7. Культура

Летописание

Московские князья стремились превратить Москву не только в политический, но и культурный центр Руси. Уже при Иване Калите в Москве возобновляется каменное строительство, и основанный этим князем в Кремле Спасский монастырь становится центром летописания и книжности. Летопись продолжала и в XIV в. быть ведущим жанром русской литературы. Со второй половины XIV в. московское летописание приобретает общерусский характер и последовательно проводит идею преемственности власти московских князей от великих князей киевских и владимирских, ведущей роли Москвы в объединительном процессе и сопротивлении ордынцам. Подъем народного самосознания после Куликовской битвы отразился во всех сферах жизни и особенно в литературе. Куликовской битве были посвящены целый цикл летописных повестей и сказаний, "Сказание о Мамаевом побоище" и поэма "Задонщина", написанная по образцу "Слова о полку Игореве".

Значительное влияние на развитие русской литературы оказали возобновившиеся культурные связи с балканскими странами Сербией и Болгарией. Литературу конца XV — начала XVI вв., времени завершения процесса складывания государства, отличает особая публицистичность, направленность на осмысление новых исторических явлений. Многие писатели того времени стремились решить вопрос о месте России во всемирной истории, о связи ее с предшествующей историей человечества.

Архитектура

В XIV-XV вв. формируется московская архитектурная школа. Московский Кремль при Дмитрии Донском был окружен первой в Северо-Восточной Руси белокаменной крепостью. Ранняя московская архитектура вобрала в себя лучшие традиции владимирского и северо-западного (прежде всего, псковского) зодчества. Уникальными памятниками этой архитектуры являются построенные в начале XV в. Собор Успения на Городке в Звенигороде, храмы Троице-Сергиева, Саввино-Сторожевского и Андроникова монастырей.

Значительное воздействие на развитие русской архитектуры оказала перестройка Московского Кремля при Иване III. В этой работе принимали участие, как русские зодчие, так и архитекторы, приглашенные из Италии. В 1479 г. архитектор Аристотель Фиораванти завершил строительство главного храма Российского государства — Успенского собора в Кремле. Образцом для этого храма послужил Успенский собор во Владимире, что должно было подчеркивать идею преемственности власти великих владимирских и великих московских князей. При участии итальянских зодчих были построены Архангельский собор и храм Иоанна Лествичника, Грановитая палата, дворец великого князя (не сохранился) и кремлевские стены и башни. Новый Кремль воплощал идею могущества и силы молодого Российского государства.

Живопись

Конец XV — начало XVI вв. — время расцвета древнерусской живописи. В это время на Руси работают гениальные художники Феофан Грек, Прохор с Городца, Андрей Рублев, Даниил Черный, Дионисий. Небывалый взлет русского искусства на рубеже XIV-XV вв. связывают с духовным влиянием игумена Сергия Радонежского и общим подъемом национального самосознания, связанного с Куликовской битвой.

Кисти Феофана Грека принадлежат фрески новгородской церкви Спаса на Ильине улице. Наиболее известными из произведений Андрея Рублева являются фрески Успенского собора во Владимире и икона "Троица", написанная в память Сергия Радонежского, для главного собора, основанного им монастыря. На рубеже XV-XVI вв. работал выдающийся иконописец Дионисий. Со своими помощниками он расписывал Успенский собор Московского Кремля, монастырские храмы Пафнутьева-Боровского Иосифо-Волоколамского и Ферапонтова монастырей. Из мастерской Дионисия происходят также житийные иконы, посвященные русским святым: митрополитам Петру и Алексею, Сергию Радонежскому, Дмитрию Прилуцкому. Эти иконы содержат помимо изображения святого изображения отдельных эпизодов из его жития, размещенные в виде рамы, состоящей из ряда клейм — небольших изображений.

Концепция взаимодействия Руси и Степи Л.Н. Гумилева: основные положения.

Л.Н.Гумилев неоднократно с гордостью называл себя «последним евразийцем». Евразийцем называли его и критики теории этносов. Так, М.И.Чемерисская писала: «Кроме “несторианского фактора” [т.е. введения понятий антисистема и химера], это было повторение евразийской концепции»¹. Приверженцы гумилевских построений тоже применяли термин евразийство, характеризуя взгляды Льва Николаевича².

Евразийство было для Гумилева не только научной теорией, но и политическим лозунгом³. Каким образом эмигрантское учение, утратившее популярность в Русском зарубежье уже к началу 1930-х гг.⁴, возродилось в 1960-х под пером советского ученого? Была ли тут преемственность — или независимая филиация идей?

Существуют различные мнения о генезисе воззрений Гумилева. Сам он утверждал, что контуры концепции сложились стихийно, что озарение настигло его внезапно «на фуфайке под нарами Ленинградской пересыльной тюрьмы»⁵. Э.Герштейн, знавшая Гумилева в молодости, выражает сомнение: «Мне кажется, что Лева знал сочинения творцов этой теории раньше. Достаточно вспомнить, что Н.Н.Пунин был передовым образованным человеком, дома у него была хорошая библиотека... Во всяком случае, я помню, как он называл имя князя Трубецкого»⁶.

Впрочем, вряд ли знакомство молодого Гумилева с евразийством, если оно и имело место, пошло дальше имен и общих слов — его отчим Пунин, со дня на день ожидавший (и дождавшийся) ареста, не стал бы хранить дома сочинения «белоэмигрантских» философов.

Существует и другая теория, также возводящая взгляды Гумилева к евразийству. Согласно ей, один из основателей этого учения, П.Н.Савицкий, арестованный в Праге в 1945 г. и проведший десять лет в ГУЛАГе, «в заключении знакомится с молодым талантливым историком ... Гумилевым. Гумилев становится прилежным учеником Савицкого, и позже именно он станет главным теоретиком и вдохновителем евразийского подхода в советской этнографии. Без Савицкого Гумилева не было бы»⁷.

Видимо, эту легенду запустил сам Гумилев, пока не был еще достаточно знаменит, но позднее, когда теория этноса получила широкую известность, версию о заимствовании основных ее положений у Савицкого Лев Николаевич назвал «мифом»⁸. По его словам, знакомство с Савицким произошло гораздо позже, в Праге, когда теория этноса уже давно сложилась.

Отрицал Гумилев и свою начитанность в сочинениях историка-евразийца Г.В.Вернадского, основные труды написавшего по-английски: «Я по-английски читаю неважно»⁹. Итак, поверим Гумилеву и будем считать, будто его концепция родилась совершенно самостоятельно.

*

Бросается в глаза методологическое различие между евразийцами и Гумилевым. Как бы смелы ни были конечные историософские выводы евразийской теории, основная часть сочинений самих евразийцев написана по строгим научным канонам. Н.С.Трубецкой был в первую очередь великим лингвистом, и его языковедческие труды вообще не адресовались широкой аудитории.

«Единственным историком, который всегда придерживался евразийской теории, был Г.В.Вернадский, — пишет исследователь Русского зарубежья. — Вместе с тем подход Вернадского к освещению русской истории едва ли заметно отличался от традиционного... Следует признать, что Вернадский не отличался умением подать используемый материал... Его работы читаются с трудом»¹⁰.

Нельзя себе представить ничего менее похожего на Гумилева, который писал броско, ярко, парадоксально, практически без ссылок, бравируя тем, что пренебрегает научными правилами. Гумилев декларировал отвращение к «морю мелких статей, разлившихся в библиографический океан» и заявлял: «Как только наступает очередь анализа, а тем более синтеза, становится очевидно, что история требует специальных способностей, особого видения и интуиции»¹¹.

Источники, согласно Гумилеву, часто противоречат друг другу, поэтому никакой стройной теории из них не выведешь. «Чтобы анализ удался, приходится ... заполнять темные места изолиниями, и таким путем ... можно получить канву достоверных фактов ... руководствуясь логикой событий»¹². Короче говоря, Гумилев, по словам рецензента его работы, «хочет выйти за рамки той скудной информации, которая содержится в узком круге имеющихся письменных источников»¹³.

Исторический материал — лишь досадная помеха на пути его мысли. Со временем оказывается, что и «логика событий» ни при чем. Главное — озарение исследователя. Научное кредо Гумилева: «Логики здесь нет, ибо правильность тезиса дана в интуитивном обобщении»¹⁴.

Разумеется, и Трубецкой, и Вернадский ужаснулись бы, узнай они о существовании такой «науки». Если искать какие-нибудь параллели к диковинной методологии Гумилева, то ближе всего к нему окажется Даниил Андреев, человек сходной с Гумилевым трагической судьбы, также создавший свою мистическую теорию в тюрьме. Сходство их эзотерического личного опыта просто поражает.

Гумилев замечает: «Он [визионер] рассказывает, но не находит тех огненных слов, которые могли бы донести смысл его откровений до собеседников»¹⁵.

