Istoria_Drevnei_Grecii

лучшая и большая часть участка. На территории Гераклейского полуострова культура винограда вообще занимала, судя по многим признакам, очень видное место. Виноград перерабатывался херсонесцами

ввино, служившее в дальнейшем одним из главных видов херсонесского экспорта.

Гераклейский полуостров не являлся для Херсонеса главным источником снабжения его хлебом. В большей мере этой цели, очевидно, служили херсонесские владения на побережье Западного Крыма. Во второй половине IV в. до н. э. на этом побережье Херсонес подчинил себе Керкинитиду (на месте современной Евпатории), возникшую еще на рубеже VI—V вв. до н. э. в виде поселения ионийских колонистов. Примерно в то же время и в пределах той же береговой полосы херсонесцами был основан Калос Лимен — в буквальном переводе «Прекрасная Гавань» — и еще ряд поселений. В известном тексте дошедшей до нашего времени присяги херсонесских

граждан они называются просто «укрепленными пунктами» (τειχη). В тексте той же присяги упоминается, что херсонесские граждане под страхом нарушения клятвы не должны ни продавать, ни вывозить хлеб отсюда в какое-либо иное место, кроме Херсонеса. Обязательство весьма характерное, оно показывает, что даже в период наибольших успехов территориальной экспансии Херсонес не располагал избытком хлеба и государство было вынуждено взять

всвои руки регулирование хлебной торговли. Ограниченность хлебных ресурсов Херсонеса находит себе объяснение прежде всего в том, что ни в рассматриваемое время, ни тем более потом, когда город выступил в гораздо более тяжелый период своей истории, херсонесцы не смогли овладеть всей территорией Западного Крыма. Одновременно с греческими поселениями здесь существовали и поселения скифов. В непосредственной близости от полосы, занятой херсонесцами, насчитывается по крайней мере шесть скифских городищ. В отличие от греческих все они расположены не на самом побережье, а

внекотором от него удалении, на возвышенностях, окруженных балками и оврагами,— в местах, удобных для обороны; все они прекрасно укреплены мощными стенами, валами и башнями. Расследование этих городищ показало, что они также возникли в IV в. до н. э. и население их, судя по большому числу зерновых ям, занималось земледелием. При взгляде на эти расположенные на близком расстоянии друг от друга греческие и скифские поселки-крепости невольно создается впечатление, что и греки, и скифы

пахали здесь и сеяли, не выпуская из рук оружия. В этом отношении сложившаяся вокруг Херсонеса обстановка во многом отличается от той, в которой жила в первые века своего исторического существования Ольвия. Весьма показательные в этом отношении результаты дали также проводившиеся в течение всех последних лет систематические раскопки столицы крымских скифов Неаполя. Раскопки эти показали, что названный город гораздо теснее был связан с Ольвией, чем с более близким к нему по расстоянию Херсонесом. О том же говорят известные еще до этих раскопок надписи и монеты, найденные в Неаполе. В скифских курганах, расположенных по соседству с владениями Херсонеса, также было найдено несравненно меньше греческих вещей, чем в курганах вблизи Пантикапея или других боспорских городов.

Основываясь на такого рода фактах, было бы неправильным, однако, делать вывод, что мирное общение между Херсонесом и окружающими его племенами тавров и скифов вообще не имело места. При раскопках древнейшего херсонесского некрополя, расположенного на территории, которая с конца IV в. до н. э. уже была застроена кварталами города, было обнаружено значительное число (до 40% от общего числа раскрытых погребений) местных, очевидно таврских, погребений со скорченными трупоположениями и с негреческим инвентарем. Не исключена возможность, что Херсонес был основан на уже обжитом месте, где, может быть, существовал местный поселок, население которого потом растворилось в среде греческих колонистов. Ономастика херсонесских надписей также дает основание думать, что в пределах города в дальнейшем проживали люди местного происхождения. Культ главного херсонесского божества — Девы, главной покровительницы города, его «заступницы» и «царицы», очевидно, был заимствован херсонесцами у тавров. Наконец, находимые в скифских городищах амфоры херсонесского происхождения наводят на предположение, что часть нужного хлеба херсонесцы выменивали у местного скифского земледельческого населения на вино. И тем не менее по сравнению с Ольвией и любым из боспорских городов Херсонес жил гораздо более замкнутой жизнью. Это способствовало сохранению им дольше, чем другими северочерноморскими городами-колониями, греческого облика. Уже в ту пору, когда население большинства северочерноморских городов в результате длительного процесса ассимиляции с местным населением в значительной

мере утратило свои греческие черты, Херсонес, по свидетельству Плиния («Естественная история», IV, 85), продолжал оставаться одним из наиболее греческих городов побережья. Об этом же говорит язык херсонесских надписей, почти до конца античного периода сохранивший чистоту дорийского диалекта.

