klassicheskoe_arabskoe_yazykoznanie

логичную трактовку понятия мы находим и у аз-Заджджаджи:

’ism huwa êawt muqaïïa‘ dªll ‘alª ma‘nª Èayr dªll ‘alª zamªn wa- l-makªn («имя – это «отрезанный» [от других] звук, указывающий на значение, безотносительно времени и места»). В определении арабского грамматиста êawt=phonÂ, dªll ‘alª ma‘nª=sÂmantikÂ, Èayr dªll ‘alª zamªn=aneu khronou. В нем опущено аристотелевское kata sunthÂkÂn «по согласию» и добавлено wa-l-makªn.

Отсутствие в определении аристотелевского kata sunthÂkÂn «по согласию», по-видимому, объясняется оживленной полемикой, имевшей место во времена аз-Заджджаджи по вопросу глоттогенеза. В классическом арабском языкознании по проблеме происхождения языка противопоставлялись точки зрения о том, что он был ниспослан Аллахом (waÉy wa-tawqÌf), и о том, что он был создан по взаимной договоренности людей (tawª»u‘ wa-’êïilªÉ) [ŸªÉibÌ 2: 31–34]. Вероятно, аз-Заджджаджи в рамках мусульманского менталитета счел нецелесообразным включение в свое определение имени аристотелевского kata sunthÂkÂn «по согласию».

Более распространенное определение имени, в тех или иных вариантах принятое всей АЛТ, сформулировал ас-Сира- фи (ум. 979): kull ëay’ dalla lafüuh ‘alª ma‘nª Èayr muqtarin bizamªn muhaêêal min mu»iyy aw Èayrih fa-huwa ’ism («имя – это всякое слово, выражающее смысл, не связанный с определенным временем – прошедшим либо иным») [EI2, IV: 182]. Такое определение фактически расширяет предыдущее за счет детализации понятия времени, но и оно вызывает возражение у Ибн Фариса, утверждающего, что это определение в равной мере применимо и к понятию Éarf [ŸªÉibÌ 2: 84].

Аз-Замахшари (ум. 1144) опускает в своем определении имени слово muÉaêêal, но добавляет fÌ nafsih («â ñåáå»)2. АлДжурджани (ум. 1413) объясняет, какой смысл вкладывается в

2 Al-’ism mª dalla ‘alª ma‘nª fÌ nafsih dalªlatan muÈarradatan ‘an al- ’iqtirªn [Mufaêêal, § 2 ].

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 219

определении в понятие отсутствия привязки ко времени (’iqtirªn): «имя – это то, что несет в себе значение, не связанное ни с одним из трех времен»3.

Привлекает внимание то обстоятельство, что явную связь с греческой логикой обнаруживают именно общепринятые определения как имени, так и глагола, преобладавшие в АЛТ, в отличие от определений маргинальных.

Приняв за отправную точку наличие в речи только трех классов – имени, глагола и частицы, – равно как установив в качестве критерия для разграничения имени его временную безотносительность, арабские грамматисты вынуждены были подгонять разнообразные классы словоформ под трехчленную парадигму, причисляя при этом к имени как собственно имя существительное (’ism) в его разновидностях – ’ism al-Èins (общее родовое), ’ism al-‘alam (имя собственное), ’ism al-‘ayn (имя, «ощутимое зрительно», то есть вещественное, конкретное), ’ism ma‘nª (имя абстрактное), так и nomen agentis – причастие действительного залога (’ism al-fª‘il), nomen patientis – причастие страдательного залога (’ism al-maf‘ñl). Строго говоря, последние два типа имен попадали уже под категорию êifa – прилагательных или более широкую категорию na ‘t – определений.

К именным формам классическое арабское языкознание причисляет также масдары и ряд других именно-глагольных дериватов, как, например, ’ism az-zamªn wa-l-makªn – «имя времени и места». Туда же причислены и местоимения – mu»marªt (личные), ’ism al-’iëªra (указательные), al-’ism almawêñl (относительные) и др., объединяемые собирательным

3 Al-’ism mª dalla‘ alª ma‘nª fÌ nafsih Èayr muqtarin bi-aÉad al-’azminat aí-íalªía [Ta‘rÌfªt: 15].

4 Подробная классификация всех этих категорий представлена у азЗамахшари [Mufaêêal: 212–213]. Основываясь на ней, В. Райт разработал собственную номенклатуру [Wright, 1986, I: 104–110], использующуюся по сей день с несущественными модификациями в большинстве современных западноевропейских грамматик (см., например: [Brockelmann, 1969: 60–80; Гранде, 1963: 252] è äð.).

термином mubhamªt. Наконец, в этот класс попали числительные (’ism al-‘adad) è äð.4

Êàê ’ism арабское языкознание нередко определяет даже вопросительные местоимения kayfa, kam, matª («как, сколько, когда?»), а также восклицания и междометия, квалифицируемые как ’asmª ’ al-’af‘ªl (имена глагольные).

5.2.2. Fi‘l (глагол)

Технический термин fi[l, применяемый в классическом арабском языкознании и АГ для обозначения глагола, в переводе с арабского означает «действие, акт, поступок». По форме это – масдар – отглагольное существительное, образованное от формы fa‘ala/yaf ‘alu «делать» [Lexicon, VI: 2420].