А вот строки Андреева¹⁶:

И скрытый труд метаисторика Язык нащупывает новый... Гнетет невысказанный опыт, В ушах гудит нездешний топот... Прости мое косноязычье И отзвук правды в нем услышь.

С презрением описывая труды коллег, Гумилев утверждал: «Обычно творческий момент вуалируется — так гораздо спокойнее, и автор ведет читателя от известного к неизвестному новому путем подбора цитат из древних источников и строго логического рассуждения»¹⁷.

Андреев пишет почти о том же¹⁸:

Рассудка плотного инерция Еще толкает мысль по тропам, Где медленно влекутся скопом, Кто лишь для прописей готов... И мы читаем, том за томом, столпы, Монбланы книг о том, что было ране, И всё душней, отчаяннее всем От голых фактов и от тощих схем.

Гумилев и Андреев создали разные учения, но их объединяет нечто общее. То, что делал режим со своими жертвами, было слишком иррационально, и требовалась особая, сверхчеловеческая объяснительная система, построение некоей «метаистории». Именно поэтому и Гумилев, и Андреев усматривают в истории действие тайных и страшных космических сил.

Теория этноса явно несет на себе печать тюрьмы, психологической подавленности и абсолютной изолированности от любой научной традиции. Гумилев сам, стихийно пришел к некоторым постулатам, сходным с евразийскими.

И Гумилев, и евразийцы приписывают особую роль в этногенезе природному ландшафту. Другие общие черты — биологизация этноса, антизападничество и антилиберализм, взгляд на русскую историю с Востока и т.д. В этом смысле Гумилев не совершил идейного подлога, задним числом записав себя в «последние евразийцы». Но тем любопытнее проследить, как различия в генезисе сказались на конкретном воплощении теории.

Оставив в стороне политически актуальные выводы, взглянем на трактовку Гумилевым и евразийцами взаимоотношений Руси и Степи в средние века.

*

Евразийцы критиковали предшествующую историографическую традицию, объявлявшую татарское иго своего рода «провалом» в русской истории¹⁹. Они указывали, что по удельному весу монгольское влияние на Руси было более значимым, чем византийское. Они настаивали на том, что нельзя считать это влияние сплошь деструктивным: благодаря ему у нас появились фискальная система и ямская служба, перепись населения и южнорусское хлебопашество, валенки, пельмени, колокола и кофе²⁰. К монголам восходят особенности русского костюма и русского военного искусства. Но главное то, что именно благодаря монголам прекратились княжеские междоусобицы и были созданы предпосылки для формирования централизованного государства. Русь усвоила «технику монгольской государственности» (термин Н.С.Трубецкого).

Не будем забывать, что, согласно евразийской теории, золотым веком русской истории было Московское царство. Однако евразийцы (в отличие от нелюбимых ими славянофилов) видели в этом периоде не столько максимальное проявление славянского духа, сколько идеальный русско-татарский симбиоз. По словам Трубецкого, произошло «перенесение ханской ставки в Москву». Именно за умаление «туранских» начал русской жизни осуждали евразийцы Петра Великого с его реформами, да и весь имперский период российской истории.

Значит ли это, что, с точки зрения евразийцев, симбиоз Древней Руси и Великой Степи прошел безболезненно? Ни в коем случае!

Единственным среди евразийцев профессиональным историком-русистом был Г.В.Вернадский, который «счел необходимым подкрепить философские разработки евразийцев конкретными историческими исследованиями²¹. Так вот, он неоднократно подчеркивал: «Монгольское нашествие было, конечно, ужасным несчастьем для подвергшихся ему стран». И далее: «Массовое разграбление и уничтожение собственности и жизни на Руси ... было ошеломляющим ударом, который оглушил русский народ... Потери были колоссальны». Историк честно отмечает среди последствий ига упадок ремесел (исчезновение техники перегородчатой эмали, резьбы по камню, каменного строительства), ликвидацию вечевых свобод, подрыв авторитета и позиций боярского сословия, общее ужесточение жизни (распространение пыток, телесных наказаний, смертной казни)²².

Н.С.Трубецкой, идеолог евразийского движения, представляет монгольское завоевание так: «Разгром удельно-вечевой Руси ... и включение этой Руси в монгольское государство не могли не произвести в душах ... русских людей самого глубокого потрясения... С душевной подавленностью, с острым чувством унижения национального самолюбия соединялось сильное новое впечатление... Иноземное иго воспринято было религиозным сознанием как кара Божия»²³.

П.Н.Савицкий, зашедший дальше других в доказательствах благотворности «татарщины» и настаивавший на полном упадке Киевской Руси накануне Батыева вторжения, тем не менее писал: «Татары ... пали на Русь как наказание Божие»²⁴.

И даже эпигон «классических» евразийцев Э.Хара-Даван, в своем экстремизме далеко их обогнавший, не отрицает пагубных последствий ига, пусть и уравновешенных его же преимуществами: «Если это и было сопряжено для Руси с материальными жертвами, то зато, с другой стороны, оно явилось для нее превосходной, хотя и суровой, школой»²⁵.

Иной представляется позиция Гумилева, в многочисленных работах отстаивавшего парадоксальный тезис, что никакого ига вообще не было, что «поход Батыя по масштабам произведенных разрушений сравним с междоусобной войной, обычной для того времени»²⁶.

В предисловии к тому сочинений Трубецкого Гумилев утверждал, что «с точки зрения современной науки называть Русь “провинцией” [Монгольской] империи вряд ли корректно... Взаимосвязь ... событий дает право на понимание ситуации Русь—Орда как военно-политического союза... О каком иге можно говорить?.. Н.С.Трубецкой придерживался традиционной точки зрения о существовании татарского ига на Руси, что не вполне увязывается с представлениями автора о евразийском единстве... Тезис Трубецкого ... неверен как по существу, так и с позиций евразийства, отстаиваемого автором»²⁷.

Эти упреки евразийцу в недостаточном евразийстве очень показательны. Если создателям теории сама конвергенция Руси и Степи виделась как мучительный и долгий процесс, лишь в потаенной глубине которого можно обнаружить едва брезжущий исторический смысл, то Гумилев решительно спрямляет путь истории: раз «историческая прогрессивность» процесса внятна современной науке, значит, она была внятна и людям того времени.

*

«Современная наука», по Гумилеву, есть чистой воды советская сталинская схоластика, и в самом деле неизвестная евразийцам. Между Александром Невским в изображении евразийцев и Александром Невским в изображении Гумилева стоит Александр Невский из одноименного фильма Эйзенштейна.

На вопиющее несоответствие гумилевской концепции фактам указывали многочисленные критики «теории этноса»: Чивилихин и Рыбаков, Кузьмин и Лурье. Однако весь этот критический огонь велся мимо цели. Гумилев с легкостью готов был пойти на уступку и признать: «Татарское иго представлено как варварское нашествие. С точки зрения военной, бытовой, оно, вероятно, таковым и воспринималось — и запечатлелось в памяти поколения»²⁸.

Просто Гумилеву эта, так сказать, «окопная правда» неинтересна. Взгляды оппонентов он называл «обывательскими». Это слово вообще Гумилевым было очень любимо. «Обыватель» для него — человек приземленный, живущий жалкими личными интересами и не понимающий великих целей пассионария. Например: «К сожалению, среди современников, безвозвратно терявших пассионарность, политический курс Александра Ярославича популярностью не пользовался... Большинство новгородцев твердо придерживались прозападной ориентации»²⁹.

Но «обывателей» не следует, с точки зрения Гумилева, принимать всерьез. Для этноса самое страшное — когда «личный интерес стал ставиться выше коллективного»³⁰. Всё это опять очень узнаваемо: идеал Гумилева — это сталинский Советский Союз, где «лес рубят — щепки летят» и где советский «этнос» только тем и занимался, что сплачивался в нерасчленимое целое во имя высших «пассионарных» целей, а индивидуализм искоренялся.

А кто же товарищ Сталин, как не «пассионарий»? «Природу и культуру губит свободное общение и свободная любовь»; так мог бы сказать Старший Брат из романа Джорджа Орвелла «1984», но это — слова Гумилева³¹.

*

О роли тюрьмы в становлении Гумилева как мыслителя писал A.M.Панченко: «В функциональном смысле его теория этногенеза — это здравая и мужественная оппозиция тому учению, которое “всесильно, потому что оно верно”... В теории этногенеза есть также эмоциональная сторона. Это теория утешительная»³².

В целом последнее утверждение правильно, но вопрос, в чем именно состояло для узника утешение, не так прост. Теория Гумилева не только не была антагонистична «всепобеждающему учению», но являлась его мистической реинкарнацией. Это очень яркое свидетельство того, как сталинизм въедался в подсознание даже его жертвы.