Наличие собственной относительно большой сельскохозяйственной базы способствовало развитию херсонесского замледелия и скотоводства, которые, в свою очередь, определили и другие виды хозяйственной деятельности херсонесцев: для обработки полей и виноградников, дренажных работ, сбора и хранения урожаев и др. требовался целый ряд орудий труда и разного рода приспособлений, производство которых налаживалось в Херсонесе. Переработка винограда в вино требовала, например, большого количества керамической тары, приспособленной для его хранения и транспортировки. В Херсонесе в этой связи получает широкое развитие производство сосудов из глины: пифосов, амфор и др. Остатки значительной керамической мастерской с большой обжигательной печью были обнаружены в юго-восточной части херсонесского городища, за пределами городской оборонительной стены. Другие керамические мастерские, судя по клеймам на амфорных ручках, принадлежавшие отдельным частным предпринимателям, по-видимому, находились в самом городе.

Металлические изделия производились в Херсонесе из привозного металла. О существовании этого производства свидетельствуют находки тиглей и матриц для отливок и различных изделий из железа и бронзы местной работы.

Монеты чеканились в Херсонесе на особом монетном дворе. Стены подвального этажа этого здания, сложенные из прекрасно отесанных каменных плит, сохранились до наших дней. Судя по кладкам оборонительных стен и башен и многочисленным остаткам домов, строительное дело в Херсонесе вообще достигло значительного развития.

Находки при раскопках прясел для веретен и глиняных грузил для ткацких станков говорят о существовании в городе и ткацкого производства.

Торговля Херсонеса никогда не достигала такого размаха, как в Ольвии или на Боспоре. Главным ее источником являлось не столько торговое посредничество, сколько торговля продукцией собственного сельского хозяйства. По-видимому, больше всего Херсонес торговал вином. Клейменые херсонесские амфоры, в которых перевозилось это вино,

встречаются и в скифских погребениях, и в городах побережья: Ольвии, боспорских городах по обеим сторонам Керченского пролива и даже в далеком Танаисе. В урожайные годы из Херсонеса, может быть, вывозился и хлеб.

Раскопки города показали, что у Херсонеса существовали торговые связи и с целым рядом более далеких центров. В первую очередь он был связан со своей метрополией Гераклеей Понтийской, с Синопой, городами побережья Малой Азии, Афинами, а также с Родосом, Фасосом, Книдом и другими островами. Из всех этих мест в Херсонес ввозились художественная расписная посуда, ткани, оливковое масло, первоклассные вина, драгоценные изделия и другие предметы роскоши, а также строительные материалы (черепица и мрамор). Как и в Ольвии, торговая деятельность Херсонеса нашла себе документальное отражение в декретах херсонесского правительства о предоставлении проксений. Впрочем, тут необходима существенная оговорка. В отличие от проксений Ольвии и других торговых городов проксении, предоставляемые Херсонесом, в большинстве известных нам случаев были обусловлены не столько торговыми интересами города, сколько соображениями политического характера. Правительство Херсонеса предоставляло их тем из иногородних граждан, которые оказывали городу какие-либо существенные политические услуги.

В целом хозяйство Херсонеса было в достаточной мере типично для греческого рабовладельческого полиса. Основной рабочей силой здесь, как и во всех других городах греческой метрополии и ее колониальной периферии, были рабы. Их труд, очевидно, находил себе широкое применение как в сельском хозяйстве, так и в городском ремесле.

Земля и ремесленные мастерские принадлежали в Херсонесе отдельным частным владельцам. До нашего времени дошли два интересных в этом отношении документа, датируемые III в. до н. э. Один из них представляет собой акт о продаже государством отдельным гражданам принадлежащей ему земли. В нем перечислены имена покупателей, указана цена каждого проданного участка и общая сумма, вырученная государством от продажи этих земельных угодий. Второй документ — почетная надпись у подножия статуи некоего Агасикла. В числе заслуг его перед городом указано и то, что он «размежевал виноградники» — провел землеустроительные работы. Из этих документов, таким образом, вытекает, что в Херсонесе наряду с землями частных владельцев существовали и зем-

ли государственные и что государство занималось регулированием земельных отношений.

