Российская история > 2001 > № 3

"Круглый стол". Русский консерватизм: проблемы, подходы, мнения

В последние годы значительная часть российской общественности, разочаровавшись не только в коммунизме, но и в неолиберализме, казавшемся в начале 1990-х гг. реальной и многообещающей заменой обанкротившейся коммунистической утопии, обратила свои взоры к консерватизму как наиболее разумному выходу из тупиков нашей новой Смуты. Этот интерес проявился, в частности, в пристальном внимании к таким историческим фигурам, как Николай I, Александр III и Николай II, К. П. Победоносцев, К. Н. Леонтьев, Л. А. Тихомиров и др. Характерные для советского времени однозначно негативные оценки этих деятелей сменились апологетикой и откровенным восхищением, возник настоящий издательский бум вокруг произведений наиболее ярких мыслителей консервативного направления, а сам консерватизм все чаще стал отождествляться с такими понятиями, как стабильность и порядок. Не случайно, по меткому выражению одного из участников настоящего "круглого стола", слово "традиция" стало звучать в устах государственных мужей гораздо чаще, чем слово "реформа".

Все больше внимания истории русского консерватизма уделяют и профессиональные историки. Тот факт, что историческая наука несколько "запаздывает" в своем ответе на потребности времени по сравнению с публицистикой и политическими технологиями, не может ставиться ей в упрек: ведь скороспелые попытки удовлетворить социальный заказ, каким бы он ни был, не способны лечь в основу историографической традиции. Между тем есть все основания говорить о пусть еще не вполне сложившейся, но активно формирующейся традиции изучения отечественного консерватизма, которая во многом опирается на опыт, накопленный советской историографией в исследовании общественного движения и государственной политики дореволюционной России.

К числу наиболее заметных работ последних лет можно отнести изданный Институтом российской истории РАН сборник "Российские консерваторы" (М., 1997), где представлены восемь исторических портретов крупных государственных деятелей (А. А. Аракчеева, А. Х. Бенкендорфа, С. С. Уварова, П. А. Валуева, П. А. Шувалова, Д. А. Толстого, В. К. Плеве и вел. кн. Сергея Александровича), чьи имена обычно связывают с консервативным внутриполитическим курсом. Впрочем, гораздо большее внимание историки до сих пор уделяли консервативным теориям, которые нередко рассматриваются в историософском и социокуль-турном плане (см.: Гусев В. А. Консервативная русская политическая мысль. Тверь, 1997; Пушкин С. Н. Историософия русского консерватизма XIX века. Нижний Новгород, 1998; Балуев Б. П. Спор о судьбах России: Н. Я. Данилевский и его книга "Россия и Европа". М., 1999; Репников А. В. Консервативная концепция российской государственности. М., 1999; Карцев А. С. Правовая идеология русского консерватизма. М., 1999 и др.).

Серьезной попыткой синтезировать оба направления, выявив взаимозависимость идеологической составляющей русского консерватизма и внутренней политики самодержавия, стала коллективная монография "Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика" (М., 2000), подготовленная в ИРИ РАН авторским коллективом в составе В. Я. Гросула, Б. С. Итенберга, В. А. Твардовской, К. Ф. Шацилло и Р. Г. Эймонтовой. Эта книга заслуживает тем большего внимания, что, являясь первым в отечественной литературе обобщающим трудом на данную тему, она уже стала своеобразным историографическим ориентиром, который позволяет вывести неизбежные споры о русском консерватизме на более предметный, укорененный в исторической конкретике уровень. И хотя о каком-либо подведении итогов в изучении этой темы говорить еще рано, несомненно, что назрела потребность в обсуждении как можно более широкого спектра связанных с ней проблем.