В отличие от Гумилева евразийцы, покинувшие Россию до укоренения там сталинской диктатуры, выстраивали свою «татарщину» как умственный конструкт. Когда Трубецкой в 1929 г. мечтательно писал: «И встанет над Россией тень великого Чингисхана»³³, он даже не подозревал, как страшно сбудется его предсказание.

Гумилева эта тень накрыла с головой.

Традиционный подход к исследованию проблемы монгольского нашествия: авторы и труды, основные положения

Актуальность исследования. К числу ведущих и актуальных проблем мировой медиевистики относится вопрос монгольских завоеваний в Евразии и история возникших здесь полиэтничных владений в рамках огромной Монгольской империи. Вряд ли сегодня найдется страна в Европе или Азии, в той или иной степени не испытавшая на себе их влияния. "В исторической памяти русского народа и других народов, подвергшихся монгольскому завоеванию, походы Батыя сохранились как катастрофическое бедствие, принесшее смерть и страдания сотням тысяч людей, сопровождавшееся разрушением городов и уничтожением культурных ценностей, - подчеркивает современный российский историк. - Для Руси эти походы означали установление на два с лишним столетия чужеземного ига, изменившего вектор ее естественного развития"1.

После монгольского завоевания Руси само возникновение Московского княжества, его территориальный рост и усиление, выдвижение на ведущие позиции в Северо-Восточной Руси, объединение под властью московских великих князей значительной части северных русских земель происходили на фоне отношений с Золотой Ордой и в тесной связи с ней. Поэтому необходимость оценки степени влияния монгольского завоевания на русскую историю с самого начала была неразрывно связана с задачей изучения истории этого образования. Сам характер первой постановки академической задачи в 1826 году отражал общее состояние отечественной историографии того времени, в которой, как известно, вопрос об исторических последствиях монгольского ига решался весьма неоднозначно и противоречиво2.

Как писал один из основоположников отечественного востоковедения: "История сей династии образует необходимое звено Российской истории, и само собою ясно, что ближайшее познание первой не только служит к точнейшему уразумению последней, в сем достопамятном и злополучном периоде, но и много способствует к пояснению наших понятий о влиянии, которое Монгольское владычество имело на постановления и народный быт России3".

Вполне объективно замечание о том, что "вопросы, связанные с этнической историей, формой общения и взаимодействия народов, входивших в средневековые государственные образования, так же как и источники, в которых нашли отражение исторические судьбы народов Восточной Европы, еще далеко не полностью изучены, хотя теме этой и, в частности, выявлению и разработке восточных источников с давних пор уделяется большое внимание4".

Поэтому, несмотря на то, что для нас в одинаковой степени ценными для интерпретации по искомой проблеме являются источники на всех языках, которые появились и отложились в Золотой Орде и за ее пределами, мы обращаемся к тщательному анализу истории изучения и интерпретации восточных. Кроме того, как отмечал известный историк-востоковед Б.Н. Заходер задача описания истории изучения и публикации восточных историков заслуживает отдельной монографии5.

В связи с этим, мы считаем необходимым в исследовании проблемы монгольского завоевания Руси в отечественной исторической науке, наряду с разработками русской истории, одновременно изучать изыскания представителей русского академического востоковедения6, перед которыми была поставлена важнейшая задача освоения комплекса письменных источников, в чем ориенталисты были "прежде всего, филологами по приемам и методам исследования7". Весьма актуален в этом плане призыв К.А. Пищулиной, что "нужен дальнейший поиск материала, в уже казалось бы, известных сочинениях этих и других восточных авторов8".

За долгие годы исследовательской работы монгольское завоевание Руси было изучено и освещено крайне неравномерно. Есть мнение, что "отдельные… моменты этого сложного, насыщенного бурными событиями и новыми явлениями периода или вообще выпадали из поля зрения интерпретаторов, или же изображались… однобоко, искаженно…"9. В советское время даже сложилась неестественная ситуация противопоставления историографии "до- и послереволюционной", когда считалось, что "русские дворянско-буржуазные исследователи… были бессильны понять значение освободительной борьбы… народов против татаро-монгольских захватчиков и оценить решающий вклад великого русского народа в борьбу…"10. Это была крайняя точка зрения, не учитывавшая огромный вклад предшествующих поколений историков.

Со второй половины 80-х гг. XX в., в связи с началом "перестроечных процессов" среди отечественных историков утвердилось мнение о том, что выход из кризиса исторической науки заключается в критическом переосмыслении всего накопленного материала. Некоторые современные историки считают, что "нет оснований характеризовать состояние российской историографии конца XIX начала XX в. как "кризисное": на самом деле развитие российской исторической мысли шло по восходящей линии"11. Большое внимание современные историографы уделяют изучению науки советского периода. По суждению одного из них: "В подавляющем большинстве случаев за внешними формами - ритуально политизированными и идеологизированными - она (историческая наука. – Ф.М.) продолжала развиваться по своим внутренним, присущим ей как форме общественного сознания законам. И это подспудное течение, ход исторической мысли не могли изменить существовавшие привходящие обстоятельства"12.

В свете общепризнанной важности темы отношений Руси с Золотой Ордой парадоксально выглядит тот факт, что до сих пор нет комплексного и обобщающего историографического исследования, которое бы охватывало весь период монгольского завоевания и одновременного существования этих государственных образований. Еще разительней контраст между их положением в начале и конце этого процесса. "В конце XIII в., с одной стороны, - небольшое княжество в бассейне р. Москвы (не имевшее даже выхода к Оке), с другой – огромная держава, раскинувшаяся в степях от Дуная до Иртыша. В начале XVI столетия, с одной стороны, - крупнейшее государство Европы, занявшее примерно половину территории Руси домонгольской эпохи, с другой – несколько десятков тысяч мечущихся по степи людей13".

Поставленная проблема в широком смысле актуальна, имеет самостоятельное значение и вписывается в рамки одной из задач историографической науки, которая подразумевает "изучение методики исторического исследования, совокупности приемов анализа, истолкования и использования источников империя только в 1261 г.). Зависимость от ордынского различными школами и направлениями исторической мысли"14.

Такая постановка проблемы, включающая обобщение и осмысление опыта, накопленного несколькими поколениями историков, дает возможность представить не только степень разработанности проблемы со всеми ее достижениями и недостатками, но и выявить еще не в полной мере изученные стороны.

Степень изученности темы. Проблема монгольского завоевания Руси и установления ее зависимости в результате походов 1237-1238 гг. на Северо-Восточную Русь и 1239-1241 - Южную и до ее освобождения издавна изучается отечественной историографией, и всегда привлекала большое внимание исследователей. До 60-х гг. XIII в. верховными сюзеренами Руси считались монгольские императоры – великие ханы. С этого времени западный улус империи Чингисидов – Золотая Орда – стал полностью самостоятельным государством, и русские княжества остались в вассальной зависимости только от него. Зависимость выражалась в праве утверждать русских князей на "столах" и получать с русских земель дань (с XIV в. она именовалась на Руси "выходом") и другие подати; русские князья были обязаны также предоставлять Золотой Орде военную помощь15.

Зависимость от Орды (т.н. "иго"16) просуществовала два с половиной столетия, сохраняясь даже после распада Золотой Орды на ряд ханств. Причина такой длительности и стойкости отношений зависимости – в особенностях мировосприятия эпохи. В отличие от других завоеванных стран, где монголы осели и правили непосредственно, русские земли сохранили в главных чертах свою общественно-политическую структуру, в них продолжали управлять собственные князья. Изменение во властвовании свелось к появлению вне пределов Руси источника верховной власти – хана Золотой Орды. На Руси он именовался царем, т.е. титулом более высоким, чем кто-либо из русских князей, и ранее последовательно применявшимся только к императорам Византии и Священной Римской империи. Золотая Орда, таким образом, заняла в мировосприятии место мировой державы – царства (в середине XIII в. временно пустовавшее в результате захвата столицы Византийской империи – Константинополя, в 1204 г. западными крестоносцами; восстановлена была Византийская империя только в 1261 г17. Зависимость от ордынского "царя" стала традиционной нормой. Чтобы во властных кругах возник вопрос о ее ликвидации, должно было измениться не столько соотношение военных сил, сколько пробить себе дорогу идея о нелегитимности иноземной власти.

Несмотря на всю важность, вопрос о монгольском завоевании Руси издавна принадлежит к числу дискуссионных в отечественной историографии и не стал предметом ее специального рассмотрения. Но он освещался в тесной связи с другими: во-первых, в обобщающих трудах – по русской истории в целом18 или по истории Северо-Восточной Руси19; во-вторых, в работах по истории Золотой Орды20; в третьих, в исследованиях русско-монгольских отношений или международных отношений в Восточной Европе в целом21. Специальные работы посвящались только двум коротким историческим периодам: времени княжения Дмитрия Донского до 1380 г. включительно22 и эпохе Ивана III до 1480 г. включительно23, т.е. внимание исследователей было сконцентрировано лишь на двух ключевых эпизодах – Куликовской битве и ликвидации зависимости от Золотой Орды. Ряд работ посвящался выдающемуся деятелю этого периода Александру Невскому24.