По форме Херсонесское государство представляло собой античную рабовладельческую республику демократического типа.

Верховная государственная власть принадлежала в Херсонесе народному собранию, как и во всех других греческих полисах состоявшему только из полноправных граждан — привилегированного меньшинства населения. Совет и должностные лица, облеченные государственными полномочиями были подчинены народному собранию. Совет подготовлял дела для народного собрания. Председатель его и члены сменялись ежемесячно. Должностные лица, между которыми были распределены функции исполнительной власти, получали свои полномочия на ежегодных выборах. По большей части херсонесские магистратуры носили коллегиальный характер. Так, вооруженными силами города и его обороной ведали четыре ежегодно избираемых стратега или архонта. За соблюдением законов наблюдала коллегия так называемых номофилаков — «стражей законов». Государственные финансы находились в руках казначеев. За порядком на рынке наблюдали агораномы. Менее ясны функции херсонесских астиномов. По-ви- димому, через них государство осуществляло наблюдение и общий контроль за торговлей. В их ведении, в частности, находилось наблюдение за правильностью установленных весовых и объемных мер, выпуск монеты и клеймение амфор.

В херсонесских надписях упоминаются еще гимнасиархи, заведовавшие гимнасиями, в которых получали свое физическое воспитание граждане; особая коллегия симнамонов, ведавшая составлением надписей; особые должностные лица — эпимелеты,— избиравшиеся для выполнения всякого рода отдельных государственных поручений временного характера.

Государство оказывало большое влияние и на религиозную жизнь города. Главным культом Херсонеса, как уже указывалось, был культ Девы. В центре города находился храм этой богини. В честь ее устраивались празднества и делались посвящения. Изображения Девы чеканились на монетах. В одном из херсонесских почетных декретов в честь местного историка Сириска он прославляется за то, что описал в своем произведении «чудеса» и «знамения» Девы. Рассказы о чудесной помощи, оказываемой городу в тяжелые минуты его богиней-покровительни- цей, очевидно, были популярны в среде граждан.

Стены Херсонеса. IV в. до н. э.

Кроме культа Девы в Херсонесе были распространены и общегреческие культы: Зевса, Геи, Афины, Диониса и других божеств греческого пантеона. Херсонесцы поддерживали оживленные связи с главными центрами общегреческой религиозной жизни Делосом и Дельфами. Известно, что на Делосе устраивались особые празднества, так называемые херсонесии. Очевидно, для этой цели херсонесцы пожертвовали делосскому храму Аполлона 4000 драхм. В Дельфах по числу полученных в этом святилище проксений херсонесцы стояли чуть ли не на первом месте. Особой популярностью пользовался в Херсонесе культ Геракла — покровителя его метрополии — Гераклеи Понтийской.

IV и III вв. до н. э. были в истории Херсонеса периодом наибольшего его благополучия. К концу IV в. до н. э. было полностью закончено сооружение основных херсонесских укреплений — окружавших его стен и башен. Под защитой этих укреплений правильными рядами расположились жилые кварталы города, разделенные продольными и поперечными улицами. Многочисленные фрагменты колонн, карнизов,

архитравов, капителей и других архитектурных деталей художественной работы, так же как и фрагменты мраморных статуй и рельефов и многочисленные художественные терракоты, постоянно находимые при раскопках городской площади, говорят о высоком уровне материальной культуры Херсонеса. Однако и в рассматриваемое время Херсонес не избежал потрясений, столь характерных для социальнополитической жизни всех греческих полисов этой эпохи. Эти потрясения нашли яркое отражение в одном из самых замечательных эпиграфических памятников Херсонеса — в уже упоминавшейся присяге херсонесских граждан конца IV или начала III в. до н. э. Херсонесские граждане клялись именем Зевса, Геи, Гелиоса, Девы, богов и богинь олимпийских и героев думать «о спасении и свободе государства и граждан»; не предавать «Херсонеса, Керкинитиды, Калос-Лимена и прочих укрепленных пунктов... ни эллину, ни варвару, но оберегать их для херсонесского народа»; не ниспровергать демократического строя, но «служить народу и советовать ему наилучшее и наиболее справедливое для государства и граждан»; не составлять заговора ни против херсонесской общины, ни против кого-либо из граждан. Если же произносящему эту присягу стало бы известным о «каком-либо заговоре, существующем или зарождающемся», он должен был довести об этом «до сведения должностных лиц».

