9.3. Формирование русской философской культуры и ее основные черты.

Светская философия в России развивалась стремительно и уже в первой трети XIX века на равных вступила в отношения с западноевропейской философией. Пророчески прозвучали суждения И.В. Киреевского (1806-1856), которому довелось встречаться и беседовать с Гегелем и Шеллингом. Преимущественное развитие логической стороны познания в европейской культуре, считал он, превращается в односторонность, необходимо же цельное мышление, в котором все отдельные силы души (интеллектуальные, нравственные, возвышенно-духовные) сливаются в одно живое и цельное зрение ума. Именно такое зрение ума традиционно для русской мысли, и на этом пути ее ждет в XIX веке блестящее будущее. Кстати, эти рассуждения Киреевского очень понравились А.С. Пушкину.

Другую сторону отношений с европейской культурой увидел П.Я. Чаадаев (1794-1856): традиционным недостатком российского сознания (менталитета, как сказали бы сейчас) является неумение делать выводы даже из собственного исторического опыта. Сколько можно натыкаться на одни и те же углы, чтобы уразуметь, наконец, свои ошибки?! Надо многое перенять у Запада, тогда творческие силы россиян не будет растрачиваться впустую и Россия займет достойное место в историческом процесс.

Оба были правы, каждый по-своему. Их прогнозы относительно русской философской мысли сбылись: ее традиционное стремление к целостному знанию становится общим для всех русских философов, а достижения ее получают логически отточенную разработку.

Соответственно двум путями становления светской философии в России в XIX веке складываются два основных направления ее, материалистическое и религиозное – идеалистическое. Размежевание направлений было вызвано, конечно, идеологическими социально-классовыми причинами. Их в России XIX века было предостаточно, вспомним проблему крепостного права, полемику славянофилов и западников о путях дальнейшего развития России, противостояние апологетов самодержавия и сторонников демократических преобразований, если потребуется, то даже революционным путем. Проблемы были очень серьезные, и борьба велась нешуточная, острая, но до идеологического осатанения людей дело не доходило. Мешали общая культура и духовность.

Александр Иванович Герцен (1812-1870) в «Былом и думах» писал: «Да, мы были противниками, но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинокая…[это было] чувство безграничной, охватывающей все существование любви к русскому народу, русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно» (А.И. Герцен. Соч. в 4-х т.т., т.2. с.154. М.1988.).

Среди русских мыслителей существовала негласная духовно-нравственная солидарность: естественной считалась свобода мысли и религиозных взглядов, претило доктринерство, презиралось лакейство перед властью, ценились простота и ясность выражения мыслей – словом, то, что вошло в русское понятие интеллигентности. Даже при самой острой полемике человеческий уровень отношений сохранялся, и обычно спор дополнялся диалогом или даже переходил в диалог. «Время, история, опыт сблизили нас, - рассказывал А.И. Герцен – западник об итогах спора со славянофилами, - сблизили не потому, чтоб они нас перетянули к себе или мы – их, а потому, что и они и мы ближе к истинному воззрению теперь, чем были тогда, когда беспощадно терзали друг друга… хотя и тогда я не помню, что бы мы сомневались в их горячей любви к России или они – в нашей» (там же. с.155).

Русскую философскую культуру создавали представители обоих направлений русской философии, и она могла быть только одной для всех или вообще не возникнуть. Ничего особенного в этом нет, если вспомнить английскую, французскую или немецкую философию: каждая из них в любом своем направлении и любой школе и традиционную проблематику, ценимые всеми достижения и особо чтимые авторитеты, - т.е. представляла собой особый вид философской культуры. То же самое происходило и в русской философии. Между ее направлениями возникало немало общего (прежде всего в понимании и коренных проблем философии, мы сейчас увидим это), некоторые подходы, оценки и выводы были близки или даже совпадали, философские соперники были способны ценить достижения друг друга. Например, Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900), самый знаменитый русский философ-идеалист назвал эстетическую теорию Николая Гавриловича Чернышевского (1828-1889), главы материалистического направления в русской философии, «первым шагом к положительной эстетике», возмущался тем, что с Чернышевским расправились за его убеждения, и высоко чтил его «благородный образ мудрого и справедливого человека» (см. В.С. Соловьев. Соч. в 2-х т.т., т.2. с.639-650. М. 1989).

