arabskaya_poeziya_srednih_vekov-1
.docНад весельем бессонным всю ночь да сияет луна!»
Не приметили гостьи, что звезды бледнеть уже стали
И что проблеск зари у земного алел рубежа.
Встали гостьи мои, и следы на песке заметали
Шелком длинных одежд,— не поймали бы их сторожа.
Удаляясь, шептали: «Когда бы подобные ночи
Чаще нам позволяли на воле пожить до зари!
Не желали бы мы, чтобы делались ночи короче,—
Так бы сели в кружок — и сиди, говори до зари!»
* * *
Ей кто-то сказал, что теперь человек я женатый, —
Она на меня затаила неистовый гнев.
Сказала сестре, а потом и соседке сказала:
«Пусть в жены берет хоть десяток достойнейших дев!»
Потом обратилась к подругам, толпившимся рядом,
Заветное чувство в отчаянье скрыть не сумев:
«Что с сердцем моим? Трепещет, как будто чужое;
Я никну, слабею, могилы мне видится зев.
О страшная весть! Как будто в груди разгорелся
Костер,— и в золу обратит он меня, отгорев».
***
Своих и врагов я оплакал, сраженных войной.
Сказала она, повстречавшись недавно со мной:
«Что сталось с тобою, о Омар, ведь ты и худой и седой!»
«Я съеден тоской, оттого и седой и худой.
Я видел их гибель, с тех нор потерял я покой.
О, сколько достойных унес этот пагубный бой!
Почтеннейших старцев, что схожи с луной сединой!
Все родичи наши! По целой юдоли земной
Ты столь благородных не сыщешь, клянусь головой.
Послышатся ль вопли — на помощь поскачет любой
И первым для битвы наденет доспех боевой.
Кто в помыслах чпще, кто в мире щедрее мошной?
Кто делает благо, а зло обошел стороной?
Кому помогает, того ободрит похвалой;
Кого одаряет, потом не унизит хулой».
***
Лишь засидевшихся свалил полночный сон,
Ко мне приблизилось возлюбленной виденье.
Я в сумраке ночном приветствовал ее —
Она при свете дня скупа на посещенья.
Сказал: «О, почему тобой покинут ж
Дороже был тебе и слуха я и зренья!»
Ответила: «Клянусь, обетам я верна,—
Мне появиться днем мешают украшенья».
* * *
Красавицы прячут лицо от меня,
Красавицы видят, что я уже старый.
Бывало, глазели сквозь каждую щель,
Бежали за мной, как овечьи отары,
Когда же вблизи не случалось чужих,
Газельих очей расточали мне чары.
Что ж? Я — из знатнейших, которых нога
На темени тех, кем гордятся минбары.
* * *
Как излечишь того, кто скрывает, как тайну, недуг?
Ты — недуг мой и тайна, о Зайнаб, мой чудный вожатый.
Каждый скажет, увидев се: «Мне понятен твой жар,
Не гаси же огня, веселись и другую не сватай».
Мой недуг, мою страсть излечить уж не сможет никто,
Откажусь от врачей, не пойду к ним с доверьем и платой.
Ночь я с Зайнаб провел, и ту ночь не забуду, пока
Холм надгробный не станет для Омара вечной палатой.
Ожидал я, один,— и явилась мне Зайнаб луной,
Озарилась долина, и скрылся злодей соглядатай.
Я не мог домогаться запретных веселий, хотя,
Как чета новобрачных, мы были в одежде богатой.
Самых близких чета, мы греха не вкусили в ту ночь,
Пусть же злобой теперь захлебнется завистник проклятый!
* * *
О молния, со стороны Курейбы
Сверкнула ты над скопом облаков,
И тучи до земли сбежали стадом,
Как стадо верблюжат бежит на зов.
А были полосаты, черно-белы...
Вмиг под дождем размяк земли покров.
Она пришла — был срок менять кочевье,
На крюк разлуки счастлив был улов.
Газелья шея промелькнула в бусах
Кораллов алых, скатных жемчугов.
Лицо луной сияло безущербной,
Как финики, блестящ был ряд зубов.
* * *
Стеснилось сердце, и не сплю —
Как будто в первый раз люблю.
Смотрю я на зарниц игру,
И пламя льется по нутру.
О ночь! Уснул мой караван,
Мне одному покой не дан.
Все это, Хинд, твои дела,—
Что я разбит, сожжен дотла.