В.В. Латышевым было высказано предположение,

вдальнейшем принятое и С. А. Жебелевым, о том, что херсонесская присяга не представляет собой обычного типа присяги, даваемой в греческих полисах достигающими совершеннолетия молодыми людьми при вступлении в ряды полноправного гражданства. Это скорее чрезвычайная клятва, какую произносили в моменты тяжелых политических потрясений перед лицом серьезной опасности для существующего строя. А. И. Тюменев склонен искать объясненния присяге скорее не во внутренних, а во внешнеполитических обстоятельствах, по его мнению связанных с расширением херсонесской территории и вытекающими отсюда задачами закрепления и обороны вновь приобретенных владений. Такое объяснение, однако, не исключает и предположения о каких-то серьезных осложнениях в политической жизни города, создававших опасность для существовавшего в нем государственного строя. К сожалению, имеющиеся источники не позволяют дать более конкретный ответ на этот вопрос. Так или иначе, но сложившаяся в Херсонесе обстановка во мно-

гом напоминает обстановку, наблюдаемую и в других греческих городах этого времени. Напряженная борьба между демократическими и олигархическими группировками постоянно переплеталась в них с тем или иным решением внешнеполитических вопросов и внешнеполитической обстановкой. Текст присяги, таким образом, показывает, что и в этом отношении Херсонес не представлял собою исключения.

Боспор

Если и Ольвия, и Херсонес, как и все почти города, основанные греческими переселенцами в пору великой греческой колонизации, до конца античной эпохи сохраняли полисную структуру, историческое развитие городов, возникших на берегах Керченского пролива — древнего Боспора Киммерийского, — пошло по иному пути и привело их к иному историческому результату. В начале V в. до н. э. эти города объединились под властью общего для всех них правительства. В дальнейшем власть над этим государственным объединением сосредоточилась в руках негреческой династии Спартокидов и в состав Боспорского государства вошли территории, населенные местными племенами. К середине IV в. до н. э. боспорские владения на крымской стороне пролива распространялись на весь Керченский полуостров до восточной границы горного Крыма— древней Таврики. На другой, таманской стороне пролива Боспорскому государству принадлежала территория примерно до нынешнего Новороссийска. На северо-восток сфера его государственного влияния распространилась до устья Дона, где находился подвластный Боспору Танаис.

В IV в. до н. э. Боспор, таким образом, стал крупным по тому времени государственным образованием со смешанным греко-туземным населением. Это обстоятельство закономерно наложило свой отпечаток на весь социально-экономический, политический и культурный облик Боспора.

Единственным литературным свидетельством о возникновении боспорского государственного объединения является краткая заметка Диодора Сицилийского. В этой заметке (XII, 31, 1) Диодор сообщает, что в год архонтства в Афинах Теодора, т. е. в 438—437 гг. до н. э., на Боспоре прекратила свое существование династия Археанактидов, «царствовавшая», как он выражается, 42 года, и власть перешла к Спартоку, пользовавшемуся ею семь лет. Если отсчитать от указанного Диодором года архонтства

Теодора 42-летнее правление Археанактидов, то окажется, что, по его данным, боспорское объединение возникло в 480—479 гг. до н. э.

Хотя боспорская хронология Диодора Сицилийского была заимствована им из достаточно надежных источников и заслуживает поэтому доверия, оценка его свидетельства об Археанактидах и первом представителе новой боспорской династии Спартокидов вызвала среди современных ученых значительные разногласия. По поводу этого свидетельства высказывались самые различные предположения; некоторые же исследователи отнеслись к нему с недоверием, подвергнув сомнению и историческую реальность Археанактидов, и сообщаемую Диодором дату установления их власти. Сомнения эти, впрочем, рассеялись после находки в 1914 г. при раскопках милетского Дельфиниона обломка надписи с именем Археанакта — отца милетского эйсимнета, отправлявшего свою должность в 516—515 гг. до н. э. В связи с находкой этой надписи возникло новое предположение, не явился ли упоминаемый в ней Археанакт одним из участников основания Пантикапея.