Даже краткий перечень вопросов, которые привлекли внимание участников "круглого стола", говорит о том, что многие ключевые моменты истории русского консерватизма остаются дискуссионными и их дальнейшее изучение требует не только расширения источниковой базы исследований, но и осмысления их методологических основ и понятийного аппарата. К числу важнейших из затронутых в ходе дискуссии проблем относятся: содержание и эволюция понятия "консерватизм" в России; различия между консерватизмом "бытовым", политическим и социокультурным; время возникновения консервативной политической доктрины; социальная база консерватизма; соотношение "народного" и "элитарного" консерватизма; роль религиозного фактора в консервативном мировоззрении; сущность экономической программы консерваторов и, наконец, причины современной востребованности данной идеологической парадигмы.

В "круглом столе" приняли участие: доктора исторических наук А. Н. Боханов, В. Я. Гросул, А. П. Корелин, В. Л. Степанов, С. В. Тютюкин, к. и. н. И. А. Христофоров (ИРИ РАН), д. и. н. В. В. - Зверев (МТТГУ), д. и. н. А. Д. Степанский (РГГУ), к. и. н. Д. М. Володихин, к. и. н. М. М. Шевченко (МГУ им. М. В. Ломоносова), к. и. н. А. В. Репников (РНИС и НП).

Материал подготовил И. А. Христофоров

Д. М. Володихин: О российских консерваторах без гнева и пристрастия

К исходу первого десятилетия постсоветской действительности стала очевидной слабая разработанность вопроса о преемственности между консервативной идеологией и практикой дореволюционного периода, российского зарубежья и современной России, о том, какие идеи в настоящий момент востребованы консервативной мыслью из багажа дооктябрьской эпохи. Между тем интуитивно или по опыту политической деятельности многие ныне признают очевидную мощь отечественного консерватизма. Его изучение может оказаться чрезвычайно перспективным, если принять во внимание и тот факт, что в западной науке распространяется концепция "сумерек Просвещения", т.е. ментального и политического "износа" просвещенческой идеологической парадигмы в постмодернистском обществе. В этом смысле консерватизм становится претендентом на роль стержнеобразующей идеологии современности. Изучение российского консервативного наследия уже переходит из области научных разработок в область прикладной политологии.

К сожалению, отечественная академическая наука отдала исследование российских консерваторов XVIII - начала XX в. на откуп публицистике и историософии. Научной в подлинном смысле этого слова литературы по данной теме крайне мало. Обобщающих трудов не было совсем, пока в этой пустыне не появилась коллективная монография "Русский консерватизм XIX столетия". Видимо, само появление этой книги в какой-то степени вызвано не только ситуацией собственно в исторической науке, но и обострением общественного интереса на волне подъема консервативной мысли в России второй половины 1990-х гг.

Нельзя не признать, что этот фундаментальный труд, во многом открывший новое исследовательское направление, станет уникальным справочным пособием для всех, кто интересуется российским консерватизмом. Правда, несмотря на заявление авторов книги, что они "не вкладывают в понятие политического консерватизма никакого негативного смысла" (с. 417), им далеко не везде удалось выдержать благое стремление к беспристрастности. Однозначная установка на то, что реформаторство и революционность прогрессивнее, этически выше, да и вообще как-то... лучше консерватизма, неоднократно подводила творцов монографии. Нередко они проговариваются: консервативная политика - это реакция, духовное рабство, диктаторство... Нигде не видно осознания того, насколько реакция бывает целительна в иные моменты истории. Тем не менее можно констатировать: серьезная попытка исследовать консерватизм, отказавшись от всякой предвзятости, состоялась.

Надо полагать, беспристрастному анализу русского консерватизма как политического течения, как направления общественной мысли и как оригинального цивилизационного явления в значительной степени мешает консерватизм мышления самого научного сообщества. В конце концов профессиональные историки являются такой же частью общества, как и любая другая малая социальная страта. И естественно, они воспринимают ту же социальную мифологию, что и все остальные члены общества. Совокупность социокультурных мифов, свойственных сообществу профессиональных историков, активно влияет на стиль, метод и на сам предмет индивидуального творчества, не говоря уже об оценочном аппарате, и влияние подобного рода достаточно ощутимо. В этом смысле консерватизму не повезло дважды.

