Попытка прояснения

Подумалось: может быть, прояснить столь отвратительно сформулированный вопрос более конкретными.

(1) Возможно ли освободить прошлое от будущего или будущее от прошлого?

Ответ один — это абсурд. Освободить человечество от прошлого — значит погрузить его в бесконечную пучину поиска собственной идентичности, в безмерную тоску о прошлом.

Так, в Америке более двухсот лет назад уже попробовали сделать это. Соединенные Штаты создавались в буквальном отрезании прошлого. Когда освободили свое будущее от прошлого, тогда ... страна стала страной юристов, бухгалтеров, зубных врачей, и юристов, юристов, юристов. Главные события жизни здесь — в судебном заседании. Здесь и радости, и горести, и страсть, и катарсис, и шоу, и искусство. А выстоявшие анклавы этнокультур, существующие в форме фрагментов в мозаике, которая называется США, вытягивают непременно свое прошлое в будущее и пытаются моделировать свое будущее по прошедшей онтичности этноса. Да и к тому же, проживая свое «сегодня», Америка уже накопила столько проблем из «завтра», уже ее будущее так мощно сжимает настоящее, что прошлое не отрезать. Его уже надо решать. И Америка достаточно большую часть энергии молодой нации тратит на то, чтобы сейчас, в настоящее время создавать себе прошлое.

(2) Надо ли освобождать будущее от прошлого?

Не надо! Как можно освободить будущее от прошлого, когда прошлое нас и держит в настоящем?

Если освободить будущее от прошлого, это все равно, что отрезать память. Но зло, существовавшее в прошлом и вползающее в будущее, подобно боли, которую человек не помнит, когда он здоров. Отрезав прошлое — память, — мы тем самым отрезаем не гнусное, не зло, не последствия наших достижений, а незаменимый, и главное — непередаваемый опыт чувственных постижений, ту радость, то счастье, то добро, что тоже находилось в прекрасных прошлых столетиях. Все это отлично зафиксировалось в понятии ностальгии.

В то же время наше «сегодня» тем новым, которое мы постоянно творим и не можем не создавать, отрезает наше прошлое и мы, как Пруст, в безумно-страстной тоске по переживаниям прошлого пытаемся обрести утраченное время. Восстанавливая в производимом текстовом потоке время со всеми мельчайшими подробностями видимого и невидимого бытия, Пруст инверсировал элементы времени по отношению друг к другу. Воссоздавая плоть прошлого, он процессом письма фактически наделял его статусом будущего.

(3) Надо ли освобождать прошлое от будущего?

Дело еще в том, что освобождать наше «вчера» от «завтра» уже поздно. И даже очень поздно. Человечество обретало себя, двигаясь вперед по вектору, обретшему пошлый вид в уже упомянутом слогане «сделаем жизнь лучше». Сегодняшнее настоящее, которое мы сделали и делаем, и есть то вчерашнее будущее.

Будущее нависает над прошлым, а прошлое определяет и угнетает будущее.

Освободить прошлое от будущего — значит лишить человечество звездных ориентиров в настоящем, значит двигаться в потемках, значит лишить себя самобытности, уникальности, значит утратить свою человеческую определенность и существовать на растительном уровне.

* * *

Сравнивая обе части вашего вопроса (или двух вопросов?), его приходится корректировать, приведя их в одну точку: прежде, чем отвечать на них, нужно определиться, на каком этапе жизни сейчас находится человечество: в юношеском или в зрелом возрасте? Или в том мгновении мудрости, когда уже все понимаешь и еще все можешь? Или мы находимся в периоде дряхлости и в нас нет уже прежней силы ума, глубинной и гибкой сообразительности и воображения?

Кстати, о воображении. Если Декарт наглядным и ощутимым образом продуцировал непосредственно само воображение как онтологию, если Кант расписал и прописал все мыслимые возможности продуктивного воображения, то нынче, как известно, воображение не продуктивно, оно импотентно. Та блестящая перспектива, которая открывалась в обещаниях Гуссерля и Хайдеггера (последними могиканами продуктивного воображения), да и всей феноменологии, устанавливающей и развивающей феноменологическое воображение, нынче обратилась в юродствующее теоретизирование, в снимание скальпов с голов всех мало-мальски мыслящих художников, поэтов, писателей. И уж конечно, с голов философов. А скальпирование голов Ницше, Гуссерля, Хайдеггера и Кафки возведено уже в ранг философского искусства и производится изощреннейшими способами.

Уверен, что не один я так вижу и так думаю.

Что в головах многих из нас, бессловесных и неумелых в доказательствах, бродят и те видения, и те образы, и те мысли, которые я постараюсь передать.