Диодор, однако, явно ошибается, называя Археанактидов царствующими. В данном случае его источник использует политическую терминологию значительно более позднего времени. Сменившие Археанактидов Спартокиды, безусловно, располагали более широкой и прочной властью, но и они долгое время не решались назвать себя царями Боспора. В боспорских надписях IV в. до н. э. с именами и официальной титулатурой Спартокидов они неизменно именуют себя не царями Боспора, но его архонтами; царями они называют себя только по отношению к подвластным им местным племенам. При таких условиях совершенно исключается, чтобы Археанактиды присвоили для обозначения своей власти царский титул. Скорее всего, их политические полномочия были оформлены так, как обычно оформлялись они в греческих полисах. Очевидно, они были архонтами Пантикапея, самого крупного из боспорских городов, первым (уже с середины VI в. до н. э.) начавшего выпускать свою монету. Со временем, и, очевидно, в прямой связи с образованием боспорского государственного объединения во главе с Пантикапеем, власть их приобрела наследственный характер.

Пантикапей стал центром боспорского государственного объединения, очевидно, и в силу своего экономического преобладания над другими боспорскими городами и благодаря своему географическому местоположению, выгодному и в стратегическом

отношении. В источниках не содержится прямых указаний на других участников этого объединения. Повидимому, в состав его вошла Фанагория, ставшая затем второй, «азиатской» по античной терминологии, столицей Боспора. К объединению, очевидно, также присоединились Гермонасса, Кепы и другие города Таманского побережья, в древности представлявшего собой группу островов, образуемых дельтой Кубани. Таким образом, в составе археанактидовского Боспора, по-видимому, с самого же начала оказались города на обоих берегах пролива.

Конкретные причины, заставившие боспорских греков поступиться традиционной для всех греческих полисов приверженностью к политической автаркии в пользу общего для всех них правительства, нам не известны. Совершенно очевидно, что политическое объединение открывало перед боспорскими городами перспективы более тесного экономического сотрудничества, облегчало дальнейшее освоение природных богатств этого края, создавало более благоприятные условия для дальнейшего развития их торговой деятельности. С другой стороны, соседние

сгреками-колонистами местные меотские, сарматские и скифские племена отличались воинственностью. Мощные оборонительные сооружения даже вокруг маленьких боспорских поселений красноречиво говорят о постоянной военной опасности. Периоды мирных торговых отношений с местными племенами, по-видимому, нередко чередовались здесь

своенными столкновениями. С этой точки зрения необходимость объединения городов диктовалась и интересами их безопасности.

По своим размерам первоначальная территория государства Археанактидов была невелика. Известное представление о ее величине на европейском берегу пролива дает так называемый первый тиритакский оборонительный вал и ров. Этот хорошо сохранившийся и теперь вал пересекает Керченский полуостров по линии, идущей от поселка Аршинцева (древняя Тиритака) к Азовскому морю. Принято считать, что небольшая территория к востоку от вала и была территорией археанактидского Боспора на крымском побережье. Боспорские владения на таманском побережье в это время также были весьма скромными. По всей вероятности, они ограничивались полосой вдоль Керченского пролива, которую занимали небольшие территории нескольких вошедших в состав этого объединения полисов.

Незначительность территории археанактидского Боспора, таким образом, позволяет думать, что это

объединение первоначально включало одни греческие полисы-колонии. В источниках более позднего времени также отсутствуют какие бы то ни было упоминания о вхождении в состав боспорского объединения этого времени территорий, населенных местными племенами. Они вошли в состав Боспора лишь при Спартокидах, когда местные элементы играли уже весьма существенную роль в исторической жизни этого государства.

Можно думать, что структура археанактидского Боспора не отличалась от обычного для этого времени типа объединений греческих полисов и представляла собой союз боспорских городов — боспорскую симмахию. Насколько члены этого союза зависели от центральной власти — мы не знаем. Вероятно, полисная автономия боспорских городов была не очень ограничена властью центрального правительства и в руках Археанактидов сосредоточился лишь общий контроль за политической жизнью входивших в состав этого объединения полисов. Археанактиды же, очевидно, возглавляли объединенные военные силы боспорских городов.

В области экономической выгоды объединения, очевидно, должны были сказаться уже после исторических побед греков над персами в 480—479 г. до н. э., с восстановлением нормальной хозяйственной жизни во всей Греции. В это время восстанавливаются, надо думать, прерванные войной торговые связи боспорских городов с городами малоазийского побережья, хотя эти города так и не смогли полностью оправиться от пережитого ими разгрома. Первое место в торговле с Боспором стали занимать теперь уже не они, а Афины. Устремления афинян к побережьям Черного моря, как об этом свидетельствуют находки афинской керамики раннего времени, имели место и до греко-персидских войн. В годы правления Писистрата настойчивое стремление поставить под афинский контроль Геллеспонтский пролив — эти ворота в Черное море — являлось одной из главных проблем афинской внешней политики. Достигнутые афинянами в этом направлении успехи, однако, потом были сведены на нет продвижением персов к берегу пролива. После решающих побед над персами путь к черноморским побережьям для афинян был расчищен. Тем не менее афиняне вплотную подошли к проблеме освоения черноморских, и в первую очередь северочерноморских, рынков, по-видимому, только после несчастливой для них египетской экспедиции 459—454 гг. до н. э. После гибели значительного числа участвовавших в этой экспедиции