Это было обусловлено, прежде всего, тем, что русские историки были озабочены стремлением к всестороннему изучению средневековой национальной российской истории. Поэтому "одни из них (отчасти уже Н.М. Карамзин, а главным образом Н.И. Костомаров и В.В. Леонтович, а также Н.П. Загоскин, В.И. Сергеевич, И. Энгельман и немногие др.), - утверждал в 1930 г. В.А. Рязановский, - находят, что монголы оказали большое влияние на развитие государства Московского, которое сложилось под влиянием монгольской государственности. Другие же – и таких большинство (С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, С.Ф. Платонов, Е.Ф. Шмурло, М.Н. Поковский, Д.И. Багалей, М.Ф. Владимирский-Буданов, М.А. Дьяконов и некоторые другие) – находят, что т.н. татарское иго не оказало глубокого влияния на ход нашей истории, не произвело глубоких социальных переворотов в жизни Русского государства. …Приведенный взгляд, - продолжал он, - разделяемый наиболее видными нашими учеными историками последнего времени…, обладавшими для разрешения его и большим запасом сведений, занял в начале XX в. господствующее положение в науке25". Он также замечает, что появилось "направление научно-публицистической мысли, так называемое евразийство, придающее не только первостепенное, но исключительное значение для русского народа факту монголо-татарского нашествия и монголо-татарского влияния26".

В советский период отечественные историки по известным причинам больше интересовались социально-экономическими аспектами этой проблематики. Непосредственное воздействие иноземного нашествия и их власти в сфере экономической выразилось, по их оценкам, во-первых, в масштабных разорениях территорий во время ордынских походов и набегов; во-вторых, - в систематическом выкачивании из страны дани и других поборов27.

Российские и советские исследователи добились значительных успехов в деле изучения историографии рассматриваемой нами проблемы. Их работы оказали существенное влияние на исследователей других стран, многие выводы ученых до сих пор составляют основу для работ последующих поколений историков.

Наука в настоящее время располагает многочисленными работами по истории различных регионов Монгольской империи, написанными среди прочих и сквозь призму восточных источников, которые косвенно имеют отношение к рассматриваемой нами проблеме и не могут не быть упомянуты здесь в качестве накопленного предшествующим развитием науки базиса. В них - задача изучения Золотой Орды была неразрывно связана с необходимостью оценки степени влияния на русскую историю монгольского завоевания. Хотя в целом имеющиеся работы историографического плана представляют собой беглые и краткие обзоры, предваряющие труды историков, мы отметим наиболее значительные, на наш взгляд, из них.

Оценивая современное ему состояние изученности вопроса о монгольском завоевании Руси, выдающийся историк-востоковед XIX в. Х.Д. Френ подчеркивал общий недостаточно высокий источниковедческий уровень исторических исследований и связывал его, прежде всего, с крайне слабым использованием, как русских, так и особенно восточных источников28. Придавая первостепенное значение анализу восточных нарративных материалов, ученый подчеркивал, наряду с необходимостью вовлечения в исследование проблемы золотоордынских монет, значение ввода в научный оборот сохранившихся ярлыков ханов. Среди европейских источников он особо выделял русские летописи, отмечая, что в них содержится ряд уникальных сведений о Золотой Орде. Его ученик О.И. Сенковский отмечал вслед за ним важность изучения истории Золотой Орды не только" для русской истории", но и "для истории Азии". Он не создал специального труда: сохранились лишь разбросанные в различных статьях и заметках его отдельные наблюдения по истории Золотой Орды29. Ученый писал о тяжести ее ига для народов Восточной Европы и осуждал "бессмысленную жестокость Орды"30.

Китайские материалы дают последовательную связь и объективное объяснение событий монгольских завоеваний. На основе перевода китаеведа Н.Я. Бичурина были сделаны переводы части фрагментов китайской хроники "Юань ши"31, в которой содержится также материал о завоевательных походах монголов на Русь32. П.И. Кафаров продолжил его исследования в области изысканий новых китайских источников по монгольским завоеваниям. В течение более чем 50 лет его исследование, посвященное "Юань-чао би-ши"33, было на Западе единственным; он первым из европейских ученых обратил внимание на "Си ю цзи" и еще в 1866 г. опубликовал полный перевод его на русском языке34; "Шэн-ву цинь-чжэн Лу" ("Описание личных походов священно-воинственного [императора Чингиса] является также ценным источником по истории монголов эпохи правления Чингисхана и Угэдэя35. Переводы синолога В.П. Васильева более надежны в научном плане. Еще в 1857 г. ученый впервые на Западе обратил внимание на "Мэн-да бэй-лу" как на ценный источник по истории монголов, перевел его на русский язык и ознакомил с ним европейских ученых. "Мэн-да бэй-лу" ("Полное описание монголо-татар")36 – самый древний источник по истории Монголии из сохранившихся записок путешественников первой половины XIII в. "Описание" представляет собой записку южносунского посла Чжао Хуна, побывавшего в Яньцзине в 1221 г. у главнокомандующего монгольскими войсками в Северном Китае – Мухали и дает разнообразную информацию по интересующей нас теме..

Большое значение в данном направлении имел труд известного отечественного ориенталиста П.С. Савельева, предпринявшего обширное историко-нумизматическое исследование, найденных на территории Восточной Европы кладов монет37, чем расширил имевшиеся представления о политической истории Золотой Орды38. Ученый подчеркивал историческое значение Куликовской битвы как первой большой победы русских над монголами и видел в событиях конца XIV в. начало "зари освобождения Руси" от золотоордынского ига. Особое место среди русских востоковедов-историков Золотой Орды принадлежит одному из крупнейших отечественных ориенталистов И.Н. Березину. Ученый ввел в научный оборот в России ценнейший источник по истории монгольских завоеваний "Джами ат-таварих" Рашид ад-Дина. Исследовав и опубликовав ряд ярлыков золотоордынских ханов, он дал краткую характеристику внутреннего устройства Золотой Орды, подчеркнул кочевой характер этой державы и в целом негативно отнесся к роли ислама в истории этого государства39. Свои представления о политическом строе Золотой Орды ученый углубил и развил в докторской диссертации "Очерк внутреннего устройства улуса Джучиева" (1864). Здесь он отмечал, что в ней "учреждения находятся еще в зародыше, что в целом господствует некоторый хаос, очень далекий от гармонии государственного строя, но при тех невыгодных условиях, которыми было обставлено существование Золотой Орды, и такое проявление государственного склада немало изумительно"40. Это начинание продолжил востоковед Г.С. Саблуков, также интересовавшийся государственным устройством Золотой Орды41.

Существенное место проблема монгольского завоевания Руси нашла в научном наследии видного русского ориенталиста В.В. Григорьева. Ученый показал важность и ценность для изучения истории монгольского завоевания Руси такого уникального источника, как ярлыков золотоордынских ханов русскому духовенству42. Анализируя политику правителей Золотой Орды по отношению к покоренным им народам и их религиям, он подчеркивал наличие определенной веротерпимости завоевателей, связывая это не столько с политическими причинами, сколько с патриархальностью религиозной организации кочевников. Исследователь констатировал в качестве важнейшего фактора истории Золотой орды постоянную нестабильность политической обстановки в ней и считал что это негативно влияло на все стороны жизни этого государства43.

Первостепенную роль в поиске и публикации важнейших письменных источников по истории Золотой Орды сыграл крупнейший русский востоковед В.Г. Тизенгаузен. Наиболее важным его трудом является составленный им свод сведений и материалов из восточных письменных источников по истории Золотой Орды и сопредельных с ней стран44.

Основополагающую роль в историографии истории изучения монгольского завоевания играл, безусловно, крупнейший российский востоковед - академик В.В. Бартольд. В своем знаменитом труде "Туркестан в эпоху монгольского нашествия", наряду с обзором и оценкой использованных источников, он дает анализ работ исследователей, работавших, в том числе и над проблемой монгольского завоевания Руси. В.В. Бартольд воздал должное их заслугам как ученых, которые добросовестно подвергли подробному исследованию почти все известные им мусульманские источники45. Сделав в своих трудах немало ценных и интересных наблюдений по монгольскому завоеванию Руси, он, к сожалению, не увидел возможности создания обобщающих исследований по Золотой Орде, посильной для него, из-за весьма скудной тогда, по его мнению, источниковой базы46.

Интерпретация в исторической науке этого корпуса нарративных источников долго не находила своего полного отражения в исследовательской литературе, хотя вписывалась в круг интересов востоковедов-медиевистов. Тем не менее, долгое время, например, даже не появлялись монографические труды по истории Золотой Орды. В предисловии к написанной в 1950 г. в соавторстве с Б.Д. Грековым книге "Золотая Орда и ее падение" А.Ю. Якубовский отмечал, что "сама историография Золотой Орды, которая еще не поставлена, была бы полезной темой, настолько поучительны неудачи, связанные с изучением этого вопроса"47.

