klassicheskoe_arabskoe_yazykoznanie

Ибн Джинни подчеркивает тот факт, что «значение» связано с длинным высказыванием:

«Одного звука/буквы (Éarf), одного слова (kalimah) или даже целого предложения (Èumlah) не достаточно, чтобы пожинать плоды сада, не говоря уже о многих садах…

Длинное или короткое предложение дает тебе определенное значение, которое не может быть обнаружено в неполном предложении (nªqis).., но способность понять или не понять [значение] зависит от протяженности высказываний, наименьшим из которых является полное предложение» [”aꪒiê, I: 31–32].

Ибн Джинни оперирует хорошо разработанной лингвисти- ческой терминологией. Слово naÉw (корень nÉw «следовать») означает у него грамматику вообще, или структуру АЯ:

«NaÉw определяется как [метод] следования типичным образцам арабского языка в морфологии, и‘рабе и другом, типа двойственного (taínÌyah), множественного (Èam‘) числа, имени уменьшительного (taêÈÌr), «ломаной» формы множественного числа (taksÌr), изафета (’i»ªfah), относительных имен (nasab), словообразования (tarkÌb) и т. д. Подобно арабам, неарабы должны придерживаться тех же самых принципов «чистоты», а в случае отклонения от правил их нужно поправлять» [”aꪒiê, I: 35].

Ðå÷ü (kalªm), по убеждению Ибн Джинни, «изобретена», чтобы передавать смысл (fª’idah), которого нельзя достичь от индивидуальных слов (kalimah), а можно получить только от предложений (Èumal) и длинных высказываний (maȪr Ì -l-qawl).

Ибн Джинни дал такое определение предложению: «Предложение (Èumla) – это независимое высказывание

(lafü mustaqill), которое должно выражать в себе смысл, например: «Zaydun aâñ-ka» («Çàéä – òâîé áðàò»), «qªma MuÉammadun» («Мухаммад поднялся»), «»uriba Sa‘Ìdun» («Са‘ида побили»), «mah?» («÷òî?»), «awwah!» («î!»)» [”aꪒiê, I: 18].

Следующим по важности является qawl («высказывание, от корня: qwl «говорить»), означающее, помимо прочего, часть

сложносочиненного или сложноподчиненного предложения. Оно определяется следующим образом:

«Что касается qawl, это может быть определено как любое выражение (lafü) – и законченное (tªmm), и незаконченное (nªqis). Законченными являются предложения типа «êah!» («молчать!»), «Ìh!» («довольно!»), незаконченными – высказывания, не несущие смысла, типа «Zaydun» («Çàéä»), «’in» («åñëè»)».

На основании этих определений Ибн Джинни заключает, что любое предложение может быть высказыванием, но не любое высказывание может быть предложением [”aꪒiê, I: 18, 27]. Высказывание (qawl) может состоять из одного слова (kalimah); фраза типа «qªma Zaydun» («Зайд поднялся») является предложением, однако такая фраза как «’in qªma Zaydun» («если бы Зайд встал») является высказыванием. Фраза же «Éalaftu bi-l-lªhÌ» («Я поклялся Аллахом») может быть или предложением, или высказыванием [”aꪒiê, I: 20].

Âзначении «слово» Ибн Джинни употребляет термины kalima (ìí. ÷. kalim), а также mufrad – «единичный [значимый] элемент» [”aꪒiê, II: 361]. Словом может быть одна из трех частей речи: имя, глагол или частица, причем наиболее «сильным» (’aqwª) является имя [”aꪒiê, I: 42]. Согласно Ибн Джинни, слово может составлять высказывание, но не предложение.

Âлингвистических воззрениях Ибн Джинни много места занимают проблемы корня (’aêl) и корнеобразования. Корни он, вслед за ал-Халилом, разделяет на двух-, трех-, четырех и пятибуквенные, из которых наиболее употребительными счи- тает трехбуквенные [”aꪒiê, I: 56].

Последней абстракцией в анализе Ибн Джинни является Éarf – слово, использующееся в различных ситуациях в

разных значениях, как у этого автора, так и во всей АЛТ (см. гл. 5.2.3).

Ибн Джинни рассматривал перечисленные выше языковые единицы и категории в тесной взаимосвязи и, похоже, в определенной иерархии. В ее пределах единицы высшего порядка предполагаются в следующих, ниже стоящих единицах.

