klassicheskoe_arabskoe_yazykoznanie

употреблении образованными лицами своего времени, сколько регистрировались и объяснялись те из них, которые уже стали редкими или устаревшими, вышедшими из повседневного оборота или необычными в грамматическом отношении. Обычные общепринятые слова если и включались в толковые словари, то в основном только ради полноты: определялись они предельно лаконично, а то и вообще приводились без какого-либо толкования с пометой ma‘rñf – «известное слово».

Без работы, проделанной средневековыми лексикологами и лексикографами, значительная часть арабской письменной культуры была бы непонятной. Но при обращении к словарной статье в поисках нужного слова следует остерегаться ошибок и описок, ложных прочтений, фальшивых аналогий, злоупотребления этимологическими изысканиями и просто разных «мнений», якобы обогативших арабские словари. Если в словарной статье и возможно найти толкование, отвечающее смыслу изу- чаемого текста, то это вовсе не означает, что и все другие слова, помещенные в этой статье, имеют под собой реальную языковую почву.

Механизм образования лексических «помех» и «погрешностей», появления малодостоверных, сомнительных значений, по нашему мнению, состоит в смешении традицией разноплановых аспектов трактовки лексики.

С одной стороны, существовала тенденция к объективной регистрации определенных слоев лексики, главным образом, в плане ее группировки, не исходя из каких-либо принципов формальной систематики (ЛСП, АМП). С другой – существовала параллельная тенденция зафиксировать весь лексический состав языка, повлекшая за собой необходимость разработки определенных формальных принципов ее систематизации и аранжировки (ФПП, АПП, АКП, РП, ПАП). Прозрачный корневой каркас арабской лексики явился причиной того, что отправным моментом такой аранжировки стало не конкретное слово в его лексико-семантических и грамматических связях, а абстрактный корень.

Âотличие от первой, вторая тенденция тяготела к движению от этой абстрактной комбинации букв – «голой» и лишенной исходной семантики – к поискам отвечающих ей деривативных словоформ, лексем, которые подтверждали бы объективную данность корня, его реальность. Другими словами, право корня на существование стало определять не конкретное слово, из которого этот корень можно было бы вы- членить, вывести, как это имеет место в индоевропейских языках, а та «ячейка», которую он занимал в разработанной лексикографами системе как теоретически допускаемое ею сочетание букв.

Усилия лексикологов и лексикографов были сосредото- чены преимущественно на аранжировке корневых гнезд, объединявших внутри себя дериваты одного корня. Упорядо- ченность или какая-либо иерархия дериватов в организации корневого гнезда, по сути, отсутствовала: говорить можно, разве что, только об отдельных элементах системности. Внутреннему построению словарной статьи АЛТ должного внимания не уделяла, в этом направлении заметного прогресса не происходило.

Âотличие от преемственности принципов аранжировки реестра корней, построение словарных гнезд являлось делом индивидуальной интерпретации каждого лексикографа. Проследить можно лишь преемственность лексического материала, но не общий план построения словарной статьи.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Ïосле великих исламских завоеваний и становления огромной империи – Халифата – арабы оказались среди

преобладающего иноязычного окружения. На первых порах они вели себя как оккупационные войска, ограничиваясь поддержанием порядка и собиранием налогов. По мере того как эта империя подвергалась процессу арабизации, увеличивалось количество носителей АЯ и тех, кто вынужден был углубленно изучать язык своих завоевателей.

В этой империи арабы создали города, где они могли жить среди своих и чувствовать себя в привычной племенной структуре. Сначала Басра и Куфа в Месопотамии, далее Фустат в Египте, затем Кайраван в Тунисе, позже Фес в Марокко и другие города Халифата стали центрами арабских исследований и распространения мусульманской культуры. Велик и бесспорен вклад в нее как самих арабов, так и уроженцев других стран.

Почему все они прилагали столь много усилий для изуче- ния языка? По меньшей мере, три мощных стимула побуждали их к этому: 1) необходимость правильной рецитации Корана; 2) потребность в точном понимании смысла его текста; 3) неизбежность обучения арабскому языку новообращенных в ислам. Следовательно, арабское языкознание зародилось и получило первоначальное развитие исключительно для решения практических задач. Важным его этапом было создание национальной письменности.

