27. Истина как конечная цель познавательного процесса.

Критерии истины. Концепции истины в философии.

Проблема истинности знания, критерии истины интересовали людей с глубокой древности. Величайшие умы человечества, подвижники науки, искусства смысл всей жизни видели именно в исканиях истины. Ценность истины всегда неизмеримо велика, а время её только увеличивает. «Что есть истина?» — вопрос Понтия Пилата к Христу — был и остается также и одним из главных вопросов философии.

В общефилософском смысле проблема истины шире вопроса о истинности знания. Так, мы можем говорить об «истинном образе жизни», об «истинной красо­те». В более узком эпистемологическом смысле под истинностью понимается точ­ное и достоверное отображение реальности в знании. Именно так истину понимал еще Аристотель, сформулировавший так называемую классическую концепцию истины, являющуюся значимой и до сих пор.

Согласно этой концепции, истина есть соответствие представлений или ут­верждений реальному положению дел. Поскольку главной здесь является идея соответствия (корреспонденции), то эту концепцию истины называют еще «корреспондентной теорией истины». Так, например, утверждения, что молекула воды состоит из одного атома ки­слорода и двух атомов водорода, или что Карл Маркс родился 5 мая 1818г., явля­ются истинными или ложными в зависимости от того, действительно ли соотношение атомов в воде или определенных событий в прошлом таково, как говорится в данных утверждениях.

Казалось бы, классическая теория истины настолько ясна, что не может поро­ждать каких-то серьезных проблем. И длительное время к ней апеллировали как к чему-то очевидному и само собой разумеющемуся. Однако постепенно стали выявляться слабые стороны этой теории.

Во-первых, дискуссии вызывала неопределенность понятия «соответствие». Как можно сравнивать знание, которое является идеальным, с вещами, которые суть материальны? На самом деле мы сравниваем знание с фактами, но факты также выражаются в некоторых утверждениях. Таким образом, мы устанавлива­ем лишь соответствие одних утверждений другим. Во-вторых, как быть с утверждениями типа «энергия сохраняется», «все имеет причину» и т.п.? С какого рода реальными объектами или фактами можно соотносить подобные утверждения, которые относятся ко всему на свете? Наконец, можно указать на плюрализм ис­тины. Возьмем, например, описания Москвы, составленные экономистом, архи­тектором, демографом и т.п. Для архитектора «истинным» будет максимально де­тальный макет города, для экономиста — набор подробных сводок его хозяйственного состояния, для демографа — свод статистических данных о жителях города, для краеведа — подробный путеводитель с описанием историко-культурных достопримечательностей. А есть еще «театральная», «криминальная», «политическая» Москва. Какую из этих «истин» следует предпочесть, и можно ли их ввести в некую единую картину? Если мы в этом рассуждении вместо Москвы подставим такой предмет, как «человек», и перечислим все возможные науки, которые его изучают, то картина окажется еще запутаннее. Эта и другие трудности корреспондентской теории истины привели к тому, что мно­гие стали считать, что истина - это только регулятивная идея, некоторый идеал, к которому нужно стремиться, но достичь и удостовериться в котором невоз­можно.

В этой ситуации появились также иные, чем классическая, концепции истины: когерентная и прагматистская.

В когерентной теории основным критерием истинности какого-либо знания является его согласованность (когеренция) с более общей, охватывающей сис­темой знания. Обычно сторонники этой концепции, среди которых наиболее известным был Гегель, придерживаются философского представления о том, что мир суть единое целое, в котором все, даже самые мельчайшие и не­значительные явления связаны между собой и входят в это целое. Поэтому зна­ние об отдельной вещи или явлении должно соответствовать и согласовываться с системой знания о мире в целом. Как таковая истина одна, и частные истины должны быть элементами этой единой и всеохватывающей - абсолютной исти­ны.

Хотя такое понимание истины приобрело немногих сторонников, в нем есть рациональный смысл. В самом деле, мы склонны принимать за достоверное и правдоподобное такое новое знание, которое логически не противоречит и хо­рошо согласуется с уже имеющейся у нас системой взглядов. Поэтому можно говорить о том, что когерентная теория истины отражает реальные механизмы рациональной приемлемости знания. Однако одной только самосогласованности знания явно недостаточно для признания его истинным. Представим себе, что у нас имеется такая логически согласованная система. Если заменить в ней все суждения на противоположные, то опять можно получить логически связанную и целостную систему знания. Или же вспомним весьма согласованный и непро­тиворечивый мир, созданный историями о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне. Каждый новый рассказ, написанный Конан Дойлом, добавлял в этот мир еще больше достоверности. Однако не можем же мы в оценке истинности этого мира уподобляться тем простодушным читателям, которые посылали письма на Бей-кер-стрит, полагая, что там живет реальный Шерлок Холмс.