Каждый из видных русских философов, и материалист и идеалист, внес свою лепту в русскую философскую культуру. Виссарион Григорьевич Белинский (1811-1848) привил русской философии диалектику, увидев в ней диалектику самой жизни, причем сделал это так убедительно и захватывающе интересно, что диалектика стала непреходящей чертой русской общественной мысли. Александр Иванович Герцен (1812-1870) дал глубокий анализ проблем теории познания, критику эмпиризма и схоластики. Он настаивал на том, что существует «объективный разум природы». Первый в XIX веке отметил диалектические заслуги Гераклита. Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889) заложил основы эстетике реализма, ввел в русский обиход термин «материализм» и выделил в материализме гуманистическое содержание, стремился дать диалектике материалистическое истолкование. Николай Федорович Федоров (1828-1903) создал «философию общего дела», каковым считал воскрешение всех доныне умерших людей. Наука, считал он, дает такую возможность. Обретя бессмертие, человечество начнет расселяться на других планетах и будет сотрудничать с Богом в благоустройстве мира. Н.Ф. Федорова считают основателем русского космизма. Он ряд лет руководил инженерными и научными занятиями К.Э. Циолковского. Первым заговорил о экологическом кризисе, нарастании смертоносных сил, и о необходимости разумной регуляции процессов природы. Н.Ф. Федоров ввел в философию термин «всеединство», обозначив им смысл Святой Троицы, т.е. совершенного общества как единства личностей. Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900) распространил принцип всеединства на весь мир. У всего в мире, даже по видимости незначительного и случайного, есть духовный смысл, ведущий к бесконечному и божественному. В познании мира поэтому особое место занимает «мистика» непосредственное интуитивное усмотрение духовного смысла. Смысл явлений природы – это их разум. Гегелевской диалектике, считал Соловьев, надо придать позитивное, реалистическое направление. Развитие природы и общества состоит в нарастании единства, что выражают законы природы и сотрудничество людей. Особую роль в достижении совершенного общественного единства Соловьев отводил объединению церквей. Высоко ценя идеи Н.Ф. Федорова, Соловьев видит действительное соединение человека с Богом только как «Богочеловечество» и неблизкий путь к нему. В ближайшей перспективе на ХХ век, Соловьев предрекал превращение человечества в «зверочеловечество», страшные войны и бедствия. Приходится только руками развести – до того верен оказался его прогноз.

В.С. Соловьева как типично русского философа интересовали духовно-нравственные проблемы, особенно соотношение нравственности и права. Их нельзя отождествлять друг с другом, но отрывать и противопоставлять – тоже не годится. Выход из этой противоречивой ситуации, по мнению Соловьева, есть, если обеспечить в каждом правовом установлении «минимум нравственности». Принципиальное единство нравственности и права традиционного для русского правосознания, начиная с «Русской правды» Ярослава Мудрого. В.С. Соловьев ищет философское обоснование ему и обращается в связи с эти к наследию И.Канта. Его привлекает мысль о том, что императивы (нравственные законы) извлекаются не из эмпирического жизненного опыта, а умопостигаемы, и что они говорят о должном, а не обязательном в каждом конкретном случае. Так и юридические законы не провоцируют безнравственность, не подталкивают людей к злу сами по себе, а, оставляя за людьми право использовать их в любых, в том числе и безнравственных, целях, они ставят заслон против крайних проявлений злой воли, против злодейства. Возразить этому нечего, кроме того, что уловить эту грань, за которой безнравственность становится злодейством в жизни бывает очень трудно, и получается, что закон в его несовершенной редакции может использоваться в злодейских целях и достаточно долго, пока не вызовет возмущения в обществе.

К сожалению, В.С. Соловьев не придавал должного значения категорическому императиву, основному закону нравственности и права, по Канту. Видимо, сказывались гегелевские пристрастия Соловьева (мы помним, как Гегель относился к категорическому императиву), недаром на Западе он особенно высоко ценится за подчеркнутое внимание к логической стороне философского дела. О категорическом императиве он лишь упоминает: «Всякому понятны и никем не будут оспариваться такие этические утверждения: я сознаю свою обязанность воздерживаться от всего постыдного, или – что то же – признаю за человеческим достоинством (в моем лице) право на мое уважение, я обязан по мере сил помогать своим ближним и служить общему благу, т.е. мои ближние и целое общество имеют право на мою помощь и службу…» (В.С. Соловьев. Право и нравственность. Минск-Москва. 2001. с.78-90). Человеческое достоинство понимается здесь как личное качество каждого человека, обязывающее его поступать нравственно («поступай нравственно, если ты человек») – с этим, действительно, никто спорить не будет. Но ведь у Канта категорический императив одинаково обращен ко всем людям и как принцип права: в понятие физического лица (Соловьев, кстати, опускал термин «физическое»: сказать «я-лицо», значит сказать «я имею права», «я-субъект права») Кант включал и человеческое достоинство, одинаково присущее всем людям. Физическое лицо располагает не только всей суммой прав, в чем все физические лица равны между собой и перед законом, но обладает человеческим достоинством, по которому все люди качественно равны между собой и вправе требовать, чтобы законы и вся правоохранительная система не попирали, а напротив, защищали и утверждали его. Именно здесь, в этом существенном своем содержании, право и нравственность, действительно, едины без ущерба для специфики как права, так и нравственности. В нравственном плане каждый из нас должен постоянно доказывать, что он порядочный человек, а с точки зрения права любое «физическое лицо» изначально обладает человеческим достоинством, которое закон ограждает от любых посягательств, в том числе и со стороны самого «физического лица». Отсюда понятна фундаментальная роль права в утверждении основ нравственной жизни общества. Верна и очень актуальна мысль В.С. Соловьева о том, что без права нравственные начала общественной жизни превращаются в пустые декларации.

Основные черты русской философской культуры вобрали в себя национальный характер русской мысли, а изначально был необычайно общительным, универсальным (термин, использованный Н.А. Бердяевым), открытым для всечеловеческого. Русская мысль жадно впитывала достижения других культур, не считая зазорным для себя учиться у них. Все русские философы единодушно осуждали национализм как оскорбление национального достоинства прежде всего своего народа. Алексей Степанович Хомяков (1804-1860) одни из основателей славянофильства, восхищался успехами Англии в промышленном развитии. В.С. Соловьев называл национализм ложным патриотизмом, новым язычеством, и считал, что нельзя безнаказанно стремиться к свободе славянских народов, отнимая в то же время национальную свободу у поляков, религиозную свободу у русских раскольников, гражданские права у евреев.