Вначале Коран сохранялся благодаря знанию его наизусть и декламаторам (qurrª’). Однако они, несмотря ни на что, не смогли избежать влияния своих собственных диалектов: при чтении священного текста постоянно возникали варианты. В конечном итоге решение было найдено в принятии чтения в соответствии с нормами семи канонических чтецов (Нафи‘, Ибн Касир, Абу ‘Àìð á.‘Àëà, Èáí ‘Àìèð, ‘Асым б. Аби ан-Наджуд, Хамза б. Хабиб, ал-Киса’и).

Для правильного обучения иноверцев арабскому языку арабы сами должны были знать его надлежащим образом, хорошо понимать тексты не только для эстетических потребностей, но и с целью кодификации религиозной доктрины.

Потребность в изучении АЯ была не менее актуальной и в устной коммуникативной сфере. В условиях повседневного общения неарабы получали навыки арабской речи, но ею был преимущественно языковой вариант, утративший конечные флексии, народно-разговорный язык.

Сложившаяся языковая ситуация заставила самих арабов целенаправленно заняться вопросами языковой политики и языкового строительства. Его фундамент закладывался первыми наблюдениями над структурой языка. Без этого городским жителям и новообращенным иноверцам было невозможно интегрироваться в культуру, пришедшую из пустыни и основанную на бедуинском языке, особенно джахилийской поэзии.

Спрос во все времена порождал предложение, и очень скоро в Халифате появился новый тип человека, специалиста, хорошо знающего свое дело, – грамматиста (naÉwÌ). Он сформировался, главным образом, в аналогичной профессиональной среде чтецов Корана (qurrª ’).

В национальной истории арабского языкознания фигурирует немало имен лиц, претендующих на роль первого грамматиста. Один из них – басриец Абдаллах б. Аби Исхак (659–745) – упоминается в «Книге» Сибавайхи как представитель первого поколения людей этой профессии.

Однако сохранившиеся труды ранних языковедов принадлежат уже только перу представителей третьего поколения грамматистов – ал-Халилу (719–791) и Сибавайхи (ум. 796).

«Книге» Сибавайхи представлены итоги напряженной работы трех поколений филологов: в ней собраны в кодифицированном виде все важнейшие элементы арабской грамматики. И хотя сам Сибавайхи умер в молодом возрасте, прежде чем смог начать обучение по своему трактату других, авторитет его со- чинения непрерывно рос как в профессиональной среде, так и среди простых людей.

ÂБасре «Книга» стала буквально объектом культового поклонения: ее называли «Кораном грамматики». Начиная с ал-Мубаррада (825–898), она становится отправной точкой любого языковедческого диспута. Многие постулаты этого труда и сейчас используются в арабском мире при обучении языку.

«Книгу» Сибавайхи нельзя рассматривать как грамматику историческую: арабы не имели и не могли иметь представления

îтруде такого рода. Языковые факты излагаются в этом сочи- нении в жесткой неподвижной проекции. «Книга» не является также грамматикой «дескриптивной», описывающей актуальную речь, поскольку в ней не представлены нормы различных диалектов или идиомов, на которых тогда разговаривали в арабоязычной среде.

Арабо-мусульманский мир и не нуждался в трудах указанного типа. Ему был нужен свод правил, которыми необходимо было руководствоваться, своего рода «нормативная» грамматика. Именно таким трудом и явился трактат Сибавайхи: он демонстрирует, как нужно говорить.

Âрезультате произошло успешное нормирование АЯ, снабдившее мусульманский мир новым инструментом – общим классическим языком для выражения огромного культурного наследия и литературы.

Важным обстоятельством явилось то, что это нормирование не повлекло за собой разрыв с «Великой традици-

åé»1, а наоборот, использовало все лучшее, что могло предложить прошлое – прекрасный язык арабов, бывший художественным средством выражения поэзии пустыни и рифмованной прозы Корана. Таким образом оно обеспечило инструмент не только для изучения «Книги ислама», но и той древней поэзии, которая могла продолжать воплощать идеал культуры в арабоязычном мире и получала возможность дальнейшего активного развития.

