самостоятельными и независимыми, постепенно попали в ту или иную зависимость от государства, от его слуг и институтов. И поэтому, что бы не возглавлял начельник/начальник, он остается всего лишь человеком, истинно человым ему не быть. Параллельно этому шло постепенное увеличение прав тех, кого называли чадью и челядью. Более высокий начельник начинал контролировать поведение подвластного ему начельника в отношении его чади. Вследствие этих процессов стиралась резкая когда-то грань между человеками и людьми: все социально значимые лица в каких-то отношениях оказывались на челе, а в каких-то - попадали в категорию люди. В конце концов всякого в единственном числе стали называть человеком, а всех вместе людьми, хотя тонкие смысловые отличия между двумя этими терминами сохранились в русском языке до нашего времени.

Ясно, что, будучи зависимым, человек (в отличие от ещё не забытого челового) чаще всего упоминался в выражениях “человек такого-то”, “мой человек”, “пошлю своего человека” и т.п. (как это характерно и для термина люди). И такой взгляд на человека, выражающийся в обычном словоупотреблении, привел в конце концов к тому, что это слово стало употребляться в качестве синонима слова слуга [88], приобретя тем самым значение, противоположное исходному.

Ещё одним - грамматическим - подтверждением относительно высокого положения человека в древнеславянской “табели о рангах” могут служить результаты историко-лингвистических исследований о развитии категории одушевлённости в русском языке. Суть этих исследований состоит в следующем. В период, по-видимому, ещё предшествующий выделению древнерусского языка из общеславянского, изменение склонения имен существительных мужского рода с основами на -о, на -u (-ъ) и на -i (-ь) привело к тому, что форма винительного падежа совпала с формой существительного в именительном падеже. В совокупности с тем, что в русском языке возможен свободный порядок слов в предложении, это создавало определённые сложности в понимании некоторых предложений, поскольку у существительных этого типа отсутствовали формальные признаки позволяющие отличить, какое из существительных играет роль подлежащего (им. п.), а какое роль прямого дополнения (вин. п.). Например, предложение “Человек убил конь” не дает возможности установить, человек ли убил коня или человека убил конь, поскольку и то, и другое выражается одним и тем же способом. Чтобы различать такие случаи, в русском языке развивается замещение старой формы винительного падежа формой, характерной для родительного падежа. Процесс такого замещения охватил большой период времени и, в конечном итоге, привел к тому, что в русской грамматике появилась категория одушевлённости: сегодня для существительных мужского рода, обозначающих одушевлённые существа, форма винительного падежа совпадает с формой родительного падежа, в то время как для таких существительных, обозначающих неодушевлённые предметы, винительный падеж совпадает с формой именительного падежа. (Мы говорим: “Я вижу мальчика, волка”, но “Я вижу лес, дом”).

Это развитие категории одушевлённости захватило очень длительный период (до XVII века), и поэтому замещение старой формы винительного падежа новой формой родительного-винительного хорошо задокументировано в старославянских и древнерусских письменных памятниках. Установлено, что новая форма винительного падежа внедрялась в руссский язык постепенно, длительное время старая и новая форма сосуществовали рядом друг с другом, иногда даже в пределах одного предложения (например, в Домострое (XVI в.): “...и мы к тобе песъ борзои, да собаку посоколью и кречета послали”). При этом различные категории существительных вовлекались в этот процесс неодновременно, сначала замещение форм винительного падежа касалось только существительных, обозначавших лиц мужского пола, затем (во мн.ч.) женщин, и только затем животных [89]. Вот что пишет по этому поводу П.С.Кузнецов:

“Процесс замещения старой формы вин. п. формой род. п. начинается ещё с дописьменной эпохи, но не сразу граница между существительными, от которых употребляется старая форма вин. п., тождественная форме им. п., и существительными, от которых употребляется форма родительного-винительного падежа, установилась в том виде, в каком она существует в современном русском языке. Первоначально форма родительного-винительного падежа использовалась не у всех существительных, обозначавших одушевлённые существа, а лишь у собственных имен людей и у названий лиц (т.е. людей), и притом общественно полноправных. Общественные отношения и отражающие эти отношения воззрения не находят себе прямого и непосредственного выражения в грамматических категориях, как предполагал основатель методологически порочного “нового учения” о языке Н.Я.Марр. Но в известных случаях, когда языковая структура дает почву для этого, отражение определённых общественных отношений наблюдается и в грамматическом строе языка.” [90]