4.7. Выводы

Традицию в сфере арабских лингвистических учений создавали, несомненно, яркие, видные личности. Они были представителями разных народов, принадлежали к различным религиозно-политическим течениям, находились на разных уровнях социальной иерархии. Однако всех их объединяла неуемная страсть к научным изысканиям и глубокая любовь к арабскому языку.

Обстоятельства жизни и деятельности творцов арабского языкознания любопытны как сами по себе, так и в контексте созданных ими научных концепций. Духовная и личностная связь между наставником и учеником – неизменная составляющая преемственности научного знания на Востоке. Потомкам часто приходилось завершать теоретические построения своих учителей. Это обстоятельство вынуждает многократно возвращаться к возможным источникам научных гипотез представителя любого поколения арабских языковедов, искать корни его наследия у наставников и предшественников.

Важнейшим источником для написания фундаментальной истории лингвистических учений любого народа является тщательное изучение оригинальных автохтонных языковедческих текстов. Конечно, древнейшие филологические трактаты известны лишь по названиям и дошли до нас только в упоминаниях более поздних авторов, реже – с изложением основных положений этих трудов, и уже совсем редко – в авторской редакции текста.

В арабском языкознании к сохранившимся до наших дней древнейшим трактатам традиционно относят «al-Kitªb» («Книгу») Сибавайхи (ум. 796) – труд, сегодня хорошо исследованный в западноевропейском и арабском языковедении. Вместе с тем из различных библиографических источников видно, что в области арабской филологии до и одновременно с Сибавайхи действовали по меньшей мере два десятка его предшественников и современников (все – представители так называемой басрийской филологической школы) [Sezgin, 1984: 31–69], íà-

учная продукция которых, бесспорно, не могла быть не известной автору знаменитой «Книги».

Время от времени обнаруживаются утраченные звенья некогда целостной цепи этого интеллектуального продукта. Они вводятся в научный обиход в виде новых критических изданий сочинений. Ранее неизвестный материал заставляет нередко по-новому взглянуть на некоторые аспекты классического арабского языкознания, а подчас и пересмотреть отдельные устоявшиеся догмы.

Такова ситуация с наследием ал-Халила, объем и влияние которого на арабское языкознание в лингвоарабистике прежде явно недооценивались. Его мощное влияние обнаруживается не только в «Книге» Сибавайхи, но и во многих сочинениях Ибн Джинни, творившего спустя два века. И если Сибавайхи не упускал малейшей возможности сослаться на идеи своего учи- теля, то Ибн Джинни в этом отношении был менее обязателен, хотя в его текстах нередко угадываются целые пассажи из разработок ал-Халила.

Традиционное представление о существовании «классических» школ в грамматике в значительной степени начинает подвергаться разрушению при ближайшем исследовании теорети- ческого наследия таких творцов АГТ, как ал-Фарра’ и аз-Задж- джаджи.

Функция и статус языка в обществе активно интересовала яркого представителя арабского языкознания Ибн Фариса. Его попытка систематизировать все данные о языке – интралингвистические и экстралингвистические – представляется новаторской и весьма успешной: опыт Ибн Фариса активно продолжили во всевозможных интерпретациях последователи. Теоретические постулаты Ибн Фариса интенсивно использовал и его современник Ибн Джинни, живший в другой части Халифата.

В данной главе представлена оценка вклада в классическое арабское языкознание только шести ее ярчайших представителей. Однако, даже ограничившись знакомством с их

идентичное или подобное положение в релевантной системе классификации сущностей. Во многих случаях признание этого положения и, следовательно, идентификация Éukm’а этой сущности прямо влечет за собой знакомство с надлежащей классификационной системой, к которой относится изучаемое явление.

Qiyªs в значении «аналогия», или суждение по аналогии, является ключевой категорией любого независимого суждения (ra’y). Он выступает ведущим принципом рационалистического исследования правовых и филологических вопросов. Как метод мусульманской юриспруденции (фикха) qiyªs состоял в сопоставлении схематической модели решаемого вопроса с моделью уже решенного и выведении решения по его примеру. В основе этого метода лежит логика Аристотеля. Применительно к исламскому теологическому правоведению он был разработан в первой половине VIII в. Его значение во всей системе фикха трудно переоценить: он был принят за один из его источников (uêñl al-fiqh) наряду с Кораном, сунной и al-iÈma‘, заслонив собой все прочие категории рационалистического исследования. Благодаря кыясу появилась возможность изна- чально анализировать каждое правовое явление, избегая механического нагромождения фактов. По привлекаемому для сопоставления материалу qiyªs строится либо на основе текстов Корана и сунны (qiyªs ëar‘Ì – «юридический силлогизм»), либо на основе широко известного и достоверного факта (qiyªs ‘aqlÌ – «рационалистический силлогизм»). По возможностям сопоставления qiyªs делится на «явный» (üªhir), когда аналогия очевидна, и «скрытый» (âªfÌ), когда аналогия обнаруживается только при логическом анализе. По соотношению сопоставляемых моделей qiyªs подразделяется на «отдаленный» или «приближенный», «сужающий» или «расширяющий».