В предисловии к первому тому "Сборника летописей" Рашид ад-Дина (1952) под названием "Рашид ад-Дин и его исторический труд" И.П. Петрушевский привел подробный критический разбор тех публикаций и переводов по интересующей нас теме, которые были известны на тот момент в мировой науке. В результате анализа трудов ученых, автор подвел его к неожиданному, но марксистском выводу о том, что "ни буржуазная историография эпохи империализма, проникнутая расизмом", ни русская дореволюционная историография, "оказавшаяся не в состоянии преодолеть свойственные буржуазной исторической мысли ограниченности, формализма и методологической слабости", не были в состоянии осилить такую важную задачу"48, хотя ряду публикаций дана объективная оценка.

В работах синолога Н.Ц. Мункуева по рассматриваемой нами проблеме дан подробный анализ изучения китайских источников советского периода49. Он отмечал в 1970 г., что "до сих пор в монголоведческой и синологической литературе не было ни одной статьи или монографии, в которой были собраны данные о юаньских и минских источниках о монголах воедино"50, в которых изложен и материал по монгольским завоеваниям.

Наиболее полной и объективной в оценке нашей проблемы остается работа советского археолога и востоковеда А.Ю. Якубовского "Из истории изучения монголов периода X-XIII вв." (1953). Ученый дает подробный, написанный с твердых марксистско-ленинских позиций, анализ отечественной историографии, характеризуя научные взгляды и труды таких выдающихся историков-востоковедов, как Х. Френ, И. Бичурин, В.В. Григорьев, В.В. Васильев, В.В. Бартольд, И.Н. Березин, Б.Я. Владимирцов. С высоты сегодняшнего дня этот труд, безусловно, устарел, как и некоторые другие, и остается ярким отражением своего времени. Автор вынужден был, в известном смысле, выполнять "социальный заказ" в русле печально известного сталинского "Краткого курса", долгое время определявшего общее направление исторической науки и ставшего своего рода Библией для нескольких поколений историков. Так, своего учителя В.В. Бартольда А.Ю. Якубовский отнес к когорте представителей так называемого идеалистического направления, хотя в целом считал его прогрессивным историком, обладавшим огромными фактическими знаниями. Его заслугу в историографии нашей проблемы он видел в разностороннем изучении широкого круга восточных первоисточников, имеющих отношение к рассматриваемой проблеме. В этом, как он считал, В.В. Бартольд оказался далеко впереди всех.

В качестве основных историографических источников по исследуемой нами проблеме современный российский ученый Г.А. Федоров-Давыдов рассматривал труды В.В. Бартольда, И.Н. Березина и других ориенталистов. Они интересовали его в плане поиска в восточных источниках особенностей, созданной в результате монгольского завоевания Золотой Орды, прежде всего, при выполнении докторской диссертации "Кочевники Восточной Европы в X-XIV вв." (1966), и ряде других своих работ.

В связи с вышеизложенным, можно заметить, что о завоеваниях монголов написано так много на всех известных языках мира, и они настолько стали чем-то всемирным, что даже крестовые походы Европы на Ближний Восток мало сравнимы с этими событиями. Но до сих пор нет комплексной обобщающей работы по отечественной историографии монгольского завоевания Руси. В то же время, преемственное развитие исторического познания объективно ведет к переосмыслению и перепроверке тех или иных с течением времени устаревающих приемов интерпретации источниковедческой информации.

Таким образом, предшественники, проведя огромную работу в плане изучения и интерпретации источников, на сегодняшний день все же не дали исчерпывающих обобщений и выводов по исследуемой проблеме. Они не учли в отечественной историографии также ряд особенностей и, связанных с ними, последствий монгольского нашествия на Русь. Во-первых, в условиях монгольского завоевания произошло быстрое ослабление политических связей между различными регионами Руси; оно привело к ликвидации междоусобной борьбы и стремлению закрепить за собой и своими потомками "отчинные" земли, а не вести борьбу за "общерусские" столы. Это накладывало особый отпечаток на политику русских князей. Во-вторых, ядро нового государства возникает в Северо-Восточной Руси, а не в иных русских землях, что также должно сфокусировать внимание исследователей на процессе складывания единого государства со столицей в Москве, а не поиске других вариантов объединения. В-третьих, это ведет к обращению и новому осмыслению двух ключевых эпизодов монгольского завоевания Руси – Куликовской битве и ликвидации зависимости от Золотой Орды, потому что не были учтены некоторые причинно-следственные связи этих процессов. В четвертых, для исследования вышеназванных и других проблем, связанных с монгольским завоеванием Руси, необходимо расширение источниковой базы исследований. В частности это нужно сделать за счет включения в такой анализ восточных памятников как одного из наиболее информативных корпусов источников; привлечение новых материалов и более глубокого исследования уже известных, потому что материалы исторических источников дают новые идеи к осмыслению важнейших этапов развития нашего общества.

Объектом данного исследования является отечественная историография XVIII - XX вв. по проблеме монгольского завоевания Руси, представленная двумя ее направлениями - русской историей и русским академическим востоковедением.

Предмет диссертационной работы – сложный и противоречивый процесс накопления и развития научных знаний, движения исторической мысли по избранной теме, опубликованные исторические исследования, отразившие процесс монгольского завоевания Руси, формирование и развитие концептуальных подходов, их сравнительный анализ.

Цель и задачи исследования. В данном исследовании предпринята попытка комплексного и системного историографического анализа исторической литературы, направленного на выявление позиций и взглядов авторов по проблеме монгольского завоевания Руси, его хода и последствий, постановке узловых проблем дальнейшего исследования истории этого явления. Тематически исследование ограничивается анализом политических отношений и их отображением в общественном сознании, которые присутствуют в трудах представителей отечественной историографии. Отношения с Золотой Ордой других русских княжеств затрагиваются постольку, поскольку проливают свет на основную тему исследования – отечественную историографию монгольского завоевания Руси. Это же ограничение распространяется на отношения Московской Руси с выделившимися из Золотой Орды в XV в. политическими образованиями – Крымским, Казанским, Астраханским ханствами, Ногайской Ордой: в центре внимания будут контакты Московской Руси с Большой Ордой. Отношение зарубежных и национальных историков к поставленной проблеме, на наш взгляд, должны быть объектом специального рассмотрения.

Исходя из этого, автор обозначает следующий круг задач:

- дать источниковедческую характеристику проблемы;

- проанализировать работы представителей русской историографии XVIII - начала XX в. и определить особенности оценки монгольского завоевания Руси исследователями, их концептуальный подход;

охарактеризовать особенности становления русской историографии и провести сравнительный анализ концепций монгольского завоевания Руси в советский период;

определить основные направления исследования проблемы в новейшей русской историографии;

выяснить подход русского академического востоковедения XIX - начала XXI века к проблеме монгольского завоевания Руси и Золотой Орды;

отразить преемственность научных взглядов в отечественной историографии;

определить неизученные или слабо изученные аспекты проблемы, дать рекомендации по организации будущей исследовательской работы.

Теоретико-методологическая база исследования. Строгая научная объективность может быть обеспечена лишь при выверенной методологии исследования. Позитивным сдвигом в методологической области можно считать изменение отношения историков к произведениям классиков марксизма-ленинизма, которые в советской исторической науке всегда рассматривались как методологическая основа, на которую можно было опираться без всякого критического осмысления. В настоящее время необходимо учитывать как опыт историографического недавнего прошлого, так и новейшие изыскания историков, активно включающих в свой методологический арсенал результаты работы разных школ зарубежной исторической науки. Методологический аспект историографии проявляется еще одной гранью: интегрированностью в современность, что расширяет ее социальную, политическую и идеологическую функции. В историографии с помощью комплекса подходов решаются научно-исследовательские задачи.

Основополагающими принципами всякого исторического и историографического исследования автор считает объективность и историзм, следование которым приводит к действительно достоверным научным результатам. Объективность в историографическом исследовании необходима для максимально возможной нейтрализации предвзятого отношения при интерпретации и оценке факта. Чтобы быть объективным, историограф должен стремиться избежать конъюнктуры, чему призван помочь принцип историзма. Историограф должен раскрыть факты, влияющие на позицию, взгляды, концепцию автора анализируемого исторического произведения, то есть изучить социально-субъективное, классовое, партийное в подходе автора к подбору исторических фактов и их интерпретации. Принцип историзма требует от историографа изучать историческое произведение в конкретно-исторических условиях его появления, оценивать заслуги автора по сравнению с предшествующими, а не последующим уровнем исторических знаний. Одновременно этот принцип запрещает историографу модернизацию исторических произведений, перенесение на них и их авторов "императивов" сегодняшнего дня.

