Марианна Вебер - Жизнь и творчество Макса Вебера

чтобы понять, с чем он имеет дело. Противовес, предлагаемый фанатизмом, не может тут обмануть. Два яда держат здесь весы

... В этом ничего не меняют и мнимые жертвы, которые лишь свидетельствуют об утрате различия в ощущении и служат, как подтвердит каждый психиатр, важным симптомом психического заболевания. Еще никогда теория или воля эротически не преодо­ левала действительную физическую антипатию».

«...Существуют “смертные грехи”, после свершения которых человек редко приходит в себя. Но ведь не так обстоит дело с под­ ругой К. Оторванная от корней нравственно ясных действий, она использует всю свою силу, чтобы держаться над водой без корней, оставаться “тонкой”, утверждаться, несмотря на последствия ее вины. Это несомненно придает ей благородство, как вообще каж­ дый человек, который старается быть сильнее своего греха, всегда чище, чем корректный “праведник”. Но в конечном итоге ее дей­ ствия представляют собой акт утверждения ее самоуважения при свободе, которую взял себе ее муж, пусть даже она это и не при­ знает. Она не могла иначе. Это ясно. И если, говоря о себе и сво­ ем муже, она утверждает, что не испытывает эротической потреб­ ности, то разве отдаваться без любви не “грязно”? —“Теория повсюду попадает впросак”.

До сих пор один ригористично ориентированный молодой друг чувствовал себя временно освобожденным от тяжести жизни бла­ годаря свободной эротической связи и пришел вследствие этого к убеждению, что поведение в сексуальной сфере само по себе без­ различно и нуждается в ограничении только если оно затрагивает другие ценности —монашеское понимание является преувеличен­ ным. Вебер на это замечает: «Я охотно остановился бы подробнее на сказанном Б. Только одно: он сражается с воображаемыми про­ тивниками. Но кто же должен быть “монахом”? И был ли он та­ ковым до сих пор? Ведь вопрос состоит в том, когда происходит это “вторжение” за счет других ценностей? Ведь всегда тогда, ког­ да безусловно перестаешь быть господином своих действий. И без сомнения также тогда, когда “не изжитые отношения” ты мо­ жешь ощущать только как “грязные”. Но прежде всего каждое размышление о влечении “самом по себе” есть абстракция. Ведь оно никогда не появляется “само по себе”, а всегда связано с от­ ношением к конкретному человеку и, исходя этого, становится до­ стойным или недостойным».

В то время молодые люди, занятые проблематикой брака, все время размышляли над вопросами такого рода: является ли эти­ ческий «идеал» также «нормой» поведения? Считаются ли эти­ ческие нормы «безусловными» и почему? Следует ли считать об­ щеобязательными и применимыми к конкретным действиям

324

лишь определенные по своему содержанию нормы или только формальные? Надлежит ли следовать им, даже если они нару­ шают живую жизнь? Не разрешено ли «богам» то, что запреще­ но людям среднего уровня? Что можно противопоставить это­ му натиску не только на сексуально-этические нормы, но и на достоинство «нравственного закона» вообще? Сторонники «ста­ рой этики» пытаются подкрепить ее логическими аксиомами. Марианна рассказывает о такого рода спорах: «Э. настолько фа­ натически одержим «нравственным законом», что ни о чем дру­ гом говорить не может. Он вообще считает объективно обяза­ тельным лишь логически дедуцируемое и полагает возможным вывести значимость этических норм, как формальных, так и со­ держательных, так же, как и логических из закона тождества: единства разумного существа с самим собой. Чувство, например и чувство любви, должно в качестве нравственно конститутив­ ного элемента вообще не приниматься во внимание в браке, ибо оно иррационально и поэтому в качестве этического мотива зна­ чения не имеет. Он пытался также дедуцировать из понятия нравственного закона моногамию и нерасторжимость брака, что ему, по моему мнению, совершенно не удалось. Мы, остальные, исходили из точки зрения, что этические нормы и ценности ло­ гически недоказуемы и выводят свое достоинство не из логичес­ ких дедукций, а как бы «открываются» в живом свершении, как звезды, и тогда обретают значимость внутренней очевидности. На это Б. ответил очень удовлетворенно: тогда ведь он прав; если они недоказуемы, нет необходимости верить в их общезначи­ мость и мучиться с ними! На это Вебер косвенно отвечает шут­ ливой аналогией. На нескольких карточках из Монте Карло он нацарапал следующее:

