Семантика, прагматика, лингвистика текста

5. Следующий вопрос — «выяснение отношений» между семантикой и лингвистикой текста, а также прагматикой. Как мы помним, сама эта проблема вызывается к жизни тем обстоятельством, что семантика высказывания реализуется в рамках текста, а текст как особая языковая данность подлежит ведению специальной дисциплины — лингвистики текста. Покажем эту зависимость на относительно простом примере. Высказыванию Петров поедет в Москву с просодически выделенным первым словом отвечает сочетание следующих семантических конструкций: ‘X поедет в Москву’ + ‘X есть Петров’ + ‘Y не поедет в Москву’ + ‘Обратное неверно’ [Касевич 1984b]. В этом примере часть элементов семантических конструкций представлена переменными X, Y, причем одна из переменных — X — идентифицируется с опорой на то же самое высказывание, а другая — Y — лишь с выходом за пределы высказывания, т. е. при учете предшествующего текста (или же реальной ситуации) [Николаева 1982].

Другие примеры, когда в высказывании используются переменные, — это обычные местоимения, в особенности личные. Несмотря на то, что очевидное отличие от предыдущего случая заключается в употреблении особых линейных знаков, входящих в словарь языка, — личных местоимений, последние также являются переменными. Причем семантические элементы, обозначенные местоимениями 1‑го и 2‑го лица, нормально идентифицируются при обращении к реальной ситуации (только не описываемой высказыванием, а ситуации общения), а элементы, на которые указывают местоимения 3‑го лица, — при обращении к тексту [Падучева 1985].

Таким образом, уже на данных простых примерах мы можем видеть, что выход за пределы высказывания для его семантической интерпретации требуется, в частности (хотя и далеко не единственно), в тех случаях, когда в его семантическое представление входят переменные. Мы видим также, что: (а) само по себе вхождение переменной еще не означает необходимости прибегать к «экстрасентенциальной» информации; (б) наличие переменной может требовать обращения к тексту, предшествующему или последующему; (в) присутствие переменной может предполагать знание реальной ситуации.

Нам кажется, что уже в приведенных пунктах вырисовы-_/48//49/ваются основания для проведения искомых разграничивающих линий; одновременно видна и их относительность [Sgall 1984]. Если для семантической интерпретации высказывания, в силу наличия в его смысловой структуре переменных или иных причин, необходим анализ предшествующих и/или последующих высказываний, т. е. фактически текста, то имеем дело с семантикой текста — частью лингвистики текста; если для тех же целей требуется обращение к ситуации (описываемой высказыванием или выступающей в качестве коммуникативного акта), то мы имеем дело с прагматикой.

Ни лингвистика текста, ни прагматика не составляют предмета специального внимания в настоящей работе. Однако, по скольку данные — важнейшие — области языка и лингвистики приходится затрагивать, представляется необходимым сформулировать некоторые положения, которые бы по крайней мере показывали, что остается «за кадром» изложения.

6. Язык, согласно общепринятому определению, есть средство общения, а речевое общение представляет собой не что иное, как обмен текстами [Касевич 1977], причем каждый текст соотнесен с описываемой им реальной (денотативной) ситуацией или набором таких ситуаций, с ситуацией общения, с говорящим и слушающим. Роль текста ясна из самого определения, а все только что упомянутые виды соотнесенности как раз и составляют основной предмет прагматики.

Что же касается высказывания, то это — минимальный текст, поэтому, изучая высказывание, мы фактически берем текст в его предельно упрощенном — с внешней стороны — варианте (либо самостоятельно существующем в таком виде, либо искусственно извлеченном нами из более протяженного текста). В то же время именно на материале семантики отдельного высказывания мы имеем дело с подлежащими идентификации переменными.

6.1. Требуется также внести некоторые уточнения в понятие текста. В традиции, идущей от ряда авторов и прежде всего от работ Л. В. Щербы, понятие текста приравнивается к понятию речи (см., например, [Щерба 1974: 26]). Когда мы говорим о лингвистике текста, то это соответственно может пониматься как синоним лингвистики речи, о необходимости которой говорил еще Соссюр. При такой трактовке лингвистика текста противополагается, очевидно, «лингвистике языка». В чем могло бы быть существо противопоставления?

По-видимому, многими авторами молчаливо принимается, что «лингвистика языка» — это изучение и описание системы, понимаемой как статический объект, как некая совокупность парадигм, плюс, естественно, словарь (или, возможно, словари). Тогда функционирование единиц системы окажется областью лингвистики речи.