С позиций прагматизма истинным признается такое знание, которое имеет благие последствия для человеческой жизни и которое может успешно приме­няться на практике. Один из основателей прагматизма, американский психолог и философ Уильям Джеймс (1842-1910), например, полагал, что истинность су­ждения «Бог существует» не зависит от реальности существования Бога и обу­словлена тем, что убежденность в Его существовании благотворна для человече­ского общежития. В менее метафизических сферах истинность нашего знания удостоверяется его практической применимостью. Если на основе определен­ного знания строятся самолеты, которые летают, или мосты, которые не падают вниз, значит это знание истинно. В этом понимании практика есть критерий истины.

Несомненно, что мы широко используем этот критерий. Проверенное в сво­их последствиях и приложениях, практически полезное знание вызывает куда больше доверия, чем бесполезные спекуляции. Но, как и в предшествующей концепции, одного этого оказывается мало. Прагматистской трактовке истины также недостает интуитивно ощущаемого требования к истине как адекватному соответствию реальности. Известно, например, что в мореплавании весьма удоб­ными и практически эффективными являются навигационные расчеты на ос­нове геоцентрической («птолемеевской») модели. Но нельзя же на этом основа­нии считать, что она более истинна, чем гелиоцентрическая («коперниканская») система. Б.Рассел указывал, что сведение истинности к проверке последствия­ми может привести к парадоксальным результатам. Представим себе на минуту, например, что нацисты выиграли войну. Так что же, нужно считать, что их че­ловеконенавистнические учения в такой ситуации выдержали проверку и явля­ются прагматически «истинными»?

В итоге мы видим, что, как и в других аспектах познания, в вопросе об истинно­сти знания остается немало проблем. Однако эпистемология, как и философия в целом, не призвана давать окончательные и однозначные ответы. Ее задача — критически прояснять эти проблемы, соотносить различные позиции и аргу­менты за и против них.

Процесс познания нельзя назвать лёгким, и человечество редко достигает истины иначе, как через ошибки и заблуждения. Заблуждение представляет собой неизбежное препятствие на пути к истине. В процессе исследовательской деятельности выдвигаются гипотезы, которые в дальнейшем могут получить статус истины или быть опровергнутыми. Так' было, например, с геоцентрической теорией Птолемея или с трактовкой Ньютоном пространства и времени. В момент появления новой теории, которая помогает нам уви­деть несовершенства старой, относительная истина становится заблуждением.

Вместе с тем история познавательной деятельности человечества показывает, что и заблуждения отражают — правда, односторонне — объективную действительность, имеют реальный источник, «земное» основание. Нет и в принципе быть не может заблуждения, решительно ниче­го не отражающего — пусть и очень опосредованно или даже предельно извращенно. В любом вымысле есть доля реальности. Научное познание в принципе невозможно без борьбы различных мнений, убеждений, без жарких дис­куссий. Невозможно обойтись и без заблуждений, оши­бок. Ошибки зачастую совершаются в процессе наблюде­ния, измерения, расчетов, суждений, оценок. Проблема ошибок занимает далеко не последнее место в науке. Как утверждал Галилей, «избегать ошибок при наблюдении просто невозможно».

Заблуждения следует отличать от лжи — преднамерен­ного искажения истины в чьих-то корыстных интересах. Ложью может быть как измышление о том, чего не было, так и сознательное сокрытие того, что было. Источником лжи может также быть и логически неправильное мыш­ление. Ложь глубоко укоренена в человеческой природе и служит средством в борьбе различных интересов, потребностей, намерений, которые определяются конкрет­но-историческими условиями существования людей. Например, в детстве ребенок лжет, пытаясь избежать наказания за неблаговидный поступок. Политические силы используют заведомую неправду в целях достижения определенных целей (захват власти, победа на выборах т.д.).

Дезинформация состоит в особой технологии подачи определенной информации. Ее сущностью является тенденциозность и дозирование информации, так называемая полуправда. Это наиболее изощренная целе­направленная ложь, ложь умолчанием. Она активно исполь­зуется при манипулировании сознанием в идеологичес­ких, политических и иных интересах. Однако нет основа­ний для пессимистического воззрения на познание, как на сплошное блуждание в потемках вымыслов. Это нор­мальное состояние человека ищущего, не стоящего на ме­сте. До тех пор, пока человек стремится вперед, говорил Гете, он блуждает. Заблуждения в науке постепенно пре­одолеваются, а истина пробивает себе дорогу к свету.