Известно, что флективные языки характеризуются тем, что в них в образовании целого ряда словоформ от структурно сходных корней отмечается регулярная повторяемость. В АЯ уже на раннем этапе становления арабского языкознания для символического обозначения таких словоформ (’abniya – ìí. ÷. îò binª ’, ðåæå ’amíila) был избран наиболее стандартный конкретный трехбуквенный корень F ‘L, прототипом которого послужил fi ‘l – второй компонент трехчленной парадигмы ТАГ. Буквы F (fª ’), [ ([ayn) è L (lª m) в нем обозначают соответственно инициальную (К1), медиальную (К2 ) и финальную (К3) корневые согласные. Тем самым, при рассмотрении словообразовательных явлений, характерных для какого-либо класса слов, грамматисту или лексикографу достаточно было указать на их общую унифицированную модель, обозначенную одной из парадигм корня F‘L.

Разработки грамматистов в этой области начались с того, что Сибавайхи предпринял попытку исчерпывающей классификации именных и глагольных форм (’abniyat al-’asmª ’ wa-l- ’af ‘ª l).  «al-Kitª b» он зарегистрировал 308 именных и 34 глагольные формы [Kitª b, II: 315, 330, 333, 340; Muzhir 2, II: 2; [Umar, 1971: 11]. Абу Бакр б. ас-Саррадж дописал к списку именных форм еще 28 парадигм, после чего время от времени

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 221

различные грамматисты продолжали расширять и уточнять его [Muzhir 2, II: 2].

Ибн Фарис начинает одноименную главу fi ‘l «Законоуложений языка» с краткого определения, которое дал ал-Киса’и: «глагол – это то, что указывает на время»5. Сибавайхи, как и в случае с именем, предложил скорее не определение термина, а изложение своего понимания этой категории: «что касается глагола, то это – формы, образованные от слов, обозначающих события имен, и приложенные к тому, что уже состоялось, происходит, но еще не случилось и уже имеется, но еще не прервалось»6.

В этой формулировке отражена басрийская теория инфи- нитива-масдара, а значение слова aÉdª í «события» уже близко к понятию «процесса», используемого в современном языкознании для определения глагола.

С другой стороны, формулировка Сибавайхи отражает временные критерии глагола и с самого начала АЛТ, насколько ее можно проследить, временная оценка глагола является его неотъемлемым атрибутом, равно как отсутствие таковой является атрибутом имени.

Здесь имеется и указание на то, что в классическом арабском языкознании такие постулаты были изначально приняты в качестве аксиомы или доктрины, как нечто уже установленное, а не продукт личных исследований арабских грамматистов [EI2, II: 896]. Как и в случае с трехкомпонентной парадигмой ча- стей речи, мы встречаемся с констатацией факта: соотнесение понятия глагола с категорией времени также пришло к арабам из Аристотелевой логики. Это отнюдь не умаляет оригинальность их грамматических построений.

5 Al-fi‘l mª dalla ‘alª zamªn [ŸªÉibÌ 2: 85].

6 ’Amma -l-fi‘l fa-’amíilat ’uâiüat min lafü ’aÉdªí al-’asmª’ wa-buniyat li- mª ma»ª wa-mª yakñn wa-lam yaqa‘ wa-mª huwa kª’in wa-lam yanqaïi‘

[Kitªb, I: 9].

Хотя на создание теории инфинитива-масдара и претендует так называемая куфийская школа, целостность грамматиче- ской традиции состоит в принципиальном принятии дихотомии ’ism–fi[l, основываемой на приложимости к этим двум классам категории времени.

Определение глагола, данное позже аз-Замахшари, уже отличается большей ясностью и строгостью, целиком оставаясь при этом в рамках АЛТ: «Глагол – это то, что указывает на связь события с [определенным] временем»7.

По мнению аз-Замахшари, признаками глагола являются:

1)наличие частиц, формально указывающих на время, – qad «уже» (прошедшее время) и sawfa «конечно» (будущее время);

2)наличие частиц, ставящих глагол в Èazm (усеченное наклонение);

3)присоединение к ним слитных местоимений;

4)принятие безгласного аффикса t для обозначения третьего лица женского рода в единственном числе [Mufaêêal; Гиргас, 1873: 70].

Ибн Я‘иш (ум. 1245) считал некоторые положения аз-За- махшари неудачными, в частности, критиковал неопределенность понятия mª в его определении глагола, требуя введения

âэтом месте более точного слова – kalima èëè lafü. Вместе с тем он не видел необходимости в дополнительном разграниче- нии инфинитива (масдара) и личных форм глагола, поскольку он тоже обнаруживал себя как глагольная форма иным способом – «извне, за счет своей непереходности» (min âªriÈ, min lawªzimih).

Èáí ß[иш также находил ошибочными определения грамматистов, в которых фигурировало указание на Éadaí «событие», считая, что глагол сам по себе указывает как на событие, так и на время его протекания. Однако непосредственно глагол не обозначает эту связь; он указывает на нее в некой связи,

7 Al-fi‘l mª dalla ‘alª ’qtirªn Éadaí bi-z-zamªn [muÉaêêal] [Mufaêêal, § 2].

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 223

проявляющейся по вторичным признакам (wa-l-iqtirªn wuÈida taba ‘an) [ž. Mufaêêal: 911].

