Очевидные правила зрения

Для начала о некоторых очевидностях этих текстов-вымыслов.

То, что Набоков — писатель-визионер, вероятно, не требует доказательств. Об этом он повествует достаточно подробно в своей мемуарной книге «Другие берега», где приказывает памяти говорить о своих сновидческих ситуациях прошлого. Можно только отметить, что зрительные галлюцинации, переживаемые маленьким Набоковым, так же как и его вербально выраженные видения в порожденных им текстах, говорят о том, что его визионерство лишено всяческого намека на мистику, что они покоятся на убежденности о рациональном устроении мира, о рациональной подоснове невидимо совершающихся в нем событий. Мир может быть перевернут, извергнут, искажен, что лишь подтверждает возможность вывернуть его на правильную сторону. Но для этого необходимо увидеть его изнаночные пласты и показать их. То есть перед ним как бы стояла задача: воображением увидеть не то, чего нет, но именно то, что есть, но невидимо в силу своей неправильной свернутости. Эту неправильную свернутость мира только усугубляет неспособность человека жить без зеркал.

Набоков открыл, что человек не может жить без зеркала, что ему необходимы зеркала. И дело не только в том, что человек нуждается в отражениях, но он всегда живет в междузеркальном мире и, может быть, зеркала необходимы ему для выхода в зазеркалье. Писатель обнаружил, что человеческие зеркала таинственны и тайна зеркала заключена не только в способности быть отражающим. Зеркало больше, нежели то, что оно отражает. В нем есть и какая-то выражающая сила. Но это писатель открывал все время, на протяжении всей своей жизни, каждый раз пробуя на ощупь и на прочность все новые и новые встречавшиеся ему зеркала. Опробовав их миражным зрением, он каждый раз погружал в них свой новый вымысел, который всякий раз был иным продуктом его взгляда. Не ставя задачу составления типологии зеркальных вымыслов Набокова, все же есть смысл отметить, что его вымыслы предстают перед взглядом читателя то как зеркало-разоблачение (книга о Чернышевском в романе «Дар»), то как зеркало-игра («Защита Лужина»), то как зеркало-память («Другие берега»), то как зеркало-ужас-одиночество («Приглашение на казнь», «Bend Sinister», «Подлинная жизнь Себастьяна Найта», «Пнин»), то как зеркало-язык («Pale Fire» и «Ada») и еще множество различных игровых зеркал. При этом заметно, что словесный поток Набокова являет собою плотно упакованное сонмище вымыслов-зеркал. И практически каждый текстовой фрагмент и даже отдельная фраза или есть зеркальность как таковая, или стремится к тому, чтобы явиться зеркалом.

Опыт не только Набокова, но и многих других поэтов и художников письма XX века (самый показательный пример в этом отношении — Х.Л.Борхес) имплицитно, а то и явно, утверждает, что в искусстве и творчестве есть не просто отражающие свойства, но и те таинственные скрытые возможности превосхождения отражаемого. Эти возможности превосхождения есть тоже нечто зеркальное, что больше свойства отражения. А тот зеркальный порядок, порождаемый и сотворяемый художником из себя, есть антропологические условия, подобные коже, оболочке всякого органоида; они — декорации и обстоятельства индивидуального человеческого бытия; они — живые зеркала. Если художник обладает еще и способностью выделять это зеркало из себя, умеет отставлять его, отчуждать от себя, то тогда такое зеркало обретает свойство произведения искусства, становится и является искусством. Но очень часто человек растворяется в зеркалах, предоставляемых ему миром, уходит в них, теряя себя, и даже растворяется порой в зеркалах, порожденных собою, что приводит к погружению в мир паранойи, шизофрении, т.е. в мир иной душевности, в мир другого психического устройства. Набоков поражен зеркальностью мира, особенно обратностью изображения, искривлением пространства, дереализующего действительность. Именно это является той площадкой, местом, из которого его сознание обозревает реальность. Способность видеть вращающимся, кривым лучом задает и образует особый угол зрения: специфика его в том, что он задает порядок посылки высвечивающегося зеркального вымысла в обозреваемый мир. Зеркало — мимесис реальности, но и реальность есть зеркало для того зеркала, в котором оно отражается. Реальность мимезирует, подражает зеркалу. Зрение Набокова было направлено на то, чтобы раздвинуть фокус обращения при отражении, скажем, правого. Его интересовало где, в какой точке правое становится левым. Другими словами, ему хотелось попасть в точку сгиба петли Мебиуса и в точку складки эшеровского пространcтва.

Зеркальные тексты-вымыслы Набокова — это попытка разгадать тайну зеркальности при помощи различных создаваемых им зеркал. Как будто он знал, чуял, что в этом пространстве визуального отражения есть нечто живущее само по себе, что обращает, превращает одно в другое. И эта точка, плоскость обращения волновала его неизмеримо.

И микроскоп с бабочками, и нетки^[53], и два языка для свободного жизнетворения и жизнестроительства — это все зеркала, то отражающиеся друг в друге, то искривляющие все вокруг, то сужающие горизонт, то расширяющие его. Зеркальные вымыслы — это и есть воплощенность его бесконечного продуктивного воображения. Его миражные зеркальные вымыслы часто были попыткой высветить то невидимое, но существующее, что утонуло в океане зеркала. Ведь зеркала содержат в себе универсум поглощенных отражений, которые хранятся там в свернутом виде, запечатаны в геометрически-схематизированной форме. Но поскольку зеркало, как стекло, фактически взгляд трупа, то его вымыслы были попыткой, (и чаще всего удачной) оживить этот трупный взгляд. И не просто оживить, а вынуть из зеркальной пучины нечто, что уже было и утонуло там с тем, чтобы это нечто получило объемность и стало зримым.

Уже высказывалось, что Набоков создавал то, что создавал при помощи миражного зрения, которое в XX веке получило свое расширенное воплощение в качестве способа культурной работы. Но прежде всего в данном случае интересно не то, как миражное зрение проживало в Набокове, а то, как он посредством миражных вымыслов, создавая различные зеркала, постигал тайны зеркала и высвечивал ими границы-разрывы реальности. Более того, обозначал ими пространство морщины, где размещается пограничная плоскость, по которой изгибается реальность.