arabskaya_poeziya_srednih_vekov-1

И, словно змей, скрывался в ближней чаще,

Блиставшей свежей зеленью наряда.

Вблизи прозрачных струй мы пировали,

И не было с весельем нашим слада...

Но счастье — лишь залог невзгод грядущих.

Проходит все. От рая шаг до ада.

ИБН АЛЬ-МУТАЗЗ

* * *

Тоска. Вином излечится она.

Ты свет воды смешай с огнем вина.

Вино старо? Но новых сил полно!

В земле хранилось много лет оно.

Его лишь чище делали года,

В нем тонок вкус, в нем сила молода.

Сейчас в кувшине только чистый свет!

Осела муть, и ни соринки нет.

Оно горит средь ночи смоляной,

Как Марс горит средь темноты ночной.

Как золото, бежит его струя

Или, точней, как желтая змея.

Вон пробка запечатала сосуд,—

Как яблочко, ее сейчас сорвут!

Об утреннем питье не говори,

Дай кубок мне под вечер, в час зари!

Ты, соглядатай, ум топя в вине,

Друг с другом оставляй наедине

Влюбленных. Душной ночь тогда была.

Сплетались их горячие тела.

Они расстались с проблеском луча,

Стеная, плача, жалуясь, крича...

А нас всю ночь тревожило одно:

Блестевшее в глазах друзей вино!

***

Та звезда, что во мраке — как глаз, ожидает: вот-вот

Соглядатай устанет следить и покойно уснет.

А рассвет, что тихонько во тьме уже начал вставать,—

Как клочок седины, проступившей сквозь черную прядь.

* * *

О глаза мои, вы мое сердце предали страстям!

Плоть иссохла моя, так что кожа пристала к костям.

Стан ее — как тростник, что возрос на откосе крутом,

Он склонился под ветром любви, но поднялся потом.

Пожалей же влюбленного,— я ведь опять ослеплен,

Хоть кричат обо мне: «Он спасется! Опомнится он!»

Написала слеза на щеке моей: «Видите, вот,

Это пленник любви,— он под гнетом страданий живет!»

Ничего не достиг я, лишь вздрогнул случайно — едва

Мой коснулся рукав дорогого ее рукава.

Я твоей красотою, безумец, оправдан вполне.

Равнодушье других — не твое! — даже нравится мне.

Дай свидание мне — за тебя готов душу закласть!

До предела уже довела, меня, бедного, страсть.

***

Вот и юности нашей уж добрая четверть прошла.

Что нам плакать о ней?! Ну, подумаешь, право, дела!

Как светильники, светит уже на висках седина.

Пусть! Вот зрелость. Смотри: впереди ожидает она.

* * *

Не пугайся греха, я б хотел, чтоб ты в жизни прошел

Не как тот, кто идет, подбирая брезгливо подол.

Не чурайся же малого — здание строят из плит,

И из камешков мелких большая гора состоит.

* * *

Уязвляет меня, как змея, переменчивый рок.

Изменили мечты. Я мечты растерял, не сберег...

Человек наслаждался, он с жизнью всегда был в ладу

За свои наслажденья — прощал ей любую беду.

Но в мгновение то, когда пьющий питье смаковал,

Жизнь толкнула его, не жалея, в бездонный провал.

* * *

Люди, вы выполняли приказы, вы слушались, люди, меня

Возле стремени шли вы, сопровождая коня.

Я скрывался от вас, исчезал, ожидая подчас:

Кто поднимет завесу,— да есть ли смельчак среди вас?

Жизнь меня оставляла в покое, но лишь иногда,

Для того лишь, чтоб снова, как пес, меня грызла беда.

Я оставлю в наследство одну лишь большую беду.

Вместе с жизнью, приевшейся мне,— я навеки уйду.

***

Ночью молнию видел, блеснувшую вдруг из-за гор,

Словно сердца удар, словно быстрый влюбленного взор.

А потом ее ветер смелей подогнал, и тогда

Засияла вся ночь, как летящая в небе звезда.

Блещет молния смехом, а полночь грустит, исходя

Бесконечными, злыми слезами дождя.

И потоки дождя — как столбы в этом небе ночном.

Словно шумных два спорщика: полночь и гром,

Из которых один все кричит и кричит, а другой

Все рыдает — с терзающей душу тоской.

Полночь, важно явившись, сурово глаза подвела,

Но от слез нескончаемых полночь вдруг стала бела.