Видимо, первым, кто согласился с суждением Ибн Я‘иша, стал Ибн ал-Хаджиб (ум. 1249), отказавшийся в определении глагола от указания на его связь с Éadaí и сформулировав его таким образом: al-fi ‘l mª dalla ‘alª ma‘nª fÌ nafsih muqtarin bi- aÉad al-azmina aí-íalªía «глагол – это то, что указывает на зна- чение в себе и связан с одним из трех времен» [Kªfiya, öèò. ïî: EI2, II: 896].

Ал-Астарабади повторяет: kull ’ism fa-huwa Èayr muqtarin, kull fi ‘l fa-huwa muqtarin «всякое имя не связано [со временем], всякий глагол связан [со временем]. Ас-Сирафи в определении глагола открыто придерживается доктрины «Éadaí muqtarin bizaman muÉaêêal» – «события, связанного с протекающим временем».

Анализируя приведенную выше формулировку Сибавайхи, ас-Сирафи объясняет ’amíila è ’aÉdªí al-’asmª’ следующим образом: ’amíila: ’arªda ’abniya, потому что ’abniyat al-’af‘ªl разнообразны (muâtalifa), òî åñòü fa‘ala, fa[ila, fa‘ula è ò. ä. ’AÉdªí –

ýòî al-maêªdir allatÌ tuÉdiíñna -l-’asmª’; ’asmª’ – ýòî ’aêɪb al- ’asmª’ wa-hum al-fª‘ilñn. Далее он излагает басрийскую теорию происхождения глагола от масдара: ’amíila uâiüat min lafü ’àÉdªí al-’asmª ’ [ž. Kitªb, faêl 1]. Перечисленные примеры достаточно убедительно показывают, насколько существенной считала АЛТ в разнообразных определениях временную оценку глагола, полностью игнорируя при этом его вид.

В греко-латинской традиции значительная часть видовых признаков глагола была также смещена на его временной аспект, при том, что греки не распознавали их как таковые (это – уже заслуга современного языкознания).

Понятие грамматических времен в арабском языкознании, восходящее к Аристотелевой логике, в условиях теории глагольного управления подверглось с точки зрения реального времени сложным испытаниям: сразу же возникла трудность различения трех времен – прошедшего, настоящего и

будущего в рамках системы, признававшей только два времени. Одно получило название mª»Ì (прошедшее), другое – будущее, впервые названное словом mustaqbal Ибн ал-Кутыей (ум. 367/977) [Af ‘ªl, I: 18]. Он логически противопоставлял две однопорядковые формы, оставляя без внимания настоящее время. АЛТ обычно обозначала настоящее время термином mu»ªri‘ («похожий, подобный», по парадигме имени агенса от III глагольной породы), но формально не противопоставляла его mª»Ì ; в грамматических построениях он входит в систему кыяса.

Арабские грамматисты в той или иной степени были лишь в состоянии дифференцировать временные признаки глагола за счет присоединения к нему определенных внешних формантов: sa-, sawfa, qad, которые они называли его «свойствами» (âaꪒiê) [Mufaêêal, § 402].

Фактически в классическом АЯ виды глагола задаются аффиксами: совершенный – суффиксами, несовершенный – префиксами и суффиксами, являющимися важным, но не единственным средством для указания вида. Реальное же время глагола обнаруживает только контекст; для него методологи- ческая система классического арабского языкознания формальных признаков не выработала.

Глагол будущего времени несовершенного вида задается префиксами sa-, sawfa, например: kallª sa-ya‘lamñna íumma kallª sa-ya‘lamñna «Но нет, они узнают, и еще раз нет, они узнают» [LXXVIII: 4–5], временным наречием или просто ситуацией. Настоящее время обнаруживает себя за счет отсутствия этих маркеров: mªüª taf ‘al? «что ты делаешь?».

В прошедшем времени необходимо делать разграничение: совершенный вид определяется повествованием исторических сообщений. В них глагол выражает время, соотносимое с французским pass¾ simple. Форма же этого простого прошедшего времени (mª»Ì ) выражает также совершенный вид. Язык располагает только этой единственной формой для повествования и речевого общения. Более того, она часто обнаружива-

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 225

ет явные признаки завершенности без какой-либо временной оценки и в этом смысле не может претендовать на название чи- сто временной формы, каковой она фигурирует в европейской грамматической традиции.

По отношению к участнику описываемой в предложении ситуации, который осуществляет какие-либо активные действия (агенсу), арабские грамматисты дифференцировали глаголы по двум типам: 1) с «известным» агенсом (ma‘lñm); 2) с «неизвестным» агенсом (maÈhñl). Понятие ma‘lñm часто ассоциируется в европейской грамматической традиции с категорией действительного залога, а maÈhñl – страдательного.

Согласно АЛТ, агенс бывает трех видов: 1) простой, «беспримесный», типа: fa‘ala/yaf ‘ilu/yaf ‘ulu, êàê »araba (i) «áèòü», ïalaba (u) «требовать»; 2) с «заинтересованностью» в чем-либо, часть глаголов типа: fa‘ila/yaf ‘alu, êàê raÉiba (a) «выигрывать, добиваться, выгадывать», sakira (a) «быть опьяненным»; 3) неизвестный, типа: fu‘ila/yuf‘alu, êàê »uriba «быть ударенным», ruÉiba «быть просторным».