Дверь отворилась, и на миг
Мелькнул ее сиявший лик,
И рот с набором жемчугов,
Белей, чем лилии лугов.
Она, лишь тьма сменила свет,
Прислала добрый мне ответ:
От Хинд мне передали весть,
Что может ночь со мной провесть.
Нас укрывала досветла
Шатра полночного пола.
Уста, очищенные сном,
Дышали медом и вином,
И все мне чудилось, что пью,
Припав к прозрачному ручью.
***
Стойте, други,— хочу перед вами излить мою муку.
Нынче день расставанья — увидите нашу разлуку.
Не спешите же, дайте о всем рассказать, не таясь,
Сжальтесь — скорби в душе на весь век накопил я запас.
С караваном ушла, мне подбросила ворох страданья.
Не забыть, как она, в огорчении, после свиданья
Говорила служанке слова со слезой пополам:
«Знаешь ты человека, сейчас подходившего к нам?
Он в любви мне поклялся, да правду недорого ценит!
Ты сказала тогда: «Он тебе никогда не изменит!»
Говорила, не бросит, меня не покинет одну
И желанья мои все исполнит, едва намекну.
Если он совершил то, чего ожидать не могла ты,—
Вот Аллах! — он узнает, что значит дождаться расплаты!»
Все я слышал до слова — не знали, что рядом стою.
Словно угли горячие падали в душу мою.
Я коня повернул, замешал я приятеля в дело:
«Друг, она на меня или мимо меня поглядела?»
«На тебя!» И сказал я, желая его остеречь:
«К ней поди, но не верь ей, заране обдумывай речь».
Только тот подошел, заклинать она стала Аллахом:
«Чем-нибудь огорчи его, гневом помучай иль страхом!
Ты скажи вероломцу: такую беду испытав,
Сам не стал бы ты жить, сам бы кинулся в бездну стремглав!
Ей за верность в любви — ты добавь — полагается плата,
Год она прождала, целый год улетел без возврата».
Я сказал ей: «Коль любишь, мой грех позабудь и прости,
Хоть я сам за него извиненья не в силах найти».
И добавил: «В измене меня упрекаешь напрасно,
Никакая другая с тобою сравниться не властна!»
Нет, разлукою с ней я завистнику пищи не дам,
Что бы нудный советчик о нас ни твердил по углам.
Опостылели мне надоедных соседей уроки!
Уж меня от нее отвратили однажды попреки,
Клевете я доверился! Истинно кажется мне,
Что я был околдован и ей изменил, как во сне.
Не умен человек, если бросит он верного друга;
Вероломство его — ненавистникам злобным услуга.
А сегодня — ее ожидаю в ночи, без огня,—
Страшно, как бы враги не сгубили ее и меня.
***
Зажегся я любовью к Нум, едва увидел лик ее
В долине той, где на холмах Ватаир лепится и Нак.
Я ради родинки ее теперь верблюдицу свою
Гоню во всю верблюжью прыть, усталую, сквозь пыль и мрак,
Я из-за родинки ее уже в долине слезы лил,
Опережавшие меня,— и слез источник не иссяк.
Не мир, а родинка виной, что мне постыло все вокруг,
Что поселился я в земле, где не растет ни плод, ни злак.
Виною родинка, что мой перемежается недуг,
Уйду — вернусь, вернусь — уйду, неверен мой безумный шаг,
Виновна родинка, что мне потайным шепотом она
Навек в свой дом замкнула дверь, недружелюбную и так.
Вблизи святыни взор ее пронзил меня своим лучом,
Еще звучат в моих ушах посулы недоступных благ.
Я многих в жизни забывал, но мне до гроба не забыть,
Как Нум в Медине меж подруг условный подала мне знак.
***
Исчезни любовь на земле — и моя бы исчезла.
Но — видит Аллах! — исчезать не желает любовь.
Но если любви я лишусь с остальною вселенной,
На гибель свою, полюблю я, наверное, вновь.
Мне слушать отрадно тебя, хоть далеки от правды
Твои подозренья и хмуришь ты попусту бровь.
Услышу ли звук ее сладкого имени, други,
Всегда говорю себе: «Имя ее славословь!»
Увижу ль в толпе от любви потерявшего разум,
Во мне — говорю — безрассуднее бесится кровь.
Права ли она или нет? Буду ль ею отвергнут
Иль снова любим? Достоверный ответ приготовь.
***
Припомнил я, что было здесь,
Проснулась страстная мечта.