С принципом историзма тесно связан принцип системно-структурного анализа, который предусматривает рассмотрение любого развивающегося явления как определенной системы, обладающей соответствующей структурой и функциональной значимостью. Он направлен на выяснение места указанного произведения в ряду ему подобных, появившихся в одно и то же время. Эти основные принципы и составили методологическую основу исследования.

В целях реализации поставленных задач использовались такие методы исследования как проблемно-хронологический, синхронистический, сравнительно-исторический, историко-генетический и типологический. Автор также придерживался метода морально-этического свойства – корректности, деликатности в оценке историографических фактов.

Территориальное пространство, начиная со времени монгольского завоевания, резко сужается: если ранее освещалась история всех древнерусских земель от Карпат и Среднего Поднепровья на юге до Финского залива и верхней Волги на севере, то с этого времени речь идет преимущественно о Северо-Восточной Руси и (в меньшей мере) Руси Северо-Западной (Новгородская земля)51.

Хронологические рамки исследования охватывают весь период изучения рассматриваемой проблемы от начала завоевания Руси и установления ее зависимости (ига) в результате походов 1237-1238 гг. на Северо-Восточную Русь и 1239-1241 - Южную и до ее освобождения.

Работа отечественных ученых с историографическими источниками охватывает период с XVIII по XXI в. Рамки обусловлены в широком плане определенными этапами становления отечественной историографии монгольского завоевания в едином процессе развития исторической науки в целом. Именно в этот временной отрезок происходят наиболее важные события в разработке и освоении информационного комплекса источников монгольского завоевания Руси ее составными частями: русской историей и русским академическим востоковедением.

- Первый этап (XVIII - начало XX вв.) характеризуется поиском источников, становлением источниковедческой базы, зарождением и формированием научных основ отечественной историографии, началом серьезных научных исследований и постановкой критического подхода ученых к источникам;

- второй этап (XX-XXI вв.) определяется интенсификацией и значительным углублением исследований в области освещения монгольского завоевания Руси и социально-экономической, политической, этнической истории Золотой Орды в отечественной историографии. Это - утверждение и расширение определенной источниковедческой методики, и более критическое отношение историков к источникам, как носителям необходимой информации; появление новых исследований, вариантов переводов, концептуализация и изменение подходов по исследуемой теме.

Научная новизна исследования заключается в том, что она представляет собой первое в отечественной исторической науке обобщающее исследование, специально посвященное анализу всего комплекса трудов русской истории и русского академического востоковедения по монгольскому завоеванию Руси. В диссертации дана обстоятельная характеристика этапов историографии проблемы, изменение направленности, тематики и содержания ее изучения, выявлены ведущие тенденции, результаты и определены перспективы дальнейшего развития историографии монгольского завоевания Руси.

История развития всей научной мысли в исследованиях отечественных историков по данному вопросу в разные периоды рассматривается во всей противоречивости ее выражения, в диалектике сопоставительного анализа. В работе отмечаются позитивные и негативные стороны исторической литературы XVIII-XXI вв., определяется тот багаж исторических знаний, который прошел испытание временем.

Существенным признаком научной новизны диссертации является переосмысление и раскрытие слабоосвещенных аспектов в отечественной историографии монгольского завоевания Руси.

Практическая значимость исследования обуславливается тем, что систематизированный в диссертации историографический материал, сделанные теоретические обобщения помогут восстановить существующие пробелы в отечественной историографии монгольского завоевания Руси. Она определяется также насущной необходимостью для историков для составления объективного представления о научных результатах и перспективах изучения монгольского завоевания Руси как одного из периодов российской истории, а также содействовать теоретическому обоснованию преобразований, происходящих в обществе.

Работа может быть использована также для демифологизации массового исторического сознания и укрепления его научности, воспитания патриотизма, в процессе преподавания общих и специальных курсов по истории России, при подготовке фундаментальных трудов по истории Отечества. Материалы данного исследования представляют интерес при подготовке общих и специальных курсов по историографии.

Источниковая база исследования. Анализ источников основан на общих принципах исторической науки, подразумевает объективность, историзм, учет всей совокупности обстоятельств их

Нетрадиционный подход к исследованию проблемы монгольского нашествия: авторы и труды, основные положения