Кроме того, классическое арабское языкознание выделяет группу глаголов качества, образуемых по модели fa‘ula/yaf‘ulu, например: karuma (u) «быть щедрым, великодушным» и частич- но – по модели fa‘ila/yaf‘alu (остальные глаголы, помимо попавших в тип 2 выше), например kabira (a) «быть престарелым».

Глаголы качества лишены статичности, поскольку несут смысловые оттенки «приобретать качество», или «становиться таким-то», граница между которыми часто бывает размытой.

Аз-Замахшари определяет maÈhñl как глагол, агенс которого или вообще неизвестен, или, если известен, то не может быть выраженным (fi‘l mª lam yusammª fa‘iluh) [Mufaêêal: 116, строка 5]. Фигурируя во фразе типа »uriba Zayd с подлежащим (субъектом) Zayd, глагол смещает внимание на субъект и склоняет к переводу: «Зайд был побит», вместо: «Кто-то побил Зайда». Такое смещение в управлении членов предложения, порождение иного контекста дополнительно заставляет соглашаться с квалификацией ТАГ этого глагола как maÈhñl: åãî

агенс при любых обстоятельствах остается неизвестным. Однако, несмотря на специфическое морфологическое оформление, глагол еще не приобретает законченных признаков страдательного залога. Отсюда очевидно, насколько обманчивым может оказаться отождествление парадигмы fu‘ila со страдательным залогом.

Хотя арабские грамматисты никогда не говорили о безличном глаголе, он, по существу, имеется в КАЯ в форме того, что они называли maÈhñl – глагол с неизвестным агенсом (fi‘l mª lam yusamma fª‘iluh). Для глагола в личной форме можно сказать âaraÈtu min ad-dªr «я вышел из дома», nazaltu ‘alª Zayd «я спустился к Зайду», в безличной – âuriÈa min ad- dªr, nuzila ‘alª Zayd. Глаголы в указанных формах трудно поддаются переводу, потому что для каждого из них необходимо найти соответствующее безличное выражение; при отсутствии такового приходится прибегать к переводу с применением личных форм.

Некоторые глаголы (типа: kafª, badª, rª’a, Éabba) вплотную приблизились к безличному употреблению, не приобретая при этом морфологических признаков maÈhñl, например: wa-kafª bi-l-lªhi ëahÌdan («И довольно Аллаха как свидетеля») [IV: 81(79)]; mª rª’a-hñ illª bi-… è äð.

Арабские грамматисты различали неспрягаемые глаголы (Ȫmid, èëè Èayr mutaêarrif), òèïà: ‘asª, ni ‘ma, laysa, в противоположность глаголам спрягаемым (mutaêarrif), имеющим все глагольные или именно-глагольные формы.

Вместе с тем они не различали безличного глагола, поскольку судили о нем только через призму агенса. Это – один из характерных примеров отрыва логической системы ТАГ от реальной языковой действительности.

АЛТ делит все глаголы на первообразные (muÈarrad) и производные, или «наращенные» за счет аффиксов (mazÌd). Первообразные глаголы могут иметь три или четыре корневых буквы, в соответствии с чем именуются трехбуквенными (íulªíÌ) и четырехбуквенными (rubª‘Ì).

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 227

Для формально-алгебраического обозначения трехбуквенных глаголов и их производных форм в классическом арабском языкознании употребляется модель fa‘ala (см. выше), для четырехбуквенных – fa‘lala, где второй lªm выражает К4. Производ-

ные глаголы обозначаются добавлением к моделям fa‘ala è fa‘lala соответствующих аффиксов.

Аз-Замахшари насчитывает порядка 25 производных глаголов, образующихся от первообразного трехбуквенного корня за счет наращения аффиксов.

Одни из них состоят из четырех букв и являются дальнейшей модификацией трехбуквенных глаголов за счет редупликации К3 (òèïà: ëamlala «быть проворным, быстрым»), вставки ин-

фиксов n, w, y (òèïà: Èandala «сваливать, повергать»; bayïara «подковывать лошадь»), другие являются формами производных глагольных пород.

В первообразных четырехбуквенных глаголах все четыре буквы являются корневыми. Некоторые грамматисты (ал-Фа- риси, аз-Замахшари) считали, что такие глаголы образуют производные формы только по двум моделям ’if ‘anlala è ’if ‘alalla, в то время как другие (Ибн ал-Хаджиб) в качестве производной формы четырехбуквенного глагола рассматривали также модель tafa‘lala [Гиргас, 1873: 72].

Простота образования и ограниченное количество моделей для времен и наклонений глагола с лихвой компенсируется изобилием производных форм глагола, если даже ограничиться пятнадцатью для трехбуквенного и тремя для четырехбуквенного, как это предлагает В. Райт [Wright, 1986, I: 29, 48]. Еще обширней у него список (насчитывает 44 позиции) моделей отглагольных имен (’asmª’ al-fi ‘l) [Там же: 110–112], в той или иной степени сохраняющих свою связь с глаголом.

Вместе с тем многочисленные производные формы арабского глагола имеют то неоспоримое преимущество, что позволяют синтетически выражать понятия, для передачи которых языки других типов вынуждены прибегать к многокомпонентным аналитическим построениям. Например, пер-

вообразный глагол farasa (i) имеет значение «растерзывать (о звере, диком животном)», а его производные формы farrasa – «побуждать к растерзыванию (зверем)»; ’afrasa – «позволять (пастуху) вырвать (зверю) клок (шерсти, мяса)»; ’iftarasa – «звереть, свирепеть» и т. п. Такие формы существенно способствовали развитию синтетического строя КАЯ.