Однажды ночью исходил
Я эти грустные места.
Трех стройных женщин встретил я.
Одна уже вошла в лета,
Другая — с грудью молодой.
Сопровождала их чета
Красавицу, чей свет сиял,
Как солнце, встав из-за хребта.
Прекрасен был и тонкий стан,
И пышных бедер широта.
Спросил: «Кто вы? Прошу в мой дом —
Прохлада в нем и чистота!»
И уловил я беглый знак
Окрашенного хной перста:
«Останься на ночь здесь со мной —
Познай, что значит доброта!»
И ночь была щедра, всю ночь
Я целовал ее уста,
Всю ночь блистала предо мной
Упругой груди нагота.
Но наступил разлуки час,
Уже редела темнота,
И, проливая струи слез,
Мне говорила красота:
«Зачем вздыхать, себя терзать,—
Все буду горестью сыта...
Где б ни жила я, дверь в мой дом
Тебе навеки заперта.
Но мне, далеко от тебя,
И дома будет жизнь пуста.
Ведь мы — паломники: судьба
Свела нас здесь к концу поста».
А я сказал: «Люблю тебя,
Душа навек с тобой слита».
Она же: «Нет, изменчив ты,
С тобой одна лишь маета!
Каких бы ни твердил ты клятв,
Им не поверю я спроста.
Ах, если бы любовь твоя
Была не ложь, не суета!
Ты любишь ли, как я люблю?»
«В сто раз сильней, нет, больше ста!»
ПОЭЗИЯ ЭПОХИ РАСЦВЕТА
СЕРЕДИНА VIII века —НАЧАЛО IX века
БАШШАР ИБН БУРД
***
Как без любимой ночь длинна!
Весь мир скорее в вечность канет
Иль навсегда зайдет луна,
Чем милая моею станет.
На миг от боли я уйду,
Когда пригублю кубок пенный,
Когда поет в моем саду
Невольница самозабвенно.
Но как любимую забыть?
Забыть вовеки не сумею.
Когда б я мог любовь купить,
Я все бы отдал, что имею.
Я в бой пошел бы за нее
И защитил бы от печалей...
Но что ей рвение мое? —
Меня пред ней оклеветали.
В ночи бессонной я стенал,
Раздавленный ее презреньем,
«Убёйда,— тщетно я взывал,—
Пускай к тебе придет прозренье!»
Я раньше плакал перед ней —
Струились слезы, плащ прозрачный,—
И говорил: «Среди теней
Давно бы стал я тенью мрачной,
Когда б отчаялся вернуть
Твою любовь когда-нибудь!»
Избавь скорее от мучений
Того, кто праведником был
И кто в часы полночных бдений
Аллаха славил и просил
Прощенья за грехи земные,
Но дни потом пришли иные,
И к полногрудой деве страсть
Такую возымела власть,
Что я забыл про все святыни,
Про час господнего суда,
И не раскаялся поныне,
И не раскаюсь никогда!
Как горько мне — ведь я влюблен,
И нет тебя, любимой, рядом.
Мечусь — как будто скорпион
Всю кровь мою наполнил ядом.
Боюсь, в последний путь меня
Проводит с воплями родня
И не дождусь я светлых дней
Великой милости твоей.
И если плакальщиц печальных
Увидишь и задашь вопрос,
Кто спит в носилках погребальных,
Ответят: «Умерший от слез.
Он был влюблен, но не любим,
И ныне смерть пришла за ним...»
* * *
Пускай светила совершают круг,
Не суетись, живи спокойно, друг,
И не гонись за благами, а жди —
Пусть на тебя прольются, как дожди.
Не сетуй, что любовь уже ушла,
Ведь Умм Мухаммад так тебя ждала!
...И вспомнил я: ты позвала меня,
И быстрый твой гонец загнал коня,
Пусть холодна сейчас она, как лед,—
Дай срок,— она сама к тебе придет...
И был привратник пьян, и муж уснул.
К тебе я дерзко руки протянул,
Но ты сказала, отстранясь слегка:
«Доилыцик не получит молока,
Коль с ласковой верблюдицей он груб,
Не распускай же, мой любимый, рук!»
Как горько мне, когда взгляну назад,
Протоку Тигра вспомню и Багдад,
Моей любимой щедрые дары,
Беспечность и веселые пиры
В кругу друзей, что были так щедры...
Клянусь, я не забуду той поры!