И ещё одна цитата - из книги Г.А.Хабургаева:

“Начиная со старейших текстов категория лица наиболее последовательно отражена в использовании форм Р. в значении В. падежа (первоначально - только ед.ч. имен муж. рода), что со временем переросло в так называемую категорию одушевлённости, а точнее - “одушевлённости/неодушевлённости”. При этом круг существительных, охватываемых этой категорией в языке старейших древнерусских (как и старославянских) текстов, указывает на её формирование в период, совпадающий с переходом от общинно-родовых к раннефеодальным отношениям. Отражается это в том, что форма Р. в значении В. в старших славянских памятниках характеризует кроме имен собственных (“социальный денотат” которых может быть самым различным, но практически в древнерусских текстах - общественно активное лицо, ибо лица бесправные в них обычно по именам не называются) только существительные, обозначавшие лиц мужского пола, занимавших господствующее положение в семейной или общественной иерархии, т.е. отьць, мужь ("взрослый мужчина" и "свободный гражданин"), кънязь, ц(еса)рь, господинъ и т.п. (включая богъ), но не сынъ, вънукъ, рабъ, холопъ, смьрдъ, челядинъ и т.д. См. очень характерный пример из НЛ-I [Новгородская первая летопись] (под 1216 г.): Поидоша сынове на о т ц а братъ на братъ рабъ на г о с п о д и н а господинъ на рабъ.” [91]

Таким образом, судя по форме винительного падежа определённого слова в памятниках этого периода, можно определить общественный статус того, кто обозначается этим словом. К какой же категории относится интересующий нас человек? В другом месте Г.А.Хабургаев приводит список тех, кого, судя по употреблению родительного-винительного, древнерусские авторы относили к категории лица. Среди них перечислены: “...отьць, братръ, кънязь “вельможа”, мужь “мужчина”, чловекъ, клевретъ “товарищ”, пророкъ и т.п., в том числе богъ...” [92]. Следовательно, те, кого в период до XI века называли словом человек, принадлежали к “сливкам” тогдашнего общества, причём отбор в эту привилегированную во многих отношениях компанию [93] производился на основании признака самодеятельности, самостоятельности в решениях и поведении, что подтверждается последующим расширением этой категории лица до категории одушевлённости, охватывающей всех живых существ, способных действовать самостоятельно, без внешнего толчка и принуждения [94].

Подытожим результаты нашего анализа и посмотрим, какое представление о существе, именуемом человек, было у наших предков, введших в обиход это слово.

1. Отнюдь не всякий, кто принадлежит биологическому виду Homo sapiens и имеет человеческий генотип, может называться человеком. Сын (дитя, мальчик, отрок) - даже сын рода - это ещё не человек. В отличие от животных у людей рождение как таковое ещё не дает права называться человеком. Даже взрослость, если рассматривать возраст как биологический параметр, сама по себе недостаточна для этого. Человек - это особая индивидуальная позиция в обществе, которую ещё нужно занять. Поэтому человеком надо стать - состояться как человек.

2. Главное в этой позиции - самостоятельность. Человеческое существо не может существовать в одиночку, оно всегда в группе. Но лишь один из этой группы - человек. Это тот, кто возглавляет группу - кoрмит её и кормuт ею. Именно он определяет цели и действия группы - нацеливает её и сплачивает в единое целое.

3. Человек - социально вменяемое существо. Он может обещать, принимать решения, нести ответственность. Его воля - воля группы. Он выразитель интересов группы как целого. Поэтому все внешние права и обязательства группы осуществляются через человека. Все остальные члены группы не могут выступать в роли субъектов таких взаимоотношений с внешним миром, договариваться с ними всё равно, что договариваться с соседской лошадью о вспашке огорода. Поэтому украинская жинка говорит: “це чоловiче дiло” - что, дескать, я могу вам обещать.