С таким пониманием, эксплицитным или имплицитным, согласиться, однако, нельзя. Во-первых, функционирование язы-_/49//50/ковых единиц осуществляется по правилам, принадлежащим системе языка: последняя представляет собой не только определенным образом организованный набор разноуровневых единиц, но также и аналогичный набор правил, «программ», по которым эти единицы функционируют. Во-вторых, функционирование языковых единиц осуществляется не в речи, а в речевой деятельности, речь же (текст) есть продукт речевой деятельности, точнее, продукт речепроизводства и объект речевосприятия²².

Таким образом, если лингвист изучает язык как динамическую, действующую систему, то уместно говорить о лингвистике речевой деятельности, а не речи или текста; понятно, что в идеале именно к разработке лингвистики речевой деятельности следует стремиться, поскольку она, включая и более традиционное описание системы, дает в итоге действующую модель языка.

6.2. Что же остается и остается ли что-либо на долю лингвистики текста? По-видимому, лингвистика текста все же имеет собственный объект изучения. В пользу этого можно указать на два обстоятельства. Во-первых, коль скоро текст объективно существует, то возможно описание и моделирование текста, возможна типология текстов по их структуре, по распределению в их рамках тех или иных единиц и т. п. Во-вторых, известны проблемы цельности и связности текста, которые решаются именно лингвистикой текста. Правда, и здесь можно сказать, что средства, обеспечивающие цельность и связность, принадлежат языковой системе, но с точки зрения последней они чаще всего не имеют какой-либо специфики, а приобретают ее в тексте (иногда — в тексте определенного жанра или авторства). С указанной точки зрения текст может приобретать и реально приобретает статус особой единицы. Разумеется, это единица не того вида, которая принадлежала бы системе языка — не инвентарная, а конструктивная [Касевич 1986b] (см. также гл. III, п. 12.1). По существу, статус единицы тексту придает то обстоятельство, что формально он имеет начало и конец и, возможно, еще какие-то признаки, указывающие на развертывание текста во времени (если это текст звучащий). Содержательно текст характеризуется единством темы (которая может быть вынесена в заголовок). И содержательно, и формально тексту присуща связность, которая обеспечивается самыми разными способами межфразового согласования, в том числе согласования тем и рем высказываний и абзацев в составе текста.

Таким образом, резюмируя, можно сказать, что существуют два понятия «текст»: широкое и узкое. Текст в широком смысле это то же самое, что речь, продукт речепроизводства, говорения (для звукового языка). Текст в узком смысле — это единица речи (т. е. текста в широком смысле), которая характеризуется цельностью и внутренней связностью и как таковая мо-_/50//51/жет быть вычленена, отграничена от предыдущего и последующего текстов (если текст не изолирован). Текст в узком смысле — максимальная конструктивная единица, хотя, как уже говорилось, в принципе текст может сводиться и к одному высказыванию, как, впрочем, и высказывание может реализоваться в виде единственного слова, а материально — и единственного слога.

7. Вернемся к прагматике. Выше было сказано, что к сфере прагматики принадлежат способы и типы соотнесения текста, порождаемого в рамках данного коммуникативного акта, с описываемой этим текстом денотативной ситуацией и ее участниками, с ситуацией общения, с говорящим и слушающим. Более общим образом так интерпретируемую прагматику можно определить как область референции [Падучева 1985].

7.1. Референциальное понимание прагматики, в свою очередь, истолковывается следующим образом. Язык предоставляет в распоряжение говорящего систему абстрактных знаков, где, скажем, дом означает ‘дом вообще’, т. е. любой объект, удовлетворяющий тем признакам, которые идентифицируют любой дом и отличают его от всех других существующих и мыслимых объектов; кроме того, в языке есть система так называемых индексальных элементов, последние устанавливают отношение к своего рода точкам отсчета: это, например, местоимения, показатели времени глагола и т. п. Индексальные элементы лишь фиксируют место некоторого объекта или явления в определенной «сетке координат», например, я — это говорящий в данном коммуникативном акте, форма настоящего времени указывает на время коммуникативного акта. Иначе говоря, я столько, сколько говорящих в настоящих, бывших и могущих иметь место коммуникативных актах; «настоящих времен» тоже столько, сколько коммуникативных актов, и т. п.