«Поистине, и я думаю, что «нравственный закон», о котором вы столько дискутируете, лишь относителен по своему содержа­ нию. Иначе, как бы я мог так смело негодовать... когда кто-ни­ будь выигрывал в Монте Карло, —но вот я сам выиграл около 1000 франков (за 15 минут!). Я несколько смущен —однако если

Б.вступает в область «алогического», почему бы мне не вступить

вобласть абсолютно «иррационального»? Наконец, заработал

бы я 1000 франков за труд этой зимы? А выманил я их только у этого подлого банка. И собственно непонятно, почему бы и нет? Безусловно: общество, в котором здесь находишься, гнусно. Ка­ зино открывается в 10 часов, профессиональные игроки стоят queue97 и бросаются к своим столам, чтобы захватить сидячие места. Там очень разные люди: холодные, спокойные, взвеши­ вающие шансы, составляющие свою «статистику», каждый раз по определенному плану, когда раздается «faites le jeu»98, затем с

325

поджатыми губами спокойно забирают выигрыш или следят за уходящей потерей —только краснота вокруг глаз и угловатая быстрота движений выдают напряжение. Наряду с ними тихие фанатики, бедолаги обоего пола, с желтыми как воск лицами, дурно одетые, держат записные книжки в дрожащих руках и со сдержанным отчаянием следят за судьбой своей 5-франковой монеты —и наконец толстые roués" с двойным подбородком, желваком на затылке, длинными усами; они следят из-под тя­ желых мешков под глазами за тем, что произойдет с их ставкой. Таковы главные типы сидящих. За ними стоят непостоянные по­ сетители, которые также хотят попытать счастья и почти всегда проигрывают. Так произошло и со мной. Я не мог остановить­ ся, попробовал еще несколько раз — 1000 франков вновь ушли\ Огорчительно! Нет, хорошо! Быть может, я бы постеснялся. Впрочем, это бессмысленное волнение, —но все-таки лучше. Пожалуй, лучше было бы вообще не начинать? Но так поступа­ ют только филистеры и люди, лишенные порывов! Германцы всегда играли! Человек, которому ведомы порывы, не может оставаться пассивным. —На последней открытке было написа­ но: «Но у меня нет порыва, и таким образом «нравственный» закон остался незатронутым, мой кошелек так же, как и мои деньги, которые лежали спокойно у хозяина в депо, когда я вер­ нулся сюда на трамвае».

Марианна делает вид, будто она не читала последней открыт­ ки и дает ему отпущение грехов за «нарушение нравственного за­ кона». Он не сразу понял, что это шутка, и был несколько испу­ ган: «Что же ты вычитала из моих открыток? Что я проиграл чужие деньги? Черт возьми! Тогда уж лучше собственные! Да ни­ чего я, конечно, не проиграл и не выиграл. Хорошего же ты мне­ ния обо мне после едва ли не 15-летнего «близкого знакомства», душа моя; как славно, что я это все-таки узнал. Погоди-ка, я еще проверю тебя иным образом. Прорывам в «алогическое» ты, к со­ жалению, не поверишь, это, следовательно, мне нечего и про­ бовать...»

* * *

Поводом к этим высказываниям в письмах послужило довольно длительная разлука с супругой весной 1908 г. После спешного окончания «Аграрной истории древнего мира» Веберу вновь по­ надобился длительный отдых на юге. Он нашел его на этот раз на теплом берегу Прованса. Затем он с Еленой провел время интен­ сивного созерцания произведений искусства во Флоренции. Его жена была также очень утомлена и искала новых сил в другом ме-

326

сте. Так далеко супруги еще никогда не были друг от друга, но письма почти ежедневно пересекали пространство, и в них зву­ чат отклики дискуссий молодежи о волнующих их проблемах. Вебер беспокоился о жене и нежно охранял ее на расстоянии. На этот период падают также различные памятные дни. По такому поводу открываются драгоценные свойства души и освещаются скрытые сокровища. Чрез повседневность победно проникает вечное содержание совместной любви.