При открытости к общению русская философия сохраняла своеобразие, свою проблематику и традиции. Ее основной исторический сюжет и смысложизненная тема сохранялись и модифицировались на разных этапах истории. Русских мыслителей роднило общее убеждение, что для общественного развития необходимы идеалы, которые должны соединять нравственное начало с действительным обществом, - только тогда они будет истинными. Развитие идет к идеалу, считал В.С. Соловьев, утопии и утописты всегда управляли человечеством. И еще одна особенность, с которой мы встретились как с первым исповеданием русской философской мысли, - это ее приверженность свободе, уникальное вольнолюбие.

Сплав таких качеств предопределил удивительную жизнестойкость русской мысли и ее очень трудную историческую судьбу. Черты русской философской культуры соотносительны особенностям русской духовности, осмысление которых и было основой для формирования их.

Первой важной чертой было целостное понимание бытия мира и человека. На Западе после философского раскола доминировали односторонние представления о бытии: для абсолютного материализма бытие есть материя, а для абсолютного идеализма – идея. В русской философии явно преобладала другая тенденция – на соединение материального и идеального в целостном бытии. Г.С. Сковорода считал материю совечной Богу. Для А.И. Герцена неприемлемы были ни материализм, ни идеализм; он критиковал и тот и другой, свою же философию называл «реализмом», соединяющим положительные моменты идеализма (активность разума, диалектику) и материализма (роль вещественного, чувственного, опытного). Вспомним, что, по Герцену, есть «объективный разум природы». Материалист Н.Г. Чернышевский испытал влияние антропологического материализма Л. Фейербаха, но его материализм был «русским». Существуют, считал он, всеобщие законы которым подчиняются и природные, и нравственные явления (например, закон причинности: и мысль может быть причиной). Чернышевский понимал, что в науке еще не хватает главного опосредствующего звена, которое соединило бы материальное и духовное в человеке, но был убежден, что такой всеобщий закон будет открыт в нравственных и естественных науках – он послужит компасом к истине, которая становится все более необходимой. Ту же тенденцию мы видели и у наших религиозных мыслителей в их рассуждениях о природном и Божественном, о человеческом и Божественном.

Человек обретает свое истинное бытие, не теряя себя в единении с мировым бытием, как учит восточная философия, но и не на пути самоутверждения, к чему склоняется западноевропейская мысль, а в процессе соединения индивидуального с всечеловеческим и универсальным, на пути самоутверждения и единения с другими людьми – так своеобразно сочетались в русской философской культуре восточное и западное начала. Человек должен найти свой путь к истинному бытию, следуя принципу «сродства» (Г.С. Сковорода), это бытие неотделимо от объединения людей в человечество, которому уготовано космическое будущее (Н.Ф. Федоров, В.С. Соловьев и др.), истинное объединение людей возможно только в социализме христианского толка (В.Г. Белинский, А.И. Герцен) или в кооперации труда хозяина и работника (Н.Г. Чернышевский). Свободное творчество ведет к единению людей в человечности (Н.А. Бердяев) – все это разные, но во и многом дополняющие друг друга, единые по принципу подходы к решению одной общей для всех проблемы как свидетельства одной философской культуры. И еще одно: всем русским мыслителям было свойственно заимствованное из христианства представление о двойственности человеческого бытия, его двойной детерминированности связями и отношениями. Взаимозависимости и свободное сотрудничество – таковы две стороны нормального человеческого бытия, причем отношения, сотрудничество людей особенно важны для их целостного мира. Принцип соборности А.С. Хомякова, всеединство в трактовках Н.Ф. Федорова и В.С. Соловьева, человеческие общественные отношения у Н.Г. Чернышевского и т.д. – эти и им подобные взгляды русских мыслителей выражали одну и ту же черту русской философской культуры – целостное понимание ею бытия, в котором соединяются материальное и идеальное как необходимые стороны бытия, а также связи и отношения как необходимые детерминанты нормального человеческого бытия.

Отсюда со всей очевидностью следует вторая черта – осознанный диалектический характер русской философской культуры. Понятое как единство противоположностей бытие можно было исследовать только с позиций диалектики. Представители обоих направлений русской философии умели по достоинству ценить диалектические идеи Гегеля и стремились придать диалектике реалистический характер.

Третьей чертой – особенностью русской философской культуры было своеобразное понимание процесса познания. Общим для всех был идеал цельного знания, зародившийся еще в XII веке (Климент Смолятич, Кирилл Туровский). Это знание достигается соединением в мышлении всех духовных сил человека, интеллектуальных, нравственных и эмоциональных. Здесь сказывалась, конечно, исконная черта национального характера, соединившего в слове «правда» истину и справедливость. Дело было не в том, что русская философия предложила еще один внешний критерий истинного знания – нравственный. Нет, это был особый стиль философствования, органично сочетавший интеллектуальное и нравственное, так как оно предполагал познавательное значение нравственности. В нравственности концентрируется вековой народный опыт и содержатся такие истины, о которых наука не подозревает, поэтому надо верить нравственной интуиции народа и следовать ей. Экологическое мышление Н.Ф. Федорова и «мистика» В.С. Соловьева – примеры тому. Характерно, что многие русские мыслители, в их числе Н.Г. Чернышевский, не приняли учение Ч. Дарвина о борьбе за существование как факторе эволюции, потому что нравственная интуиция подсказывала, что жестокость, звериная и человеческая не может быть источником развития.