В арабском глаголе нашли концентрированное выражение эмоциональные средства АЯ: во второй породе (fa‘‘ala) можно лаконично передать значение интенсивности, в пятой (tafa‘‘ala) – дополнительно еще и возвратности, усиленная («энергичная») форма глагола (modus energeticus) подчеркивает неизбежность действия в будущем, усиливает запрещение, пожелание [Гранде, 1963: 167–168] è äð.

Классическое арабское языкознание предлагает подробное описание системы глагольного спряжения, основанной на присоединении к корню глагола местоименных префиксов и суффиксов, приводит развернутую характеристику признаков наклонений, соотнося их с матрицей i ‘rªb’à.

5.2.3. 0arf (частица)

Последний компонент трехчленной парадигмы классического арабского языкознания – Éarf – в переводе с АЯ может обозначать: слово, букву, звук, частицу и, наконец, мору в просодии [Фролов, 1991: 54].

Исследуя этимологию этого термина, Ибн Джинни пришел к выводу о том, что его оригинальное значение происходит от слова Éadd «предел, лимит, кромка» (’innamª Éarf aë-ëay’ Éaddun wa-nªÉiyatun), а, говоря о Éurñf al-hiȪ’ (буквах алфавита), определяет его как: Éadd munqaïa ’aê-êawt wa-Ȫyatuh wa-ïarafuh

(«предел, на котором обрывается звук, его конец, край») [Sirr, I: 16, строки 6–7].

Такое объяснение вводит элемент из системы арабского языкознания, разработанной намного позже (maqïa ‘), однако важно то обстоятельство, что определение Ибн Джинни четко засвидетельствовало употребление слова «предел, край, лимит».

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 229

Наибольшее количество языкового материала об этом слове собрал Ибн Манзур (1232–1311) в пространной словарной статье Éarf. Говоря о буквах, он также возводит его первичное значение к «пределу». Несмотря на лаконизм других авторов, большинство из них солидарны в аналогичном толковании. Ибн Хишам ал-Ансари, например, ограничивается только указанием на то, что это ïaraf aë-ëay ’ («êðàé ÷åãî-ëèáî») [´. ´uüñr : 14, строка 13].

Слово Éarf принадлежит, несомненно, к общесемитскому лексическому фонду и зафиксировано в форме Éarpª в сирийском языке в значении «оконечность, крайняя точка» [Payne-Smith, 1879–1901]. В древнееврейском языке в форме Éerp¯(h) оно означает «выпад, оскорбление», характеризующееся «колкими язвительными словами» [KØhler, Baumgartner, 1948–1953, Ö HRF].

Ф. Преториус первым в западноевропейской арабистике связал арабский термин Éarf с греческим hÙros, употребляемым в Аристотелевой логике. Й. Вайс такое отождествление подверг критике [Weiss, 1910: 349–382], однако М. Бравманн отверг его критику и решительно принял точку зрения Ф. Преториуса [Bravmann, 1934: 8–9].

HÙros также имеет первичное значение «лимит, предел», откуда произошло «установление значения слова» и, наконец, – «определение». В АЯ развитие значения Éadd прошло тот же путь, что и hÙros в греческом, однако трудно выяснить весь процесс, в результате которого развились эти значения. С одной стороны, действительно ощущается греческое влияние на развитие значения арабского термина Éarf, первичная семантика которого соотносится с греческим термином hÙros. С другой стороны, на почве АЯ оно получило развитую полисемию, хотя ее с некоторой натяжкой и можно было возвести к единому источнику, поскольку наиболее короткие арабские слова, особенно частицы (например, fa-, bi-, li-, in), «ограничиваются» одним слогом. Добавив к этому, что на частицы не распростра-

няется действие i‘rªb’а, мы получим дополнительные параметры такого «ограничения».

Арабские грамматисты пытались найти точную формулировку значению харфа в трехкомпонентной парадигме. «Книга» Сибавайхи начинается с определения Éarf как того, что не является ни ’ism, íè fi‘l, а аз-Заджджаджи отличительным признаком частиц считает отсутствие у них признаков, свойственных именам и глаголам (al-Éarf mª âalª min dalÌl al- ’ism wa-l-fi‘l) [•»ªÉ: 55].

Аз-Заджджаджи предложил также определение, принятое позже арабским языкознанием и даже некоторыми современными грамматистами без принципиальных изменений: «частица – это то, что указывает на значение в чем-либо ином» (al-Éarf mª dalla ‘alª ma‘nª fÌ Èayrih) [Aëbªh, II: 17]. Поэтому частицы в ТАГ называются также Éurñf al-ma‘ªnÌ («буквы/частицы значе- ния») [ [•»ªÉ: 54; Aëbªh, II: 17].

В таких определениях термин Éarf выступает в значении «частица». Однако в этом же значении некоторые грамматисты (например, ал-Фарра’, Ибн Я‘иш) употребляют термин ’adªt (ìí. ÷. ’adawªt). Дополнительную путаницу привносит и то, что Ибн ас-Саррадж, например, квалифицирует как Éarf глаголы ‘asª è laysa. В отношении первого глагола его точку зрения разделяет Са‘лаб, в отношении второго – ал-Фариси [Fleisch, 1965: 205]. Аз-Заджджаджи причислил к частицам даже глагол kªna «и ему подобные» (kªna wa-’aâawªtu-hª) [(umal Z: 53 и далее].