Об этом тяжком периоде в истории нашего государства сохранилось большое количество источников как отечественного, так и зарубежного происхождения.   В основе рассказов о данном событии лежат две версии: Южнорусская, по Ипатьевской летописи и Северорусская, по Лавреньтьевской. Летописи рисуют страшные бедствия, постигшие Русь в трагический период нашествия татар.   Ипатьевская летопись получила свое название по месту нахождения. Ее обнаружил историк Н.М. Карамзин в Ипатьевском монастыре под Костромой. В Ипатьевском списке содержаться три основные части: «Повесть временных лет» с продолжением до 1117 года; Киевский свод 12 века – летописание событий 1118 – 1119; Записи о событиях до 1292 года (в основном галицко-волынские).   Лавреньтьевская летопись берет свое название от имени ее автора – монаха Лаврентия. Он создал ее в 1377 на пергаменте во Владимирском Рождественском монастыре для суздальского князя Дмитрия Константиновича. В состав летописи входит «Повесть временных лет» до 1116 года и летописные статьи, доходящие до 1305 года. Последние, скорее всего, были перенесены из Владимирского великокняжеского свода 1305 г. при Михаиле Ярославиче. Первоначально летописью обосновывались события Киевской Руси, затем, на протяжении 12 века, основной темой летописных статей становится жизнь Владимира; в начале 13 века большое внимание в ней уделено Ростовскому княжеству. Летопись ценна так же списком сочинений Владимира Мономаха, включенная в статью 1096 года. Летопись была выкуплена из Рождественского монастыря графом Мусиным-Пушкиным, которые подарил ее Александру I в 1792. Император передал летопись в Публичную библиотеку, где она и хранится до сегодняшнего дня.   В описании монголо-татарского нашествия немаловажную роль играют повести и былины, в которых отражается героизм и воля русских людей в это страшное время. Для историков они ценны тем, что содержат различные подробности борьбы русских с татарами.   Первая повесть – «О калкинском побоище и о 70 храбрых», которая изначально была распространена устно, а затем попала в страницы летописи. В этой повести приводится сказание о богатыре Александре Поповиче. Повесть состоит из двух частей – из сказания о храбром князе Александре Поповиче и описания битвы на Калке. Эта повесть связана с былиной «как перевелись богатыри на Руси». В ней фигурирует герой Попович, но по имени Алеша и тоже из Ростова.   Нашествие Батыя и страшное опустошение Рязанской земли в 1237 году легло в основу повести «об Евпатии Коловрате и о разорении Рязанской Земли». Повесть состоит из четырех частей. Первая – приход Батыя. Вторая – битва на рубежах Рязанской земли и штурм Рязани. Третья часть – отмщение за убитых Евпатием Коловратом. Последняя – плачь по убитым. Этот источник позволяет более детально узнать о внутреннем и внешнеполитическом положении Рязани во время нашествия.   Другой, не менее важный источник по этому периоду – сказание «Слово о погибели Русской земли», найденный в рукописи 15 века. Считается, что «Слово» написано во Владимире между 1238 и 1246 годами . В нем описываются границы Руси и перечисляются народы, ранее подвластные русским князьям. Произведение неожиданно обрывается, создается впечатление его незаконченности.   Другая повесть – «О Меркурии Смоленском», дошедшая в литературной обработке 15 века, передает легенду о подвиге юноши Меркурии, который в одиночку одолел татар. Эта легенда объясняет спасение Смоленска от батыевых полчищ (хотя потом город был все-таки взят).   К самым ярким зарубежным источникам о монголо-татарском нашествии на Русь является «История Угедей-Каана» персидского историка Рашид-ад-Дина. В ней описываются завоевательные походы монголов на Русь и на близлежащие территории. Косвенно поход Батыя нашел свое отражение в армянских и китайских летописях.   Изучение в отечественной историографии проблемы русско-монгольских отношений неоднократно становилось предметом рассмотрения многих ученых.   В отечественной историографии вычленение проблемы «татары и Русь» восходит к концу 18 – началу 19 века. Это было связано с ростом национального самосознания русского народа. Отсюда в высшей степени трагическое восприятие событий древнерусской истории, особенно монголо-татарское нашествие и иго.   Н.М. Карамзин воспринимал события нашествия слишком эмоционально: «Россия – обширный труп после нашествия Батыя» , так он определял результаты походов монгол. А состояние страны и народа он определил как крайне тяжелое за время ига. Один из главных выводов, к которому пришел Карамзин, то, что Россия из-за монголов на несколько веков отстала от Европы. Второй его вывод, во многом противоречащий предыдущему – монголы способствовали прекращению междоусобных войн князей. Москва, по его мнению, обязана своим величием ханам .   Карамзин явился первым из историков, который выделил влияние монгольского нашествия на развитие Руси в большую самостоятельную проблему исторической науки.    На выводы Карамзина оказала влияние работа французского историка – ориенталиста 18 века Жанна Де Гинея «Всеобщая история гуннов, тюрков, монголов и других западных татар в древности и от Иисуса Христа до настоящего времени» . Монголов автор описывает как жестоких варваров, которые создали самую огромную из известных в мире империй. В завоеванных странах они безжалостно уничтожали и порабощали людей, грабили чужие сокровища и ради всего этого отправлялись в далекие походы.   В первые десятилетия 19 века изучение российской истории находилось в упадке. Академия наук объявила конкурс в 1826 году на  тему: «Какие последствия произвело господство монголов в России, и именно какое оно имело влияние на политические связи государства, на образование правительства и т.д.?». Но конкурс 1826 не привел к желаемым результатам и он был возобновлен по предложению Х.Д. Френа в 1832 году.    Х.Д. Френ был великолепным востоковедом и крупнейшим историком по Золотой орде. Имел твердые взгляды на роль монгольского завоевания в истории России.   В этих конкурсах была заложена основа будущих исследований по русско-ордынской проблематике. Взгляды Н.М. Карамзина и академические конкурсы дали сильный толчок в изучении темы Русь и монголы.   В 20-40 гг. появилось много работ, развивающих те или иные суждения ученых авторитетов. Эта же тема становится актуальной и на страницах периодической печати.   В это время важную роль в упрощение понимания термина татары, который был распространен только в русских источниках, внес П.Н. Наумов. В 1823 он придумал термин монголо-татары, что значит монголы, называемые татарами.       Однако в ряде работ того же времени просматривается и иная направленность, нежели у Карамзина и Френа. Гастев одним из первых подверг сомнению карамзинскую концепцию отставания развития Руси. Такие же тенденции просматриваются в работах Н.А. Полевого и Н.Г. Устрялова.   Во взглядах Соловьева на русско-монгольские отношения выразилось отсутствие эмоциональных оценок и внимательное отношение к развитию внутренних процессов. Взгляд на историческое развитие монгольской Руси Соловьева явился новой научной концепцией этого периода и стал альтернативой, преобладвшей до этого точки зрения Карамзина и Френа, хотя она осталась и получила свое развитие в трудах Бичурина, Григорьева, Васильева, Березина, Кафарова и Тизенгаузена.    «Карамзинская» линия наиболее видного представителя нашла в лице Н.И. Костомарова. Исследуя монгольскую проблему, он подходил к ней масштабно – на фоне истории всего славянства. Костомаров пришел к выводу, что русский народ утратил свои гордые качества, что «привело к падению свободного духа и оглуплению народа» . С завоевания монголов начался великий переворот русской истории.   Подводя итог к дореволюционной отечественной историографии можно сказать, что в конце 19 века сформулировалось два пути изучения монгольского вопроса. Первый был заложен Карамзиным и Френом, исходящих из значительной, определяющей и всеохватывающей роли монголов в средневековой русской истории. Второй связан с именем С.М. Соловьева, а так же с его продолжателями, среди которых выделяются В.О. Ключевский, С.Ф. Платонов, М.Н. Покровский, А.Е. Пресняков. Для этих ученых главным остается естественный ход внутренней жизни средневековой Руси, не подверженной координальным образом изменениям.   Советская историография застала «монгольский вопрос» однозначно неразрешенным. Работы конца 20-30 годов преимущественно базировались на распространенной в то время теории «торгового капитала». М.Н. Покровского. После утверждения концепции Б.Д. Грекова о классово-феодальной природе государства, настал черед для следующего – средневекового периода истории Руси. Тогда стали появляться работы, посвященные периоду 13 века. В 1937 выходит научно – популярная работа Б.Д. Грекова и А.Ю. Якубовского «Золотая Орда». Эта книга должна была дать ответ на «русско-монгольский вопрос», так и не разрешенный в 19 веке. Авторы пошли по традиционному для марксистской историографии пути, а именно: обратились к высказываниям К. Маркса и И.В. Сталина. В своих высказываниях они крайне негативно оценивали монгольское нашествие и иго . Такой подход и оценка классиками марксизма-ленинизма средневековых русско-монгольских отношений оказали прямое воздействие на всю дальнейшую советскую историографию.    Работа А.Н. Насонова «Монголы и Русь» являлась этапной для советской историографии. Она стала первой в отечественной историографии монографией, целиком посвященной теме «Русь и монголы», а большинство ее выводов – основой для последующих разработок проблемы.   Л.В. Черепнин внес немалую лепту в изучении монгольского вопроса. В своем труде – «Образование Российского централизованного государства» он приходит к выводу – что монгольское завоевание крайне пагубно повлияло на развитие Руси, что способствовало ее дальнейшему отставанию от других европейских государств. Важную роль в борьбе с ордынцами автор отводил простому народу.   Рассмотрев историографическую ситуацию, сложившуюся к середине 60-х годов В.В. Каргалов пришел к выводу о необходимости создания специального исследования именно о периоде монголо-татарского нашествия на Русь. Работа В.В. Каргалова «Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси. Феодальная Русь и кочевники» - новая веха в развитии отечественной историографии «монгольского вопроса». Она предельно ясно указала на основные сюжеты русско-ордынских отношений 13 века и их перспективу. Между Русью и Ордой имело место вооруженное жестокое противостояние, между князьями и народом – непримиримые классовые противоречия .   Итоги рассмотрения в новейшей отечественной историографии монгольского вопроса были подведены в статье А.А. Хорошкевич и А.И. Плигузова, предворяющие книгу Дж. Феннела о Руси 1200 – 1304.   Взаимоотношения Руси и монголов рассматриваются Л.Н. Гумилевым на широком фоне внешнеполитических, во многом исходящих из этнических и конфессиональных отношений того времени. Вторжение войск Батыя для ученного не является каким-то переломным событием в истории Руси. Это был монгольский рейд или «большой набег» а не планомерное завоевание, для которого у монголов просто не было людских ресурсов. Данные о разрушении множества городов и гибели большого числа людей, Гумилев объясняет сравнением монгольского «набега» с междоусобными войнами князей, результаты которых, по его мнению, были абсолютно такими же. В своей работе «Древняя Русь и Великая степь» Гумилев приходит к выводу, что уже до монгольского нашествия Русь ослабила себя в междоусобных войнах, а последствия нашествия были сильно преувеличены русскими летописцами. По его мнению, от монгольского ига Русь получила только благо, т.к. Золотая орда защищала ее от немецко-шведских феодалов на севере и от опасности из степи на юге.

«Монголы» - «татары» - «татаро-монголы»: точки зрения в историографии на правомерность употребления этнонимов и их соотношение между собой.

Со времени первых сообщений о появлении монголов на границах христианского мира они именуются тартарами (Tartari). Так они названы уже в письме грузинской царицы Русудан папе Гонорию III (1224г.)⁶². У Генриха Латвийского в рассказе о битве на Калке противники русских названы tatari⁶³. В Лаврентьевской летописи, в рассказе о событиях 1223 г., слышится некоторая неуверенность автора в точном наименовании новых пришельцев из Азии: «Явишас языци их же никто же добре ясно не весть, кто суть и отколе изидоша и что язык ихъ. И зовуть я татары, а инши глаголють таумены, а друзии печенези, ини глаголють яко се суть о них же Мефодии Патомьскыи епископъ свидетельствует: яко си суть ишли ис пустыня Етриевъскы суще межю востоком и севером» (ПСРЛ. Т. I. Стб. 445-446). В Ипатьевской летописи об этих же событиях говорится: «Приде неслыханая рать безбожнии моавитяне рекомыи татаръве, придоша на землю половецькоую» (ПСРЛ. Т. II. Стб. 740). Название «татары» пришло к русским через посредство половцев. И хотя русские авторы знали, что самоназванием племени Батыя было монголы, в письменных источниках закрепилась форма «татары».

В донесении брата Юлиана они именуются только «тартарами». В письме Ивона Нарбонского архиепископу Бордо фигурируют tartari, tattari и tatari (Английские источники, с. 122). В послании Людовику IX, отправлен ном в 1242 г. Понсом де Обоном, магистром ордена тамплиеров во Франции, описан поход монгольских войск на Польшу в 1240 г., Моравию и Венгрию в 1241 г. Понс де Обон, как и большинство западных средневековых авторов, именует монголов tartarins (Понс де Обон, с. 3-7). В хронике Матфея Парижского последовательно используется термин tartar⁶⁴. В Трогирском кодексе один раз употреблен вариант Tatar (secundum quosdam tatar idem sonat, quod multitudo 'по мнению иных, татар [по-монгольски] означает множество')⁶⁵. Фома Сплитский, называя азиатских кочевников, вторгнувшихся в XIII в. в Европу, tartari, сообщает дополнительно, что «упомянутые племена на своем родном языке называют себя монголами» (gentesque ille secundum proprietatem lingue sue Mongoli appellantur)⁶⁶. Он же уточняет: «Как считают некоторые, "татар" означает "множество"». Брат Салимбене Пармский, передавая свой разговор с Иоанном де Плано Карпини, пишет: «И сказал он нам, что они называются не тартары, а таттары», и поэтому в своей хронике брат Салимбене далее использует «таттары» вместо «тартары»⁶⁷. Китайские дипломаты XIII в., совершавшие поездки ко двору монгольских ханов, в своих отчетах именовали татар словом да-дань. Словотатары транскрибировалось по-китайски как та-тань или дада.

