17. Литература русского зарубежья

Первая волна эмиграции (1918—1940)

После революции 1917 годав связи со сложившейся политической обстановкой из страны отъезжало большое количество граждан, которые стали создавать за рубежом «вторую Россию»^[3]. Начавшаяся в 1918 году первая волна русской эмиграции была массовым явлением (более двух миллионов эмигрантов^[3]) и продолжалась до начала Второй мировой войныиоккупации Парижа^[1]. В этот период значительная часть русской интеллигенции (философы, писатели, художники) эмигрировали или были высланыиз страны^[1]. Одна из наиболее известных акций по высылке интеллигенции вошла в историю под названием «Философский пароход».

Расселение представителей русской эмиграции происходило вокруг следующих основных центров: Константинополь,София,Прага,Берлин,Париж,Харбин,Шанхай. Эмигранты уезжали также вЛатинскую Америку,Канаду,Польшу,Скандинавию,США^[1].

Жители Финляндиииприбалтийских государствоказались в положении эмигрантов, не меняя места жительства. Там тоже образовались заметные очаги русской культуры^[4].

Несмотря на отсутствие массового читателя и непростое материальное положение большинства писателей, русская зарубежная литература активно развивалась. Выделялось старшее поколение, которое придерживалось направления «сохранения заветов» (И. Бунин,Д. Мережковский), младшее поколение, ценившее драматический опыт эмиграции (Г. Иванов, «Парижская нота»), «незамеченное поколение», писатели, осваивавшие западные традиции (В. Набоков,Г. Газданов).

Некоторые исследователи считают, что работы писателей первой волны эмиграции имеют большее культурное и литературное значение, чем творчество авторов второй и третьей^[1].

Вторая волна эмиграции (1940—1950-е годы)

В конце Второй мировой войныначалась вторая волна эмиграции, которая уже не отличалась такой массовостью, как первая^[1]. Значительная её часть состояла из так называемых«перемещённых лиц» («ди-пи»). Большая часть эмигрировала вГерманиюиСША. Оказавшиеся в тяжёлых условиях эмиграции поэты и писатели посвящали немалую часть своего творчества теме войны, плена,большевистского террора^[1]. Среди эмигрировавших авторов — Д. Кленовский,В. Синкевич,Б. Ширяев,Н. Моршен,Н. Нароков, одним из наиболее видных поэтов второй волны критиками считаетсяИ. Елагин.

Некоторые исследователи относят к второй волне эмиграции Ю. Иваска,И. Чиннова,Б. Нарциссова^[5], живших в 1920—1930-х годах в прибалтийских государствах, находившихся на окраине литературной жизни русского зарубежья.

Набоков

Родился Набоков 22 апреля 1899 года в Санкт-Петербурге. Отец — из старинного дворянского рода, известный  правовед, один из лидеров кадетской партии, принимал  участие в первом составе Временного правительства. Мать  принадлежала к известному аристократическому роду Рукавишниковых.  Набоков получил прекрасное домашнее образование.  Он знал в совершенстве несколько языков; увлекался теннисом, велосипедом, шахматами, затем — особенно страстно и на всю жизнь — энтомологией, продолжив образование в престижном Тенишевском училище.  После революции Набоковы оказались в Крыму, затем  с 1919 года для будущего писателя началась пожизненная  пора эмиграции.

Владимир Набоков учился в Англии, в   знаменитом Кембриджском университете, после его окончания поселяется в Берлине.  С начала 20-х годов молодой Набоков под псевдонимом Сирин публикует в эмигрантской печати свои стихи,  перевод книги Кэрролла «Алиса в стране чудес», а затем и  романы, которые вызывают яростные споры и взаимоисключающие мнения русской критики и собратьев по перу.  Открыв цикл своих романов книгой «Машенька» (1926),  Набоков из года в год совершенствует свою прозу и достигает подлинного мастерства в «Подвиге» (1932), «Приглашении на казнь» (1938) и других романах. В Германии,  охваченной нацистским безумием, жизнь становится невыносимой, и писатель с большим трудом уезжает сначала во  Францию (в Г937 году), затем в 1940 году в США, а с 1959  года живет в Швейцарии. 

В первые годы жизни в Америке писатель порой доходил до отчаяния, перебиваясь случайной работой, но терпеливо и целеустремленно строил свой «американский  дом», заводил полезные знакомства в «Нью-Йорке» и других престижных журналах, никогда не унижаясь и твердо  отстаивая свои интересы. В сущности, он всегда знал, чего  он хочет, и решительно шел к своей цели.  Позднее Набоков читал лекции по русской и европейской литературе в Уэльском колледже и Корнуэлльском  университете, выпустил ряд специальных исследований,  эссе, комментариев.