Аз-Замахшари [Mufaêêal, § 497–624] систематизирует частицы в соответствии с их грамматической функцией: «соединительные частицы» (Éurñf al-‘aïf), «частицы отрицания» (Éurñf annafy) и др. Эту классификацию в менее детализированном и систематизированном виде приняли за основу европейские арабисты [Sasy, 1831, I: 466; Wright, 1986, I: 278–296; Socin, 1899: 84–86; Brockelmann, 1969: 113–116; Гранде, 1963: 393–430 и др.], хотя в западной традиции под арабское определение «частиц» попали предлоги, наречия, союзы и междометия [Wright, 1986, I: 278].

Ас-Суйути насчитывает всего 70 частиц, из которых:

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 231

13 – однобуквенные: hamza, ’alif, bi-, ta-, sa-, fa-, ka-, la(i)-, ma (?), na-, ha-, wa-, ya-;

24 – двухбуквенные: ª (?), ’al (со ссылкой на ал-Халила),

’am, ’an, ’in, ’aw, ’ay, ’iy, bal, ‘an, fÌ, qad, kay, lª, lam, lan, law, mª, muü, ma‘a, min, hal (?), way, yª;

19 – трехбуквенные: ’aÈal, ’iüan, ’ilª, ’alª, ’amª, ’inna, ’an (?), ’ayª, balª, íumma, Èayri, âalª, rubba, sawfa, ‘adª, ‘alª, layta, na‘am, hayya!

13 – четырехбуквенные: ’illª, ’allª, ’immª, ’ammª, ɪëª,

Éattª, ka’anna, kallª, la‘alla, lammª, lawlª, lawmª, hallª; 1 – пятибуквенная: lakinna 8 [Aëbªh, II: 17–18].

Как видно из списка, ас-Суйути не включил в него частицы типа âalfa, warª’a «позади», ’amªma, quddªma «впереди», bayna «между», рассматриваемые европейскими грамматистами как предлоги.

Обычно ТАГ помещала их среди üurñf (åä. ÷. üarf) (см., например: [(umal Z: 44]). Этим термином арабские грамматисты обозначали как наречия места и времени, так и «несобственно предлоги места и времени» [Гранде, 1963: 411].

Следовательно, в трехкомпонентной парадигме ТАГ термином Éarf обозначаются также служебные слова, утратившие видимую связь с именем. Остальные из них, к которым применимы правила è ‘ðàáà, АЛТ относит к именам.

Все возможные типы классификаций частиц в классическом арабском языкознании, основанные на различных параметрах, обобщил Ас-Суйути [Aëbªh, II: 16–21].

5.3. ’I‘rªb (концепция управления)

Среди ключевых теорий классического арабского языкознания концепции управления (i ‘rªb) отведено, безусловно, ведущее место. Исходным имплицитным постулатом концепции является то, что главные и второстепенные члены предложения подлежат воздействию различных слов, или «факторов», которые влияют на их флексию. Это влияние в АЛТ называется

8 Ас-Суйути считал, что после ª (l) произносится Ó (ª).

‘amal – «действием», или управлением. Управляющее слово, или фактор, вызывающий управление, обозначается однокоренным термином ‘ªmil (ìí. ÷. ‘awªmil) «действующий», «фактор», а управляемое слово – производным от него причастием страдательного залога – ma ‘mñl (ìí. ÷. ma ‘mulªt) «то, что подлежит действию управляющего, или управления». ‘•mil руководит путем постановки финальной флексии ma ‘mñl ’а в одну из четырех разновидностей:

1)raf ‘, которая характеризуется финальной огласовкой »amma (tanwÌn »amma), -u (un). Это соответствует именительному падежу для именных форм (samakun «рыба»), или изъявительному наклонению для глагольных (yaknasu «он подметает»);

2)nàêb, которая характеризуется финальной огласовкой fatÉa (tanwÌn fatÉa): -a (an). Это соотносится с винительным падежом именных форм (samakan «рыбу»), или сослагательным наклонением глаголов (kaó óàknasa) «чтобы он подмел»;

3)Èarr (в терминологии басрийских грамматистов), или âaf» (в терминологии куфийских грамматистов). Характеризуется финальной огласовкой kasra (tanwÌn kasra): -i (in), что соответствует родительному падежу именных форм: samakin «ðûáû»;

4)Èazm, которая характеризуется нулевой финальной огласовкой (sukñn): -Ý, что соответствует повелительному наклонению глаголов: uknus! «подметай!».

Важным специфическим моментом является то, что термины (1–4) не проводят категориального разграничения между частями речи, находящимися в состоянии управления/управляемости, равнозначно трактуя именные и глагольные формы. Например, raf ‘ означает лишь качество финальной флексии и,

âзависимости от контекста предложения, может быть соотнесенным либо с понятием именительного падежа, либо с категорией, соответствующей изъявительному наклонению глагола. В классическом арабском языкознании этот момент имеет концептуальный смысл, ведь феномен управления во всех его разновидностях базируется фактически на сугубо формальном

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 233

признаке – варьировании конечной огласовки. Именно поэтому уже первые языковедческие трактаты, дошедшие до наших дней, начинают изложение грамматических постулатов как раз с определения понятия i ‘rªb, что в терминосистеме АЛТ выступает как гипероним относительно понятий 1–4.