С одной стороны, официальная идеология советского времени предписывала крайне отрицательное отношение к нему. С другой - традиционный консерватизм (к нему не имеют никакого отношения консерватизм либеральный или, скажем, неоконсерватизм - монетаризм, рейганомика, тэтчеризм) не входит в число западных цивилизационных ценностей, на которые ориентировалась оппозиционно настроенная по отношению к советской действительности интеллигенция. И несмотря на то, что в наши дни мышление категориями шестидесятничества выглядит по меньшей мере анахронично, этические и методологические стереотипы тридцатилетней давности остаются весьма устойчивыми.

Для того, чтобы по-новому подойти к оценке отечественного консерватизма, прежде всего необходима здравая оценка источников, из которых выросли наиболее популярные консервативные концепты XIX - начала XX в. Здесь важно определить, когда и в чем российский консерватизм оставался отражением европейских идей, своего рода интеллектуальным импортом (до какой степени, например, были влиятельны идеи де Местра, Бональда или Шлегеля), а когда он был вполне оригинальным и развивался с опережением по отношению к Западу.

В последнем случае, на мой взгляд, следует прежде всего говорить о Н. Я. Данилевском и К. Н. Леонтьеве как об авторах оригинальной философской платформы, надолго опередившей европейские аналоги, и, пожалуй, о Л. А. Тихомирове, единственном дореволюционном мыслителе, сумевшем разработать философское обоснование монархической государственности. Характерен колоссальный общественный интерес, проявленный в 1990-х гг. именно к этим деятелям в ущерб, казалось бы, более значимым с точки зрения участия в реальной политике и общественной жизни фигурам С. С. Уварова, М. Н. Каткова или К. П. Победоносцева. В какой-то степени оживление интереса к работам Данилевского и Леонтьева связано с широкой популярностью теории этногенеза, принадлежащей Л. Н. Гумилеву. Автору этих строк уже приходилось писать о генетической связи между теориями этих, на первый взгляд, столь непохожих мыслителей (см.: Володихин Д. М. "Высокомерный странник". Жизнь и философия Константина Леонтьева. М., 2000. С. 131 - 132).

Как бы там ни было, современное российское общество фокусирует внимание прежде всего на консерваторах-мыслителях и лишь затем интересуется консерваторами-практиками. Об этом ясно свидетельствует колоссальное количество переизданий классических трудов Тихомирова, полемических статей и трактата "Византизм и славянство" Леонтьева, книги "Россия и Европа" и антидарвинистских работ Данилевского. А где современные переиздания Каткова? Даже знаменитый "Московский сборник" К. Победоносцева не вызвал ажиотажа среди современных издателей. С чем это связано? В кризисную, переломную эпоху естественно стремление заняться вопросом: "Куда идти?" Мыслители конца XIX - начала XX в. давали на него вполне ясные и недвусмысленные ответы, не потерявшие актуальности и в наше время. По сравнению с их идейным наследием советы консерваторов-практиков естественным образом устарели.

В контексте проблемы соотношения исторического пути России и Запада, которая, являясь ключевой в творчестве дореволюционных консерваторов, нисколько не потеряла своей актуальности и в наши дни, плодотворным был бы анализ того, в какой степени консерватизм являлся естественной реакцией общественного организма на разрушительное воздействие модернизационных процессов. Можно ли утверждать, что консерватизм выступал в качестве гаранта устойчивого социально-культурного развития, своего рода сдерживающей силы, не позволявшей революционности и реформаторству принять уродливые формы? В свою очередь, ослабление позиций консерватизма и его творческое обеднение в начале XX в. в значительной степени расчистили дорогу радикальной, неоправданно болезненной версии модернизации. Если же принять иную точку зрения, согласно которой ценность модернизации как универсальной модели исторического развития ставится под сомнение, то консервативно-традиционалистская идеология (в том числе и российского происхождения) оказывается в роли органичного и единственного по-настоящему значительного противовеса модернизационной экспансии.