История правовых учений России - II том
.pdf
основными политическими силами данного исторического периода федерализма как идеологии, областникам приписывали сепаратистские, центробежные устремления.
Однако следует отметить, что сепаратизм базируется на национальном принципе, о
котором в сибирских условиях не стоит вести и речи. На этот счет идеолог областничества Г.Н. Потанин отмечал: «Сибирь в ряду других областей, в которых появляется стремление к областничеству и автономии выделяется тем, что в ней эта идея не связана с национальной идеей. Основа сибирской идеи чисто территориальная»290.
Справедливости ради, необходимо отметить, что теория демократического федерализма Н.М. Ядринцева и Г.Н. Потанина не избежала и критических оценок со стороны общественных деятелей сибирского региона. В частности, В.Е. Воложанин в определенной степени обвинял областников в излишнем демократизме, направленности их теоретических разработок и практической деятельности на местные интересы, в
приоритетности их начинаний в культурнической работе. «Демократические принципы, –
утверждал он, – не чужды областничеству, но областники своим отношением к вопросам общерусской политической жизни сами создают тормоз для процветания в жизнь начал последовательного демократизма»291.
Большинству современных отечественных исследователей также свойственны либо полное непонимание областнической концепции, либо «сепаратизм навыворот», когда Сибирь противопоставляется собственно России. На самом же деле, как известно,
существуют части делимой, но единой страны: восточная (азиатская) и западная
(европейская). С такой более адекватной позиции сибирские областники вовсе не сторонники бессмысленного «отделения» восточных регионов страны от метрополии.
Наоборот, они выступали за союзно-государственное единство, полноправную автономию и политическую равноценность всех областей в составе общенациональной Федерации.
Итак, в основе политико-правового учения о государстве в идеологии основоположников сибирского регионализма (областничества) лежала народническая идея приоритета ценностей демократического федерализма, индивидуальной свободы и общественного самоуправления. Эти принципы и должны были стать основой для развития политической автономии любой «периферии». Более того, народнический концепт основных положений федералистской политико-правовой философии областничества нашел адекватное выражение в идее безусловной самоценности и
290Потанин Г.Н. Областническая тенденция в Сибири // Сибирская жизнь. Томск, 1907. − С. 57
291Воложанин Е. Колосов и областники // Утро Сибири. − 1916. − 23 сент. (№ 206). − С. 3
универсальной значимости правового принципа народного суверенитета как предпосылки
будущего социального и политического развития всего национального сообщества в
России под «знаменем свободы и независимости».
Проекты представительных органов власти
Сибирские областники не могли себе представить реализацию политической свободы без представительной или иначе – законодательной власти и местного самоуправления. Адепты политико-правовой идеологии сибирского регионализма Г.Н. Потанин и Н.М. Ядринцев рассматривали земство как наиважнейшую и вполне возможную форму реализации концепта представительной власти, как в самой России, так
иее регионах.
Вполноценном же смысле слова сибирских регионалистов, конечно, считать теоретиками парламентаризма было бы не совсем справедливо. Но именно Н.М. Ядринцев
иГ.Н. Потанин считали земский вопрос первоочередным в деле строительства в регионе системы представительной власти и распространения гражданского самосознания. Для Сибири острота данного вопроса обострялась еще и тем, что несмотря на государственную земскую реформу периферийные территории вообще не получили возможности участвовать в земской работе. Для областников это было самым значимым препятствием развития гражданственности.
«Для концентрации умственных, гражданских сил сибирского общества, – убежденно заявлял Г.Н. Потанин, – могут служить два учреждения: университет и орган для законодательной работы»292. В своих земских проектах сибиряки-регионалисты высказывались о необходимости Сибирской областной думы, общей для всей Сибири. Идеолог областнического движения придерживался стройной позиции о том, что «законное право на представительство инородцев в Государственную думу (имеется в ввиду 1905 и 1907 гг. – А.Г.) было не удовлетворено <…> Во вторую Думу попал только один алтаец», – искренне сожалея замечал Г.Н. Потанин293.