Познавательное значение эмоционально-чувственного, особенно значимого в художественном творчестве, понималось в русской философии гораздо содержательнее, чем обычно, и не сводилось к отражению явлений, поверхностного и конечного. Художник мыслит образами (В.Г. Белинский) и ему доступны глубины бытия, т.е. бесконечное и вечное. Таким образом, интеллектуальное, нравственное и эмоциональное оказывались внутренне едиными, проникающими друг друга, и в этом естественном единстве они-то и дают цельное знание, т.е. не только знание фактов, но и понимание смысла происходящего. Это понимание обнаруживает фундаментальное единство истины, добра и красоты – убеждение в том, что такое единство существует, было общим для всех русских мыслителей. Именно в таком единстве понимал Ф.М. Достоевский красоту, когда утверждал, что она спасет мир. Цельное знание, к которому издавна стремится русская философская мысль, - это знание, наполненное глубоким духовным смыслом (а не просто всестороннее знание, и это важно понимать.).

Идеал цельного знания (знание и понимание), достигаемый совместными усилиями всех духовных способностей человека, ведет нас к следующей, четвертой особенности русской философской культуры – ее антропоцентризму. Для русских мыслителей человек – существо, в котором концентрируются черты и сложности мирового бытия: он целостен и противоречив, индивидуален и носитель общего, природного и социального, подчинен необходимости и свободен, использует ничтожно малую долю своих богатейших возможностей. Это только в самом человеке может возникнуть сознанная сила, способная возвысить его, сделать творцом самого себя и мира культуры. Человек – созидательная сила в становлении совершенного мира как мыслящий работник (Н.Ф. Федоров), социально активный просвещенный деятель (Н.Г. Чернышевский), одухотворенный истинной верой (В.С. Соловьев), творческая личность (Н.А. Бердяев). И очень важно, что непременным условием становления созидательной силы человека является, по общему мнению, объединение людей в человечное гуманное общество и человечество, т.е. неизменной была демократическая направленность русской мысли, даже «аристократизма» Н.А. Бердяева. Человек, даже становясь в составе человечества подобным Богу, остается человеком и, сотрудничая с Богом, вкладывает в их общее дело свой труд, разум и творчество. В учении о «Богочеловечестве» основной акцент делается на самом человеке, его проблемах: по мнению В.С. Соловьева, Иисус Христос есть образ идеального, т.е. вполне нормального человека, нашедшего смысл своей жизни.

И, наконец, непосредственно примыкает к антропоцентризму еще одна особенность – изначальная яркая экзистенциальность русской философской культуры. И Платон, и Декарт, и Кант, и Гегель вкладывали в свои философские системы нечто свое, человеческое, экзистенциальное, хотя обычно маскировали это строгой внешней объективностью. Философия всегда была делом личностным, но так складывалась историческая судьба русской философии и так сильны были в ней острое чувство реальности и дух свободы, что экзистенциальный, пережитый в личном опыте характер выводов у русских мыслителей более заметен, да и не скрывался. К тому же художественное литературное поприще русской философской мысли (художниками – творцами были Белинский, Герцен, Чернышевский, Соловьев и др.) обязывало к живости и искренности высказывания. Эпигонству и комментаторству в русской философии места не находилось, даже сторонники одного направления или течения более ярко индивидуальны по творческому почерку и очень непохожими друг на друга. Существовала своеобразная соборность философской жизни: общие ценности русской философской культуры не отрицали, и, напротив, предполагали разнообразие подходов и творческих позиций, их плодотворный диалог. Многое из того, о чем размышляли русские философы, до сих пор сохраняет значение актуальных и острых проблем, в обсуждении и решении которых опыт русской философской культуры бесценен. Нам необходимо иметь о нем цельное знание, знать и понимать его.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. СОВРЕМЕННАЯ ФИЛОСОФИЯ И ТРАДИЦИИ ФИЛОСОФСКОЙ КУЛЬТУРЫ.

Современной принято сейчас называть философию ХХ-го и уже начала XXI-го веков. Сто лет, век – возраст вполне исторический, которого в прежние времена хватало для того, чтобы появившаяся форма философии окрепла и выказала хотя бы главные свои особенности. Вспомним, так было в VI веке до н.э. – веке появления первых религиозно-философских учений на Востоке и формирования античной философии на Западе. IV век н.э. стал временем, когда Аврелий Августин и каппадокийцы (Василий Великий, Григорий Богослов и Григорий Нисский) заложили основы средневековой философии, философствующего богословия. В течение одного XVII века победно заявила о себе философия Нового времени (Ф. Бэкон и Р. Декарт). В отличие от религиозной и схоластической философии средневековья она предстала светской, поначалу толерантно относящейся к религии, и решительно ориентированной на науку. Она существует ради познания истины для благополучия и совершенствования человека. Однако, в XVIII веке в ней по известным идеологическим причинам происходит раскол на два враждующих друг с другом направления, тенденциозно и односторонне рассматривающих мир и имеющих или откровенно враждебное, или претенциозное отношение к религии. Плодотворное стремление И. Канта (а затем и в некоторой степени Ф. Шеллинга, философа яркого, но крайне противоречивого) восстановить целостность философии было отвергнуто абсолютным идеализмом Гегеля, воспреобладавшим в Германии и Европе на ряд десятилетий. (10-ые – 40-ые г.г. XIX века). Только русская философия не миновала размежевания, но избежала идеологического раскола благодаря тому, что в XIX веке она всеми своими интеллектуальными силами осваивала ценности русской духовности и вырабатывала свою философскую культуру. В то же время философский экстремизм Гегеля, лишивший самостоятельного значения и религию, и науку, дорого обошелся западной философии. Хотя в ней и началось сближение и взаимопроникновение противоположных направлений (нам известно, что К. Маркс не остался в стороне от этой тенденции), на нее, философию Нового времени, обрушился удар, направленный против фундаментальной основы ее. Самое неожиданное и парадоксальное заключалось в том, что удар был нанесен от имени науки, восставшей против диктата гегелевской логики и как бы объявившей философии: «Я тебя породила, я тебя и убью».