Обязательными элементами формулы кыяса являются «основание» (aêl) – модель уже решенного вопроса, с которой производится сопоставление, «ответвление» (far ‘) – модель решаемого вопроса, «суждение» (Éukm) – главная мысль всей

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 207

формулы и, наконец, «причина» или «условие» (‘illa) – обоснование суждения, на котором строится все сопоставление.

Qiyªs был принят всеми мазхабами либо как один из источников права, либо как метод в практической деятельности. Однако его применение требовало от факиха большой изощренности и обширных знаний, так как постоянно приходилось выбирать: брать ли за основу канонический текст или известный факт, удовлетвориться явной аналогией или искать скрытую и т. п. Кроме того, излишне формально построенный силлогизм мог привести к абсурдному решению. Поэтому очень скоро появилась тенденция к ограничению применения кыяса путем сужения материала, привлекаемого для выведения аналогии, ограничения явным кыясом и т. д.

Умение выбрать наиболее подходящий для сопоставления текст или факт, применить тот или иной вид кыяса, правильно и убедительно построить цепь рассуждения было одним из основных качеств профессионального умения факиха (а позже – грамматиста), которое включалось в общее понятие независимого суждения (iÈtihªd).

Тот факт, что в формальной логике для передачи значения греческого syllogismos широко использовался арабский термин qiyªs, еще не указывает на связь юридической (и тем более грамматической) теории с эпистемологией.

В грамматической теории термин qiyªs обычно трактуется как логический вывод, получение умозаключения, дедукция по аналогии. Такая трактовка, однако, если и не вводит полностью в заблуждение, то является довольно неудачной по ряду при- чин. Главная – та, что во многих (возможно, в большинстве) случаях qiyªs является не дедуктивным, а скорее индуктивным способом доказательства. Ведь задача состояла в том, чтобы признать специфический и обычно единичный своеобразный, странный случай как пример общего типа, несмотря на обнаруживаемые им особенности, которые могли бы затенить тот факт, что он действительно принадлежит к уже существующему и известному классу явлений. Кроме того, даже если способ

применявшегося в кыясе доказательства в некоторых случаях и шел от общего к частному, его все равно нельзя квалифицировать как чисто дедуктивный, поскольку, как правило, ему недоставало детерминированных и процедурных аспектов, присущих дедуктивному методу.

Во всех формах определяющей чертой «грамматического» кыяса является его эвристический характер: метод состоит в исследовании неизвестной формы и попытки признать в ней уже встречавшуюся и анализировавшуюся в других ситуациях модель. Если такой образец обнаруживается, qiyªs может установить данной новой форме статус, подобный статусу языковых объектов в аналогичной ситуации. Qiyªs признается действительным, если придание подобного статуса имеет силу и способствует лучшему пониманию исследуемой формы.

Предложенная трактовка кыяса как грамматического метода влечет за собой, по меньшей мере, три вывода.

1.Именно такое понимание кыяса объясняет, почему мнения двух разных экспертов по поводу одного и того же языкового факта в классическом арабском языкознании могут варьироваться в довольно широких пределах и даже быть противоположными. Другими словами, результаты кыяса могут всегда подвергаться сомнению, или потому что можно оспорить исходное всеобщее отождествление новой ситуации со старой, или потому, что специфические заключения, полученные в результате такого базисного утверждения статуса, не могут быть разделены каждым наблюдателем. С другой стороны, сфера приложения кыяса как грамматического метода намного шире, чем любого вида силлогического доказательства и обусловлена только способностью применяющего данный метод идентифицировать новую ситуацию как в целом сходную со старой.