4. Человек (как правило) не может быть один - за ним всегда стоит группа людей. В традиционном патриархальном обществе человеком может быть только мужчина.У человека есть семья, чадь, челядь, скот, имущество, и за всё это человек несет ответственность перед Богом и людьми (то есть такими же как он сам человеками). Он может брать на себя какие-то повинности, государственные и социальные обязательства, и он делает это от своего имени. Но очевидно, что сила и значимость человека в стоящей за ним группе. Лишь вся группа в целом способна выполнять обязанности человека. В этом смысле человек - только голова и лицо (чело) некоего органического целого. Если отбросить частности, лишь группа в целом представляет собой жизнеспособный организм, который в отношении возможностей жизнеобеспечения равен организму самостоятельно живущего животного. Только у этого принадлежащего человеку организма есть собственный умвельт, его нет ни у руки, ни у печени. Поэтому люди, входящие в группу, возглавляемую человеком, - члены его человеческого организма - сами по себе нежизнеспособны, они не могут существовать без человека. Всякое человеческое существо, чтобы выжить, должно либо стать человеком, возглавив некую группу людей, либо быть на положении чади, находясь под началом у человека.

Можно сказать, что концепция человека, стихийно выработанная нашими предками на протяжении многих веков, а возможно, и тысячелетий, и закреплённая языком в слове, в общих чертах совпадает с теми представлениями о внеприродной, социальной обусловленности человека, которые развивает лингвистическая антропология.

Примечания

[58] “Наиболее полная информация о наших древнейших предках сохранилась в самом эфемерном порождении человека - языке”. (Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX - XII вв.). Курс лекций. М.1999, с.22)

[59] Платон. Кратил. // Платон. Собрание сочинений в 4 томах. Т.1. М.1990, с.613-681 (В переводе Т.В.Васильевой найден остроумный русский эквивалент сократовского сведения двух греческих слов в одно anthropos: “...человек, как только увидит что-то, а можно также сказать “уловит очами”, тотчас начинает приглядываться и размышлять над тем, что уловил. Поэтому-то он один из всех животных правильно называется “человеком”, ведь он как бы “очелОвец” того, что видит”, с.632)

[60] Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М.1995, с.343

[61] См. обзор литературы в статье человек в словаре Преображенского (Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка. В 2 тт. Т.2. П - Я. М.1959, с.1200)

[62] “Пережитки этого древнего значения людин могут быть обнаружены в сложном слове простолюдин (мн. простолюдины)”. (Виноградов В.В. История слов. М.1999, с.278)

[63] Цит. по Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. В 2 тт. Т.2. М.1993, с.814

[64] Цит. по Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. В 2 тт. Т.2. М.1993, с.814

[65] Цит. по Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 тт. Т.4. (Т - Ящур).М.1987, с.328

[66] Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь русского языка. М.1971, с.489 (следует учесть, что статьи на букву ч написаны в этом словаре В.В.Ивановым)

[67] Шанский Н.М., Боброва Т.А. Школьный этимологический словарь русского языка. Происхождение слов. 3-е изд., испр. М.2000, с.361

[68] Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. В 2 тт. Т. II (Панцирь - Ящур). М.1994, с.378

[69] Трубачев О.Н. История славянских терминов родства. М.1959, с.173-175

[70] Иванов Вяч.Вс. К типологическому анализу внутренней формы праслав. *celovekъ “человек”. // Этимология. 1973. М.1975, с.17-22

[71] То, что -ђкъ в человђкъ следует рассматривать как суффикс, предлагал еще Миклошич. (См. Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка. В 2 тт. Т.2. П - Я. М.1959, с.1200)

[72] Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка. В 2 тт. Т.2. П - Я. М.1959, с.1199

[73] См. Срезневский И.И. Материалы для Словаря древнерусского языка. Т.3. М.1958, стлб.1487

[74] Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. В 2 тт. Т.2. М.1993, с.814

[75] См. Аникин А.Е. Этимология и балто-славянское лексическое сравнение в праславянской лексикографии. Материалы для балто-славянского словаря. Вып. 1 (*a- - *go-). Новосибирск, 1998, с.129-130; Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка. В 2 тт. Т.2. П - Я. М.1959, с.1200; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 тт. Т.4. (Т - Ящур). М.1987, с.327

[76] Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 тт. Т.4. (Т - Ящур). М.1987, с.255