Пытаясь защитить интересы сибирских народностей, проблематика представительной власти в наследии адептов регионализма рассматривалась сквозь призму так называемого инородческого, по-современному говоря, национального вопроса. Поэтому областники специально разъясняли, что «в отдаленных частях Сибири, на которые она расчленяется должны быть учреждены более мелкие автономные представительные органы. Такие же органы необходимы для инородческих племен, при чем интересы каждого племени должны быть объединены одной общей Думой. Так, киргизы должны получить Думу для целого киргизского народа, алтайские инородцы, - с надеждой заявлял сибирский патриот, - рассеянные как в Бийском, так и в Кузнецком уездах должны слиться в лице одной алтайской Думы»294.
292 Потанин Г.Н. Нужды Сибири // Сибирь, ее современное состояние и нужды: Сборник статей. − СПб: Изд-
во. Печ. Дела, 1908. – С.281
293Потанин Г.Н. Указ. Соч. – С.282
294Потанин Г.Н. Указ. Соч. – С.283
Более того, исследуя «инородческий вопрос» с позиций гуманизма и свободного самоуправления, идеологи областнического движения заключали, что только в федеративном государстве могут быть созданы условия для полновесного развития «инородческого населения». Именно в разумно автономной федеративной государственности - залог органичного развития гармонии этнокультурного многообразия. Автономная самобытность федеративных начал выступает в этом смысле важной политической гарантией сохранения уникального своеобразия сибирских народностей, немыслимого без общественного самоуправления. Выступая против дискриминационных сторон региональной политики самодержавно-бюрократического «центра» в отношении Сибири, «областники, как раз и разрабатывали вопрос о земстве, которое воспринималось ими главным средством утверждения возможности хотя бы относительной самостоятельности Сибири». Земство для идеологов движения сибирских областников есть гарант осуществления «народных форм жизни». Будущее области, позитивные перемены в жизни провинции областники связывали с введением земства как института народоправства. Этот институт гарантировал бы предоставление «полных» гражданских прав, обеспечивая этническое равновесие в социуме и определяя согласованность действий в системе самоуправления.
Не боясь упреков в известной апологетике этого этнополитического вопроса областники отмечали, что «по отношению к сибирским инородцам учреждение областной думы выгодно во-первых, потому, что в Государственной Думе трудно устроить представительство всех мелких племен, тогда как в областной могут быть представлены и немноголюдные вымирающие племена. <…> Во-вторых, интересы инородцев будут
лучше ограждены если над ними будут наблюдать две думы, Государственная и областная».295
С точки зрения современного автора областники в борьбе за земские учреждения как базовые представительные органы власти сближались с либералами Европейской России296. Главной точкой опоры для либерализма была сама верховная власть, к которой
иапеллировали либеральные теоретики. По их мысли, единение власти и либерального общества должно было произойти именно в сфере местного самоуправления. Введением земства в государственную систему такие видные либералы как Градовский и Безобразов
иих последователи рассчитывали обеспечить влияние общества на дела государства, «учреждения которого обогатятся новыми элементами и освежатся соприкосновением с
живыми силами общества». Земство должно стать государству «своим», а не «чужим». Отсюда и та настойчивость, с которой они указывали на его необходимость.297 Подобные факты не столько позволяют причислять областников к русским либералам, ратовавшим за институт земства, сколько свидетельствуют о том, что сибирские региоаналисты, рассматривая актуальную проблему либерального толка максимально адаптировали все передовые политические и правовые идея эпохи «эмансипации» второй пол. XIX в. к сибирским условиям.