2.Таким образом, не удивительно, что одни и те же факты могут трактоваться как весьма различные случаи кыяса, в зависимости от вида отношений, которые исследователь хочет выдвинуть на первый план. Реальным примером этой ситуации является случай с причастием страдательного залога простых

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 209

глаголов со вторым корневым w: большинство из них образуются по парадигме maCñC, являющейся неправильной по отношению к общей модели maCCñC форм простого «нормального» глагола. Вместе с тем, существует несколько глаголов этого класса, демонстрирующих обычный образец maCCñC. Басриец ал-Мубаррад (ум. 898) рассматривал их как «регулярные» формы (qiyªsÌ) на основе сходства с причастием страдательного залога нормального глагола. Сибавайхи (ум. 796), напротив, считал, что образование форм глаголов со вторым корневым w по парадигме обычных является аномалией, поскольку большинство таких глаголов функционировали иначе. Следовательно, на основе кыяса Сибавайхи нельзя было производить новые формы причастий страдательного залога от глагола со вторым корневым w по парадигме причастий регулярного глагола.

3. Метод кыяса следует понимать как сочетающий одновременно индукцию и дедукцию еще и потому, что в его основе изначально лежит эвристический подход, в соответствии с которым новые факты интуитивно постигаются в потенциально существующих отношениях, уже известных в ранее встречавшемся порядке вещей. Как таковой, он достаточно произволен

âприменении и ограничивается только рамками интуиции. Прекрасный пример того, как можно обращаться с кыясом

âизучении грамматических вопросов, можно встретить в главе трактата аз-Заджджаджи (ум. 949) «al-•»ªÉ» [с. 64–66], посвященной оценке «объяснений в грамматике» (‘ilal an-naÉw). Автор считает, что существует три уровня объяснения языковых фактов. Первый, который он называет «дидактическим» (‘illa ta[lÌmiyya), сводится к простой общей констатации фактов: например, о том, что подлежащее глагольного предложения маркируется именным падежом, что причастие активного залога обычно образуется по модели fª‘il, что частица утверждения inna в именном предложении ставит в винительный падеж объект (предмет) разговора, а в именительный – предикат (сказуемое). Этот вид «объяснения» представляет все то, что

должен знать обучаемый для усвоения правильного языкового употребления. Второй уровень – это qiyªs, иллюстрируемый той же частицей inna. Ее синтаксическое поведение, а именно способность назначать маркеры падежа двум последующим существительным, является довольно необычным для класса частиц (они обычно или вовсе не определяют падеж, или определяют его только в непосредственно следующем за ними слове). Такой уровень аз-Заджджаджи называет «мотивирование методом кыяса» (‘illa qiyªsiyya). Он состоит в устранении аномального поведения по отношению к чему-либо более знакомому и представлении аналогичной конфигурации. Главным моментом этого объяснения является признание того факта, что постановка этой частицей одного существительного в винительный, а другого в именительный падежи, придает частице inna функцию, типологически аналогичную функции переходного глагола, дополнение при котором меняется местами с подлежащим1. Принятие этого тезиса за исходный может служить объяснением аномального поведения всего класса частиц inna (äîñë.: ’inna и ее «сестры»), если только можно допустить, что такая частица чем-либо «напоминает» (»ªra‘at) переходный глагол и, следовательно, по отношению к падежам носитель языка должен обращаться с ней подобно тому, как он обращался бы с глаголом. При рассмотрении данного случая, «мотивирование методом кыяса» сводится к допущению того, что структура мотивировки поведения частицы ’inna формально подобна объяснению специфики поведения переходного глагола. После этого обсуждение переходит на третий уровень, именующийся «диалектическим» объяснением (‘illa Èadaliyya). Он предлагает разнообразные обоснования теперь уже признанного подобия между inna и транзитивными глаголами.

Приведенный пример наглядно демонстрирует, что основная функция кыяса состоит в общем принципе экономии, ха-

1 Как, например, во фразе: »araba aâª-ka MuÉammadun («ударил брата твоего Мухаммад»), где прямое дополнение aâª-ka «брата твоего» (вин. падеж) поменялось местами с подлежащим MuÉammadun (им. падеж).

