А. А. Громыко и в. М. Суходрев в работе

1960-Е годы

Писал он неизменно синим карандашом фабрики «Сакко и Ванцетти». О, этот синий карандаш! Во всех случаях Громыко пользовался исключительно им. Резолюции на документах, всевозможные правки и заметки — все пестрело синим цветом. Карандаши всегда стояли в специальном стаканчике у него на письменном столе. За тем, чтобы они были постоянно хорошо заточены, следили помощники.

Почерк, надо сказать, у Андрея Андреевича был ужасный: корявый, трудночитаемый. Ясно, что в школе успехами в чистописании похвастаться он не мог. Вновь принятые на работу помощники неделями изучали этот почерк. Нацарапанные синим карандашом каракули они поначалу просто не могли разобрать. Мало того, карандаши быстро затуплялись, и тогда Громыко продолжал писать стертым грифелем, приводя помощников в полнейшее отчаяние. Когда я расшифровывал его правку моих записей, это тоже было пыткой.

Характерно, что Громыко никогда не писал на требующих его решения документах традиционных резолюций типа «Согласен» или «Отказать». Если он с чем-то не соглашался, то просто перекладывал соответствующий документ в нетронутом виде в папку отработанных бумаг. А если одобрял, то своим синим карандашом писал две буквы: «АГ», что означало — «Подлежит немедленному исполнению».

Однажды это «АГ» решило и мои личные вопросы. Как-то Петр Младенов, в ту пору министр иностранных дел Болгарии, а в 1990-м ее президент, пригласил меня в свою страну (Младенова я хорошо знал еще в бытность его первым секретарем болгарского комсомола, точнее Дмитровского коммунистического союза молодежи). Он написал Громыко письмо, в котором содержалась просьба о разрешении проведения мной нескольких бесед с переводчиками, работавшими в болгарском МИДе, и, как бы между прочим, о предоставлении мне возможности одновременно провести отпуск в Болгарии.

Старший помощник Громыко, прежде чем передать министру, показал письмо мне и напомнил, что в принципе вопрос о всех поездках, связанных с отдыхом в социалистических странах, решается в ЦК партии. Впрочем, предложил он, бери письмо и сам иди к министру.

Я зашел к Громыко и вручил ему письмо, заметив, что не представляю, как быть. Андрей Андреевич, прочитав его, сказал: насколько он знает, такого рода вопросы решаются в наших партийных органах. Я ответил, что помню об этом, но в данном случае министру необходимо как-то отреагировать на письмо коллеги, даже если это будет отказ под каким-либо благовидным предлогом.

После некоторых раздумий Громыко взял свой синий карандаш и вывел в левом углу письма: «АГ». Протянул его мне:

— Ну вот, Суходрев, понимайте как хотите.

Я поблагодарил, взял письмо, а потом передал его помощнику. Тот посмотрел и сказал:

— Все ясно.

И тут же, прикрепив к письму «уголок», на котором было напечатано «К исполнению», отправил его в управление кадров. Машина закрутилась.

Поскольку любые выезды за границу все равно регулировались ЦК, то туда попал и мой вопрос о выезде в Болгарию. Паспорт дипломатический у меня уже был, визы в Болгарию не требовались, нужно было лишь решение ЦК о выезде из страны. Ближе к моменту отъезда мне стали звонить из соответствующего отдела ЦК и предлагать свои услуги: выписать паспорт, достать билеты, прислать автомашину для доставки в аэропорт… Я вежливо благодарил, но заверял, что мы с женой ни в чем не нуждаемся: паспорт уже есть, дела, связанные с оформлением, решаются у нас, в министерстве, машина тоже в наличии. В итоге я почувствовал на том конце провода растерянность: как же так — от них отказываются!

Вот так я и попал в Болгарию, где, надо сказать, провел плодотворные беседы с моими коллегами, и к тому же мы с женой прекрасно отдохнули на Золотых Песках.

Мы жили в правительственном доме отдыха, где каждую неделю сменяли одна другую советские, так называемые партийные, обменные группы отдыха, состоящие, конечно же, в основном из деятелей партийного аппарата. Партаппаратчики спрашивали нас с женой: «А что это вы все отдельно?» Они никак не могли себе представить, что мы отдыхаем вне группы.