афинских граждан и потери большей части флота надежда обеспечить подвоз дешевого египетского хлеба в Афины отпала. Хотя в рассматриваемое время афиняне получали хлеб и из других мест, северочерноморский хлебный рынок приковал к себе их внимание.

По всей вероятности, одним из наиболее решительных мероприятий афинян, предпринятых с целью закрепления афинского влияния на Черном море, явилась понтийская экспедиция Перикла. По-видимому, в 444 г. до н. э. или около этого времени большая афинская эскадра, возглавляемая самим Периклом, вошла в Черное море. Афиняне поставили своей целью продемонстрировать перед населением черноморских побережий свою военную мощь, закрепить торговые и политические связи с припонтийскими городами и создать, где это окажется возможным, свои постоянные опорные базы. С этой целью они поселили своих колонистов на побережье Мраморного моря в Астаке, утвердились на южном побережье Черного моря в Амисе, вмешались во внутреннюю политическую жизнь Синопы, поселив там шестьсот своих колонистов и утвердив у власти верное себе правительство. На северном побережье афинянам, по-видимому, удалось обосноваться в боспорском городе Нимфее, расположенном к юго-западу от Пантикапея на небольшом от него расстоянии. Не исключена возможность, что тогда же Нимфей и еще некоторые северочерноморские города были включены в состав Афинского морского союза и обложены форосом.

Начавшаяся вскоре Пелопоннесская война связала афинянам руки, и они уже не могли проявлять прежней энергии на Черном море. Однако, когда их постигла катастрофа в Сицилии и нельзя уже было рассчитывать на подвоз сицилийского хлеба в Афины, Северное Причерноморье и прежде всего Боспор становятся для них основным источником снабжения хлебом, другими видами продовольствия, сырьем и рабами.

О торговой деятельности афинян на Боспоре в V в. до н. э. свидетельствуют многочисленные находки на боспорской территории афинской керамики и других изделий афинского ремесла. Судя по этим находкам, из Афин в боспорские города ввозились чернолаковая посуда, художественные расписные вазы работы афинских мастеров, серебряные и золотые украшения, бронзовые и серебряные сосуды; возможно, ввозилось также вино и оливковое масло.

Часть всех этих товаров потреблялась на месте в боспорских городах, другая перепродавалась местно-

му населению. При раскопках кубанских курганов было найдено немало вещей афинского происхождения. Таким образом, торговля боспорских городов носила широкий посреднический характер.

На афинский ввоз Боспор отвечал широким вывозом главным образом хлеба и соленой рыбы. Значительная часть экспортируемого хлеба и рыбы, повидимому, скупалась боспорскими купцами у местных племен. В этой связи обращает на себя внимание интенсивный рост оседлых поселений на Кубани со второй половины V в. до н. э. Создается впечатление, что с этого времени значительная часть прежде кочевого населения становится оседлой. Археологические расследования кубанских городищ показывают, что население их по преимуществу занималось земледелием, оседлым скотоводством и рыболовством. Весьма нередкие случаи находок на территории этих городищ боспорских монет и греческих вещей свидетельствуют об охвате достаточно широких слоев местного населения товарно-де- нежными отношениями. Ведущая роль в торговле с Боспором, однако, принадлежала верхнему слою местного общества — богатой родо-племенной знати. Прикубанье, как о том красноречиво говорят его курганы, издавна было вовлечно в торговые сношения с Закавказьем и странами Переднею Востока. Процессы социально-имущественного расслоения местного общества протекали здесь интенсивнее, чем в других районах северочерноморской территории. С началом греческой колонизации развитие этих процессов еще более усилилось. На быт местного населения, особенно его верхних слоев, оказывает влияние греческая культура. Наглядным тому примером может служить древняя Синдика, начавшая чеканить монету по греческим образцам. Местная родо-племенная знать, как и боспорские города, становится главным потребителем импортируемых из Греции товаров. На этой почве между верхушкой местного общества и богатым населением греческих рабовладельческих городов побережья возникает известная общность интересов и получают развитие процессы ассимиляции. Этнические грани постепенно стираются, уступая место граням социальным. В свете явлений этого рода становится понятной и происшедшая нь Боспоре политическая перемена. Почва для нее оказалась подготовленной всем предшествующим ходом экономического и социального развития Боспора.