Это был позитивизм Огюста Конта (1798-1857), французского философа, открытие которого сводилось к утверждению: «Наука – сама себе философия». Всякое познание проходит три стадии («Закон трех стадий» О. Конта): 1) теологическую (религиозную); 2) метафизическую и 3) позитивную (научную). Познание не может остановиться на метафизической стадии, так как эта философия претендует на «абсолютное значение» через познание «сущностей», «субстанций» и тому подобных понятий, которыми философия заменила Бога и все сверхестественное, ни на шаг не продвинув познание. Свое «абсолютное знание» философия, разделенная на материализм и идеализм, дает в виде противоположных, исключающих друг друга утверждений (нам вспоминаются антиномии чистого разума по Канту), т.е. не дает вообще никакого знания. Только позитивная, научная стадии, дающая знание естественных законов мира, позволяет преодолеть эту бесполезную философскую возню с «абсолютным знанием» материализма и объективного идеализма. И делает она это очень просто: заменяет изучение причин явлений открытием связей между ними, их последовательности и упорядоченности, т.е. заменяет слово почему, словом как. Мы считаем, - отважно заявлял О. Конт, - недоступным и бессмысленным искание так называемых причин как первичных, так и конечных. Позитивная «философия», повторяющая общие выводы наук, должна заменить философию, стремящуюся объяснять мир. Здесь не только конец философии Нового времени, но и вообще отказ от всякой философии.

Кстати, оба направления русской философии, материалистическое и религиозно-идеалистическое, воздавая должное достижениям наук, позитивизм Конта не приняли. Характерной была уже реакция В.Г. Белинского (1847): Конт новой философии не создал (абсолютный закон науки – это, в сущности, та же абсолютная идея), область философии вообще вне его понимания. Затем в том же ключе рассуждали и другие русские философы. Многие русские ученые (И.М. Сечинов, Д.И. Менделеев, И.П. Павлов, К.А. Тимирязев, В.И. Вернадский и другие) высоко ценили эвристические возможности философии и использовали их. Позитивизм у нас начнет править бал значительно позднее, в советские времена, когда традиции русской философской культуре у нас в стране были прерваны.

Таким образом, уже в середине XIX века начинается кризис философии Нового времени как «науки наук». Научный характер философии сначала – позитивизмом – переосмысливается, а затем все более подвергается сомнению. Свидетельства тому – концепция Артура Шопенгауэра (1788-1860), получившая известность во второй половине XIX века, и взгляды ее продолжателя, бунтовщика в философии, Фридриха Ницше (1844-1900), чрезвычайно популярные уже в ХХ веке. Для А. Шопенгауэра сущность мира – это иррациональная, мистическая Воля, наиболее адекватное представление о которой человеку может дать художественное творчество. Мир – обитель страдания, и так как государство неспособно к полному преодолению эгоизма, зла и страдания, остается единственный путь к доброте, любви и добродетели – путь укрощения каждым человеком своей воли вплоть до отрицания воли к жизни. Человек погружается в состояние нирваны; безмятежного спокойного созерцания суеты вокруг и, наконец, растворяется в ничто: ему предстает мир, который выше всякого разума, тишь духа, глубокий покой, несокрушимое упование и ясность – все то, что прекрасно воспроизводили Рафаэль и Корреджо. Словом, у Шопенгауэра мы находим европейское издание буддизма.

Ф. Ницше не устраивала созерцательная позиция потребителя ценностей художественного творчества, он рассуждает о мире и человеке с позиции художника – творца, с позиций Рафаэля и Корреджо. Если вы будете постоянно учитывать это, многие парадоксально звучащие мысли Ницше станут понятными и естественными. Только как эстетический феномен бытие и мир оправданы в вечности, ведь Бог на исходе каждого дня сотворения мира давал эстетическую оценку содеянного им («И увидел Бог, что это хорошо», - говорится в Библии). Новая мораль? – это правила, которые поддерживают высокое творчество. «Падающего подтолкни» - бесталанного ремесленника не поддерживай и не оправдывай, говори о нем правду. «Умри вовремя» - если сам уже не можешь творить, не занимай почетные места, не суди других, не мешай их творчеству. Прославление войны? – но речь у Ницше шла о творческом соревновании, без которого нет настоящего творчества. Надо только бороться с достойным врагом, которым вы гордитесь, - тогда успехи вашего врага будут и вашими успехами.

Творческую личность отличает воля к власти – власти над материалом и над людьми, которых она покоряет своим творчеством. Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, - канат над пропастью. Кто есть «сверхчеловек»? Ответ дают три превращения духа: дух становится верблюдом, потом львом и, наконец, ребенком. Верблюдом – потому что его сначала нагружают знаниями и правилами. Львом – потому что приходит момент, когда дух начинает мнить, что он все знает и все может. И вершина развития духа – снова стать ребенком. Чего не может сделать лев, но делает играючи ребенок? – создавать новые ценности, ибо дитя есть новое начинание, игра созидания. Итак, нравственная чистота и созидание нового – вот что отличает сверхчеловека, и поэтому он находится «по ту сторону добра и зла». Мысль понятная и приемлемая, но выраженная в терминах сомнительных, допускающих превратное толкование.