В то же время он продолжает много  писать. Его прекрасная книга «Другие берега» (1954) не  проходит незамеченной, однако скандал, разразившийся  вокруг романа «Лолита» (1955), объявленного цензурой  «порнографическим», парадоксальным образом превращает Набокова в писателя с мировым именем. В 1964 году  Набоков издает свой англоязычный перевод «Евгения Онегина» А.С.Пушкина, снабдив его пространными комментариями, а в 1969 году печатает роман «Ада», вызвавший  огромный успех.  Из талантливого русского прозаика, развившегося  после революции за пределами России, Набоков превратился в американского писателя.  Набоков оставил после себя огромное наследие. На  русском языке им было написано восемь романов, несколько десятков рассказов (сборники «Возвращение  Чорба», 1930; «Соглядатай», 1938; «Весна в Фиальте», 1956),  сотни стихотворений, ряд пьес («Смерть», «Изобретение  Вальса» и др.). К этому нужно добавить обширное англоязычное творчество (с 1940 года) — романы «Истинная  жизнь Себастиана Найта», «Под знаком незаконнорожденных», «Пнин», «Ада», «Бледный огонь», «Лолита», «Прозрачные вещи» (1972), «Взгляни на Арлекинов!» (1974).  Наиболее «русский» из романов Набокова, конечно,  первый — «Машенька».

Но читателя охватывает все же  особая атмосфера, воздух некой странности, призрачности  бытия.  Реальность и иллюзорность еще лишь слегка размыты,  вещий мир и ощущения попеременно торжествуют друг над  другом, не выводя победителя. Но медленное и едва ли не  маниакальное воспоминание о чем-то, что невозможно  вспомнить (словно после вынужденного пробуждения),  преследует героя. И, пожалуй, самая характерная черта,  свойственная всем проходным героям Набокова, — их  максимальный эгоизм, нежелание считаться с другими. 

Ганин жалеет не Машеньку и их любовь: он жалеет себя,  того себя, которого не вернешь, как не вернешь молодости  и России. И реальная Машенька, как не без оснований  страшится он, жена тусклого и антипатичного соседа по  пансионату Алферова, своим «вульгарным» появлением  убьет хрупкое прошлое. 

В другом романе писатель удачно совместил предмет  изображения со своим методом: «Защита Лужина» (1929) в  значительной степени выросла из увлечения молодого Набокова шахматами и, главным образом, — шахматной  композицией. «В этом творчестве, — говорит он об искусстве составления шахматных задач, — есть точки сопряжения с сочинительством». Особенностью сюжетных сплетений в «Защите Лужина» есть обратный мат, поставленный  самому себе героем — гением шахмат и изгоем обыденности.  Все это изложено в предисловии, которое написал в  1964 году сам Набоков для американского и английского  изданий: «Русское заглавие этого романа «Защита Лужина»:  оно относится к шахматной защите, будто бы придуманной  моим героем... Сочинять книгу было нелегко, но мне  доставляло большое удовольствие пользоваться теми или  другими образами и положениями, дабы ввести роковое  предначертание в жизни Лужина и придать очертанию сада,  поездки, череды обиходных событий подобие тонко-замысловатой игры, а в конечных главах настоящей шахматной атаки, разрушающей до основания душевное здоровье  моего бедного героя».  Здесь говорится о структуре, формостроении.

В содержании же «Защиты Лужина» легко открывается ее близость  едва ли не всем набоковским романам. Она в безысходном,  трагическом столкновении героя-одиночки, наделенного  одновременно душевной «странностью» и неким возвышенным даром, с «толпой», «обывателями», грубым и тоскливо-примитивным «среднечеловеческим» миром. В  столкновении, от которого защиты нет.  В романах Набокова, в частности в «Приглашении на  казнь», читатель сталкивается с одной и той же просвечивающей сквозь изощренный стиль схемой. Тип «непонятого обывателями гения», гонимого, одинокого, страдающего  (а на деле зачастую глумящегося над «толпой»), стал очень  популярным.

 Набоковские герои словно бы отражаются друг в друге,  различаясь лишь степенью своего одиночества: так, в молодом одаренном литераторе Годунове-Чердынцеве  («Дар»), неряшливом в быту, рассеянном, чудаковатом, не  любимом ни обывателями, ни вещами, читатель разгадает  все того же Лужина, только без его крайней болезненности,  а одиночество Цинцинната Ц. — если убрать фантастические декорации — напоминает неприкаянность вполне реального Ганина в «Машеньке». И замыкает этот ряд Гум-  берт («Лолита»), такой же одинокий и противостоящей  пошлой «толпе», но наделенный уже «даром» эротического  свойства.  Набоков — писатель-интеллигент, превыше всего ставящий игру воображения, ума, фантазии.

Вопросы, которые волнуют сегодня человечество — судьба интеллекта,  одиночество и свобода, личность и государственный строй,  любовь и безнадежность, — он преломляет в своем, особенном, ярком метафорическом слове. Стилистическая  изощренность и виртуозность Набокова резко выделяет его  в традиционной литературе. 

«Зачем я вообще пишу? — размышлял Набоков. —  Чтобы получать удовольствие, чтобы преодолевать трудности. Я не преследую при этом никаких социальных  целей, не внушаю никаких моральных уроков... Я просто  люблю сочинять загадки и сопровождать их изящными  решениями».