Ьауапйои, апрель 1908 «Весна здесь несколько иная, чем у нас, это ощущается, когда идешь через заросли маки и сосновые леса. Многочисленные тем­ но-зеленые, серо-зеленые, оливково-зеленые и серые тона, слу­ жащие всему фоном, и, смягчая, придающие всему восковой от­ тенок, привносят позднюю осень с ее тихой печалью и в весну, которая покоится как венок невесты в день серебряной свадьбы на лбу зрелой красоты. Но молодая душа и радостное сердце в уже немолодом, негибком и скованном теле также чего-то стоит, мо­ жет быть, даже больше, чем бессмысленный восторг юности, ко­ торая только молода и больше ничего... Мы никогда не будем не­ счастны, только иногда замучены. Ты также достаточно устала, дитя мое, я это знаю и особенно вижу теперь. У судьбы, одному Богу известно, почему, бывают странные настроения, но у ее вла­ сти есть границы, и она не сможет ничего сделать с молодостью наших сердец, не сможет покрыть их ржавчиной, если мы этого

не захотим».

Марианна отвечает: «Спасибо за прекрасную картину южной местности весной! Как богата твоя душа и как ты способен радо­ ваться своим духовным силам и в их связанности! Мы все движем­ ся ведь в отраженном свете, ты же несешь его в себе. Здесь только появляются бутоны и под темными соснами не знаешь, весна ли это или медленно подступающая осень? Но какая разница, то ли это или другое, если мы с благодарностью и сильным чувством жизни можем радоваться каждому солнечному дню, который по­ сылает нам судьба!»

Елене в день ее рождения: «Как мне радостно знать, что вы в этот праздничный день вместе, и как бы я хотел быть с вами. Од­ нако так как это не может быть, я мысленно целую тебя, милая мама, и шлю тебе мою всегда новую любовь и благодарность, а также глубокое почтительное удивление тому, как много все вре­ мя ты даришь нам и многим другим своей великой силой жизни, души и любви. Нам, Твоим детям, надлежит также учиться сохра­ нять на протяжении столь длинной и часто трудной жизни, мо­ лодость, подобно Твоей».

327

Вебер из Пизы: «Помнишь, как мы прибыли сюда с Корсики, изнывая от тоски по «культуре», и наслаждались мраморным ве­ ликолепием этого единственного местечка на мраморном углу зе­ леного дерна? Мы не жалели времени и больше двух часов сидели в соборе и ходили вокруг него, а затем восхищались настроением отрешенного от мира Кампосанто с его мирным, диким садом зе­ лени между окнами и их прекрасным орнаментом по идущей вок­ руг галерее. Во всяком случае такого в Италии больше нигде нет, и то, что это было первым, созданным вообще в средневековом ис­ кусстве, и получилось таковым, остается вечным чудом и счаст­ ливой удачей мировой истории, за которые еще и сегодня надо благодарить. Как по-детски радостно все это, как нерефлектированно и неаффектированно во всем своем художественном уми­ ротворении».

Флоренция 19.4.08 «К сожалению идет проливной дождь. Тем не менее мы с удо­ вольствием наблюдали за народом при трескотне «schioppo del cam» (помнишь еще?) перед собором: затем после обеда посети­ ли гробницу Медичи, чья бездонно глубокая печаль и стремление

уйти в вечный сон действует при сером небе еще сильнее...»

Флоренция 21.4.08 «Эти большие листы деловой бумаги, собственно говоря, не подходящая основа, чтобы сказать тебе, как меня обрадовало твое милое письмецо в день рождения. Несмотря на «вавилонскую башню», которую ты, моя милая девочка, воздвигаешь там из меня. Ведь я уже говорил, что вижу в этом только твою большую любовь и соединяю ее с моим смущением и твоим «отсутствием критики». Я не уверен в том, что моя собственная, всегда присут­ ствующая критика обязана своим наличием более слабому серд­ цу. Но знаю, что во всякой критике я стремлюсь к согревающему солнцу, которое выше всякой критики. Жизнь с тобой подобна мягкому свету и теплу весеннего солнца, которое —как Толстой слишком утопично ждет, надеясь на силу абстрактной человечес­ кой любви —спокойно и уверенно, «patiens quia aetema»100, расто­ пит все льдины жизни и разрушит все снежные покровы, тогда как дикая буря моей страстности способна только стряхнуть с де­ ревьев снежинки и шишки. Сегодняшний день без тебя действи­ тельно жестокое странное событие, вчера я и маме говорил, что за все эти годы мы впервые не вместе. В будущем году нам надо

будет обладать чем-то подобным вместе».