В свете молнии полночь нежданно напомнит змею,

Что ползет по бархану и греет утробу свою.

А лишь снова сверкнет среди облачных клубов густых,

Ночь предстанет как груда прекрасных цепей золотых.

Вот и ночь присмирела, звезду кто-то в небе зажег.

Утро, спрятав лицо, собирается сделать прыжок.

Оно встало пред ночью с полоской зари впереди,

Словно конь белоснежный, с полоской ремня на груди.

* * *

О души моей думы, поведайте мне: неспроста

Погибает любовь и меня оплела клевета?

Нет, клянусь высшей волей, наславшей несчастья на нас:

Я-то клятвы не предал и в мыслях своих ни на час.

О, когда бы посланец, что гнал, обезумев, коня,

Передал бы мой взгляд вместе с тайным письмом от меня

Мой бы взгляд рассказал, сколько я пережил в эти дни!.

Излечи же меня и прошедшую радость верни.

* * *

Тонкий лотос долины у чистого родника,

Напоит тебя вьюга и мертвого сердца тоска.

Я бы был недостоин любви, если б здесь я не побыл чуть-чуть

Обижаясь на страсть,— хоть к друзьям и не близок мой путь

Здесь какое-то время я побыл под утро, когда

Начал сумрак редеть и на отдых клонилась звезда.

* * *

О, когда ты, душа, образумиться сможешь, когда?

Отвечала на это душа мне вот так: «Без труда

Только юноша в силах со страстью поладить своей.

Говорят, то любовь, а ведь это уж смерть у дверей!»

* * *

Я проверил друзей, я любимых друзей испытал.

Стал от них я скрываться, от встреч я увиливать стал..

Если ж их испытать — то нельзя подавать им руки...

Ведь в глаза все — друзья, за глаза все — враги.

* * *

О душа, ужаснись и живи, вечный ужас неся.

Опасайся людей, сторонись, о душа, всех и вся!

Разве люди они? В мире — хищников нету лютей.

Это звери, надевшие платья людей.

***

За тягу к наслаждению не порицай меня.

К чему мне слушать проповедь твою день изо дня!

Ты все бранишься, сетуешь и все клянешь вино.

Занятие тяжелое, бессмысленно оно!

Бывали ведь советчики! И каждый был неправ.

Им ли понять достоинство и благородный прав?

Вино — отдохновение от бедствий и труда.

Я рядом с виночерпием уже с утра всегда.

И из кувшина тянется, прозрачна и темна,

Как бы цепочка жемчуга, святая нить вина.

Но в кубок наливается потом еще вода —

И пузыречки жемчуга со дна встают тогда!

И люди хвалят господа тогда на все лады,

Огонь вина смешавшие с огнем простой воды.

Вино старо, и кажется, что то густой туман:

То ль существует истинно, а то ль простой обман?..

Народом ад из Ирема нам создано вино,

До наших дней хосроями оно сохранено.

В кувшине закупоренном, во мраке погребка,

На боль в ногах не сетуя, оно стоит века.

Такое одинокое, оно ведь неспроста

Средь нынешнего времени стоит, как сирота.

В нем мудрое раздумие, и шутка в нем. Лишь тот

Серьезным будет истинно, кто шуткою живет.

***

С утра играет мелкою резьбою тихий пруд.

Ему покоя ветры не дают.

То с севера, а то подует с юга.

И пруд под солнцем блещет, как кольчуга.

***

Вот зрелый апельсин: раскалена

Одна щека, а рядом желтизна,

Как лик у той, что страстно влюблена:

То вдруг красна, то вдруг бледна она.

* * *

Как тяжек путь туда, откуда нет возврата,

Как тяжко нотерять товарища иль брата,

Как тяжко ложе тех, кто одинок,—

На нем шипы, и камни, и песок.

* * *

Развлеките меня, еще смерть не пришла ведь за мной,

Еще дом не построен для тела, чтоб в мир отправляться

Утешайте меня! Сколько раз утешаем я был,

Не добившись свидания с той, что любил...

Так утешьте меня, так утешьте, прошу еще раз,

Когда знаю, что смерти ничем не отсрочится час.

Погубило меня то, что губит, быть может, весь свет:

Смена алчных желаний, погоня за тем, чего нет.

Я дружил с хитрецом, что в груди своей злобу таил,

Что вредил мне, насколько хватало коварства и сил.

Только другом моим становился он день ото дня,

Хоть когда-то он злобствовал и ненавидел меня.