Термин i ‘rªb в арабском языкознании является сугубо техническим. Начиная с XIX в., в западноевропейской лингвоарабистике его часто переводят как «флектирование» [Flògel, 1862: 15]. Такая трактовка, с одной стороны, несправедливо суживает сферу его современного понимания, с другой – вступает в определенное противоречие с тем, как сами арабские грамматисты рассматривали i ‘rªb.

Прежде всего они не имели подходящего термина для обозначения склонения существительных, а также общего понятия падежей, равно как и наклонений для глаголов. Эти явления они рассматривали чисто формально. Таким формальным распределением трех кратких гласных арабского языка арабские грамматисты смешивали существительное и глагол. Кроме того, рассматривая имя, они имели дело только с единственным числом, добавляя ему лишь разграничительное определение munêarif / Èayr munêarif (трехпадежное/двухпадежное).

В имперфекте глагола арабские грамматисты вводят формальное разграничение наклонения лишь тогда, когда он образовывается путем добавления краткого гласного (-u, -a) или за счет усечения – maÈzñm (-Ý). Соответственно, арабские грамматисты не рассматривают падежи и склонение как органично целостную систему. Отсюда – недостаток понятий в их терминосистеме и сложность, возникающая в точном определении «флектирования», если этим термином переводить i ‘rªb.

С другой стороны, и это особо важно, они всегда рассматривают функционирование кратких гласных в границах иной стройной системы – синтаксической теории управления. В ее рамках i ‘rªb есть ничто иное, как совокупность ‘awªmil. Недаром иногда синтаксис называют не ‘ilm an-naÉw, a ‘ilm al-i ‘rªb.

Сильвестр де Саси, в частности, считал, что понятие i ‘rªb нельзя передать точнее, чем «синтаксис окончаний» [Sasy, 1831, I: 186]. Таким образом, i ‘rªb трактуется вне границ морфологии в ее современном понимании, а в европейской языковедческой науке это понятие не имеет соответствующего термина для прямого адекватного перевода.

Êуправляющим факторам относятся имена (’asmª’), глаголы (’af ‘ªl) и частицы (al-Éurñf), а к управляемым – имена и глаголы в настояще-будущем времени несовершенного вида – mu»ªra‘ (ар. «похожий, подобный»; названы так потому, что относительно альтернации финальной флексии они подобны именам). Частицы воздействию управляющих слов не подлежат, поскольку все они нефлектируемы.

Все управляющие факторы, или слова, разделяются на грамматические – ‘awªmil lafüÌya, дословно «словесные», и логические – ‘awªmil ma‘nawÌya, дословно «смысловые».

Под логическими управляющими факторами в классическом арабском языкознании понимается отсутствие граммати- ческих управляющих факторов, которые бы влияли на флексию следующих слов, независимо от того, к каким частям речи они принадлежат. Поэтому, например, принято считать, что начальное слово предложения по требованию логического управления принимает raf ‘.

Грамматические управляющие факторы разделяются на qiyªsÌya, дословно «аналогичные», то есть такие, которые руководят по аналогии, – «правильно управляющие», и samª‘Ìóà, дословно «слуховые», то есть такие, управление которых базируется на употреблении, общепринятой норме.

Ê«правильно управляющим» факторам АЛТ относит такие разряды слов: 1) глагол (fi‘l); 2) имена: действия (’³smu -l-fi ‘l), деятеля (’³smu -l-fª‘il), лица или объекта, подлежащего действию (’ismu -l-maf ‘ñl), полное имя (’³sm tªmm); 3) имена прилагательные: уподобленное прилагательное (aê-êifa al-muëtabiha), прилагательное в сравнительной и превосходной степенях (’ismu -t-taf»Ìl); 4) масдар; 5) присоединенное имя (al-mu»ªf),

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 235

то есть вторая часть изафета; б) указательное местоимение (al-’ism al-mubham).

Все глаголы разделяются на muta‘addin – переходные, то есть такие, действие которых переходит на объект, и Èayr muta ‘add³n, èëè lªzim, то есть непереходные. Переходные глаголы ставят деятеля (подлежащее) в raf ‘ – именительный падеж, а объект (объекты), или приложение, – в naêb – винительный падеж: »araba Amrun Zaydan «Амр ударил Зайда». Такие глаголы могут принимать по два и даже три прямых объекта: a ‘làmà -l-Lªhu Zaydan Amran aâª-ka «Аллах открыл Зайду, что Амр [приходится] твоим братом» [Гиргас, 1873: 107].

Глаголы, принимающие в I породе один прямой объект, определяются в арабском языкознании как такие, которые во II и IV породах становятся вдвойне переходными, а глаголы, принимающие два объекта, – втройне переходными [´. AlfÌyà: 64–66].