328

** *

Дома они еще долгое время подвергаются волнениям современ­ ных течений. Вебер проявляет большой интерес к воздействию освобожденной от нормы эротики на личность в целом. Ибо она представляется ему теперь самым важным. И посредством осно­ ванном на вчувствованиях созерцании конкретных судеб борю­ щихся людей происходит сдвиг в его внутренней позиции по от­ ношению к действиям других. Приведенные выше отрывки из писем свидетельствуют об отношении человека, которому, прав­ да, чужды моральная узость и застылость, но который считает себя вправе —дистанцированно —мерить поведение других по общим масштабам и соответственно о них судить. В разговорах о таком праве он обычно подчеркивал, что тот, кто не может не­ навидеть зло, неспособен действительно любить добро и величие; к тому же обычные суждения о других соответственно своим вку­ сам значительно менее «братские», чем этические, «ибо они бе­ запелляционны, себя из них исключают, тогда как в этическом суждении и себя также подчиняют ему и тем самым сохраняют внутреннюю общность с тем, о ком судят». Созерцание живущих в области эротики по ту сторону добра и зла не изменило его собственное отношение к норме —его вера в неустранимое зна­ чение была непоколебима, но изменилось его отношение к от­ павшим от нее людям. Он обращает теперь меньше внимания на их вызванное страстью поведение, чем на все их бытие, и там, где он может это бытие принять, его теперь интересует больше его защита и развитие, чем вопрос, насколько действия этих людей далеки от «нравственного требования». «... Этические ценности не единственные в мире. Они могут делать людей, отступивших от них, ничтожными, если требуют отречения. И могут привес­ ти к неразрешимым конфликтам, где невиновное действие невоз­ можно. Тогда необходимо (с точки зрения этики) действовать таким образом, чтобы связанные о конфликтом люди испытали по возможности меньшую утрату человеческого достоинства, способности к доброте и любви, к выполнению долга и к лично­ стной ценности, а это часто очень трудно».

Новое понимание находит свое выражение в ряде высказыва­ ний, например, таких: в области этики существует иерархия цен­ ностей. Если высшая ступень этического в конкретном случае не­ достижима, надо попытаться достигнуть предшествующей второй или третьей ступени. Что это такое, можно решить не из теории, а только из конкретной ситуации. Может случиться, что извне — условностью —навязанные отказы калечат людей, на которых па­ дает тяжелая рука судьбы, что они становятся душевно искажен-

329

ными, мелкими, фарисейскими и горькими. В таких случаях уж лучше им грешить.

Правда, если речь идет не о расцветших в новой свободе силь­ ных, но и о глубоком страдании побежденных в эротической борь­ бе людей, точка зрения вновь сдвигается и тогда остается многое, что следует требовать и отрицать. В известных случаях Веберу представляется возможным соединить ради детей «прелестное лег­ комыслие» меняющихся приключений с сохранением брака. Но если за игрой следует смертельная серьезность большой страсти и требует своих прав наряду с браком, он с ужасом предвидит мо­ ральное уничтожение более слабых. Результатом внутренних раз­ мышлений над новыми взглядами и чужими судьбами оказалось в конце концов следующее: этический идеал брака, каким он дол­ жен быть, в качестве высшей формы эротического союза остает­ ся непоколебимым —но его невозможно требовать от всех людей различного характера и различных судеб. Установить же форму­ лируемые принципы для этического формирования многочислен­ ных конкретных ситуаций, в которые люди попадают вне брака и наряду с ним, невозможно. Общеобязательными остаются, одна­ ко, признание ответственности во всех человеческих отношени­ ях и серьезность нравственных усилий. И затем, чтобы те, кто ста­ новится виновным, попав в плен могущественных сил жизни, не создавали бы из этого «теорию» и «право».

Это основное требование: даже если природа и судьба застав­ ляют преступить норму поведения, надлежит смиренно склонить­ ся перед надиндивидуальной нормой и признавать собственное несоответствие ей как вину - что Вебер считает очень важным и выражает в следующих строках: «Мне не нравится, если тот, на кого падет судьба сильной страсти, рассматривает это как свое право действовать определенным образом вместо того, чтобы при­ нять это просто «по-человечески» —именно как «судьбу», с кото­ рой надо справиться и часто, будучи только человеком, справить­ ся не удается. Отсюда потребность всегда иметь «право» —там, где «права» нет. —Это я не могу одобрить, все остальное надо «по­ нять».