Много раз в своей жизни я добрые делал дела,

Много раз сторонился позорных деяний и зла.

***

Я видел, как они за дичью мчались мимо,

Как будто дикий ветр, влекли неудержимо,

И захотелось мне принять участье в лове,

И захотелось мне отведать тоже крови.

* * *

Могила красотой пестрела небывалой:

Тюльпан и мак сплетались с розой алой!

Спросил я: «Кто лежит?» Земля заговорила:

«Поплачь — перед тобой влюбленного могила».

* * *

Будь глупцом иль невеждой прикинься — и будешь спасен,

Ведь на этой земле предназначен лишь глупому трон.

Смотрит разум обиженный в этой юдоли земной,

Как с тоской на наследника смотрит смертельно больной.

***

Коль завидует враг, то терпи что есть силы, и вот

Терпеливость твоя непременно злодея убьет.

Так огонь пожирает себя с дикой алчностью. Вдруг

Он себя истребит, не найдя себе пищи вокруг.

* * *

Любишь ли ночь, озаренную ликом луны,

И небеса, что серебряным светом полны?

Любишь вино, что дает благодатный покой,

Кубки с которым — как будто бы с пеной морской?

***

О газель, искусившая душу газель,

Я поклялся, я был ведь спокоен досель!

Но явилась без спросу она и как в бой

Красоты своей войско ведет за собой.

Жизнь и смерть моя в том получили ответ:

Состоится ль свидание с ней или нет?

Мечет стрелы смертельные прямо в упор,

Как стрелок авангарда, безжалостный взор.

А над нею стоят, и святы и чисты,

Золотые знамена ее красоты.

Слева желтый цветок оттенил ее лоб,

Справа родинка черная, как эфиоп.

Как легко ты идешь, приносящая смерть! —

Надо бегством спастись благочестью успеть

Добродетель от ужаса вмиг умерла!

Это дьявол явился, исчадие зла!

Раньше я сомневался — сейчас убежден:

Пусть не дьявол она, но послал ее он!

Дьявол мне говорит, что нельзя обороть

Вожделений своих. Все прощает господь!

«Ты греха не страшись! И дела и слова —

Всё в руке милосердного божества!»

* * *

Невольником страстей мой разум стал.

Я, полюбив, ложь истиной считал.

Охотник, я попал в силки газели.

Вся жизнь моя лишь выкуп? Неужели?

Она уже познала в мире страсть:

Во взоре обещание и власть.

Себе простил безумство, но со зла

Любовь я проклял,— лишь она ушла.

* * *

Только ночью встречайся с любимой. Когда же с высот

Смотрит солнце, не надо встречаться: оно донесет!

Все влюбленные мира встречаются ведь неспроста

Только ночью, когда все уснут и вокруг темнота.

***

Ты, скупец, ради денег себя обокрал, но поверь,

Что готова судьба за тобой затворить уже дверь.

Ты собрал много золота. Видишь: близка уже смерть!

Но собрал ли ты дни, чтобы деньги потратить успеть?

* * *

Слаще кубка с вином и приятнее, чем аромат

Миртов, роз и гвоздик, и милее, уверен, в сто крат

Безнадежно любимой, которой попался ты в сети, —

Скрыть лицо свое, быть одиноким на свете.

***

Хохотала красавица, видя, что я в седине.

«Черный дуб в серебре»,— так сказала она обо мне.

Я сказал: «Нет, я молод! Еще ведь не старый я, нет!»

«То поддельная молодость»,— резкий услышал ответ.

Ну так что же, ведь юностью я насладиться успел,

Был когда-то я радости полон и смел!

Был с хаттийским копьем схож мой стан, и тогда

На щеках у меня не росла борода.

* * *

Вот я плачу и плачу, и облако плачет со мной.

Я-то плачу от страсти, а облако — шар водяной.

Мы не схожи друг с другом, но внешне как будто одно.

Туча скоро иссякнет, а мне перестать не дано.

Плачешь ты просто так, а меня заставляет беда.

Словно кровь, мои слезы, а слезы твои — как вода.

Ты пройдешь над страною, поля своей влагой поя,

А моими слезами напьется могила моя.

* * *

Дьявол душу мою покорил — и безумствовать стала она,—

Люди дьяволу преданы издавна.

Стал бы я добродетельным — но не позволит вино:

Красотою своей на павлина похоже оно!

Сохранилось вино с той поры, когда жил еще Ной.

А кувшин этот — мрак, свет в котором хранится дневной.

