Китай не мыслит тело в движении

Мы, причастные сей традиции, полагаем, что нам остается лишь до тошноты пережевывать это время – как величину, представленную изображением линии, делимую и протяженную, кодифицируемую физикой в качестве очевидности. Такова участь любой мысли, которая возникла из первобытных космологий и постепенно вышла на стезю науки. Мы так бы и продолжали в нее верить, если бы Китай не предложил нам иной способ размышления о природе; и если бы, по этому случаю, благодаря образовавшемуся разрыву, он не дал нам шанс прозондировать с наружной позиции сами условия возможности – но никак не необходимости – этой однородной концепции абстрактного «времени». Изучение движения, как объясняет Джозеф Нидам⁷, похоже, «совершенно отсутствовало в физической мысли китайцев»; на основании чего можно предсказать, что, не рассматривая «природу» под углом движения, как это с самого начала делает Аристотель, Китай был также неспособен развить концепцию времени. В то же время, в техническом отношении, особенно в том, что касается движущихся механизмов и метательных снарядов — замечает Нидам — китайская механика опережала европейскую по крайней мере доXIV в.

Сравнение этих двух миров с более близкого расстояния, еще поучительнее, поскольку оно позволяет, с одной стороны, подтвердить логическую действенность и, следовательно, универсальную ценность этой связи между временем и движением, но, с другой, значительно сузить сферу ее действия: такой логике, свидетельствующей об определенном выборе, в действительности можно предпочесть некую другую. Ибо известно, что во многих отношениях школа поздних моистов на закате эпохи китайской античности сильно напоминала то, что создала, в общих чертах, греческая наука и греческая мысль. Они тоже дали определение геометрической точке, располагали понятием движения⁸и, вследствие этого связали вместе «расстояние» и «длительность»⁹: «перемещение на расстояние требует длительности; объяснение этого заключается в «до» (раньше) и в «после» (потом)»; комментарий же добавляет: «перемещение предполагает, что раньше мы были близко, а потом стали далеко. «Далеко» и «близко» образуют расстояние, «до» и «после» – время. Чтобы кто-то мог переместиться на расстояние, требуется длительность».

Но не следует забывать, что общий китайский подход к «природе» иной; и что моистское направление, столь прилежное в вопросах определений, озабоченное проблемой причины как бесконечности, стремящееся мыслить пространство и геометрию прежде чем подойти к времени – как это делает Аристотель в начале «Физики», — не смогло развиться. Другая опция содержит и скрывает его. В целом же, если Китай не понимал природу в терминах движения, то это потому, что он понимал ее, отправляясь не от индивидуальных тел, обреченных на движение, а от факторов, находящихся в определенной корреляции, образующих полюсы: энергии инь и ян, из которых проистекает бесконечное взамодействие (отсюда внимание, которое в Китае значительно раньше чем на Западе уделялось явлениям магнетизма). Китай отвернулся от концепции атомов и частичек, о которой известно, начиная с Лукреция, что она отчасти связана с алфавитными языками и со статусом буквы, чтобы обратиться к ялениям взаимовлияния и преобразования – начнем с того, что скажем: инь конденцируется, тогда как ян распространяется, одно «опирается» на другое чтобы «расцвести», и другое «достигает» первого чтобы «материализоваться»; и тогда, когда одно возрастает, другое уменьшается, их чередование постоянно. Мысля непрерывную смену этих фаз, Китай пришел к тому, чтобы мыслить не «время», а процесс.

3. Благодаря времени и через сходство с ним движение позволило показать однородный характер делимой и протяженной величины; опять таки благодаря времени, но через контраст с ним, вечность откроет связанные друг с другом аспекты бесконечного следования друг за другом и чередования. Движение, с одной стороны, вечность – с другой, таковы две опоры, или скорее две парные наружные подпорные арки, соответственно физики и метафизики, которые поддерживают вопрос о «времени» начиная с Греции. Либо мысль о времени вносится в индекс мысли о природе, либо она приписывается мысли Бога. В первом случае время мыслится путем деривации (отклонения от курса, объездного пути): Аристотель переносит атрибуты величины на движение, а атрибуты движения — на время; в другом случае, через оппозицию: для платонизма (особенно среднего платонизма) достаточно, что атрибуты вечного систематически меняют свой порядок (подвергаются инверсии). Но появляется ли при всем при этом сущность времени? — Она теряется в этом зазоре.