5.3. Как научиться развернутости речи

Развернутость речи - это те ее характеристики, которые связаны с малым использованием говорящим неречевой (ситуативной) информации. Иначе говоря, это умение дать определенному уже содержанию, той или иной мысли адекватную ей языковую форму, построить речь безукоризненно в языковом отношении.

Начнем с того, что оратор должен полностью придерживаться норм русского языка. Это, казалось бы, совершенно ясно и не требует дальнейшего уточнения. На самом деле здесь есть множество проблем.

Во-первых, следует учитывать, что нет и не может быть языковой нормы, пригодной для всех случаев употребления слов. У разговорной речи норма своя, у публичной - своя, причем в разных ситуациях они варьируются. Но дело не только в этом. Ошибочно мнение, что оратор обязан из всех имеющихся в его распоряжении речевых вариантов (например, вариантов произношения) употреблять в качестве нормативного только один, а другие считать неуместными и неправильными. Это не так: у говорящего всегда есть известный "люфт", он может в чем-то отступить от наиболее распространенного и считающегося нормативным речевого варианта, если это ему почему-либо нужно (например, для выразительности).

Г. И. Петровский, выступая, произносил звук г, как х, точнее, как в слове "господи" - с так называемым "фрикативным" г. Но нельзя забывать, что, работая в основном на Украине, Петровский имел дело с аудиторией, привыкшей именно к такому произношению, для которой "московское" г звучало бы пусть формально правильным, но чужеродным произносительным элементом.

Наконец, вспомним, что М. Горький до самых последних дней жизни слегка "окал". Можно ли сказать, что это было во вред его публичным выступлениям? А ведь "окание" - это формально довольно серьезное отступление от произносительной нормы русского литературного языка. Думается, что "окание" у Горького было важным средством создания желаемого образа оратора, представления о личности последнего, которое возникает у аудитории уже с момента выхода оратора на трибуну и может сыграть громадную роль в успехе (пли неуспехе) его выступления.

Таким образом, речь оратора, конечно, должна быть правильной. Но если она будет "дистиллированной", подчеркнуто нормативной, еще неизвестно, какой это произведет эффект. Видимо, можно сказать так: в речи возможны отступления от нормы, если они:

1. не очень часты;

2. в каждом случае функционально оправданы, т. е. не случайны, а обслуживают определенный замысел оратора;

3. являются именно отступлением от нормы, а не признаком какой-то иной, нежелательной нормы, и вообще не сигнализируют о принадлежности говорящего к иной возрастной или социальной группе. В устах седовласого оратора смешны и неуместны слова из студенческого жаргона.

Правильно, литературно строить речь нас учит школьная грамматика. Правда, делает она это не лучшим образом: она занимается гораздо больше правилами анализа речи, раскладыванием языковых явлений по полочкам, нежели правилами ее синтеза, умениями живого слова. Но так или иначе, синтаксическому развертыванию высказывания школа нас учит. Есть, однако, другие аспекты развернутости речи, в школе не изучаемые и приобретаемые иными путями. Мы имеем в виду, во-первых, синонимическое и стилистическое богатство, правила выбора слова в каждом отдельном случае.

Корней Иванович Чуковский в одной из своих книг ("Высокое искусство") удивлялся тому, как беден словарь средних переводчиков: "Запас синонимов у них скуден до крайности. Лошадь у них всегда лошадь. Почему не конь, не жеребец, не рысак, не вороной, не скакун?.. Почему многие переводчики всегда пишут о человеке - худой, а не сухопарый, не худощавый, не тщедушный, не щуплый, не тощий?.. Многие переводчики думают, что девушки бывают только красивые. Между тем, они бывают миловидные, хорошенькие, смазливые, пригожие, недурные собой - и мало ли еще какие!" К сожалению, едва ли не большинство людей, выступающих с трибуны, страдают тем же, выражаясь словами Чуковского, языковым худосочием.

Значит ли это, что они просто не знают каких-то слов, что у них бедный словарь? Думается, нет. Встретив в тексте любое из слов, которыми сам он не пользуется, оратор его прекрасно поймет. Дело здесь сложнее и, можно сказать, скорее по ведомству психолога, чем лингвиста. Психологи различают у человека активное и пассивное владение словом. Что такое активное владение? Это значит, что человек не просто знает, какому предмету или явлению данное слово соответствует, и даже не только может уловить в нем тот или иной семантический оттенок, а употребляет это слово по своей инициативе для выражения соответствующей мысли. Часто говорят: "У него богатый активный словарь". Дело, конечно, не в количестве, а в умении человека легко ориентироваться в этом богатстве, в том, что у него есть внутренние критерии, позволяющие противопоставить друг другу по тонким оттенкам значения семантически близкие слова и употребить именно данное слово, а не другое, похожее на него.

Само собой разумеется, что эти внутренние критерии не врожденны, они приобретаются в ходе речевого воспитания, в речевом опыте.

Что надо делать начинающему оратору, чтобы перевести свой "пассивный" словарный запас в "активную" форму?