Открывают гяуры другие кувшины, а тут

Сохраняют внно, как невесту, его берегут.

То святое питье, о котором заботится всяк —

И священник, и все прихожане, и дьяк.

Дикий огнепоклонник вино называет огнем,

«Это кровь Иисуса!» — твердят христиане о нем.

А по-моему, это ни то, ни другое — оно

Просто чистое счастье, которое людям дано.

Загляни-ка в кувшин — он тебя поразит красотой.

Поразит красотой тебя пенистый кубок простой!

Так налейте, друзья, этот кубок, пусть пенится он.

Уже утро настало, стоит колокольный трезвон.

Так налейте же в кубок скорей золотого вина,

Чтобы вверх пузырьки поднимались, как жемчуг со дна

* * *

Ночь хорошей была, лишь одно мне не нравилось в ней

Что была коротка,— я б хотел, чтоб была подлинней.

Я ее оживлял, убивая, как плащ, я на руку мотал...

Рядом с кругом луны, вижу, солнечный круг заблистал

Это длилось недолго — мелькнула секунда одна:

Словно чаша воды, словно кубок вина.

* * *

О богатые люди, о гордая, мощная знать,

Вам дано измываться, приказывать, жечь и карать.

Вы, наверное, черти, принявшие облик людской,

Вы рабы своей похоти, полные скверны мирской.

Погодите — на небе восторжествует закон.

Мир уже подготовлен: отмщеньем беременен он.

* * *

С воинами из дерева бьются воины из огня,

Искрами рассыпается на поленьях броня.

Но вот поленья упали, путь открывая врагам,—

Так вот падает платье девичье к ногам.

***

Мы свернули на луг, на лугу же блестела роса,

Вдалеке среди мрака светилась зари полоса.

В полутьме вдруг нарцисс предо мною возник,

Как жемчужная трубочка, а посреди сердолик.

И на этом нарциссе глазам показалась роса

Вдруг слезой, увлажнившей подсурьмленные глаза.

Я антилоп увидел пред собой,

Что к озеру сошлись на водопой...

Они стремглав промчались в стороне,

Да быстро так, что показались мне

Полоской черною издалека,

Начертанной пером из тростника.

***

Это рыцарь! Из славных богатырей

Он, быть может, всех лучше — щедрей и храбрей.

Всем приносит богатства. И все-таки страх

Он вселяет на родине в маленьких птах.

Он вгоняет их в воду, слегка лишь пугнув!

Кровью жертвы окрашены когти и клюв.

Птахи бились, поняв, что спасения нет...

Мы скакали всю ночь — подымался рассвет.

* * *

Мучительница велела замолкнуть устам поэта,

Но сладостность искушенья еще возросла от запрета.

Безумствует шалое сердце, любя развлеченья и плутни,

Кощунствуя в лавке винной под возгласы флейты и лютни.

Оно возлюбило голос, который нежней свирели,

Волшебный голос певуньи, глазастой сонной газели.

Края своей белой одежды влачит чаровница устало,

Как солнце, что распустило жемчужные покрывала.

Браслетов ее перезвоны, как звоны обители горной,

Которые господа славят, взмывая в простор животворный.

И вся она благоухает, как те благовонные вина,

Что зреют в смолистой утробе закупоренного кувшина!

То вина тех вертоградов, в прозрачную зелень воздетых,

Где зреют темные гроздья, в тени свисающих веток.

То сладкие лозы Евфрата, где струи, гибкие станом,

Таинственно и дремотно змеятся в русле песчаном.

Вокруг этих лоз заветных бродил в раздумье глубоком

Старик с неусыпным сердцем, с недремлющим чутким оком.

К ручью он спешил с лопатой, чтоб, гибкость лоз орошая,

К ним путь обрела окольный живая вода большая.

Вернулся он в августе к лозам сбирать это злато земное,

И стали сборщика руки как будто окрашены хною.

Потом на гроздьях чудесных, былые забыв печали,

С жестокостью немилосердной давильщики заплясали.

Потом успокоилось сусло в блаженной прохладе кувшинной,

От яростных солнечных взоров укрыто надежною глиной.

И это веселое сусло угрюмая ночь охладила,

И зябкая рань — мимолетной прозрачной росой остудила.

И осень звенящую глипу дождем поутру окропляла,

Чтоб сусло в недрах кувшина ни в чем ущерба не знало!

Вином этим — томный, как будто оправившись от недуга,—

Поит тебя вииочерпий со станом, затянутым туго.