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 211

рактерном для мусульманского знания, которое, по существу, стремилось обеспечить интеграцию новых или незнакомых ситуаций в пределы структуры уже упорядоченных фактов. Одно из традиционных определений кыяса указывает на эту его основную функцию, как проницательную, так и вводящую в заблуждение. Оно гласит, что qiyªs – это процесс, посредством которого устанавливается связь «производной сущности» (far ‘)

ñ«базисной сущностью» (’aêl) на основе признания существования между обоими некоего общего элемента. Это определение,

ñодной стороны, обнаруживает решающую «интеграционную» функцию кыяса, а с другой, – по сути, скрывает его эвристиче- ский, если так можно выразиться «предварительный», аспект: о языковом факте можно говорить как о «производном» только после того, как методом кыяса успешно идентифицирована его «базисная» сущность. Но это – уже последствие кыяса, а не его определение.

Вторичное развитие кыяса в сфере языковедческих занятий состояло в том, что как метод он функционировал в качестве генератора новых грамматических форм. Основная идея, лежавшая в основе этого механизма, состояла в том, что, как только признавалось наличие аналогии между двумя формами и доказывалось, что одна форма является производной от другой, считалось законным производить однотипные парадигмы, даже если эти формы никогда не были засвидетельствованы языковым употреблением. В этом смысле, qiyªs следует рассматривать как антоним samª ‘ – строго зафиксированного словоупотребления, переданного от древних арабов. Приведенный выше пример парадигмы образования причастия страдательного залога является типичным случаем, объясняющим переход от первичного значения термина qiyªs в логике и фикхе ко вторичному значению в классическом арабском языкознании.

Ä.Фролов квалифицирует qiyªs как «генетическое» определение традиционной арабской грамматики, когда понятие определяется через соотнесение одного явления с другим как с источником, из которого оно «произошло».

Такое определение, которое можно было бы назвать также «деривационным», выполняет свою задачу непривычным для нас способом: вместо вопроса «что это?» оно отвечает на вопрос «откуда это?» [Фролов, 1987: 172].

Вариантом определения данного вида можно считать те случаи, когда одно явление определяется через его «схожесть» с другим явлением, «подобие» ему. Например, глагольная предикативная конструкция определяется как нечто похожее на именную предикативную конструкцию.

Определение через «подобие» и собственно «генетическое» определение устанавливают чисто логические связи между понятиями, а не реальную производность одних языковых явлений от других. Арабская грамматика принципиально внеисторична в своих методологических установках, хотя логическая последовательность может и совпадать с основным направлением исторических процессов развития языка [Фролов, 1987: 187].

Теоретическая система АЛТ, таким образом, делит языковые явления на два принципиально различных типа: явления исходные, первичные, «ядерные», относящиеся к сфере aêl, и явления вторичные, производные от первых, относящиеся к сфере «ветвей» (far ‘, ìí. ÷. furñ ‘). Первые в объяснении не нуждаются, они просто устанавливаются, констатируются. Вторые, в силу своей «вторичности, производности», нуждаются в обосновании, что осуществляется через возведение их к явлениям первого типа. Поэтому определение «генетического» типа может быть только у понятий, относящихся к явлениям, классифицируемым теорией как «ответвления». Более того, оно для них необходимо, и отсутствие такого определения означает, что теория относит данное явление в данном контексте к сфере «ядра». Определение «экземплификативного» типа, напротив, может быть у любого понятия, являясь практически единственно возможным для «ядерных» явлений.

Специфика этих двух наиболее распространенных видов определений позволяет объяснить отмеченный ранее факт от-

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 213

сутствия каких бы то ни было эксплицитных определений у большинства понятий как в самой «Книге» Сибавайхи, так и во многих последующих грамматических сочинениях. «В отличие от определений, восходящих к логике перипатетиков, оба вида дефиниций у Сибавайхи не выводят нас за пределы употребления понятия в контексте теории. Отсутствие определения не делает понятие менее строгим, так как его функционирование в теоретических рассуждениях проясняет и его отношение к другим понятиям, и его отношение к языковым явлениям, то есть те моменты, которые задают в понятии оба рассмотренных выше вида дефиниций. Таким образом, сами эти определения есть лишь эксплицитное выражение того, что имплицитно устанавливается контекстом лингвистической теории и местом понятия в ней. Сумма контекстов есть тот основной путь, на котором понятие для Сибавайхи приобретает свою определенность» [Фролов, 1987: 174].

Хотя определения у Сибавайхи практически не дают ниче- го нового по сравнению с тем, что задано контекстом теории (и может быть извлечено из него комментатором или исследователем), факт их наличия имеет большое значение для характеристики теоретического метода раннего арабского языкознания, где терминосистема уже выделилась из языка и вместе с нею возникла и система понятий, определенным образом организованная и упорядоченная. В этой связи интерес представляет то, какие понятия получают у Сибавайхи определения, а какие – нет.