Его жену часто поражало, как решительно Вебер отклонял по­ пытки борющихся и заблуждающихся возвысить его до уровня безгрешности. Своим резкостям и гневу, которые вызывали страх мало знающих его людей, он большого значения не придавал - но он никогда не забывал, что некогда, не желая того, заставил стра­ дать нежную девушку. Враждебную вспышку против своего отца он теперь также ощущает как непоправимую вину. И прежде все­ го: он хочет быть близким другим —быть человеком среди людей. В этом настроении он пишет молодому другу, который обвиняет

330

Глава XII

Деяния в миру и борьба

Летом и осенью 1908 г., когда Вебер чувствовал себя так хорошо, что мог написать ряд больших работ в очень разных областях, он вернулся и к полемике. Он опубликовал во «Франкфуртской га­ зете» политическую статью для высшей школы о «случае X» и раз­ громный ответ на нее, принадлежащий известному издателю по­ литической газеты.

Поводом послужило следующее: Прусское министерство пере­ вело способного молодого специалиста по политической эконо­ мии через голову факультета в Берлин, потому что ждало от него политически желательной работы. Вебер выразил свое порицание в разных направлениях: правительству, которое, не считаясь с фа­ культетами, воспитывает среди молодых ученых тип «деловых людей», то есть искушает молодых людей облегчением академи­ ческой карьеры посредством выполнения требований государства. Поддавшемуся этому искушению, в остальном ценимому им до­ центу: «В то время, когда пишущий эти строки был в возрасте гос­ подина X., элементарным долгом академического приличия счи­ талось, чтобы тот, кому министерство предложило профессуру, прежде всего убедился, обладает ли он научным доверием факуль­ тета или по крайней мере тех выдающихся специалистов, которые будут с ним работать». К этому он добавил критику поведения берлинского факультета государственных наук в другом случае. Этот факультет издал статут, ограничивающий право доцентов на дополнительное чтение лекций по специальностям, не связанным прямо с защитой докторской диссертации, и использовал самим им созданное препятствие, чтобы не допустить к чтению лекций такого известного выдающегося ученого и преподавателя, как Вер­ нер Зомбарт. Он усмотрел в этом также уступку несущественным для дела точкам зрения и «отклонение от принципа привлекать по возможности больше значительных сил —позиция, которая в ко­ нечном итоге скажется в ослаблении морального авторитета фа-

332

культетов...» Уверенная, но очень спокойная критика не осталась без последствий. Молодой ученый подчинился решению факуль­ тета, подал прошение об отставке и просил сообщить Веберу, что признает свою ошибку.

** *

Вконце лета 1908 г. произошло интересное событие в области ду­ ховной жизни —Международный философский конгресс. Вебер видел иностранных ученых разного рода; глубокомысленный и тяжелый на подъем социолог Ф.Тённис жил во время заседаний Конгресса у него. В Гейдельберге было очень оживленно. Прав­ да, самые значительные иностранные философы отсутствовали, но среди молодых было несколько ярких звезд: Трёльч, Ласк, Дриш, Фосслер и др. Представителями старшего поколения были Вильгельм Виндельбанд и Нестор гегельянцев —Лассон. Неспе­ циалист чувствовал себя скорее на большом празднике, чем в «Академии». Как интересно было присутствовать при представле­ нии различных выдающихся личностей! Однако приближение к

истине в этой области казалось невозможным. Да, создавалось впечатление, что философия может дать важные сведения, но не единую, общую несомненную истину. Почти все философы спо­ рили друг с другом. И у каждого был свой собственный язык. На­ сколько различен был смысл слов «природа», «дух», «истина», «идея», «свобода», «Бог» —ничто не однозначно, даже само поня­ тие философии многозначно. Им следовало бы сначала дать друг другу терминологические словари. Они говорили в дискуссиях как бы не слыша друг друга, никто не хотел усвоить сказанное другим и каждый видел себя уже у трона абсолютной истины. Для неспе­ циалиста не могло быть и речи о твердых выводах. Присутствова­ ли ли мы при создании вавилонской башни? Не стремились ли здесь к открытию тайн мира с помощью совершенно неподходя­ щих орудий? Однако эти напряженные поиски и усилия, это оду­ хотворение явлений, это бесконечное движение —были сами по себе велики, велики, как волнение моря, которое никогда не при­ ходит к цели, потому что оно всегда у цели.

** *

Ивновь картины из других областей: проблемы действующих лю­ дей, поставленных в непосредственное практическое овладение миром.

Чета Веберов вновь провела осень 1908 г. в гармонически уют­ ной семейной жизни в Эрлингхаузене. Вебер продолжал там свои

333