[77] Вопрос о том, принадлежит ли русское слово начало (и соответственно, производное от него начальник) тому же гнезду, что и чало/чело, весьма сложен. С одной стороны трудно представить себе, что сочетание на челе и слово вначале, несмотря на их почти полное фонетическое и семантическое совпадение, никак друг с другом не связаны, или что польский naczelnik “начальник” происходит от польского czolo, а его русский коллега оказался в положении на челе случайным образом. Но с другой стороны, имеются самые серьезные основания относить слово начало, как это принято сегодня в русской этимологии (Преображенский, Фасмер и др.), к гнезду слов, группирующихся вокруг начать/начинать. (При этом слова начало и конец оказываются самыми ближайшими родственниками - ср. нъ-чати и кън-чати; искони = изначально). Единственным разрешением этого противоречия является, на мой взгляд, признание того, что здесь мы имеем дело с “этимологической рифмой”.

[78] Д.К.Зеленин приводит диалектную форму этого слова - челковый, одновременно на той же странице приведена форма цело “чело, устье печи”, что еще раз подтверждает взаимозаменимость ц и ч в русских говорах (Зеленин Д.К. Сказки вятской губернии. СПб.2002, с.452)

[79] В польском есть слова с тем же корнем cel-, имеющие другое - прямо не связанное ни с целью, ни с цельностью - значение. Это celowac “отличаться, преуспевать”, уст. “превосходить кого-либо”, celowanie “преуспевание”, уст. “превосходство”, celny “превосходный, отличный”, “отборный”, celujacy “преуспевающий”, “отличный, превосходный”. Вероятно, их следует отнести к прямым производным от czolo/czelo в направлении значений “передовой (по качеству)” > “(качественно) высокий” > “занимающий завидное положение” (как русск. чело “лучшее (отборное) зерно”).

[80] На определенном этапе исторического развития русского языка происходило замещение мягкого т (tj-) звуками ч и ц. (См. Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М.1995, с.39)

[81] Виноградов В.В. История слов. М.1999, с.1043-1044

[82] Здесь, возможно, параллель к серб.-хорв. очилити “ободриться, повеселеть”, чилети “чахнуть, слабеть”, “пропадать” и к русск. хилый, понимаемому как “нуждающийся в лечении”

[83] Сюда же, вероятно, может быть отнесена еще одна группа германских слов: готск. hailags “священный”, “святой”, др.-англ. haelend “исцелитель”, “спаситель, избавитель”, др.-в.-нем. heiland “то же”, др.-сакс. heliand “то же”, откуда англ. holy “святой, священный”, holiness “святость, благочестие”, нем. heilig “святой”, Heiland “Спаситель (Христос)”. Кроме того можно предположить родство с русск. целый и англ. heаlth таких латинских слов, как salvus “невредимый, целый, нетронутый”, salus “здоровье”, “благополучие, благоденствие”, “спасение, избавление”, “привет, поклон”, saluto “приветствовать, поздравлять, здороваться”, salvatio “избавление, спасение”, salve “привет, здравствуй”, “будь здоров, прощай”; а следовательно, и производных от них фр. saluer “кланяться, здороваться”, “отдавать честь, салютовать”, salut “спасение, избавление”, “приветствие”, “отдание чести, салют”, salutaire “спасительный, целительный”, sauf “целый, невредимый”, исп. salud “здоровье”, “благополучие”, “спасение”, salvo “спасенный”, “целый, невредимый”, “исключенный”, salvador “спаситель, избавитель”, salve “привет!”, англ. salute “дружеское приветствие”, “отдание чести”, “салют”, “поцелуй”, salvage “спасенное имущество”, “трофей”, “лом, утиль”, Salvation Army “Армия спасения”, русск. салют, салютовать. (См. Топоров В.Н. Прусский язык. Словарь. I - K. М.1980, статьи kails, kailustiskun).

[84] В отношении звуковой формы наибольшим сходством с древнегерманским словом имеет болгарское чeлядник “человек, имеющий детей, домочадцев”. Если в русском языке производные от слова челядь относятся только к представителям этой группы (челядин), то в болгарском от чeляд “дети, потомство”, “семья, домочадцы”, ист. “семейная задруга”, ист. “челядь” образовано также и название владельца челяди - того, кто возглавляет эту патриархальную семейную группу - то есть, того, кто очень похож на реконструированного нами *челового.

