Франсуа Жюльен

О времени.

Элементы философии «жить»

Предисловие

На этих страницах все начинается с вопроса: следует ли мыслить время? Вопрос прост и даже элементарен, однако мне неизвестно, чтобы его кто-нибудь поставил. По крайней мере, в столь прямой форме. Дело ведь вовсе не в том, чтобы правильно понять вопрос: как мыслить время – рассуждать об этом философия не прекращала никогда, — а в куда более радикальной постановке: есть ли вообще необходимость в концепции «времени» и чему она служит?

Думаю, никому просто не пришло в голову поставить такой вопрос.

Ведь «время» всегда обитало в нашей повседневной мысли — как одна из ее очевидностей – и придавало ей форму. Если на всем протяжении своего развития история философии, воспринимающая время как данность, все продолжала задавать себе вопросы о его тайнах, то делала она это, ни на йоту не выходя за понятийные рамки, изначально навязанные ей языком. Я должен констатировать факт, что этого не сделали даже те мыслители XX в., которые чтобы как-то дистанцироваться от нашей общей (аристотелевской) концепции времени искали под ее покровами некую «интуицию» длительности (Бергсон) или более «первозданную» концепцию нашего опыта (Хайдеггер).

С самого начала своего существования философия вынуждена была бороться против концепции времени, и из этой борьбы не вышла и до сих пор. А мы прочно обосновались, создали свое жилище в этой странной концепции – концепции «времени». Знакомой и незнакомой. Именно через нее мы и понимаем сущность того, что выражается глаголом «жить».

В соответствии с моей собственной философской стратегией, я, проходя через китайскую мысль, пытался выбраться из этой «складки» времени. Ибо Китай думал о «моменте» сезона^*и о «длительности», а не об общей оболочке – однородном, абстрактном «времени», которая вмещала бы и то и другое.

Что же такое эта мысль — вынуждены осведомиться мы — мысль, которая не представляла «тело» в «движении» (что послужило источником нашей концепции физического времени, «количества моментов»), не противопоставляла временное и вечное, бытие и становление (из чего родилась наша метафизика), и чей язык, наконец, не содержит ни спряжений, ни оппозиции грамматических времен – будущего, настоящего и прошлого? Попытка изучить эту мысль с точки зрения содержащихся в ней представлений о времени приводит нас к рассмотрению сезона, а если взять временную дистанию, позволяющую говорить о протяженности «во времени», то и к вопросу о том постепенном, непрерывном переходе, который составляет суть процесса существования вещей.

Из этого вытекает, что время, рассматриваемое всегда между «началом» и «концом», пуктами отправления и прибытия, неизменно возвышается, нависает над течением процессов и их внутренней логикой. И подкладкой этого вопроса о времени фактически является вопрос о том, что значит «жить», на который я и пытаюсь пролить свет чтобы открыть новый подход к нему; а также, чтобы развернуть понятие «жить», отрывая его от понятия времени – условие того, что такой вопрос может быть принят на рассмотрение философией. Ибо «жить» (а не «жизнь», когда о ней говорят с внешней позиции как о какой-то конкретной жизни) — это не то, что происходит между началом и концом; «жить» как таковое — не подобие перемещения движущегося тела, перехода^*. А с другой стороны, как жить в «настоящем», если оно, согласно его физическому определению, есть лишь непротяженная точка, мгновение, которое не длится? Или если — по его феноменологическому описанию — интенция, сообщающая ему устойчивость, мыслится лишь в зависимости от преходящего, временно существующего объекта, например, от мелодии, которую мы слышим, как полагали мыслители от Августина до Гуссерля?

В своих «Опытах» Монтень предлагает формулу замещения: жить не «в настоящем», а «кстати» (à propos). Именно по отношению к нам самим и возникает мысль о времени; следует представлять момент не как разрыв в ткани времени, а как благоприятный случай, а еще лучше – как происшествие, понятие которого надо еще выработать. «Прекрасный момент», говорим мы; но из чего он состоит? В частности, как придать теоретическую устойчивость возможности, благодаря которой он «приходит» к нам, и которая является одновременно нашей готовностью «открыться» ему? Проход окольным путем через Китай, в сущности, послужит именно этому: знакомясь с иными формами логической последовательности, авторам которых неведомы конструкции, сфокусированные на субъекте, наша рефлексия будет направляться на то, что всегда подразумевается нашим опытом, и что мы неизменно выражаем в нашей обыденной жизни, но что философия в силу своего собственного выбора, не смогла сделать предметом мысли.

На этом пути я и пытаюсь наметить некую иную перспективу по сравнению с перспективой «нависающего» времени и великой «экзистенциальной» драмы, которая разыгрывается под этим навесом. Я принял на пробу сторону мудрости, открытой «моменту», которая перед лицом смерти выказала бы скорее беспечность, никак не бывшую при этом уверткой или уходом от проблемы. Вместо того чтобы поднять вопрос о времени и разыграть его как авантюру, вместо того чтобы открывать нам в своем лоне продуктивное противоречие, трагическое, субъективность, мудрость... поглотит все это в молчании Неба-природы. Но смогу ли я на самом деле придерживаться такой позиции? Вступая в конфронтацию, вопрос о «времени» и мысль о «жить» отражаются друг в друге и, я надеюсь, друг друга испытывают и друг над другом работают; но, констатирую, друг с другом не объединяются, да и сам я не знаю, как преодолеть антиномию мудрости и философии, когда речь заходит о подобном предмете,.