Все минуло... Прошла любовь твоя...
Живу невдалеке от Басры я,
Но, милая, тебя со мною нет,
В песках сирийских твой затерян след,
Кочевница, забыла ты уют.
Тебя несет породистый верблюд,
И если захочу тебя найти,
Твой муж злосчастный встанет на пути,
Забвение твое, и твой отказ,
И рок всесильный, разлучивший нас...
Не сетуй, друг, на быстротечность дней,
Смирись, уймись и не тоскуй по ней,—
Что делать, коль иссяк любви родник?
Любовь являла и тебе свой лик,
И взгляд ее мерцал, как лунный блик,
И сладко пел просверленный тростник...
Аллах, любимую благослови
За счастье юных лет, за дар любви!
Жемчужина пустынь, бела, светла,
Как гы сияла, как чиста была!
Твоих одежд коснуться я не смел
И сам — пред робостью твоей — робел.
О человек! Былого не тревожь.
Надежду потеряв, не жди, чтоб ложь
Слетела с губ той женщины святой,
Которая была твоей мечтой.
* * *
К Башшару, что любит бесценные перлы,
Жемчужные слезы скатились на грудь.
Он бросил поводья в печали безмерной,
Не может с друзьями отправиться в путь.
Друзья на верблюдицах быстрых умчались
Остался Башшар — недвижим, одинок.
А слезы струились, текли, не кончались,
И плащ на Башшаре до нитки промок.
Он к месту прикован любовью и горем,
Великою силой губительных чар.
И плещутся слезы — жемчужное море,
И сердцем к любимой стремится Башшар.
Не может смежить он усталые очи,
Когда над землею сияет луна,
А если уснет, то к нему среди ночи
Во всех сновиденьях приходит она.
Та первая встреча... Мгновенное счастье..
Упал с ее плеч белоснежный бурнус,
Блестящие серьги, извивы запястья,
И губ удивительных сладостный вкус...
И стонет и шепчет Башшар исступленно:
«Приди поскорей, исцели от тоски!»
Но женщину муж караулит бессонно,
Меж ней и Башшаром пустыни пески.
Он выпил печали бездонную чашу,
С любимой ему не увидеться вновь...
По прихоти рока в спокойствие наше
Непрошеной гостьей приходит любовь.
Капризна любовь, как изменчивый ветер,
Она затевает с влюбленным игру,
И если счастливым он был на рассвете,
Несчастье ему принесет ввечеру...
Башшар... Не напрасно ли встречи он ищет?
Нашел ли он то, что упорно искал?
Пришел он однажды к ее становищу,
А страж на него, словно пес, зарычал.
Но понял Башшар, что сердиться не надо,
Вина караульного невелика —
Сожженный любовью встречает преграды
На подступах к сладкой воде родника.
Будь хитрым, Башшар, обуздай нетерпенье,
На помощь всю ловкость свою призови,
Проникни к любимой неслышною тенью
И ей, равнодушной, скажи о любви.
Скажи ей: «Взываю к тебе, словно к богу,
Любовью своей исцели мой недуг!
Ведь снадобья знахарей мне не помогут —
Умру я, несчастный, не вынесу мук.
Я в самое сердце тобою был ранен
И сдался без боя и духом ослаб.
Да где ж это видано, чтоб мусульманин
Томился в плену, как ничтожнейший раб?!
Так что же мне делать? Ответа я жду!
Помедлишь мгновенье — и мертвым наду».
***
Не скорби и не сетуй, соседка моя,—
Всем живым уготована чаша сия.
Мой сынок, что был ясного солнца ясней,
Он во власти могилы, он пленник камней.
Я отныне чужой в этой жизни земной —
Опочил он, и смерть породнилась со мной.
И когда б не боялся я гнева творца,
Я бы плакал над сыном моим без конца!
И, клянусь, я у смерти бы вырвал его,
Коль могло бы судьбу изменить колдовство!
Не страшусь умереть, как испить из реки,
Где мы все наполняем водой бурдюки.
Не хочу выставлять мою скорбь напоказ,
Но о сыне скорблю каждый день, каждый час.
Вопли плакальщиц юных о нем говорят,
Стоны голубя раны мои бередят.
Я молчу, застывает слеза на глазах —
Отпусти мне грехи за терпенье, Аллах!
Но позволь, о господь, попенять в тишине
На великую боль, причиненную мне.
Повинуясь призыву судьбы, он ушел —
Удивленья достоин судьбы произвол!