Злоключения идей Ницше начинались тогда, когда он явления, естественные для творческой среды, переносил на все человеческие взаимоотношения. Тогда-то и появились в его утверждениях смыслы прямо-таки абсурдные, и за них ухватились идеологи фашизма («особые породы людей», необходимость и благодетельность войн, «беспощадная белокурая бестия» и т.п.). Между тем взгляды Ницше явно расходились с принципами нацистской идеологии (пангерманизмом, антисемитизмом и славянофобией): он очень скептически отзывался о нынешних интеллектуальных возможностях немцев, и их отношении к культуре, высоко ценил исторические заслуги еврейской нации, гордился своим польским происхождением и призывал Германию к сближению с Россией («Никакого американского будущего! – убеждал он, - должно быть сращение немецкой и славянской расы»). И все же, поводы для спекуляций своими идеями Ницше давал.

Н.А. Бердяев признавал влияние на него идей Ф. Ницше, но основную его мысль принять не мог: у Ницше, отмечал он, убитым оказался не только Бог, но и человек – возник, по его словам, жуткий образ сверхчеловека. Диалектика Ницше, считал он, направлена против человека. И в самом деле, при всех разъяснениях и оговорках, которые давал Ницше к понятию сверхчеловека, оно все же производит отталкивающее впечатление: что может быть «сверх» достоинства человеческого? Здесь Ницше явно расходился с важнейшей традицией философской культуры.

К сожалению, подобных расхождений в современной философии – философии ХХ века – было немало, но тем значительнее оказалась роль русской философской культуры, по тем временам самой молодой, полной творческой энергии национальной культуры. Краткий обзор современной философии мы начнем поэтому с нее.

1. Об исторических судьбах русской философской культуры в ХХ веке.

ХХ век в истории России и всего мира кое в чем оправдал прогнозы, надежды и опасении, но во многом оказался совершенно неожиданным. Он с лихвой подтвердил тревожные предчувствия общественных потрясений и нарастающего превращения живоносных сил природы в смертоносные, начало космической эры совпадало с экологическим кризисом. Он давал богатую пищу для философских размышлений и породил множество суррогатов философии, превращавших ее в служанку науки, политики, бизнеса и чего только угодно. Создав принципиально новые орудия умственного труда и могучие информационные средства, он развил технологию манипулирования сознанием людей и, казалось бы, сделал все, чтобы вытеснить философскую мудрость поверхностной эрудицией и деловой хваткой. Общим местом стали сетования о кризисе духовности, сохранение культуры признано одной из глобальных проблем современности. Этот перечень странностей ХХ века можно продолжить, но уже напросился вопрос: так что же, ХХ век – «нефилософский», если не сказать более резко? Нет, конечно. Ведь у философии при всех ее зависимостях и влияниях на нее благоприятных и пагубных, есть своя внутренняя логика развития, и это развитие невозможно остановить никакими внешними препятствиями и запретами. Даже печально знаменитый принцип «нет человека – нет проблемы» здесь не работает, ибо разработка ценностей философской культуры есть процесс непременно личностный, но по сути – общечеловеческий.

И самое важное: в ХХ веке была осознана смертность человечества, и поэтому внимание приковано к фундаментальным основам бытия человека и общества, т.е. глубокое философское осмысление происходящего стало жизненно необходимым для дальнейшей судьбы человечества. Философия как никогда прежде становится в высшей степени практически значимой интеллектуальной силой. Для нашего отечества все это имеет особо важный смысл, ибо суть дела состоит в сохранении, упрочении и развитии его национального бытия.

Историческая судьба русской философской мысли никогда не была безмятежной, но то, что было уготовано ей в ХХ веке не идет в сравнение ни с одним периодом прошлого как по творческим достижениям, так и по суровым испытаниям, выпавшим на ее долю. Она получила от прошлого богатое наследие – особый национальный вид философской культуры, и перед ней открывались блестящие перспективы.

В самом начале века появилось так называемое «новое религиозное сознание». Его провозгласили последователи Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого под влиянием идей Н.Ф. Федорова и В.С. Соловьева. Впечатляющей заявкой этого сознания стали Петербурские религиозно-философские собрания 1901-1903 г.г. «Собрания эти, - писал Н.А. Бердяев, - были замечательны как первая встреча представителей русской культуры и литературы, заболевшей религиозным беспокойством, с представителями традиционно-православной церковной иерархии». (Н.А. Бердяев. Самопознание (опыт философской автобиографии). М.1991. с.144) Инициаторы собраний Д.С. Мережковский, В.В. Розанов, В. Тернавцев и другие, поставили в центр обсуждений тему об отношении христианства и церкви к проблемам жизни и культуры: включает ли в себя христианство, как оно понимается церковью, культуру и свободу? Или отметает их вместе сов всей плотью мира? Поднимался и вопрос об отношениях между церковью и самодержавием, о свободе совести и т.п. Всего состоялось 22 заседания собраний, и обсуждение часто принимало столь острый и «незапланированный» характер, что высшее духовное начальства сочло за благо прекратить собрания. Но остановить дискуссию уже было невозможно, она продолжалась на страницах печати и в кругах российской интеллигенции.