295Потанин Г.Н. Нужды Сибири // Сибирь, ее современное состояние и нужды: Сборник статей. − СПб: Изд-
во. Печ. Дела, 1908. – С.285
296Яковлева Н.А. Областники и земское самоуправление в Сибири // Актуальные вопросы истории Сибири. Барнаул, Изд-во АлтГУ, 2001. – С.232
297Верещагин А.Н. Земский вопрос в России (политико-правовые аспекты). М.: Междунар. отношения,
2002. — С. 85
В целом земство и Областная Дума для этого направления русской политикоправовой мысли выступали неким аналогом западноевропейского гражданского общества. Сама идея земского самоуправления рассматривалась как компромисс государственного и народного волеизъявлений.
Концепция гражданственности
Уровень развития в России системы институтов народного просвещения являлся для областников очень важным показателем гражданственности. Лишь реальные успехи в этой сфере могут, с их точки зрения, служить критерием к определению степени прогрессивности того или иного сообщества. Социально-политический же прогресс, в свою очередь, увязывался в областнической концепции с движением к все более свободным формам самоорганизации «туземной» (по их терминологии) местной общественности. Ценности патриотизма, согласно убеждениям основателей областничества, должны были закрепить начинающийся процесс интеграционной консолидации местного сообщества.
Как уже отмечалось выше, сама политико-правовая идеология сибирских патриотов-регионалистов формировалась в период так называемой либеральной модернизации страны и правительственных реформ, способствовавших росту социальнополитической активности образованных слоев русского общества в «центре» и на «периферии». В этой среде заметно усиливался интерес к политическим, правовым, социальным и духовно-нравственным проблемам. Целое поколение отечественной интеллигенции глубоко прониклось тогда патриотической освободительной атмосферой эпохи. Она задавала доминанту настроениям большинства участников сибирского землячества студентов Петербурга, из которого впоследствии выросло соответствующее общественное движение. Возвратившись на свою «малую родину» в самом начале 1860-х гг., молодые патриоты подчинили всю свою дальнейшую профессиональную деятельность и даже личную жизнь бескорыстному служению во благо не только родного края, но и, заметим особо, всего русского общества в целом.
Оперируя идеологическими парадигмами родственной им политической и правовой мысли русского народничества, сибирские областники признавали народ главным действующим лицом и доминантным фактором отечественной государственности. В этом смысле подлинными творцами национальной и региональной жизни государства становятся по преимуществу патриотически мыслящие личности. «Человек, – по мнению Н.М. Ядринцева, – не способен творить великое без патриотизма. Патриотизм – это гражданская религия, говорящая чувству и вызывающая его, а чувства или страсти двигают событиями»298. Согласно таким воззрениям, патриотические чувства становятся важнейшим источником генерирования и воспроизводства гражданской активности народа. Но для развития отдельных индивидуумов и собственно всего общества необходимы социально-гражданские права и свободы наряду, конечно, с соответствующими обязанностями. Не без оснований областники усматривали в них наиболее действенную предпосылку для агрегации общественного сознания и выработки
298 Ядринцев Н. М. Письмо Г.Н. Потанину от 17 декабря 1872 // Сибирские записки. – Красноярск, 1917. С.
160.
таких моделей социально-политического поведения каждой личности, которые бы сделали устойчивым позитивный вектор политико-правового развития. Сам феномен патриотизма в этом случае становится своеобразным конструктом, активно участвующим в созидании желаемой социальной действительности. «Мы должны признать, – трезво оценивал Г.Н. Потанин ситуацию с состоянием гражданской активности в регионе, – что наша раса (т.е. русско-сибирский народ – А.Г. ) далеко уступает в своей активности, нам не хватает гражданской смелости»299. Поэтому для Н.М. Ядринцева и Г.Н. Потанина патриотизм как раз и представлялся одним из базовых условий развития, а затем и последующего эффективного функционирования системы формирующихся социальнополитических взаимосвязей. Все это, считали они, вполне «по средствам» для граждан края, области, страны при наличии у них социально активной личной позиции.