[85] Слово кормить имело в древнерусском языке двойственное (на современный взгляд) значение: во-первых, “обеспечивать пищей”, “снабжать средствами существования”, а во-вторых, “управлять”, “руководить”; отсюда два термина кормилец и кормчий.

[86] Поскольку бывший человым при впадении в дряхлость мог уступить свое начельное место наследнику и перейти на положение кормимого (чада), то существенным признаком челового является “здоровье”, “невредимость”, “целость”. И в этом отношении верной оказывается рсшифровка значения слова человек, предложенная Потебней: человек = “имеющий полную силу” (см. выше, стр.149).

[87] О социальном устройстве древнерусского общества на гораздо более позднем этапе его развития, чем тот, о котором мы говорим, но еще сохранявшем многие первобытные черты, в том числе и на уровне терминологии, смотри: Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси. Л.1986 (новое издание этой же книги: Колесов В.В. Древняя Русь. Наследие в слове. Мир человека. СПб.1999); Романов Б.А. Люди и нравы Древней Руси. Историко-бытовые очерки XI - XIII веков. М.-Л.1966.

[88] Как уже упоминалось выше, вторым значением слова человек в современном русском языке является “При крепостном праве: дворовый слуга, служитель, лакей, а позднее, официант, слуга” (Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.1968, с.865)

[89] Согласно Ю.С.Степанову, временные рамки этого процесса таковы: в XI веке (в “Русской Правде”) форма “вин.п. = род.п.” употреблялась только для существительных, обозначавших взрослых свободных людей - мужчин; в XII - XIV вв. эта форма мало-помалу распространяется на всех взрослых мужчин; с конца XV и в XVI веке - переходит и на женщин (во мн.ч.) и лишь с конца XVII века охватывает также животных и детей (в говорах - северных и сибирских - до сих пор названия животных употребляются во множественном числе в старой форме неодушевленности: пасу коровы, бьет звери и т.п.). (Степанов Ю.С. Основы общего языкознания. М.1975, с.124-125)

[90] Кузнецов П.С. Историческая грамматика русского языка. Морфология. М.1953, с.118

[91] Хабургаев Г.А. Очерки исторической морфологии русского языка. Имена. М.1990, с.48

[92] Хабургаев Г.А. Старославянский язык. М.1974, с.185

[93] Такая группа лиц, занимающих привилегированное и решающее положение в какой-то области или сфере деятельности, называется по-польски словом czolowka, а в русском ему соответствует сейчас уже редко употребляющееся выражение головка (головка района, учреждения и т.п. - это те, чьи решения определяют поведение целого). Учитывая переход к в ч и фонетическую близость между к и г, вряд ли можно считать случайным совпадением ряд чоловка - коловка - головка - голова - глава, где чоло и глава имеют одно и то же значение во многих контекстах.

[94] “В древнейшем индооевропейском (общеиндоевропейском) языке отчетливо прослеживаются две родовые системы: 1) различение “одушевлённого-неодушевлённого” рода и 2) различение “мужского-женского-среднего” рода. Эти системы не лежат в одном плане и принадлежат по происхождению разным историческим эпохам. Древнейшей из них является система “одушевлённый-неодушевлённый” род, за которой при глубокой исторической реконструкции вырисовывается ещё более древнее противопоставление “активного” и “неактивного” начал. …Можно предполагать, что и различие свободных и несвободных мужчин в древнерусском посредством разного грамматического оформления их названий не было абсолютным началом категории одушевлённости, а продолжало глубокие традиции индоевропейского мышления.” (Степанов Ю.С. Основы общего языкознания. М.1975, с.127-128)

Литература

1. Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси. Л.1986 (Гл. 3. Человек и люди); новое издание этой же книги: Колесов В.В. Древняя Русь. Наследие в слове. Мир человека. СПб.1999

2. Романов Б.А. Люди и нравы Древней Руси. Историко-бытовые очерки XI - XIII веков. М.-Л.1966. Гл. 2. Феодальная “челядь”.

3. Степанов Ю. Константы. Словарь русской культуры. М.2001 (Раздел XV. Человек, Личность.)