Эксплицитные определения в «Книге» имеют в основном понятия, входящие в номенклатуру названий самых различных явлений АЯ, которые можно отнести к ключевым элементам его системы. Так, во вводном разделе заданы понятия основных разрядов слов, категорий словоизменения, типов предикативных конструкций (хотя Сибавайхи еще не знает термина «конструкция»), видов отношения между формой и значением, видов правильности и неправильности речи. Кроме вводного раздела многие понятия получают определения в начальных

главах больших разделов. В них задаются явления, служащие объектом рассмотрения в данном разделе.

Âпротивовес этому две большие группы понятий практиче- ски никогда не получают эксплицитных определений. Это, вопервых, все метатеоретические понятия, типа ‘illa «причина, основание», quwwa «ñèëà», ëabah «сходство, подобие» и т. п., вовторых, понятия речевых процессов, связанных с порождением высказывания, такие как i»ªfa «генитивная связь», isnªd «предикативная связь», ta‘addÌ «переходность глагола», i»mªr «прономинализация», ta‘rÌf «придание определенности имени» и т. п.

Âпроцессе дальнейшего развития в рамках той же системы мышления возникают еще несколько процедур определения понятий. Некоторые из них в зачаточном состоянии присутствуют уже в «Книге» Сибавайхи.

Большинство исходных понятий теоретической системы классического арабского языкознания находятся в системных отношениях друг с другом в соответствии с принципом «концептуальной бинарности»: понятия образуют полярные пары, в которых каждый полюс немыслим без сопоставления с другим

èпротивопоставления ему. Привычность подобного способа мышления заставляла арабских грамматистов искать или постулировать наличие таких полярных пар даже там, где языковые факты не дают для этого достаточных оснований [Фролов, 1987: 188].

Как технический термин арабской грамматики слово qiyªs обозначает «норму», представляющую собой инструмент, который позволяет грамматистам «регулировать» (qªsa) морфологическое или синтаксическое поведение слова, если оно неизвестно через «передачу» (naql) или его невозможно воспринять на слух (samª ‘) на основании поведения другого слова путем определенного типа аналогий. В АЛТ термин допускает вариативное употребление с однокоренным синонимом miqyªs (ìí. ÷. maqªyÌs); он надежно засвидетельствован в «Книге», хотя Сибавайхи и не дает его определения. Однако грамматист говорит о том, что кыяс может быть «плохой» (radÌ ’, qabÌÉ),

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 215

«постоянный» (mustamirr, mutla‘ibb), «плавающий», или «текущий» (Ȫri ’), «стабильный» (mutamakkin) и др. Он утверждает, что никто не «образовывает» (lª yuqªsu) слов на основании того, что является редким (qalÌl) или исключительным (ëªüü), а делает это по форме, употребляемой часто (kaíÌr). Выражение ‘alª -l-qiyªs, часто употребляемое Сибавайхи, фигурирует в «Книге» в значении «в соответствии с нормой, нормативно».

Первое определение кыяса мы находим у грамматиста му[тазилитского толка ар-Руммани (ум. 384/994) в сочинении «Kitªb al-Éudñd» («Книга определений»): «Кыяс – это соединение (Èam‘) двух вещей, имеющее своим результатом суждение (Éukm)».

Самый пространный пассаж о кыясе (пять разделов) мы находим в трактате «необасрийца» Ибн Джинни (ум. 1002) «al- ”aꪒiê» [I: 110–133; 358–370; 392–400]. Автор заявляет, что арабам нравится сходство (taȪnus) и подобие (taëªbuh), что стимулирует их уподоблять одни вещи другим, прослеживать связь производного (far‘) с производящим (aêl). Такая склонность к уподоблению (taëbÌh), по его мнению, подчас приводит их к возведению исходных (первичных) вещей к производным (вторичным) и приданию редким вещам, в противоположность более общим, статуса «нормальных».

Ибн Джинни выделяет четыре типа взаимосвязей между «нормой», живой речью (samª ‘) и узусом (isti ‘mªl):

1.Когда производная форма образуется в соответствии с нормой или узусом; такой случай он рассматривает как оптимальный (muïïarid).

2.Когда производная форма образуется в соответствии с нормой, но является исключением по отношению к употребляемой; в этом случае предпочтительной Ибн Джинни считает общеупотребительную форму.