Теоретические построения сибирских областников, по нашему мнению, были направлены на поиск оптимальной модели «здорового», истинного патриотизма. Точно так же, как и другие сторонники народнической идеологии, они относились критично, например, к «казенному», официально-имперскому патриотизму. Истинные русские патриоты, с их точки зрения, должны всегда отстаивать приоритетную роль народа как главного субъекта духовного освоения собственной истории и культуры, выступающего в качестве деятельного участника в процессе решения ключевых проблем текущей общественной и политической жизни. Долг «истинного» патриота, согласно взглядам областников, состоит в том, чтобы доказывать делом свою неподдельно любовную сопричастность к «жизни народной». Это может проявляться, к примеру, в посильном изучении родного края, а также в популяризации патриотических идейных ценностей среди соотечественников.
Акцентируя разнородность этнополитического пространства Сибири, мыслители областнического направления выделяли в нем русское казачество как особую локальную общность. При этом специфически казацкий вариант сибирского патриотизма они считали важным фактором будущего гражданского сплочения региональных сообществ Сибири воедино. Данный концепт был связан, во-первых, с теоретическим осмыслением областниками ведущей исторической роли казачества в процессе так называемой вольнонародной колонизации восточных окраин России. Во-вторых, что немаловажно, «великий идеолог провинции» Г.Н. Потанин и сам являлся выходцем из Сибирского казачьего войска, т. е. был носителем патриотических настроений, имманентно присущих этой общественной среде. По его мнению, казачий патриотизм еще мог бы пойти на пользу стране и отчему краю. Поэтому областническая концепция социального патриотизма как практически реализуемая стройная система взглядов органически включала в себя данный компонент. Чувство любви к родине малой и большой могло бы, как полагал Потанин и его единомышленники, способствовать не только прогрессивному развитию социокультурной среды самих казаков, но и дальнейшему сплочению общественно-политических, гражданских сил на всей обширной территории Русского Востока.
Жизнеспособность потенциала интеграционного единения, который содержится в идейном наследии сибирского областничества, обусловлена высоким уровнем
299 Потанин Г.Н. Современные неотложные задачи воспитания // Сибирская жизнь. 1919. 19 сентября. С. 4.
патриотического чувства как формы социокультурного, этнического и политического правового самосознания общественных деятелей этой группировки. Гражданскополитическая целостность страны, по их оценке, может и должна достигаться и поддерживаться не жесткими мерами административного принуждения, а на основе добровольной и свободной демократической интеграции посредством развития ценностно-культурных ориентиров уже имеющейся реальной общности всех составляющих ее народов. Разработанная патриархами «свободной Сибири» Н.М. Ядринцевым и Г.Н. Потаниным гуманистическая концепция национально-регионального патриотизма базировалась на идее органического единства духовности, гражданственности и социокультурной активности равноправных индивидуумов.
В идее пробуждения духовной основы и социально-политического процветания провинции областниками разрабатывалась и претворялась в жизнь целая программа по воспитанию среди образованных людей Сибири, причем как русских, так коренных сибиряков, местного патриотизма, стремления служить интересам местного общества. Осознавая нужды Сибири, идеологи сибирского областничества особым методом развития патриотизма считали пробуждение «инородческого ума» посредством развития просвещения. «Со стороны русской народности в Сибири, к сожалению, почти ничего не сделано для инородческого образования и пробуждения инородческого ума. Ни системы инородческих школ, ни их характер и задачи воспитания не разрабатывались в Сибири. Попытки основания школ были случайные, точно так же, как и доступ инородцев в русские учебные заведения. Никакого привлечения и поощрения здесь не делалось и опека над инородцами, столь ревностная в других случаях, здесь совершенно устранялась»300. Такая самокритика с их стороны свидетельствовала о том, что дело народного образования в Сибири находится еще далеко не в удовлетворительном состоянии. Базовым элементом идеологической платформы сибирского областничества являлась идея народности, приоритетная для всех группировок демократической интеллигенции.