Главными течениями «нового религиозного сознания» были православная религиозная философия, которую разрабатывали П.А, Флоренский, В.В. Эрн и другие, а также религиозная мистика и оккультизм (А. Белый, В. Иванов, антропософы), свой особый путь проложил Н.А. Бердяев.

Развитие русской философской культуры в ХХ веке прошло три этапа. Первый, до начала 20-х годов, совпал с недолгим серебряным веком российской культуры и был периодом освоения, осмысления и разносторонней разработки полученного наследия прошлого, в первую очередь XIX века. Ведь только впервые увидели свет тогда многие сочинения Н.Ф. Федорова и В. С. Соловьева, оживленно обсуждались и по-разному оценивались взгляды В.Г. Белинского, А.И. Герцена и Н.Г. Чернышевского, бывшие долгое время под запретом. Г.В. Плеханов работал над большим трудом «История русской общественной мысли» (1909-1917), в 1912 году вышла великолепная книга В.В. Эрна о Г.С. Сковороде. Много было споров о специфических признаках русской философии (например, полемика Г.Г. Шпета и В.В. Эрна о немецком и русском понимании Логоса). Особенно плодотворно разрабатывались идеи Федорова и Соловьева, появилось направление «метафизика всеединства», самыми видными представителями которого были Н.А. Бердяев и П.А. Флоренский. Проблемы марксистской философии диалектического материализма исследовались во многих работах Г.В. Плеханова, в 1909 году появилась книга В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». Трудами выдающихся русских ученых стремительно набирал силу русский космизм (К.Э. Циолковский, Н.А. Умов, А.Л. Чижевский, В.И. Вернадский).

После революций в феврале и октябре 1917 года творческая активность российской интеллигенции на какое-то время возросла еще больше. В 1918 году в Москве Н.А, Бердяев создает Вольную академию духовной культуры, а при ней философско-гуманитарный факультет. Бердяев читал курсы по философии истории и философии религии, Андрей Белый – по философии духовной культуры, Б.П. Вышеславцев – по этике, С.Л. Франк – введение в философию, Ф.А. Степун – о соотношении жизни и творчества. В том же 1918 году ожило Психологическое общество при Московском университете. В 1919 году в Петрограде возникла Вольная философская ассоциация. В 1921 году при Петроградском университете восстанавливается Философское общество, оно издает журнал «Мысль», а с 1919 года возродилось Социологическое общество (Н.И. Кареев, П.А. Сорокин). И провинция не отстает, порой опережает: в 1917 году основано Общество исторических, философских и социальных наук при Пермском университете, в 1921 году – философское общество при Донском университете, а в 1922 году – в Костроме и Чите. Развернулась издательская деятельность, и казалось, новый подъем русской духовной культуры наступает надолго. Но очень скоро выяснилось, что по-ленински трактуемая «диктатура пролетариата» с такой культурой совершенно несовместима.

В начале 1922 года вспыхнула забастовка профессоров Московского высшего технического училища (МВТУ), имевшая резонанс по всей стране и поддержанная в ряде вузов. Требовали демократизации вузовской жизни, университетской автономии, гарантии для свободы научной мысли и т.п. – это переполнило чашу ленинского терпения, терпения вынужденного, ведь шла гражданская война. Теперь война закончилась, и можно было вплотную заняться злейшим, по убеждению Ленина, идеологическим врагом Советской власти – «буржуазной интеллигенцией». В 1922 году Лениным была задумана, теоретически «обоснована» (статьей «О значении воинствующего материализма» во втором номере журнала «Под знаменем марксизма»), юридически оформлена (в Уголовный кодекс РСФСР добавлены статьи об изгнании из страны и расстреле в случае самовольного возвращения), организована (вплоть до составления списков на высылку) и проконтролирована до фактического исполнения акция, под кодовым названием «операция», в результате которой из страны были выдворены 160 лучших умов из духовно-интеллектуальной элиты России. Среди них ректоры Московского и Петербургского университетов (профессора П. Новиков и Л. Карсавин), группа математиков во главе с профессоров Стратоновым, деканом математического факультета МГУ, много деятелей сельскохозяйственных наук (агрономии, экономики), ряд видных историков (А. Кизерветтер, А. Флоренский, В. Микотин, А. Боголепов), социолог Питирим Сорокин, и, наконец, крупнейшие русские философы Н. Бердяев, С. Франк, Н. Лосский, С. Булгаков, Ф. Степун, В. Зеньковский, И. Ильин, И. Лапшин, Л. Карсавин (он же – ректор МГУ). Среди изгнанных были литераторы, журналисты, экономисты, юристы, общественные деятели (кооператоры), известные врачи, бухгалтеры и т.д.

Это был настоящий погром русской культуры, дикий и жестокий во имя классовых целей. Недаром П.Б. Струве назвал Ленина «интеллектуальная гильотина». С 1922 года начинается второй период истории русской философской культуры в ХХ веке, когда она стала «чужая среди своих и своя среди чужих». И.В. Сталин – действительно, самый верный продолжатель идей и дела Ленина – сделал все, чтобы ценности русской философии остались неизвестными целым поколениям советских людей, а те, кто знал и хранил эти ценности, чтобы замолкли, лучше всего навсегда, ибо «нет человека – нет проблемы». Среди загубленных – самый талантливый, «русский Леонардо да Винчи ХХ века» как его называли (по-моему, гениальный) мыслитель Павел Александрович Флоренский (1882-1937).

