Соколов - Русский эротический фольклор

ПЕСНИ И ЗАКЛИЧКИ БАССЕЙНА УНЖИ (КОСТРОМСКАЯ ОБЛАСТЬ)

1. НАУЧИТЬ ТЕБЯ, ВЬЮНИЦА

Научить тебя, вьюница, Как в чужих людях жить? Вьюнец-молодец, Вьюница-мо лодица.

Как в чужих людях жить, Свёкру-батюшку служить. Вьюнец-молодец, Вьюница-мо лодица.

Асвекрови услужи — Чаще мамонькой зови. Вьюнец-молодец, Вьюница-молодица.

Адеверям услужи — Пару коней запряги. Вьюнец-молодец, Вьюница-молодица.

Азоловкам услужи — русу косу заплети Вьюнец-молодец, Вьюница-молодица.

Ауж мужу услужи — Чаще банюшку топи. Вьюнец-молодец, Вьюница-молодица.

Чаще банюшку топи, С собой париться зови.

312

Вьюнец-молодец, Вьюница-молодица.

Веник мяконькой, Кутик гладенькой. Вьюнец-молодец, Вьюница-молодица.

2. ОЙ, ВЬЮНИЦА

Ой, вьюница!

Подавай наши кулицы! А то тычку сшибём, Ворота прошибём, Жениха уведём,

Вхлев запрём, Помелом припрём, Крюком вытащим Да не выпустим! Стружек настрогаем,

Вманду напихаем!

3.РЕДЬКУ ПОЛОЛА («РЕДЬКА»)

редьку полола, Манду-то ополола.

Через три пожара Манду-то оказала.

Через три овина Манду-то опалила.

Сколь в поле камнёв — Столь тебе парнёв!

Сколь в поле кочёк — Столь тебе дочек!

313

ЖАТВЕННЫЕ ПЕСНИ И ОБРЯДЫ

1. РЖАНЫЕ ОБЖИНКИ

Когда кончали жать, то справляли облатки. Для скорейшего завершения работы приглашали на помощь соседей. Иосле того как почти весь хлеб был убран, на поле «закручивали бороду» — оставляли «клок» несжатого жита, в его «серёдку» сажали женщину с водкой и закуской (яичницей и салом) — «в бороде тей сидить». Остальные жницы стояли вокруг и пели специальные обжиночные песни:

Глядит моё воко, что край недалёко! А Танька не жала, у мяжи лежала. Видит моё воко, что край недалёко!

У мяжи лежала, в руках пизду держала. Видит моё воко, что край недалёко!

Потом одна из них, обычно незамужняя девушка, обжинала «бороду» по кругу, складьтая «пястки» (количество житных стеблей, срезаемое серпом за один раз) крест-накрест. Если получалось парное число «пясток», это означало, что девушка скоро выйдет замуж. Из колосьев сжатой «бороды» связывали последний сноп, на который сажали беременную женщину с целью определить пол будущего ребенка: если под сноп «поползеть павук — то сына родишь, козявочка — девочку родишь». Затем на поле устраивали пир — «гулянку», после чего расходились по домам.

2. ОВСЯНАЯ «БОРОДА»

Как обжинают овес по осени, говорят: «Приходи ко мне сегодня на бороду!» или «На бороду собирайтесь!» «Обжинки — это у одного сегодия дожинають, к другому завтра идуть. Собяруть женщин штук десять». «Кинут»

315

(то есть оставят несжатым) круг овса, выжнут в его середине, туда поставят сковороду с яичницей — это «борода». Незамужняя девушка должна обжать «бороду» по кругу, считая «пястки». Если «пясток» парное количество, то она вскоре выйдет замуж. Другие жнеи в это время пели:

Ты Пречистая мать, ходи бороду 'бжинать Своей правою рукой, золотым своим серпом!

Потом из сжатой «бороды» связывали сноп, который также называли «бородой» или «спорыньёй». Из него делали антропоморфное чучело, нарядив «как бабу»: «кофту, передник наденем, платок обвяжем, венок на голову сделаем из цветов». Когда наряжали сноп, то пели:

Ишел козел по межй, Дивовался, что у козы. Дивовалыся коза, Что болтается у козла.

«А тогда гаворють, матом гаворють: «До краю дожали, нам ни хуя не дали!» По-прямому. Нецензурно. Бабы это поють тогда нецензурные песни всякие». Затем одна из женщин несла на плече эту «бороду» к дому хозяина в сопровождении других работниц, «играющих» «обжинские» песни:

Наш хозяин-госпыдар, шурокыя бырыда!

Он бородкой потрясеть, нам горелки принясеть! Мы робйли з года в год, а хозяину хуй в рот, А хозяйке мать в пизду, что ня 'ткрыла нам избу!