3.Когда форма образуется в соответствии с узусом, но выглядит необычно с позиции нормы; в этом случае следует принимать общеупотребительную форму (masmñ ‘), однако ничего не образовывать по ее модели.

4. Когда форма выглядит необычно с точки зрения как нормы, так и узуса, она «порочна» (marüñl); ее нужно отвергать, искоренять (muïïaraÉ).

Наконец, Ибн Джинни отмечает, что, по мнению грамматистов, то, что «регулируемо» в соответствии с речью арабов, составляет часть их языка, даже если арабы не использовали его в речи.

Ибн ал-Анбари (ум. 577/1181) в книге «Luma‘ al-adilla fÌ uêñ l an-naÉw» («Проблески доказательств в основах грамматики») считает, что существование грамматики невозможно без кыяса, поскольку саму грамматику можно определить как науку о «нормах» (maqªyÌs), выведенных (mustanbaïa) из обстоятельного изучения (istiqrª ’) АЯ. Он определяет кыяс как возведение вторичного языкового факта к первичному посредством причины (‘illa).

Ас-Суйути (ум. 1505) в третьей части сочинения «Kitªb alIstirªÉ fÌ uêñ l an-naÉw» («Книга отдыха в основах грамматики») классифицирует все сведения по кыясу, накопленные класси- ческим арабским языкознанием. Он разделяет свое исследование на такие части: 1) то, что лежит в основании «аналогии» (maqÌs ‘alayhi); 2) вторичный продукт «аналогии» (maqÌs); 3) «аналогия» как метод; 4) все, что объединяет предыдущие позиции (Ȫmi ‘a).

Наконец, следует отметить, что захиритский грамматист Ибн Мада ал-Куртуби в трактате «ar-Radd ‘alª -n-nuɪt» («Ответ грамматистам») выдвинул возражения против использования в грамматике кыяса и призвал к аннулированию его как метода [Radd: 156].

5.2. Трехкомпонентная парадигма традиционной арабской грамматики

5.2.1. ’Ism (èìÿ)

В большой трехчленной парадигме традиционной арабской грамматики (’ism–fi ‘l–Éarf) ’ism занимает первое место и соотносится с понятием имени (существительного, прилагательно-

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 217

го и др.) в западноевропейской грамматической традиции. Генетически арабское имя является двухбуквенным и принадлежит к очень древнему лексическому фонду [Fleisch, 1961: I, § 52b], что обнаруживается уже в ближайших деривативных парадигмах: форме «разбитого» множественного числа ’asmª’, деноминативном глаголе samª’/yasmñ или его более употребительной форме sammª/yusammÌ «называть, именовать». АЛТ по-разному объясняет происхождение слова ’ism – куфийцы выводили его из wasm «знак, клеймо, отпечаток» (Ц WSM), басрийцы – из sumuww «оценка, определение» (Ц SMW) [Weil, 1913].

Хотя Сибавайхи и начинает свою «Книгу» с перечисления примеров имени (raÈul «человек», faras «лошадь», ɪ’iï «стена») [Kitªb, I: 9], он не дает определения термину ’ism.

Ибн Фарис приводит многочисленные определения имени, предложенные последователями Сибавайхи – ал-Ахфашем Средним (ум. 830), ал-Киса’и (ум. 865), ал-Фарра’ (ум. 822), Хишамом ад-Дариром (ум. 824), ал-Мубаррадом (ум. 898), азЗаджджаджи [ŸªÉibÌ 2: 82–83]. Однако ни одно из определений этих грамматистов не устраивает Ибн Фариса, считавшего, что кроме аз-Заджджаджи, все авторы давали не определение имени, а только его описание в грамматических связях. Так, ал-Фарра’ утверждал что «’ism – это то, что принимает танвин, идафу (status constructus) èëè ’alif è lªm (определенный артикль)».

Ряд определений имени в арабском языкознании зафиксировал Ибн ал-Анбари (885–940). Материал, приводимый ал-Мубаррадом, он квалифицирует как пригодный для этимологических изысканий, но не отвечающий требованиям определения [Inêªf: 2]. А вот определение аз-Заджджаджи Ибн ал-Анбари, напротив, считает истинным определением, но подвергшимся влиянию греческой логики.

Аристотель в «Органоне» определяет имя как: onoma esti phon sÂmantik kata sunthÂkÂn aneu khronou, то есть «звук, наделенный значением по согласию, без отношения ко времени». Ана-