Лишенная ценностей своей культуры и по марксистско-ленински обработанная русская философская мысль как русская стала у профессиональных советских философов крайне редкою. Ведь даже те русские философы прошлого, которые ценились за то, что «готовили почву для марксистско-ленинских идей», - Белинский, Герцен, Чернышевский – и те изображались в таком стилизовано марксистском виде, что ничего специфически русского в их творчестве не замечалось. И все же редко, но встречались мыслители, поражавшие силой и задушевностью своих рассуждений. На всю жизнь мне запомнился Павел Тихонович Белов, доцент кафедры истории русской философии МГУ, у которого я писал курсовую работу по диалектике Белинского. Незабываемо яркие впечатления от личности и работ Эвальда Васильевича Ильенского, человека с истинно русской душой и судьбой.

Самое поразительное, что у таких редких людей – как это я только в последнее время начинаю понимать – несмотря ни на что, только благодаря их таланту, культуре и образованности, было то, что роднило их с классиками русской философской культуры. Они были богато одарены русской духовностью – и это чувствовалось в них несмотря на все внешние неизбежные условности и формальности советского времени. И чтобы было совсем понятно, о чем идет речь, вспомним, как вели себя обреченные на изгнание. Каждый из них подвергался аресту, допросу, а затем давал подписку. Н.А. Бердяева допрашивали дважды. В первый раз это делал сам Ф.Э. Дзержинский и произвел приятное впечатление (см. Н.А. Бердяев. Самопознание… с. 239-240). Второй допрос был перед самой развязкой и проходил по трафарету, сохранился протокол его. Возьмем из него самое актуальное и значимое.

Вопрос. Скажите Ваши взгляды на задачи интеллигенции и так называемой общественности.

Ответ. Думаю, что задача интеллигенции во всех сферах культуры и общественности отстаивать одухотворенные начала, подчинив материальное начало идее духовной культуры, быть носителем научного, нравственного, эстетического сознания. Думаю, что должно быть взаимодействие сотрудничество общественности и элементов государственной власти.

Вопрос. Ваше отношение к таким методам борьбы с советской властью как забастовка профессоров.

Ответ. … Если профессора боролись за интересы науки и знания, то это я считаю правильным.

Вопрос. Скажите ваши взгляды на положение советской власти в области высшей школы и отношение к реформе ее.

Ответ. Не сочувствую политике Советской власти, относительно высшей школы, поскольку она нарушает свободу науки и преподавание и стесняет свободу прений в философии.

Вопрос. Ваш взгляд на политические партии вообще и на РКП в частности.

Ответ. Отношусь отрицательно к партийности и никогда ни к каким партиям не принадлежал и принадлежать не буду. Ни одна из существующих и существовавших партий моего сочувствия не вызывает. (см. Л.А. Коган. «Выслать за границу безжалостно» (новое об изгнание духовной элиты) Вопросы философии. 1993. №9. с.72).

Иван Александрович Ильин (1882-1954) философ и правовед, на вопрос об интеллигенции ответил: «Задача интеллигенции воспитать в себе новое мировоззрение и правосознание и научить этому других…». На вопрос о политических партиях и РКП (российской коммунистической партии) его ответ: «Политическая партия строит государство только тогда и только постольку, поскольку она искренно служит сверхклассовой солидарности; я глубоко убежден, что РКП, пренебрегая этим началом, вредит себе, своему делу, своей власти в России».

И, наконец, о реформах высшей школы: «Высшая школа прошла при советской власти через целый ряд реформ; боюсь, что в результате всех этих сломов от высшей школы останется одно название. На высшие учебные заведения Советская власть смотрела все время не как на научную лабораторию, а как на политического врага» (см. там же. с.75).

Нам, сегодняшним, и через сто лет понятно, о чем шла речь, а высказанные суждения примут и поддержат многие из нас.

А.М. Горький выехал из России в конце 1921 года. Выехал сам, для лечения и, наблюдая то, что происходило в 1922 году – а кроме выдворения был еще разгон Комитета помощи голодающим Поволжья, осуждение священников, будто бы скрывавших церковные ценности, суд над мятежниками-эсерами и везде витала угроза расстрелов, - А.М. Горький рассматривал все это как очередные удары по интеллигенции. Он обращался к советским руководителям (между прочим, обходя Ленина) с призывом не допускать убийства, напоминая о том, что он за все время революции тысячекратно указывал советской власти на бессмыслие и преступление истребления интеллигенции в нашей безграмотной некультурной стране (ведь в то время отмечал он, творцов русской науки и культуры, без которых нельзя жить, как нельзя жить без души во всей России только 9000). Но все было тщетно, удары по интеллигенции продолжались и усилились при Сталине, а ускоренными темпами созданная «новая социалистическая интеллигенция» не могла компенсировать огромный урон духовной культуре нашего общества.

В конце 80-х годов начинается третий период истории русской философской культуры в ХХ веке – это период возвращения на Родину многих ценностей философской культуры, восстановления ее целостности и традиций, возобновления диалога направлений, освоения ее драгоценного опыта и использования его в поисках решения бытийно-значимых проблем, в плену которых остается наше отечество, и достойного ответа на вызовы времени. Возрождение духовности в единстве всех ее форм, религиозных и светских, т.е. достижение и упрочение духовного единства общества – важнейшее условие нашего благополучия и успешного развития.