В пассивном состоянии переходные глаголы ставят в raf ‘ (= именительный падеж) прямой объект, который в этом случае заменяет деятеля (al-maf ‘ñlu -l-qª’imu maqªma -l-fª ‘ili), а все прочие объектные приложения – в naêb (= винительный падеж): »uriba Zaydun »arban ëadÌdan «Зайда сильно избили». Любое объектное дополнение, кроме объектов причины и соучастия, может заменять деятеля глаголов, которые переходят в пассивное состояние: qÌla kalimatªn³ «было сказано два слова». Басрийские грамматисты считали, что если прямой объект упоминается в предложении, то при постановке глагола в пассивное состояние он должен заменить деятеля. Куфийцы же допускали замену деятеля иными объектными дополнениями, даже при наличии в предложении прямого дополнения. Поэтому для них были приемлемы синтаксические конструкции типа: »uriba »arbun ëadÌdun Zaydan «сильный удар поразил Зайда».

Непереходные глаголы ставят деятеля в raf ‘, а все объектные дополнения, кроме прямого, – в naêb: qªma Zaydun ikrªman li-s-sulïªn³ «Зайд поднялся, чтобы оказать уважение султану». Они становятся переходными во II и IV породах или при помощи предлогов. Так, в предложении marra Zaydun bi-Amrin «Çàéä

прошел возле Амра» грамматисты считали, что действие глагола переходит на объект Amrin с помощью предлога bi-. Глаголы, которые управляют объектом при помощи предлогов, иногда, когда предлог пропускается, становятся переходными, то есть прямо, непосредственно ставят объект в naêb. Так, в предложении daâaltu-l-bayta «я вошел в дом» непереходный глагол daâala стал переходным из-за того, что был пропущен предлог ’ilª «â».

В пассивном состоянии объектное дополнение с предлогом заменяет деятеля непереходных глаголов: murra bi-Amrin «прошли мимо Амра», где b³-Amr³n выступает объектом, заменяющим деятеля глагола murra в пассивном состоянии.

’I ‘rªb представляется многокомпонентной системой синтаксических взаимоотношений, для которой не существует адекватного термина для прямого перевода. Оптимальным представляется его определение, данное самими арабскими грамматистами, в частности ал-Джурджани: «это – изменение окончания слова, вызванное воздействием различных факти- ческих или виртуальных факторов»9.

Характерно, что существительные ‘aêa-n «палка», ma‘na-n «смысл, значение», которые в единственном числе фактически являются неизменяемыми, тем не менее, называются mu ‘rab (подлежащими действию i ‘rªb’à), íî taqdÌran (виртуально), поскольку их исходными формами в raf ‘å (aêl) являются соответственно *‘aêawu-un è *ma‘nay-un.

Термином, находящимся в оппозиции к i ‘rªb, является binª ’ – неизменяемость окончаний слов, означающая, что за таковыми закреплена единая огласовка или сукун, независимо от воздействия управляющих факторов. Сами неизменяемые словоформы называются mabnÌ ‘alª (»amma/fatÉa/kasra/sukñn), например: munüu («ñ òåõ ïîð»), ’ayna? («ãäå?»), ha’ulª’i («эти», для одушевленных объектов), kam? («сколько?»).

9 Huwa ‘âtilªf ’ªâir al-kalima bi-’âtilªf al-‘awªmil lafüan ’aw taqdÌran

[Ta‘rÌfªt: 20].

Глава 5. Базисные концепты традиционной арабской грамматики 237

Басрийцы установили разграничение: i ‘rªb охватывает имена, binª ’ – глаголы и частицы. Именно на этом основании имперфект глагола изначально не имеет права считаться mu‘rab. Таковым он становится только в силу своего сходства с именем, из-за чего в арабской терминологии и называется mu»ª ri ‘ («похожий»). С их точки зрения, в шести именах, окан- чивающихся на wªw, ’alif èëè yª’ 10, имеется i ‘rªb bi-l-Éarf as- sªkin (i ‘rªb, достигаемый за счет воздействия неогласованной буквы).

Предметом длительных дискуссий явились формы имен двойственного и множественного числа с окончаниями на -ªni, -ayni, -ñna, -Ìna, òèïà al-muslim-ª-ni, al-muslim-ñ-na и т. п. Следом за ал-Халилом и Сибавайхи большинство басрийцев усматривали в ’alif’å wªw’å è yª ’ только Éarf al-’i ‘rªb («букву ’i ‘rªb’а»). Под этим подразумевалось, что эти буквы выполняют функцию ’i ‘rªb’а, но их нельзя упускать в орфографии, поскольку слово становится неузнаваемым. Это считалось равноценным, если бы в слове Zayd не написать последнюю букву »ªl. Строго говоря, такой подход нарушал стройность теории ’ i ‘rªb’а. Поэтому грамматистами привносилось схоластическое и сомнительное разъяснение относительно того, что последующий nñn якобы выступал своего рода «компенсацией» за отсутствие огласовки и танвина (-un, -in, -an), являющихся атрибутом имени в единственном числе неопределенного состояния, но отсутствующих в рассматриваемых формах [Ki- tªb, I: 1, 3, 178].

Вместе с тем такой же nñn иначе трактовался в имперфектных формах глагола двойственного и множественного числа (типа yaqtul-ñ-na, taqtul-ª-ni). Тем самым глагольные формы рассматривались в изоляции от именных, вне рамок единой унифицированной теории. Интерес грамматистов со-

10 Слова, выступающие первым компонентом изафетов, типа: üñ «обладатель чего-либо», ’abñ «îòåö êîãî-ëèáî», Éamñ «отчим кого-либо», fñ «÷åé-ëèáî ðîò» è ò. ï.