Можно, видимо, упрекнуть арабских грамматистов за осуществление столь жесткого нормирования в ущерб гибкости древнего языка пустыни – ‘arabÌya. В любом случае, это нормирование создало тот письменный язык, который явился средством выражения огромной средневековой литературы и до сих пор изучается в школе и вузах; для повседневного употребления продолжали использоваться диалекты.

Процесс становления арабского языкознания не мог избежать внешних влияний. В сфере фонетики и артикуляции это были влияния индийские. Начиная с А. Меркса [Merx, 1889], считается, что АЛТ восприняла и некоторые элементы греческой Аристотелевой логики – деление частей речи на три категории, различение мужского и женского родов, концепция «состояния» (ɪl), временных категорий (простого прошедшего и будущего времени), понятия агенса и пациенса.

К. Ферстеех [Versteegh, 1977] отстаивает тезис о том, что влияние на арабское языкознание оказала не логика, а грече- ская грамматика, но у этой версии обнаруживаются слабые

1 «Великая традиция» может быть определена в терминах предполагаемого существования набора культурных признаков – права, правительства, религии, истории, который является общим для всей нации и способствует консолидации граждан государства в сплоченную массу. Такая «Великая традиция» почти наверняка имеет в качестве одного из своих проявлений и основного средства своего выражения язык (а зачастую также литературу – возможно, лишь устное народное творчество), который вследствие этого может рекомендоваться для подходящего выбора национального или официального языка [Áåëë, 1980: 226–227].

стороны. Трудно не согласиться с А. Фляйшем, считающим, что арабы не могли обращаться за помощью к «нечестивым» (kuffªr) в поисках средств для изучения собственного сакрального языка [Fleisch, 1994: 182]. Общие же понятия вполне могли быть заимствованы, поскольку они утратили свои иноязычные черты и были доступны каждому.

Классическое арабское языкознание, как и многие другие языковедческие традиции, возникло и сформировалось на основе наблюдения над одним языком – классическим арабским. В.М. Алпатов отмечает, что «на самых ранних этапах развития каждому народу свойственно представление о своем языке как о единственном человеческом, а о других языках как о чем-то, мало отличающемся от выкриков животных» [Алпатов, 1988: 9]. В классическом арабском языкознании постоянно дискутировался вопрос о превосходстве АЯ над другими человеческими языками, однако признавался факт существования других языков, а в отдельных работах (например, в «Фихристе» Ибн ан-На- дима) давалось краткое описание их письменности и некоторых специфических черт.

Идея о возможности сопоставления разных языков впервые возникла у Махмуда ал-Кашгари (XI в.), который изучал тюркские языки в рамках АЛТ [Халидов, 1987], постулировавшей тезис о том, что все языки имеют ту же систему частей ре- чи, что и АЯ.

Методологический стереотип недооценки арабской традицией других языков распространялся и на диалекты АЯ. Исследование их структуры и функционирования началось только в «постклассический» период.

По своему подходу арабское языкознание было строго синхронным и наивно дескриптивным. Арабским ученым язык представлялся чем-то неизменным и данным раз навсегда – либо по Божественному установлению (’inzªl), либо по договоренности людей между собой (’iêïilªÉ). Описывая одно состояние языка, классическое арабское языкознание не видело у него прошлого и не предполагало будущего изменения.

В представлении арабских грамматистов, язык и мышление живут по одним и тем же законам и находятся в полной гармонии с окружающим миром, отражая его без искажения и полностью; грамматика и логика для них практически совпадали. Всеобщая гармония и Вечный Разум разлиты в мире и находят адекватное выражение в АЯ и его грамматике. Раскрывая тайны языка, они раскрывали вместе с тем тайны разума, тайны бытия и мироздания. Отсюда – соответствующие названия трудов у грамматистов IX–XI вв., которым принадлежит внесение философско-логических идей в языковедение, чуждых еще наивному эмпиризму Сибавайхи [Халидов, 1982: 58–59].