Особо заметим, что именно сибирские мыслители-областники стояли у истоков разработки новой концепции развития национальной школы, базирующейся на последовательно демократических принципах поликультурного образования. Большое внимание они уделяли так называемому инородческому вопросу и характерному полиэтническому составу сибирского общества. Не случайно приоритетными в областнической идеологии были политико-правовые ценности, которые должны были служить гарантом гармонизации межэтнических отношений в регионе, залогом будущего органичного национального и гражданского согласия с сохранением основ этнокультурной идентичности каждого из «малых» народов.
Указывая на роль высшей школы в воспроизводстве провинциальной интеллигенции, патриарх свободной Сибири Г.Н. Потанин писал, что «только высшая школа создаст прочную интеллигенцию»301. Средством формирования гражданского самосознания провинциальной интеллигенции должны были, по мысли областников,
300 Ядринцев Н.М. Сибирские инородцы их быт и современное состояние / под ред. С.Г. Пархимовича. –
Тюмень, 2000. С. 233
301 ОРК НБ ТГУ Архив Потанина Г.Н. Оп. 1. Д. 148 (б). Л. 6931.
стать вообще «умственные центры», которые консолидируют образованную и патриотичную молодую интеллигенцию. Интегративная и развивающая роль должна быть предоставлена еще и местным газетам, музеям, театрам, научным и благотворительным обществам, просветительским организациям. В социально-политическом плане это будет способствовать интеграции интеллигентской среды, соединению в ней собственных познавательных интересов и стремления транслировать общечеловеческие гуманистические ценности.
Выступая за то, что бы провинциальная жизнь получила больше свободы для политического самоопределения и культурного развития, сибирские областники признавали за интеллигенцией единую общественную силу. Мыслящая часть общества как сила социального развития в областнической идеологии способна выступить в роли своеобразного флагмана культурного процветания провинции и всего народа. Этому будет служить разночинная интеллигенции, состоящая из различных сословий, а не «фанатики дворянской идеи»302, как по определению Г.Н. Потанина выглядел пришлый контингент. Интеллигенция как социальная общность для Г.Н. Потанина и Н.М. Ядринцева должна быть вне классов и сословий. «Сибирская интеллигенция, – писал Г.Н. Потанин в одном из писем Н.М. Ядринцеву, – не может быть эксплуататором вроде русской, она будет состоять из землевладельцев и крупных капиталистов. Это будут исключительно дети небогатых разночинцев»303. Разночинная «бессословность» была особенностью демократической интеллигенции, это позволяло ей выступать в качестве главного проводника социокультурного прогресса в народной массе.
Особое место в системе взглядов областников на интеллигенцию имели социально-
политические и экономические аспекты. В само определение понятия «интеллигенции»
лидеры движения сибирских областников включали понятие «гражданственность».
Верность народу, патриотизм, активное подвижничество, вот те ценности, которые по
областничеству, лежали в основе интеллигентского сознания. В русле народнической
политико-правовой идеологии областники придавали интеллигенции определяющее
значение в деле служения народу, но не государству. «Пришлая интеллигенция, – считал
Г.Н. Потанин, – оказывается более уступчивой в пользу государственных интересов… местная призвана упорно защищать местные права»304. Основная задача интеллигенции,
по мысли Н.М. Ядринцева и Г.Н. Потанина – служить народной массе, зачастую
средствами оппозиции государственной власти. Только когда мыслящий слой общества
обеспечит полную свободу народонаселению, он сможет всецело выполнять свои
общественно значимые функции.
302ОРК НБ ТГУ Архив Потанина Г.Н. Оп. 1. Д. 148 (б). Л. 6908.
303Потанин Г.Н. Письмо Н.М. Ядринцеву от 30 июня 1875 г. // Письма Г.Н. Потанина. Иркутск, 1988. Т. 2.
С. 173.
304 ОРК НБ ТГУ Архив Потанина Г.Н. Оп. 1. Д. 148 (б). Л. 6903.