Как мы уже знаем, в 438—437 гг. до н. э., по данным Диодора Сицилийского, власть на Боспоре пе-

решла от Археанактидов к Спартоку, явившемуся родоначальником новой династии боспорских правителей, которая затем возглавляла Боспорское государство вплоть до конца II в. до н. э.

Ученые прежде всего обратили внимание на имя первого представителя новой боспорской династии — Спартока, которое, как и имя других представителей этой династии — Перисад, встречается в античной литературной традиции, связанной с Фракией. На этом основании высказывалось предположение, что Спарток был выходцем из Фракии. Высказывались и другие предположения, например связывавшие происхождение Спартокидов с Синдикой.

Так или иначе, но Спартокиды несомненно пользовались в местной среде значительным влиянием. В этом, очевидно, и состояло главное их преимущество по сравнению с их предшественниками — носителями чисто греческого имени, Археанактидами. Можно, однако, не сомневаться, что представители новой негреческой династии испытали на себе сильное воздействие греческой культуры. В этом отношении весьма показательно, что наряду с негреческими именами некоторые известные нам по литературным свидетельствам и надписям Спартокиды носили и такие чисто греческие имена, как Сатир, Левкон, Евмел, Горгипп, Аполлоний. Сохранился афинский рельеф IV в. до н. э., на котором изображены три представителя династии Спартокидов: Спарток II, Перисад I и брат их Аполлоний. Всем трем придан на этом изображении чисто греческий внешний облик. Тем не менее Страбон в одном своем рассуждении о высоких моральных качествах, присущих не только грекам, но и «варварам», в качестве примера такого добродетельного «варвара» приводит боспорского правителя Левкона.

Исторический смысл происшедшей на Боспоре смены династий раскрывается в политике Спартокидов. Судя по всему, что мы знаем об этой политике, она преследовала две главные цели: расширение территориальных пределов Боспорского государства и усиление власти центрального правительства. Первая из этих задач была обусловлена стремлением обеспечить боспорский хлебный экспорт своей собственной сельскохозяйственной базой; вторая вытекала из первой, поскольку господство над значительной территорией, в состав которой наряду с городами вошли и земли местных племен, закономерно потребовало и иных приемов управления, опиравшихся на более широкие полномочия центрального правительства.

Вырывание зуба. Сцена из жизни скифов, изображенная на электровом сосуде из Куль-Обы. IV в. до н. э.

мнением можно согласиться. Победа над Феодосией освободила военные силы Боспора и позволила перебросить их на другую сторону пролива.

Впрочем, у нас нет уверенности, что боспорские правители во всех случаях добивались признания за ними верховной власти со стороны местных племен силой оружия. В тех случаях, когда племенная знать была вовлечена в торговлю с боспорскими городами, экономические выгоды этой торговли могли толкать ее на мирное присоединение к Боспору. Прежде всего это, по-видимому, относится к синдам, которые по всем признакам и раньше были тесно связаны с Боспором. В перечне подвластных Спартокидам племен синды всегда занимают первое место. В титулатуре Левкона за синдами обычно следуют тореты, дандарии и псесы.

В надписях преемника Левкона — Перисада I (348—309 гг. до н. э., первые пять лет он правил совместно со своим братом Спартоком), в этом перечне происходят некоторые изменения. В одной из надписей с титулом Перисада за синдами следуют тореты и дандарии, псесы же выпадают. В другой Перисад титулуется «царем синдов» и «маитов» (мэотов); еще

Перевязка ноги. Сцена из жизни скифов, изображенная на электровом сосуде из Куль-Обы. IV в. до н. э.

вдвух — за маитами следуют ранее не упоминавшиеся татеи и досхи. Создается впечатление, что власть боспорских правителей над всеми этими племенами, обитавшими на территории нынешнего Таманского полуострова и дальше на юго-восток, включая район современного Новороссийска, не отличалась устойчивостью. Под влиянием различных обстоятельств одни из этих племен, вероятно, временами отпадали от Боспорского государства, другие присоединялись к нему. О неустойчивости границ боспорских владений на азиатской стороне пролива сообщает и Страбон.