Видимо, прежде всего читать хорошие книги, чаще слушать хорошие чужие лекции и выступления. Но не просто слушать и не просто читать. Чтение должно быть аналитическим: возьмите карандаши, наткнувшись на не совсем обычное слово, постарайтесь понять, почему автор употребил это, а не другое слово, попытайтесь мысленно заменить данное слово другими, близкими ему по смыслу, и посмотреть, что получится. Особенно полезно для оратора читать "с карандашом" тексты чужих речей. Помню, какое впечатление произвела на меня знаменитая речь адвоката П. А. Александрова в защиту революционерки Веры Засулич, стрелявшей в генерала Трепова, и особенно одно место в этой речи, построенное на смысловых противопоставлениях:

"Годы юности по справедливости считаются лучшими годами в жизни человека, воспоминания о них, впечатления этих лет остаются на всю жизнь... Жизнь представляется пока издали ясной, розовой, обольстительной стороной без мрачных теней, без темных пятен... Для девицы годы юности представляют пору расцвета, полного развития; перестав быть дитятею, свободная еще от обязанности жены и матери, девица живет полною радостью, полным сердцем. То - пора первой любви, беззаботности, веселых надежд, незабываемых радостей, пора дружбы; то - пора всего того дорогого, неуловимо-мимолетного, к чему потом любят обращаться воспоминаниями зрелая мать и старая бабушка.

Легко вообразить, как провела Засулич эти лучшие годы своей жизни, в каких забавах, в каких радостях провела она это дорогое время, какие розовые мечты волновали ее в стенах Литовского замка и казематах Петропавловской крепости".

Позволю себе привести еще один очень яркий пример из речи того же адвоката по делу Сарры Модебадзе. Речь идет, так сказать, о социальной психологии "доносителя", т. е. соучастника, выдавшего властям остальных обвиняемых по данному делу. Он попадает в тюрьму. "И смотритель тюрьмы относится к нему с почтением: не простой ведь воришка - генерал от преступления. И следователь его ценит как человека, нужного для дела, которое воспламенило следователя своей грандиозностью. А в перспективе за собственное умеренно себе отмежеванное участие в преступлении - смягченное наказание..."

Попробуйте проделать рекомендованную выше замену хотя бы с одним из подчеркнутых слов.

В этой работе над текстами и вообще в формировании умений развернутости большую роль могли бы сыграть словари синонимов. Но они по большей части не ориентированы на говорящего человека, на синтез, а служат для анализа, для толкования. Едва ли не единственным словарем того типа, который был бы нужен оратору, является безнадежно ныне устаревший "Опыт российского сословника" Д. И. Фонвизина. Вот целиком статья "Робкий, трусливый" из этого словаря: "Робкий бежит назад, трусливый нейдет вперед; робкий не защищается, трусливый не нападает. Нельзя надеяться ни на сопротивление робкого, ни на помощь трусливого" (47). Трудно забыть после чтения такой статьи, как следует употреблять эти слова.

Итак, синонимическое и стилистическое богатство - во-первых.

Во-вторых, умения развернутой речи требуют свободного обращения с синонимическими конструкциями. Но пособий такого рода нет вообще; пока что нет словаря, где были бы перечислены, скажем, все синтаксические конструкции, употребляющиеся в русском языке для того, чтобы обозначить местонахождение предмета.

В заключение еще две рекомендации, имеющие отношение к умениям развернутой речи. Первая касается логики. Говоря о "логичности" речи оратора, не следует связывать это понятие с правилами формальной логики. Логичность речи не в строгом соблюдении этих правил, она скорее одна из характеристик восприятия речи, чем ее текста. Логичная речь с точки зрения слушателя - та, логика которой доступна ему, слушателю. А это значит, что какие-то даже самые логичные с формальной точки зрения особенности рассуждения могут для слушателя "пропасть". Но, с другой стороны, можно нарушить правила формальной логики и добиться огромного воздействия на аудиторию. И если оратор хочет научиться говорить логично, пусть он не думает, что выученный наизусть учебник логики обеспечит ему такое умение. Именно это имеет в виду В. М. Якушев, указывая, что "психологические доводы имеют некоторое преимущество перед логическими"(47).

Вторая рекомендация связана с памятью. Многие думают, что, выйдя из юношеского возраста, человек уже не может работать над развитием своей памяти, что это - дело безнадежное. Однако они ошибаются. Не имея возможности анализировать вопрос о памяти на страницах настоящей брошюры, скажем лишь, что заметно "деградирует" с возрастом только один вид памяти, оратору как раз менее всего нужный, - механическая память. А другие виды ее, и прежде всего оперативную память, связанную с пониманием и закреплением смысловой связи явлений, развивать можно и нужно в любом возрасте.

К сожалению, нет пока способов научить человека строгости мысли. В результате даже культурный человек нередко не умеет построить речь как цепь законченных взаимосвязанных высказываний, путается в бесконечных придаточных предложениях, перескакиваете одного предложения на другое, начинает новое, не закончив старого. Видимо, это - дело ораторского опыта.