Резюмируя все вышеизложенное можно констатировать, что в политико-правовом творчестве мыслителей областнического направления основными константами гражданственности, действующими в процессе социально-политического единства регионального сообщества, являются патриотизм как духовная и политико-правовая ценность, образование как способ передачи традиций и, наконец, главный субъект всего процесса – интеллигенция как носитель и одновременно ретранслятор политико-правовых ценностей.
3.4. Самобытная специфика многогранной персональной идеологии М.А. Бакунина
Наряду со многими другими великими соотечественниками Михаил Александрович Бакунин (1814–1876) занимает достойное место в международной истории. Русская национальная культура в его лице выдвинула, «одного из самых ярких политических мыслителей Европы второй половины XIX века». Идеи Бакунина, если оценивать их значимость с современных позиций, «были в известном смысле взлетом мировой политической мысли о свободе»305. Тем не менее, стандартная энциклопедическая характеристика места и роли М.А. Бакунина в истории, как правило,
исчерпывается крайне узким статусом «одного из идеологов анархизма и народничества».
В современной России уровень научного исследования ценностных оснований персональной идеологии и многогранной политической деятельности М.А. Бакунина остается невысоким. Такая ситуация сложилась прежде всего потому, что для официальной отечественной историографии он всегда был, а, в сущности, остается до сих пор своего рода «персоной нон грата». Самыми распространенными приемами, к которым обычно прибегали его биографы в недавнем прошлом, являлись пресловутая «фигура умолчания», тщательное дозирование фактов и самоцензура в отношении большого перечня сюжетов. К тому же пик его «наибольшей активности» хронологически необоснованно соотносится только с первой половиной 1870–х гг.306 Хотя на самом деле в качестве политика и философа, он действовал в общенациональном контексте уже в 1830–
е гг. А позднее Бакунин выдвинулся и вовсе на авансцену международного демократического движения. Существенно опережая отечественное историческое время,
305Баглай М.В. Дорога к свободе. М., 1994. С. 93.
306Пирумова Н.М. М.А. Бакунин // Отечественная история. Энциклопедия. В 5-ти т. М., 1994. Т. 1. С. 148.
молодой русский политэмигрант принимал самое активное участие в бурных событиях континентальной народной революции 1848–1849 гг.
Применяемая по отношению к нему фигура умолчания имеет свою давнюю литературную предысторию. «Назвать Бакунина великим революционером как-то не
решаются, – справедливо заметил М.Н. Покровский еще в 1926 г., – а между тем это был
один из величайших в Европе XIX столетия и, безусловно, самый крупный в России…» Сопоставимые с ним русские общественные деятели, действительно, не обладали практическим опытом такого рода. «Ни Пестель, ни Герцен, как живые революционные фигуры, – констатирует данный факт марксист Покровский, как бы мы к нему не относились – в сравнение не идут»307. Обоснованность данной оценки подтверждается М.Н. Капустиным, который также характеризует Бакунина как
«революционера №1 в России и Европы в XIX столетии»308 (выделено мной. – В.Д.).
Специфика его статусной роли в качестве субъекта международной и отечественной политической истории, на мой взгляд, идентифицируется вышеупомянутыми авторами в целом вполне корректно. Следует, однако, уточнить, что с эмпирической стороны столь замечательная характеристика достаточно уязвима. Ведь если внимательнее изучить имеющуюся по данной теме обширную биографическую литературу, то в ней крайне трудно найти факты, подтверждающие или, напротив, опровергающие тезис о «великом революционере». На том самом месте, где в отечественной историографии должны непосредственно фиксироваться результаты практических действий М.А. Бакунина,
ориентированные на Россию, или хотя бы ощутимые следы влияния его идей на русское общество, материализованные в форме агитационных документов, писем и других источников, на самом деле зияет пробел. Но поистине «пустоты пророчествуют»!