Однако все эти идеи, равно как и общелингвистические вопросы, обсуждались во вводных разделах грамматических трудов. В методе же своей работы арабские лингвисты были не мыслителями, а наблюдателями и схоластами. Их мысль скользила по поверхности явлений, рассуждения были подчас наивными, а объяснения сводились к проведению аналогий, к отсылке к фактам языка. Они конструировали искусственные фразы с условными персонажами по имени Амр и Зайд, не делали разли- чия между склонением имен и спряжением глаголов, видя формальное совпадение в окончаниях, не создали общей теории предложения и не ввели единых понятий субъекта и предиката. Следуя своему схоластическому формально-дескриптивному методу, они установили разные подлежащие и разные сказуемые

âименном и глагольном предложениях и обозначили их разными терминами: в глагольном – fª‘il «субъект действия» и fi‘l «действие» (то же, что и глагол), в именном – mubtada’ «начальное слово» и âabar «сообщение» о нем. В фонетических изменениях они видели не столько подлинное изменение, сколько вариации, и термин badal «замена» служил инструментом объяснения самых разных по существу явлений.

Единственным объектом изучения классического арабского языкознания был АЯ в тех формах, в каких он представлен

âречи бедуинов, не затронутых городской цивилизацией, в поэтических произведениях и в Коране; главную свою цель они

видели в том, чтобы выявить и установить норму этого языка. Установление нормы заключалось в демонстрации правильных форм и уместного их употребления, а также в попутном указании на невозможные формы, языковые ошибки, различные отклонения от того, что красиво, точно, выразительно и общеупотребительно. Поскольку языковые факты литературных памятников и живых говоров до известной степени противоречи- ли друг другу, грамматисты не всегда были в состоянии признать нормативность одних лексико-грамматических и звуковых явлений и отвергнуть другие. Им приходилось примирять между собой язык поэзии и язык Корана, «тамимские» (восточноаравийские) и «хиджазские» (западные) особенности

âпроизношении и формообразовании. Поэтому норма литературного языка, описанная грамматистами, в ряде вопросов оказывается двойственной, допускающей варианты. В одних случаях это отразилось на орфографии, например, на правописании хамзы, которая в Хиджазе опускалась, а в тамимских говорах произносилась. Вариативность нормы была главным предметом споров и расхождений между грамматистами. Существовала также строгая методика отбора «хороших» языковых информантов.

Нормативный подход занимает огромное место в АЛТ. Формирование исследовательского взгляда на АЯ происходит лишь

âновое и новейшее время, под влиянием европейской традиции, не ставившей перед собой конкретных практических задач.

Âпроцессе языкового анализа грамматисты разделили свою науку на четыре главных ветви: luÈa (словарный состав языка), taêrÌf (морфология), naÉw (синтаксис) и ’iëtiqªq (деривация).

LuÈa как дисциплина включала собирание и объяснение лексики, изучение каналов ее передачи (naql), составление словарей и других лексических реестров.

Целью taêrÌfа являлось определение «формы», зарегистрированной в luÈa. Слово taêrÌf, èëè êarf (корень ŸRF), обознача- ет понятие «изменение», «модификация», а как термин традици-

онного арабского языкознания употребляется в значении «словообразование» и частично «словоизменение».

NaÉw предполагал знание правил варьирования краткого гласного в конце слова с учетом безгласия. В классическом арабском языкознании это обозначалось словом ‘i’rªb – «арабизация», истинно бедуинский способ говорить. Оно нередко выступало как синоним слова naÉw. Поэтому термин naÉw приобрел во многих трудах более широкое значение грамматики вообще.

Слово ’iëtiqªq в значении «деривация, этимология» связано со специфическим отношением к норме, увлечением лингвистической традиции этимологизированием. Этимология понималась вне исторической ретроспективы: этимон и его дериваты существуют извечно; задача исследования заключалась в реконструкции или нахождении этимона, если он по какимлибо причинам оказался забытым.

Учение о звуках в грамматических трудах самостоятельного названия не имело. Лишь в работах по рецитации и орфографии Корана существовал термин taÈwÌd (буквально: «хорошее произношение»), под которым и стали понимать фонетику. В класси- ческом арабском языкознании она никогда не была строго отграничена от морфологии. Специфическая консонантная структура арабского (шире: семитского) корня привела не только к особенностям письменности, но и к специфическим фонетическим воззрениям АЛТ. В качестве звуков обычно рассматривались только согласные, также долгие гласные, выделявшиеся в особую группу. Особая функциональная роль огласовки вела к необозначению кратких гласных на письме и к рассмотрению их как сущностей, отличных от согласных. Долгие и краткие гласные обычно также не сопоставлялись друг с другом. Четкого представления о слоге классическое арабское языкознание не имело, понятия слога и огласовки смешивались друг с другом. В то же время описание структуры словоформ основывалось на классификации звуков по их сочетаемости и было развито намного больше, чем в европейской традиции.