Хозяин должен был приготовить угощение (яичницу, кашу, овсяный кисель и др.) для ясней в своем доме. Во время ужина «спорынья» стояла в красном угду («в куте») рядом с хозяином, которому полагалось сидеть под образами. После трапезы начиналось веселье с песнями и плясками, причем женщины «скакали» с наряженным снопом в руках. На другой день «спорынью» либо отдавали курам, либо относили в овин, где был сложен весь хлеб.

Публикация О. А. Пагииной

Народный театр

ТЕАТР ПЕТРУШКИ

В россии прошлого века комедия с Петрушкой была самым распространенным видом кукольного театра. Над приключениями этого героя смеялись жители столичных и уездных городов, крупных сел и небольших деревень, казачьих станиц и поселений каторжников Сахалина. Особой популярностью пользовались выступления петрушечников на ярмарках и народных гуляниях, где можно было встретить сразу нескольких кукольников, каждый из которых проигрывал комедию восемь — десять раз в день и не ощущал недостатка в зрителях.

Петрушечный театр отличался портативностью: все имущество кукольника сводилось к легкой складной ширме, ящику с одним-двумя десятками кукол и шарманке.

Куклы были перчаточными, с головками из дерева или папье-маше, кроме лошади,— ее вырезали из картона или фанеры. Декораций этот театр не знал, из бутафорских принадлежностей употреблялась лишь палка или дубинка-трещотка, которой Петрушка колотил своих недругов и которая заменяла самые различные предметы: ружье, метлу, скрипку и проч.

317

Разыгрывали комедию два человека: кукольник и музыкант. Одновременно на сцене присутствовало только два персонажа (по кукле на каждой руке актера), причем одним из них обязательно был Петрушка. Музыкант с шарманкой располагался рядом с ширмой, зачастую он вступал в разговор с действующими лицами комедии.

Состав персоналсей комедии был достаточно широк и пестр: невеста, барин, солдат, квартальный, немец, цыган, арап, доктор... Внешнему виду их придавали типовые черты, так что «герой» легко узнавался — его национальность, профессия, социальное положение и т. п. Особняком стоял сам Петрушка, который не имел прототипа в реальном быту. Его внешний облик — огромный нос, горб, выступающий подбородок, яркий рот с улыбкой «до ушей», красные щеки, а также своеобразный наряд: красная рубаха, дурацкий колпак на голове, брюки, заправленные в щегольские сапожки (иногда Петрушку наряжали на манер арлекина в одежду из цветных лоскутков или клоуна — воротник с бубенчиками, разноцветные штанины) — все это сближало героя русской уличной комедии с европейскими фольклорными шутами типа Полишинеля, Панча, Гансвурста, Пульчинеля.

Петрушка отличался от других кукол и своим высоким, дребезжащим голосом, для чего кукольник использовал специальное приспособление — пищик, говорок.

Представление, как правило, состояло из цепочки сценок, в которых Петрушка встречался с разными персонажами. Не связанные друг с другом сюжетно или логически, сценки могли идти в любом порядке, хотя традиция этих представлений выработала определенную последовательность основных сцен.

Заканчивалась комедия в подавляющем большинстве дошедших до нас вариантов гибелью Петрушки: собака, домовой, черт уносят главного героя вниз (под ширму), ставя тем самым точку в представлении. Такой чисто формальный, композиционный прием обычно обставлялся как веселая смерть, ведь неунывающий Петрушка «воскресал» в начале следующего представления, буквально через полчаса, или в другом дворе.

Естественно, каждый кукольник создавал свой, индивидуальный вариант, на основе сложившейся, традиционной схемы, импровизировал, расширяя или сокращая текст, вводя новых героев или наполняя сценки

318

особым содержанием и смыслом. У некоторых петрушечников комедия принимала вид злой сатиры на определенные лица или события, у других воспринималась как веселое зубоскальство, у третьих звучала совершенно «неприлично», у четвертых оказывалась рассчитанной на сугубо детскую аудиторию.

Чрезвычайно важной частью спектакля, во многом определявшей его успех, было общение со зрителем. Кукольники импровизировали, исходя из того, перед кем им приходилось выступать. В начале представления и по ходу действия Иетрушка обязательно вступал в разговор с собравшимся вокруг ширмы народом, благодаря чему выступление приобретало ярко выраженный эмоциональный характер, когда зрители не только активно реагировали на все, что происходило на сцене, но и вмешивались в действие.

Из имеющихся на сегодня почти пяти десятков текстов и описаний народного «Театра Петрушки» непристойным в полном смысле может быть признан только один текст (первый из приведенных ниже), хотя в реальности подобных представлений и сценок было гораздо больше. Зафиксировать, перенести их на бумагу было чрезвычайно трудно, поскольку петрушечники с их богатым опытом столкновений с властями, «вычислив» наметанным глазом в толпе зрителей «не своего брата», разыгрывали вполне пристойный вариант комедии. При «легальной» записи от самих петрушечников, даже в приватной беседе, кукольники очень редко отваживались передать бранный, насыщенный скабрезностями и дерзкой эротикой текст комедии. Объяснялось это и сугубо народным уважением к писаным словесам, и присущим крестьянину, мастеровому, «низовому» актеру недоверием к «барину», любому незнакомому грамотному человеку. Надо учитывать и тот факт, что нецензурные сценки во многом строились на импровизации и непристойность их выражалась отнюдь не только произносимым текстом, но, может быть, в большей степени — жестами, пантомимой, соответствующим звуковым оформлением, бессловесным обыгрыванием предметов. К последним в первую очередь следует отнести главное орудие Петрушки — знаменитую палку, ду- бинку-трещотку, эротический смысл которой используется площадным театром многих народов в разного рода обрядах, а в русском языке закреплен в хорошо известных выражениях типа «бросать палку».