Я, как птица, дрожу, что попалась в силок,—
Почему был жесток и безжалостен рок,
Почему эту юную жизнь не сберег
И задолго до срока прервал ее срок?..
Он был деревцем вешним, встречавшим зарю,
И на юношей ныне я с грустью смотрю.
Он увял, мой Мухаммад, мой нежный росток,
И на старости лет я теперь одинок.
Ароматным он был, как невесты венок,
Благовонным он был, как расцветший цветок.
Благородным он был, словно чистый клинок,—
Кто его на рассвете из ножен извлек?
Ускакал он, как всадник в предутренний час,
Захватив скакуна запасного для нас.
Предстоит нам за ним на закате идти,
Ибо нету для смертных иного пути.
Мы в недобром, неправедном мире живем —
Так чего же мы ищем, чего же мы ждем
И на что мы надеемся, толпы невежд,
Переживших разлуки и гибель надежд?..
И всегда я дрожу, пораженный бедой,
Кто б ни умер — младенец иль старец седой.
* * *
Наступила ночь, и прав твой вздорный
Вновь низверг меня в пучину боли.
Обещанье, данное во вторник,
Оказалось ложью — и не боле...
Где я был — у врат ли Миксам в Басре
Или, может быть, в преддверье ада?
Этот взор и этот лик прекрасный,
А в речах медовых столько яда!
Я спросил: «Когда же будет встреча?»
На меня взглянула ты лукаво
И сказала: «Я ведь безупречна,
Так зачем же мне дурная слава?»
И любовь меня схватила цепко,
Стала новой мукой и бедою.
Закружилось сердце, словно щепка,
В ливень унесенная водою.
Ты сверкнула солнцем с небосклона,
Ты ушла, как солнце на закате...
От любви умру, неисцеленный,
Без твоих врачующих объятий.
Помрачила ты мой светлый разум,
Сохранивши свой — незамутненным.
Я пошлю к тебе гонца с рассказом
Обо мне, безумном и влюбленном.
Я любовь принес тебе в подарок,
Где же щедрость, где же дар ответный?!
Но, как видно, все пропало даром —
Я в толпе остался незаметный.
В ожерелье мне приснись янтарном,
Лик яви, откинув покрывало...
Я, глупец, твоим поддался чарам,
Ты меня совсем околдовала.
Если б я свою любовь развеял,
Отдал вихрям и ветрам свободным,
Ветер бы ее опять посеял,
И она дала бы в сердце всходы.
Утоли мне жажду хоть немного,
Дай воды из чистого колодца,
А когда предстанешь перед богом,
Доброта твоя тебе зачтется.
Чем была та встреча — лишь насмешкой,
Прихотью случайной и мгновенной?..
Предо мною будь хоть трижды грешной,
Все тебе прощу я, все измены.
Я не в силах побороть томленья,
Без тебя слабею, вяну, гасну.
Ты взойдешь ли, солнце исцеленья?
Не взойдешь — умру я в день ненастный..
«Назови своей любимой имя!» —
Говорят мне близкие порою.
Я хитрю, лукавлю перед ними,
Имени любимой не открою.
Лишь наедине с собой, в пустыне,
Славлю это имя, как святыню.
***
Я долго к ней страстью пылал,
Преследовал и упрекал,
Но Хинд мне лгала ежедневно,
А я,— печальный и гневный,—
Придя на свиданье, рыдал,
Напрасно ее ожидал.
Была она неуловима,
Как легкое облачко дыма.
Друзья надо мной измывались,
Над страстью моей издевались,
Над жгучей любовною жаждой.
Но другу сказал я однажды:
«Чтоб ты подавился едой,
Чтоб ты захлебнулся водой
За эти поносные речи!
Аллах пусть тебя изувечит
За глупые эти советы,
За гнусные эти наветы»!
Но Хинд сожалений не знала,
Она надо мной колдовала,
Играла моею судьбой,
Обманами и ворожбой,
Как цепью, меня приковала,
Бальзама она не давала
Тому, кто от страсти зачах,
Стеная и плача в ночах,
Кто сердце, как двери, открыл
И Хинд в эти двери впустил.
О, дайте мне лук поскорей
И стрелы, что молний острей!
Жестокой любовью палимый,
Я выстрелю в сердце любимой,
Чтоб огненной страсти стрела
Холодное сердце прожгла!
Я раб моего вожделенья,
Которому нет завершенья.