Описание языка в классическом арабском языкознании строилось эмпирически: формулировалось правило, за ним следовал пример, подтверждавший его истинность, реже приводился пример на ошибку. Принципы изложения и ключевые концепции авторы предварительно не обосновывали и не объясняли. Они проявлялись имплицитно в описании, самой последовательности правил или постулатов, объединенных в параграф, главу, раздел.

Особенностью традиционного арабского языкознания является и то, что так же, без всякого разъяснения, словно в рас- чете на догадливость читателя, вводились понятия и термины, не всегда одинаковые и однозначные у разных авторов.

Для современного лингвиста исходной данностью является множество текстов и наиболее естественной задачей – проанализировать эти тексты, разбить их на единицы, выявить значе- ние этих единиц, их отношения между собой и т. д. Отправным же пунктом при изложении арабской грамматической теории для АЛТ служила финальная флексия, изменяемые или неизменяемые краткие гласные при последнем согласном слова, либо сукун (нулевой гласный). Именно в этом классическое арабское языкознание усматривало сущность описываемого языка.

Подход к языковым фактам у арабских лингвистов был формальным. Они рассуждали примерно так: слова, по их наблюдениям, имеют окончанием краткие гласные -a, -u, -i либо нулевой гласный; каждое из этих окончаний может быть у та- ких-то категорий словоформ, а причины тому следующие и т. д.

После пересмотра всех типов окончаний у имен, глаголов и частиц (это деление оговаривалось в самом начале) и более или менее удовлетворительного их объяснения, переходили к формообразованию, то есть к парадигмам, мерой для которых служили искусственно образуемые формы от корня F‘L. Затем переходили к звукам, вариативности их произношения в паузе, на стыках слов, позиционно обусловленным изменениям и взаимовлияниям звуков и т. п.

Грамматика излагалась в такой последовательности: синтаксис, словообразование, фонетика; морфологические вопросы рассматривались во всех трех разделах.

Этот порядок представляется обратным по сравнению с тем, какой принят теперь в работах по общей лингвистике и в учебниках разных языков. Указанный порядок изложения был принят у некоторых комментаторов и подражателей «Книги» Сибавайхи, но отнюдь не оставался единственно возможным. Рядом авторов был предпринят опыт самостоятельного осмысления и иного расположения материала. Таков, например, способ группировки грамматических вопросов по управляющим словам. Самый известный труд этого типа принадлежит ал-Джурджани (XI в.) и называется «al-‘Awªmil al-mi’a» («Сто управляющих»). Другой тип представлен классическим трактатом аз-Замахшари (XII в.) «al-Mufaêêal» («Разделенный по главам»), в нем вопросы грамматики объединены по частям речи: имя, глагол и частицы, а в четвертой главе рассмотрены фонетические и орфографи- ческие вопросы, общие для предшествующих трех глав.

После VIII в. арабское языкознание стремилось либо к разработке частных грамматических вопросов в отдельных трактатах, либо к более компактной переработке грандиозной «Книги» Сибавайхи, к более простому логическому обоснованию системы, прибегая нередко к искусственным построениям; было создано также множество популярных переложений грамматической теории в учебных целях (‘AlfÌya, Kªfiya, AÈurrñmÌya, MulÉat al-‘i’rªb è äð.).

В арабском языкознании аккумулирован громадный ценнейший языковой материал, до сих пор еще наукой не исчерпанный. Заслуга средневековых филологов – уроженцев арабских стран и других частей Халифата – состояла в том, что они разработали ряд важных лингвистических вопросов: понятия корня и флексии, концепцию трехсогласной природы корня, теорию аффиксации и флексии гласных в корне, выявили синтаксические отношения частей речи, детально описали фонетические явления, установили различие между буквами