Ссылка на богов (на бога) маргинализируется

Вместо того, чтобы царить и навязывать миру свою первозданную и судьбоносную вертикальность, ссылка на бога (богов) – властителя (властителей) не столько является объектом критики, сколько отодвигается на второй план как вторичная, становясь маргинальной. «Будто», «похож он» — говорит «Лао-цзы»: модальность, заключенная в «будто» не обрекает на странность, а упрощает, налаживает родственные связи и этой «родственной близости» достаточно, ибо то, к чему она приглашает нас подняться через стадию «неясно выраженного» или простого^(g), есть именно оно, недифференцированное, но вместе с тем гармонизирующее то, что составляет «бездонное» дно Пути. То есть, окружая себя водами первоисточника, дао растворяет сам вопрос о своем основании – его перемешивает. Если вопрос: «Из чего это происходит?» всплывает как вопрос par excellence, вопрос вопросов, возникая в первую очередь ради того, чтобы открыть некое Снаружи для естественности процессов, то здесь можно увидеть (как это и предполагает «Лао-цзы» без всякого риска для своей затеи и не пускаясь в детальное исследования) просто проход, траверс: вместо того, чтобы прорывать его, он его поглощает – и не углубяется в него. «Это беспорядочно сформированная реальность, — говорится вместо начала, — и родилась она прежде неба и земли...» ( 25). Или, еще проще — упоминается «древность» дао (гу, 14, 21): термин не выходит за пределы известного протекшего прошлого, он его вмещает, не оставляя ничего необычного.

Нет плана вечности: «древнее» дао, чье начало и конец неизвестны

Как это развивает другой великий текст древнего даосизма «Чжуан-цзы»¹, оно – свое собственное основание, свой собственный корень, [это] прежде неба и земли, с древности, так что оно существует внутренне» (гу, имманентно); или еще: «оно восходит еще дальше, чем самая большая Древность, но все же оно не старо», «никто не знает его начала, никто не знает его конца». Восходить «еще дальше» в длительности значит, иными словами, не позволять нам выйти за пределы длительности процесса; и если описывается последняя стадия опыта, которая, превосходя границы существования и смешиваясь с дао, не имеет «ни прошлого, ни настоящего» и, стало быть, «открывает доступ к тому, что не рождается и не умирает», можно с еще большей прямотой констатировать, что в лоне китайской мысли мы не располагаем позитивным понятием, которое позволило бы взять подобную стадию и сделать ее другим планом реальности: выражение «ни прошлого, ни будущего» означает, что то и другое перемешиваются до неразличимости (ведь в такой смеси естественно содержится и любое разъединение), а не то, что прошлое и будущее свертываются в лоне единой одновременности (tota simul), стирая время. Аналогично – даже на этой последней стадии даосского восхождения – такой абсолют не может получить статус «вечности», поскольку нет условий, необходимых для того, чтобы сделать это возможным; , по правде говоря, для него в этом нет никакого интереса, он даже не повернут в таком направлении.