В то же время участники коммуникативного акта в своих высказываниях должны прилагать абстрактные знаки и индексальные элементы общей системы языка к конкретным объектам и явлениям внешней действительности, каким-то образом указывать, к одному или разным объектам относится материально тождественное слово при его нескольких употреблениях, и т. п.

Все это в конечном счете связано с проблемой истинности высказываний. Участникам коммуникативного акта абсолютно необходимо знать, какие высказывания являются истинными, а какие — нет и, шире, как высказывания соотносятся с описываемой ими действительностью. О высказывании Мальчик бежит нельзя сказать, истинно оно или ложно, да и вообще понять его применительно к каким угодно практическим задачам, пока мы не будем знать, какой именно мальчик и в какой именно момент времени имеется в виду (плюс еще некоторая информация, которую мы сейчас оставляем в стороне). Но это как раз и значит, что мы должны «вписать» данное высказыва-_/51//52/ние в контекст конкретного коммуникативного акта. Таким образом, хотя лингвистика, вообще говоря, не интересуется истинностью/ложностью высказываний, лингвист должен установить, какие языковые средства используются, чтобы вопрос об истинности/ложности вообще стал разумным.

Это — один из аспектов прагматики: прагматика в целом должна ответить на вопрос о том, как, применительно к своим установкам, целям, задачам, используют участники коммуникативного акта знаковую систему, находящуюся в их распоряжении, и как, с этой же точки зрения, они интерпретируют продукт функционирования знаковой системы — текст. Как уже, по существу, было сказано выше, говорящие и слушающие должны обладать языковыми средствами, которые служили бы предпосылками для определения истинности/ложности высказываний, без чего коммуникация очевидным образом бессмысленна.

7.2. Истинность/ложность — свойство повествовательных предложений, точнее, суждений, лежащих в их основе (в традиционных учебниках логики суждение просто определяется как повествовательное предложение, которое может быть истинным или ложным). Давно известно, что повествовательное предложение — один из трех основных типов предложения по коммуникативной установке говорящего наряду с вопросительным и побудительным (повелительным). Поскольку деление предложений на повествовательные, вопросительные и побудительные связано с установками, целями говорящих, то оно в этом смысле также относится к прагматике, хотя и не связано с референцией и истинностью/ложностью: если высказывание типа Мальчик бежит может быть опровергнуто как ложное — Неверно, что мальчик бежит, то применительно к его вопросительному и повелительному аналогам это невозможно, ср. Мальчик бежит? — *Мальчик бежит? — неверно или Беги! — *Неверно, что беги!

Важное уточнение в это разграничение высказываний по их коммуникативной установке внесла теория речевых актов [Серль 1986a; 1986b]. Давно замечено, что в контексте, в соответствующей ситуации общения повествовательное или вопросительное предложение может функционировать как побудительное по своему характеру, по своей цели, например, Завтра вы прихóдите сюда к 2‑м часам! Вы не передадите мне хлеб? Точно так же повествовательное может употребляться с реальной целью задать вопрос и т. п., например, Хотелось бы знать, где ты вчера была так поздно. В теории речевых актов разграничиваются: а) сам акт произнесения высказывания (локуция); б) пропозициональный акт, в котором, в свою очередь, различают референцию — приложение языковых знаков к объектам и явлениям действительности, на которые обращено внимание говорящего, и предикацию — приписывание данным объектам определенных свойств; в) иллокутивный акт, т. е. приписывание высказыва-_/52//53/нию — с помощью тех или иных языковых средств или просто «помещением» в соответствующий контекст, речевой и неречевой, — данной коммуникативной функции²³.

Иллокутивный акт — более широкая категория по сравнению с традиционной схемой, выделяющей повествование, вопрос и побуждение: в качестве самостоятельных иллокутивных актов выступают такие коммуникативные намерения, как обещание, просьба, благодарность, угроза, клятва, совет и ряд других. В принципе о каждом высказывании можно сказать, какой иллокутивный акт его характеризует, или, иначе, с какой иллокутивной функцией оно употреблено (подробнее см., например, [Падучева 1985]).