Этноним татары впервые появляется в древнетюркских рунических памятниках, обнаруженных в Северной Монголии (Орхонская надпись 732 г.)⁶⁸. В надписях говорится о племенных союзах отуз-татар (букв.: 'тридцать [племен] татар') и токуз-татар (букв.: 'девять [племен] татар'). Из орхонских надписей известно, что татары были одним из самых мятежных племенных союзов в составе тюркского каганата (VI-VIII вв.). В китайских источниках этот этноним в форме да-да в первый раз встречается в 842 г. в письме китайского сановника Ли Дэ-юя, адресованном уйгурскому кагану⁶⁹. Под хей-да или, при полном написании, хей-дада - 'черные татары' имеются в виду монголы (см.: Хэй-да ши-люе, с. 133).

В «Полном описании монголо-татар» татары, в соответствии с древней китайской литературной традицией, подразделяются на белых, черных и «диких» (Мэн-да бэй-лу, с. 45-48). Подбелыми имеются в виду племена, кочевавшие вдоль Великой китайской стены, под черными - племена глубинных районов Монголии, а под «дикими» - монгольские племена северных, таежных районов. Южносунский дипломат Чжао Хун (1221 г.) пишет: «Так называемые дикие татары весьма бедны да еще примитивны и не обладают никакими способностями. [Они] только и знают, что скакать на лошадях вслед за всеми [другими]. Нынешний император Чингис, а также все [его] полководцы, министры и сановники являются черными татарами» (Мэн-да бэй-лу, с. 48). Далее Чжао Хун отмечает, что название династии звучит как «Великое монгольское государство» (Мэн-да бэй-лу, с. 53). В тексте «Тайной истории монголов», перетранскрибированной при помощи китайских иероглифов, этноним «монгол» передается через ман-хо с надстрочным переводом да-да (татары).

Рашид-ад-Дин сообщает, что еще в глубокой древности, то есть в дочингизову эпоху, существовало шесть отдельных татарских «государств». Крупнейшим из них был «татарский юрт» у озера Буир-нор в Восточной Монголии. Вот сведения о татарах, тех татарах, племена которых, по версии «Сокровенного сказания», полностью истребил Чингис-хан: «Их имя издревле было известно в мире. От них отделились и многочисленные ветви <...>. Места их кочевий, стоянок и юртов были определены в отдельности по родам и ветвям вблизи границ областей Китая. Их же основное обитание [юрт] есть местность, называемая Буир-Наур. Они также враждовали и ссорились друг с другом, и долгие годы длилась война между этими племенами и происходили битвы» (Рашид ад-Дин. Т. I. Кн. 1.С. 101)⁷⁰. Из источников X-XI вв. известно о существовании другого татарского юрта на западе провинции Ганьсу близ границы с Восточным Туркестаном. Точная локализация других татарских «государств» дочингизовой эпохи неизвестна. Татары властвовали над монголами в дочингизово время. По словам Рашид ад-Дина, «если бы при наличии их многочисленности они имели друг с другом единодушие, а не вражду, то другие народы из китайцев и прочих и [вообще] ни одна тварь не была бы в состоянии противостоять им. И тем не менее при всей вражде и раздоре, кои царили в их среде, - они уже в глубокой древности большую часть времени были покорителями и владыками большей части племен и областей, [выдаваясь своим] величием, могуществом и полным почетом [от других]. Из-за [их] чрезвычайного величия и почетного положения другие тюркские роды, при различии их разрядов и названий, стали известны под их именем и все назывались татарами». Далее Рашид ад-Дин добавляет, что ныне, то есть в XIV в., по тем же причинам тюркские племена именуют себя монголами, «хотя в древности они не признавали этого имени» (Рашид ад-Дин. Т. I. Кн. 1. С. 102). Сила и могущество центральноазиатских татар были в свое время столь велики, что и в конце XIII в., от Китая до Дешт-и Кипчак и Магриба, тюркские племена называли татарами. Термин «татары» рано утратил свое этническое содержание и приобрел престижное этнополитическое значение. Обширный регион между Северным Китаем и Восточным Туркестаном именовался «Татарской степью». Это название объясняет, почему столетие спустя монголы, занявшие то же пространство, в тюркской и мусульманской среде, равно как и в Китае, именовались татарами. Это тюркское обозначение монголов привилось не только в Средней Азии и на Ближнем Востоке, но и на Руси и в Западной Европе, вопреки тому, что сами монголы себя татарами не называли⁷¹.

В китайской политической традиции решительно преобладало поименование монголов татарами. Даже в тех случаях, когда для служащих военных и дипломатических ведомств не было сомнений, как на самом деле надлежит именовать новых соседей империи Сун, тексты редактировались желательным образом и этноним «монгол» заменялся либо на «татарин», либо на «монголо-татары». Напомним также, что один из средневековых переписчиков книги брата Иоанна изменил ее название (Книга о Тартарах) на «Историю монгалов, именуемых нами тартарами». А ученый францисканец доктор Роджер Бэкон был вынужден объяснять современникам, что «хотя по этой причине мы называем тартарами этот народ, которому принадлежит власть и господство, все же императоры и вожди [его] всегда принадлежат к народу моал. И они хотят называться не тартарами, а моалами, ибо первый их император, а именно Цингис-хам, принадлежал к народу моал». Вопреки здравым суждениям средневековых интеллектуалов, восторжествовало наименование «татары», и даже в XVI в. обширные степные территории на восток от Европы воспринимались не иначе, как «Великая Тартария»⁷². Однако наиболее наблюдательные путешественники осознавали условность этого термина. Барон Герберштейн замечает: «Если кто пожелает описать татар, тому придется описать множество племен, ибо это имя они носят только по их вере, сами же суть различные племена, далеко отстоящие друг от друга» (Герберштейн, с. 165). Отметим, что до конца XVIII в. русские продолжали именовать татарами большинство своих восточных и южных соседей, тогда как обиходное словосочетание «татаро-монголы» по своему происхождению является исключительно «ученым» термином⁷³.

В качестве курьеза приведем особую точку зрения, высказанную Г. Дёрфером⁷⁴. Он пишет о так называемых «чужих» названиях, которые неоднократно появлялись в исторических источниках как обозначения, не соответствующие самоназванию тех или иных народов. Как табуированное название он рассматривает и обозначение татары в отношении монголов XIII-XIV вв. в западных источниках: «Хотя сами татары были, собственно говоря, истреблены, их название стало общепринятым обозначением монголов, их заклятых врагов. Возможно, что его себе избрали сами монголы, с целью избежать возмездия со стороны божеств завоеванных стран (после истребления такого большого количества людей). По мнению Э. Хэниша⁷⁵, монголы, выдавая себя русским и другим народам за татар, отводили от себя ярость местных богов и направляли ее на вражеское племя». Существуют и другие теории⁷⁶, но их обзор не входит в нашу задачу.

Монгольское нашествие на Русь: основные этапы.

Несомненно, монгольское нашествие на Русскую землю сыграло немалую роль в отечественной истории, оставив глубокий след в дальнейшем развитии страны. Как и в других войнах за независимость родного государства в первую очередь страдает народ, культура, обычаи, традиции; тысячи разрушенных судеб и жизней. Позволю себе, монгольское нашествие сравнить с Великой Отечественной войной. Как германские войска в войне 1941-1945г.г. монгольские полчища разрушили, разграбили, превратили в руины Матушку Русь.

Нападение монголов на Россию было неизбежным. В начале XIII в. происходит объединение кочевых монгольских племен, приступивших к завоевательным походам. Во главе племенного союза становится Чингисхан – блестящий полководец и политик. Под его руководством монголы завоевывают Северный Китай, Среднюю Азию, степные территории, простиравшиеся от Тихого Океана до Каспийского моря.

В 1236 году монголы предпринимают грандиозный поход на запад, на их пути находится Русь. Теперь во главе войска встает внук Чингисхана – хан Батый. Его привлекает «страна медведей» не только тем, что он сможет подчинить себе огромную территорию и покорить государство, которое так и не успел обуздать Чингисхан, но и богатства Руси. Разрозненная, раздробленная страна, кажется еще более лакомым куском.

Монгольское нашествие как этап отечественной истории