С одной стороны, я подвизался исследовать каждую новую великую философию, развивавшую оригинальную концепцию времени (или может быть после Хайдеггера эта золотая жила наконец иссякла?); тогда как, с другой, я стремлюсь соориентироваться в не-вопросе – не-вопросе о времени, вокруг да около которого меня заставляют ходить краткие указания о «моменте» и его отношениях, полученные из китайской традиции. Но как же мне осуществить – артикулировать – встречу обеих этих традиций? То есть как преодолеть разрыв обыденности и теории или, напротив, Смысла и естества, в тисках которого издавна находится — даже поверх противостояния Китая и Европы – наша мысль? К этому препятствию добавляется и другое, с чем я фактически уже столкнулся в вопросе о мудрости: какое посредующее звено можно ввести между стороной, чей лозунг «без комментариев», и той, что ратует за дискуссии, или, во всяком случае, за проговаривание. Ведь философ разговаривает; он конструирует, артикулирует. Утверждает – навязывает, является правым. Но что он теряет при этом?

Вместе с тем, касаясь вопроса о том, что значит «жить», разве здесь уже не присутствуют самые первые его «элементы» ...

Примечание к представлению темы

Я принципиально отказываюсь ипользовать выражения типа «известно, что ...», «все согласятся с тем, что». Ибо подобная фигура речи есть признание в бессилии. Либо читатель знает, о тем речь, и мне нечего ему сказать, либо он не знает, и тогда я должен ему это объяснить.

Но принявшись вновь за вопрос о времени, я сознаю, что приступаю к одной из самых мощных глыб философии. Начиная с Платона («Тимей» 37d), Аристотеля («Физика», IV), Плотина («Эннеады», III,7) Августина («Исповедь», XI). Но сам «Платон» отнюдь не начало, все было разыграно, в определенном смысле, уже до него, особенно в связи с переписыванием первобытных космогоний. А еще стоики и эпикурейцы; а еще Кант («Трансцедентальная эстетика»), Шопенгауэр («Мир как воля и представление»), Гуссерль («Феноменология внутреннего сознания времени»), Бергсон («Мысль и движущееся»), Хайдеггер («Бытие и время»). Гегель и др.: диалектизация времени. Этот вопрос и ссылки на него являются определяющими, и я обязан пройти через них и подвергнуть их «ревизии», если использовать этот модный термин, который здесь, из этого вне Китая, представляется чистым кокетством. Более того, в отношении «времени» определяющий характер этих ссылок, начиная с первых страниц, приобретает особую принудительность — «время» без них просто не выстоит.

Я также принял решение представить некоторые подробности в форме карточек или скорее обширных скобок, служащих своеобразной разметкой вопроса: искушенный читатель их просто перескочит, торопливый тоже ... То же самое относится к чтению китайских формул, или схем из «И-цзин» – я не уверен, что европейскому читателю, не являющемуся специалистом по Китаю, хватит терпения в них разбираться. В то же время, отказываясь от ученых примечаний, образующих дыры в рассуждении, в процессе самого изложения я должен принимать во внимание ту или иную дополнительную информацию или ход мысли — и позволить читателю в этом участвовать.

Внизу страницы иногда встречаются не примечания в собственном смысле слова, а ремарки, замечания. Карточки (скобки) – подробности – замечания и подчеркивания: все это создаст предпосылки для своего рода многоэтажного прочтения, несколько разбросанного и порой слишком усложненного; но это многообразие окольных путей было необходимо мне для того, чтобы найти новый подход к вопросу о времени, который и сам по себе представляет сложное нагромождение проблем, и, зондируя фундамент, на котором покоится данный вопрос, направить вниманием моего читателя к проблемам, размышлять над которыми у нас, европейцев, нет никакого зинтереса. Иными словами, вопрос о том, как представить тему, не является чисто формальным, он вполне «тянет» на роль эффективно работающего инструмента работы — диспозитива. Ибо каким образом в в рамках одного исследования, нацеленного на вопрос, столь вовлеченный в историю философии, каковым представляется мне вопрос о «времени», противопоставлять столь значительные традиции мысли, как китайская и европейская?

Но дело здесь и в том, каким должно быть, в моих глазах, эссе и его прочтение. Мне хотелось, чтобы мой читатель мог выбирать по своему усмотрению, как ему двигаться: в одном месте перешагнуть через что-то, затем уже не спешить (буквально, воспользоваться своим «временем» – пер.) и даже потерять время; бегло пробежать глазами, а потом еще раз вернуться. Авторам следует безропотно смириться с тем фактом, что читатели (и они тоже!) все больше и больше любят переключать свое чтение, как зрители – программы телевидения с помощью пульта дистанционного управления. Но с другой стороны, эти элементы современного способа жизни не претендуют на то, чтобы конструировать — блок за блоком — какой-то особый окончательный синтез (синтез «Востока» и «Запада»). Мне же, напротив, следует вернуться по возможности к самому началу, вверх по течению, и ради этого предпринять спуск в засыпанный карьер и там начать выкраивать и конфигурировать мысль: обнаружить новые золотые жилы, из которых можно извлечь другие материалы, и затем начать тщательно их «раскалывать». А из того, что я наколю, каждый будет затем строить по своему собственному плану.