319

Описывать словами невербальный план выражения вообще довольно сложно, тем более фиксировать не просто действие как таковое, но и разные его смыслы, особенно когда переносное значение (в нашем случае отсылающее в область эротического) оказывается первостепенным, «заветным» смыслом. Делать этого соби- ратели-любители прошлого и начала нашего века не умели.

Откровенно циничный, грубо непристойный характер уличных кукольных представлений отмечал еще Адам Олеарий, посетивший Московию в 30-е годы XVII столетия в составе голштинского посольства. Наблюдая выступления скоморохов, он был поражен перенасыщенностью ругательствами и всевозможными непристойностями. «Подобные срамные дела,— писал он,— уличные скрипачи воспевают всенародно на улицах, другие же комедианты показывают их в своих кукольных представлениях за деньги простонародной молодежи и даже детям»1.

К середине — концу XIX века (времени серьезного интереса ученых и бытописателей к народному театру и появления основного корпуса подробных записей и описаний петрушечной комедии) откровенно эротические представления «Петрушки» или отдельные сцены из него исполнялись часто, но далеко не всегда и не везде.

А. Бенуа вспоминал, что двусмысленностями и неприличием обычно отличались дворовые представления, рассчитанные на самую «грубую» публику: «...текст был здесь приноровлен для более низменных вкусов. Иногда обступавшая ширму толпа покатывалась от хохота специфического характера, того хохота, который вызывают «свинства», и в таких случаях братья мои заговорщически переглядывались, а мама — тревожилась, не услыхал бы «de ces choses indécentes» Шуренька»2.

Особенно легко насыщались всякого рода эротическими вольностями, разыгрывались в эротическом ключе сценки с невестой и с доктором. Запись представле-

1 Олеарий А. Подробное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1639 годах. М., 1870, с. 178.

2 Бенуа Александр. Мои воспоминания. М., 1990, кн. 2, с. 285; «de ces choses indécentes» — каких-нибудь непристойностей (фр.).

320

ния от Вениамина Зидка (см. примечания; начало ее приводится в наст, изд.) включает в качестве дополнения к основному тексту три вставных сценки, которые игрались лишь при определенных условиях. Любопытно, что две из них (с китайцем и чертом) воспроизведены дословно, третья яге удостоилась только одной, но выразительной фразы: «Иногда в холостой компании, и преимущественно в среде офицеров, проделываются различные виды Петрушки с его невестой, причем эта последняя ставится в разные позы (на разные манеры)» (л. 74 об.).

Эротический вариант сценок с невестой был очень популярен. Это засвидетельствовано даже Большой энциклопедией под ред. С. Н. Южакова: «Шутки Петрушки часто бывают грубо уличные; особенно отличается этим так называемая «свадьба Петрушки», исполняемая после обычного представления за особую плату»1. О том же писал и Д. А.ровинский: «Если зрителей много и Петрушкину свату, т. е. главному комедианту, дадут на водку, то вслед за тем представляется особая интермедия под названием Петрушкиной свадьбы. Сюжета в ней нет никакого, зато много действия. Петрушке приводят невесту Варюшку; он осматривает ее на манер лошади. Варюшка сильно понравилась Петрушке, и ждать свадьбы ему невтерпеж, почему и начинает он ее упрашивать: «Пожертвуй собой, Варюшка ! » Затем происходит заключительная сцена, при которой прекрасный пол присутствовать не может. Это уже настоящий и «самый последний конец» представления»2.

Непристойный характер сцене лечения придавали действия доктора, обычно слишком целенаправленно ищущего у Петрушки ушибленное место. Как сообщает тот же Д. А.ровинский, «когда доктор доходит до нежного места, Петрушка вскакивает и цап его по уху; доктор дает сдачи, начинается потасовка»3.

Прекрасно поддавались эротическому трактованию, веселому срамному обыгрыванию эпизоды с лошадью: часто использовался популярный мотив поиска головы кобылы под ее хвостом; определение возраста лошади производилось тоже заглядыванием в рот и под хвост.

1Большая энциклопедия под ред. С. Н. Южакова. СПб., 1903, т. 11,

с641.

2Ровинский Д. А. Русские народные картинки. СПб., 1881, кн. 5,

с226-227

3Там же, с 225.