Дискриминационный подход по отношению к русскому общественному деятелю первой величины создает, между прочим, коллизию тупиковой неразрешимости целого
ряда дискуссионных проблем. Так, много лет без особого успеха отечественные исследователи пытались решить вопрос об авторской принадлежности знаменитого
«призыва к топору» («Письмо из провинции» в «Колоколе», 1860 г.) и не менее известного агитационного воззвания «К народу» («Барским крестьянам от их доброжелателей поклон», 1861 г.). Мифотворческая историография долго и настойчиво приписывала их Н.Г. Чернышевскому вместе с почетным титулом «вождя революционеров-демократов». Теперь эту легенду большинство специалистов считает
307Покровский М.Н. Бакунин в русской революции // Михаил Бакунин. 1876–1926. Неизданные материалы и статьи. М., 1926. С. 179.
308Ср.: Капустин М.Н. Конец утопии? Прошлое и будущее социализма. М., 1990. С. 55.
беспочвенной и ложной. «Чернышевский не мог быть автором прокламации «Барским крестьянам», – доказывает Б.В. Личман,– приоритетным он считал не насилие, а «содействие исполнению всеобщего желания…»309 Идентичной позиции по данному вопросу придерживается Н.А. Троицкий. «В советской историографии до последнего времени Чернышевский, –замечает историк,– изображался как «самый последовательный», т.е. фактически крайний революционер. Ему приписывали даже
чужие произведения именно такого, последовательно революционного характера, с
призывом «к топору» – «Письмо из провинции» в «Колоколе» и прокламацию «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». Причем эта проблема не решается, так как
«истинные авторы этих произведений до сих пор не установлены» (выделено мной.–
В.Д.)310. Поэтому и сегодня малоправдоподобную прежнюю версию насчет авторской принадлежности Н.Г. Чернышевскому двух важных документов эпохи разделяют многие авторы311.
Вопрос о том, кто был на самом деле этот «Русский человек», потребовавший в
1860 г. от А.И. Герцена и Н.П.Огарева призвать народ «к топору», остается до сих пор открытым. Ибо со столь категорическим требованием к тогдашним «властителям дум» мог обратиться лишь некто, весьма и весьма близкий к ним. И такой общественный деятель в России был. Недаром вопрос о характере взаимоотношений М.А. Бакунина с издателями «Колокола» в конце 1850-х–начале 1860-х гг. крайне редко затрагивался догматически настроенными авторами312. Хотя, по свидетельству информированного наблюдателя, ему-то редактор «Колокола» как раз и не мог отказать в публикации. В
связи с этим А.И. Герцен заявил в беседе с Н.А. Белоголовым буквально следующее: «Правда мне правда, но и Бакунин мне – Бакунин»313. Что же касается Чернышевского, то для Герцена в 1859–1861 гг. он был в социальном и политическом отношении абсолютным чужаком314.
В имеющейся литературе среди возможных авторов обоих агитационных документов М.А. Бакунин даже не упоминается, хотя многие особенности лексического стиля, а, главное, идейный смысл этих сочинений определенно указывают на него. При
соответствующем желании найдутся и аргументы, свидетельствующие в пользу авторской
309См.: Личман Б.В. История и интерпретация фактов // История России: вторая половина XIX–XX вв. Екатеринбург, 1995. С. 18.
310Троицкий Н.А. Лекции по русской истории XIX века. Саратов, 1994. С. 134.
311См.: Революционный радикализм в России. С. 34, 36–37, 92–93.
312См. об этом: Китаев В.А. Герцен и Бакунин накануне восстания 1863 г. в Польше // Ученые записки Горьковского ун-та. Серия историческая. Горький, 1967. Вып. 85. С. 43–48.
313Белоголовый Н.А. Воспоминания и другие статьи. М., 1897. С. 627.
314Подробнее об этом см.: Кошовенко А.Е. К вопросу о лондонской встрече Н.Г. Чернышевского с А.И. Герценом в 1859 г. и формуле "Кавелин в квадрате" // Революционная ситуация в России…М., 1960. С. 271.