Ксожалению, наши представления о тех формах,

вкакие вылилось подчинение местных племен правительству Спартокидов, страдают крайней расплывчатостью. Если определение власти Спартокидов по отношению к подчиненным им городам, выраженное в первой части их титулатуры термином «архонт», бесспорно свидетельствует о сохранении этими городами в более или менее урезанном виде полисного самоуправления, то термин «царь» в применении к подвластным Боспору племенам расшифровать значительно труднее. В политическом слова-

ре древних греков он имеет весьма различное значение. Царями античные авторы называют и вождей тех племен, у которых еще сохранился первобытно-об- щинный строй, и единоличных правителей больших рабовладельческих государств с негреческим населением.

В каком смысле использовался этот термин в данном случае? Означает ли он, что территория того или иного племени, признавшего или вынужденного силой оружия признать Спартокидов своими царями, действительно превращалась в их владения и население полностью лишалось политической самостоятельности? Вопрос этот принадлежит к числу труднейших и в то же время важнейших вопросов истории спартокидского Боспора. В современной науке он не может считаться достаточно выясненным. Отмеченный выше факт неустойчивости границ боспорских владений на азиатской стороне пролива ясно показывает, что мэотийские племена и после подчинения Спартокидам способны были отстаивать свою независимость. Они продолжали ее сохранять и столетие спустя, в бурные годы деятельности Митридата Евпатора, который в наиболее напряженные моменты своей борьбы с Римом обращался к этим племенам в поисках военной помощи. Существуют основания думать, что и под властью Спартокидов мэоты продолжали иметь своих племенных вождей и свои вооруженные силы.

Спартокидский Боспор, безусловно, не представлял собой централизованного государства, знакомого нам по более поздним историческим периодам. Его правительству, даже если бы оно этого захотело, еще нечего было противопоставить давним традициям полисного самоуправления рабовладельческих городов и не менее устойчивому стремлению к самостоятельному существованию местных племен, восходящим к первобытно-общинной эпохе — строю военной демократии. Сосуществование в рамках одного и того же государственного объединения рабовладельческих городов и местных племен долгое время накладывало на спартокидский Боспор своеобразный отпечаток. Оба эти слагаемые не сразу в нем растворились. Отсюда двойственность политической структуры Боспора, так ясно отразившейся в двойственной титулатуре возглавившей это государство правящей династии. Упоминаемая двойственность государственной природы Боспора имела под собой глубокие основания.

Важную роль в развитии Боспорского государства имел торговый фактор. Однако, этот фактор мо-

жет форсировать развитие уже существующих в данной среде процессов, но не породить новые отношения, обусловленные более глубокими закономерностями — закономерностями развития производительных сил и производственных отношений. Между тем воздействие рабовладельческих городов на местную среду на протяжении первых веков, истекших со времени греческой колонизации боспорских побережий, по-видимому, осуществлялось главным образом в процессе торговых взаимоотношений. При таких условиях привносимые этими городами рабовладельческие отношения, очевидно, смогли получить лишь ограниченное распространение.

С образованием Боспорского государства как государства рабовладельческого использование труда несвободных приняло более широкие размеры. Тем не менее на Боспоре наряду с рабами и рабовладельцами несомненно продолжал существовать достаточно значительный слой мелких, частично свободных, частично зависимых, земледельцев. Они работали на своих землях, продавая хлеб боспорским купцам. Об этом с достаточной убедительностью говорит самый факт существования на боспорской территории отдельных, сохранивших свои имена племен, засвидетельствованный и надписями, и литературными источниками.

Таким образом, в государстве, возглавленном Спартокидами, сосуществовали социальные взаимоотношения различных типов. Наряду с рабовладением, господствовавшим в городах, в свое время основанных греческими колонистами, и на землях крупных землевладельцев, использовавших труд рабов и зависимых, здесь оставались и местные племена, еще сохранявшие пережитки первобытно-общинного строя.

Существенную опору власть Спартокидов находила в наемном войске и тех обширных связях Спартокидов с местными племенами, которые позволяли им использовать военные силы этих племен в качестве союзников. Впрочем, военные ополчения, по-ви- димому, продолжали существовать и в городах.

Управляли Спартокиды подвластной им территорией, очевидно, и непосредственно, и с помощью наместников. В имеющихся источниках содержится несколько упоминаний о наместниках. В одних случаях они были связаны родственными узами с самой правящей династией, в других — для этой цели использовались греки.

Господствующее положение в Боспорском государстве принадлежало высшему слою населения ра-