Вино тебе всех ароматов и всех благовоний дороже,

Ты пьешь его, растянувшись на благостном розовом ложе.

Смешав пития, улыбнулся младой виночерпий толковый:

Так льют на золота слиток — сребро воды родниковой!

О друг мой, пожалуй, твоей я набожности не нарушу:

Любовь к вину заронили в мою надменную душу!

Ах, как хорош виночерпий, чей лик, в темноте играя,

Подобен луне взошедшей, чуть-чуть потемневшей с края!

Лицом с нолполуиьем схожий, глядит виночерпий кротко,

Румянец его оттеняет юношеская бородка:

Она с белизною в раздоре и, утомившись в споре,

Грозится укрыть его щеки, красе молодой на горе!

Темнеет щек его мрамор, все больше он сходен с агатом,

Вели ж белизну оплакать всем плакальщикам тороватым!

О, если б мне дьявол позволил, мои взоры не отвлекая,

Оплакивать эти щеки: была ж белизна такая!

Ах, вижу я: в благочестье многие преуспели,

Над ними не властен дьявол, меня ж он уводит от цели!

Как мне побороть искушенья — несчетные — сердцем гордым,

Как мне — греховному в жизни — пребыть в раскаянье твердым?!

* * *

Я столько кубков осушил, похожих на небес пыланье,

С лобзаньем чередуя их или с мольбою о свиданье:

В их озаренье просветлел судьбы моей постылый жребий,

Они, как солнышка куски, упали из отверстий в небе.

Наполнив кубок до краев, укрыть попробуй покрывалом:

Сквозь ткань игристое вино проступит пламенным кораллом!

***

Виночерпий в одеждах из шелка, я вино уподоблю огню

Или с яхонтом в белой жемчужине этот горний напиток сравню,

А луну на небесном своде в сходстве явственном уличу

Я с дирхемом серебряным, брошенным на лазоревую парчу.

Сколько раз побывал виночерпий в моем доме, кутя и смеясь

Нe страшась завистников злобных, соглядатаев не боясь;

Сколько раз я, бывало, подталкивал, улыбаясь душой заодно

Друга юного с тонким станом, чьи уста сковало вино!

Я будил его: «Просыпайся, Собутыльников Торжество!»

Сонный, он изъяснялся жестами; трудно было понять его.

Ах, как будто внезапно заикой этот добрый юноша стал,

Отвечал он мне с болью великой, преневнятно он бормотал:

«Понимаю все, что толкуешь, все, что ты мне велишь, отец,

Но вина последние капли доконали меня вконец!

Дай уж мне очнуться от хмеля, я от вин золотистых ослаб,

Завтра вновь я служить тебе стану, как покорный и верный pa6!v

* * *

Когда забрезжил робкий свет вдали

(Как бы уста улыбкой расцвели!)

И сумрак выцвел, поседел... Когда

Вздремнуть ночная вздумала звезда,

Мы все напасти мстительной земли

К трепещущим газелям принесли.

Мы к ним послали черную стрелу,

Как скорпион язвящую иглу,—

Что тоньше оторочки бахромы,

Прямей, чем строчки, что выводим мы.

Она, обрызгав травы на лугу,

Добычу поражает на бегу,

А вслед за ней, гудящей, как оса,

Проворноногого мы вышлем пса;

Он скор, похож на быстрый метеор,

Науськан, разумеет разговор,

Свисают уши у него, легки,

Как лилии прозрачной лепестки.

Когтями, что острей сапожных шил,

И зреньем — никогда оп не грешил:

Глаза его ясней воды живой,

Струящейся в пустыне огневой,

Воды — она, змеясь, ползет в простор

Между миражем и подножьем гор.

Мы пса — а он поджар и узколоб —

Науськали на стаю антилоп.

Там, на лугу, как бы плывущем ввысь,

С детенышами — робкие — паслись.

Тот луг — в цветах, расцветших широко,

Темно-зеленый, как змеи брюшко.

В лугах цветы — как желтых змеек зной,

Как косы, тронутые сединой.

Играючи, наш пес, не тратя сил,

Нам пятьдесят газелей изловил.

Добычу разделили пополам:

Ведь мясо их за кровь он продал нам!

* * *

Прелестной, встреченной во сне, я говорю: «Добро пожаловать!» —

Когда б она решилась мне миг благосклонности пожаловать!

В ней все — до зубочистки вплоть — влечет, прекрасное и сонное,

Благоухающая плоть, души дыханье благовонное!