7.3. Обычно в языке иллокутивному акту отвечает конкретный глагол: акту обещания глагол обещать, клятвы — глагол клясться и т. п. Употребление таких глаголов говорящим в 1‑м л. ед. ч. в настоящем актуальном времени — источник еще одной области прагматики, лежащей на пересечении сфер референции и иллокутивных актов. С точки зрения референции высказывания с такими глаголами, которые называют перформативными [Остин 1986], иногда считают как бы нейтральными по отношению к вопросу об истинности/ложности, иногда — самоверифицирующимися, истинными в силу своего существования, т. е. фактически всегда истинными. Пожалуй, последняя трактовка лучше соответствует природе перформативов. В самом деле, нейтральны по отношению к истинности/ложности вопросительные и повелительные высказывания (см. выше), но высказывания типа Обещаю, что завтра приду просто всегда истинны: никто не может в ответ на Обещаю, что завтра приду сказать Вы не обещаете или Неверно, что вы обещаете, ибо обещание реализуется самим актом произнесения перформативного глагола; здесь как бы оказываются тождественными план выражения и план содержания. (Разумеется, можно усомниться в том, что обещание будет выполнено, но это уже существенно другой аспект.)

С точки зрения иллокутивных актов, употребление в высказывании перформативного глагола представляет собой использование специального языкового средства, эксплицитно определяющего иллокутивную функцию (иллокутивный тип) высказывания.

7.4. В прагматику часто включают и аспекты, связанные с пресуппозициями (или, иначе, презумпциями) высказываний. Не давая изложений разных точек зрения на природу пресуппозиций (см. [Кифер 1978; Падучева 1964]), приведем наиболее распространенное понимание этой категории: пресуппозиция — та часть семантического представления высказывания, истинностное значение которой не изменяется при отрицании; при этом истинностное значение всего высказывания зависит от истинностного значения пресуппозиции таким образом, что если последняя ложна или неверифицируема, то высказывание бес-_/53//54/смысленно, неуместно, аномально. Классическим примером в литературе обычно фигурирует высказывание Король Франции лыс и подобные ему. Осмысленность, истинность или ложность высказывания зависит от того, существует ли в момент коммуникативного акта король Франции, поскольку упоминание объекта связано с презумпцией его существования. Если данная информация по каким-то причинам недоступна, то об истинности/ложности высказывания ничего сказать нельзя, оно тем самым не имеет «прагматического» смысла; если же презумпция ложна, то высказывание в целом аномально, неуместно. В свою очередь, при отрицании Неверно, что король Франции лыс для пресуппозитивной части отрицания ничего не меняется.

Пресуппозитивные аспекты высказывания относятся к прагматике в той мере, в какой вообще всякая референция связана с прагматикой. Аналогично приведенному выше, даже простейшее высказывание наподобие Петя разбил чашку может оказаться неосмысленным, если имеются миры²⁴, в которых возможность одновременного существования Пети и чашки неочевидна.

Иногда различают семантическую и прагматическую пресуппозиции (презумпции). Семантическая пресуппозиция — это та часть семантики высказывания, которая в принципе поддается отрицанию, но при употреблении высказывания принимается слушающим как истинная. Прагматическая пресуппозиция — часть семантики высказывания, которую говорящий полагает известной слушающему. «...Семантическая презумпция предложения S — это суждение, которое слушающий должен считать истинным, чтобы предложение S было для него осмысленным; а прагматическая — это суждение, которое слушающему должно быть известно, чтобы высказывание было [семантически] нормативным» [Падучева 1964: 58]. Например, высказывание Я видел только Ивана при ответе на вопрос Кого ты там видел? имеет семантическую пресуппозицию ‘Я видел Ивана’ (т. е. для слушающего — «бывшего» спрашивающего — очевидно, что если видел только Ивана истинно, то заведомо должно быть истинно видел Ивана). Для того же самого высказывания при ответе на вопрос Кого еще ты видел? действительна уже прагматическая пресуппозиция ‘видел Ивана’: говорящий-отвечающий исходит из того, что слушающему-спрашивающему, как и ему самому, известно, что он, говорящий, видел Ивана; это общее для них знание [Падучева 1964: 58–59].

Таким образом, в области пресуппозиций, или презумпций, есть и семантические, и прагматические аспекты, которые требуют различения. Мы не затрагиваем те языковые сферы, аспекты, которые имеют исключительно и только прагматический характер, т. е. такие, как коммуникативные постулаты, впервые сформулированные Грайсом [Грайс 1985], условия успешности речевого акта и ряд других (см. об этом в обобщающей работе _/54//55/ Е. В. Падучевой [Падучева 1964]). Нас в данной работе будет интересовать семантика как таковая.