Вопрос о том, можно ли отграничить истину от заблуждения, и если можно, то каким именно образом, всегда интересовал познающую мысль. Это и есть вопрос о критерии истины. Декарт, Спиноза, Лейбниц предлагали | в качестве критерия истины ясность и отчетливость мыслимого. Иначе говоря, следовало обратиться к поиску таких отправных теоретических положений, которые были бы максимально достоверными, неоспоримыми, сходны­ми с математическими аксиомами. Опираясь на них, можно было бы вывести всю систему истинного знания. Но дальнейшее развитие науки, математического знания, показали несостоятельность подобных намерений, что особенно хорошо видно на примере развития геометрии. Трудами выдающихся математиков Лобачевского и Римана было доказано, что постулаты Евклида, столетиями считавшиеся абсолютно истинными, являются частным случаем более общей теории —неевклидовой геометрии.|

В качестве критерия истины предлагалась общезначимость: истинно то, что соответствует мнению большинства. Конечно, в этом тоже есть какой-то резон: если многие убеждены в достоверности тех или иных принципов, то это может в достаточной мере уберечь от заблуждений. Однако еще Демокрит заметил, что вопрос об истине не разрешается большинством голосов. Из истории науки мы знаем, что первооткрыватели обычно противоборствовали с противостоящим им большинством, отстаивая истину (к примеру, Коперник). Нелепо ставить на голосование в научном сообществе вопрос об истинности или ложности того или иного утверждения.

Существовали философские направления, возлагавшие роль критерия истины на эмпирические наблюдения, опыт, ощущения и восприятия субъекта. Но, очевидно, что при всей своей значимости перечисленные феномены бес­сильны в оценке теоретических положений большой сте­пени общности.

Общий недостаток этих и других попыток в том, что основа истинности отыскивалась «внутри» самого знания, которое само должно было доказать свою достоверность. Возникал замкнутый круг. Введение К. Марксом катего­рии практики в теорию познания означало подлинную революцию в гносеологии и явилось одним из главных элементов революционного переворота в философии. Оп­ределяя свое мировоззрение как новый (диалектический) материализм, Маркс подвергает критике прежний мате­риализм за его созерцательность, за сведение практики к чисто теоретической деятельности. В проти­воположность идеализму он подчеркивает: чтобы изме­нить действительность, недостаточно чисто теоретической критики, необходима практически-критическая деятельность, необходимо изменить не только сознание, но и бытие. Не интерпретировать мир так или иначе, чтобы примириться с существующим, а действи­тельно познать его, чтобы изменить мир.

Другими словами, критерий истины находится не в мышлении самом по себе и не в действительности, взятой вне субъекта, а заключается в практике. Практика — это активная чувственно-предметная деятельность людей, на­правленная на изменение реальной действительности. Именно в процессе преобразующей деятельности прове­ряет человек истинность своего мышления, соответствие своих представлений и знаний реальному положению ве­щей. Процесс достижения истины, в особенности в соци­ально-гуманитарном познании, предполагает сопоставле­ние и соревнование идей, научных дискуссий, критику и преодоление социальных иллюзий, анализ соотношения идеологических и научно-теоретических форм отражения социальной реальности, выяснение социально-практических и мировоззренческих предпосылок теоретических по­строений. Практика есть исходный пункт, основа, цель познания и критерий истины.

Один из фундаментальных принципов научного мыш­ления гласит: некоторое положение является истинным в том случае, если можно доказать, применимо ли оно в той или иной конкретной ситуации. Этот принцип выражает­ся термином «реализуемость». Посредством реализации идеи в практическом действии знание соизмеряется, сопо­ставляется со своим объектом, выявляя тем самым настоя­щую меру объективности, истинности своего содержания. В знании истина то, что прямо или косвенно подтвержде­но на практике, т. е. результативно в ней осуществлено. В то же время практика не может полностью и сразу подтвердить или опровергнуть какое бы то ни было пред­ставление, знание. «Атом неделим» — истина это или за­блуждение? В течение столетий это считалось истиной, подтверждаемой практикой. С точки зрения, например, античной практики (и даже вплоть до конца XIX в.) атом действительно был неделим, а с точки зрения современ­ной практики он делим. Однако на основе развития научного познания сама практика постоянно совершенствуется, раз­вивается и углубляется, все больше сливаясь с собствен­но наукой.

Существует логический критерий истины, возника­ющий на основе практики и дополняющий ее. Однако формальная логика ограничена и как метод познания, и как орудие доказательства. На основе ее законов и форм можно установить соответствие или несоответствие одно­го суждения другим суждениям, т. е. она служит орудием доказательства правильности суждений, но не их объек­тивной истинности.