2.4. Гипертекст и проблема авторства в культуре

Гипертекстовый способ видения текстового пространства культуры порождает две важные семиотические проблемы. Это вопросы об авторстве и границах интерпретации текстов культуры.

Почему вопрос об авторстве – это семиотический вопрос? Авторство как таковое связано с правом на текст: текст принадлежит его создателю. Авторское право возникает в связи с изданием текста, его переводом, включая межсемиотические переводы на язык другой природы. Здесь мы пока не затрагиваем вопрос о том, кому принадлежит право на интерпретацию текста. По Р.Барту, это право целиком отдается читателю. Именно с этим связан бартовский тезис о «смерти автора» и ему же принадлежащее разделение на текст, «правом» на который обладает читатель, и произведение, находящееся в ведении автора.

Поскольку каждый текст всегда возникает как определенного вида семиотическое отображение другого текста (референта), следует признать невозможность какого-либо абсолютного авторства. Теоретики постмодернизма (Ю.Кристева, отчасти и Р.Барт), гипертрофируя это положение, утверждали, что каждый текст возникает лишь как «схождение цитаций», как «переписывание» других текстов. Авторства как такового не существует: автор есть транслятор и скриптор (переписыватель), а сам процесс творчества редуцирован и отмечен безличной продуктивностью. Автор не создает, он лишь манипулирует предоставленными ему культурой смыслами, и его «я» также есть воплощенное множество других текстов, как живых, так и утративших собственное происхождение (Барт 2001:197). Игра текстами и фрагментами текстов в алинеарном и ахронологичном гипертексте приводит к «ослаблению национальной специфики словесного искусства и стиранию границ между индивидуальными художественными манерами» (Смирнов 2001:67). Еще раз в связи с этим вспомним восклицание Ч.Милоша: Это я? Или культура, в которой я вырос?

В культуре ХХ в. возникает понятие гиперавторства. В интерпретации М.Эпштейна, подобный тип авторства свидетельствует о преобладании фиктивного сочинительства над фактическим. Речь здесь не только о фальсификациях, когда оказывается, что один и тот же текст имеет отношение к нескольким авторам – реальному и вымышленному. В понятии гипер-, или фиктивного авторства присутствует мысль о возможности не столько реального процесса создания текста, сколько его конструирования из готовых фрагментов гипертекста или из фрагментов самого текста, взятых каждый раз в ином порядке. В процессе чтения таких текстов, как «Игра в классики» Х.Кортасара или «Пейзаж, нарисованный чаем» М.Павича читатель уже не просто интерпретатор, но равноправный соавтор.

Попробуем семиотически доказать или опровергнуть положение о «безличной» культуре – культуре без авторства. Действительно, мы говорили о том, что семиотический процесс создания текста-знака основан на отображении другого знака-текста, или референта. А результатом отображения неизбежно становятся некоторые фрагменты, знаковые элементы, которые создаваемый текст «заимствует» у отображаемого. Именно поэтому текст, как возможный мир, не создается «из ничего». Возникновение любого текста-знака рассматривается как результат отсылки к другому тексту – референту отображения. Сам факт отображения референта является инвариантом процесса создания любого текста.

Однако пока мы говорим только об одном аспекте означивания – об указании знаконосителем на референт. Но далее начинается неизбежная фаза отображения референта, а следовательно и то, что можно вкладывать в понятие авторства.

Семиотический механизм авторства в культуре складывается из следующих составляющих (одновременно – инвариантов творческого процесса):

• Выбора референта / системы референтов отображения.

• Выбора степени референциальной прозрачности при указании на референт.

• Отображения референта по (преимущественно) индексальному / иконическому / символическому типам.

• Комбинации создаваемых знаков / готовых знаков культуры. Авторскими являются не столько сами знаки, сколько их комбинации. Именно поэтому в языке Игры у Германа Гессе («Игра в бисер») ввод новых символов строжайше контролировался и ограничивался, и тем не менее в пределах этой системы открывался целый мир возможностей и комбинаций (Гессе 2001:10).

• Выбираемых нарративных стратегий (стратегий повествования). Здесь возможны, например, комбинации знаков с зафиксированными значениями (авторская стратегия, принимаемая в романах Дж.Остен) или развитие семантики созданного знака в пространстве текста; реалистическая или условная стратегии создания текстовых возможных миров и др.

Обратите внимание, что авторство обеспечивается возможностью выбора (создания варианта) на уровне каждой инвариантной составляющей процесса создания текста.

В зависимости от способа подключения создаваемого текста к пространству гипертекста можно условно выделить два типа авторства – экстенсивный и интенсивный. Экстенсивный тип авторского мышления предполагает охват текстового пространства культуры по горизонтали (экстенсия как растяжение). Здесь автор отображает множество других текстовых референтов преимущественно по индексальному типу, включая в свой текст цитаты и цитации, имена персонажей и авторов других текстов. Напротив, интенсивный тип авторства предполагает отображение не столько отдельных текстов, сколько текстовых парадигм. Такое отображение происходит всегда по символическому типу.

А

В С

Т

ÅА

Аª

Рис. 3

На этой схеме (рис. 3) текст А демонстрирует возможности различных стратегий означивания текстового пространства культуры Т: от экстенсивного, при котором А охватывает поле, ограниченное текстами В, С,… , до интенсивного, при котором А становится структурной частью парадигмы А – Аª, где все ее члены есть та или иная контекстная (историческая, личная, временная и т.д.) модификация А.

При экстенсивном способе подключения к культуре автор стремится сохранить четкую формальную границу между своим текстом и текстом других авторов (степень осознавания этой границы зависит от широты энциклопедии интерпретатора). Интенсивный же тип авторского мышления часто не позволяет отграничить себя от предшественников. Здесь автору могут высказываться претензии, связанные с плагиатом. Плагиат, с семиотической точки зрения, есть осознанное иконическое (копирующее) воспроизведение другого текста без указания имени его автора. Однако тождественные в смысловом и стилистическом отношении фрагменты у двух авторов могут рассматриваться и контексте «освоенного знания», или знания, ставшего для автора «своим» и потому не требующего упоминания имен других авторов.

Рассматривая семиотику фальсификации (мистификации), мы говорили и о том, как автор может играть и своим авторством, намеренно дистанцируясь от созданного текста и приписывая его авторство совершенно другому (часто вымышленному) субъекту. Вспомним здесь «Имя розы», «Остров накануне» У.Эко, где «авторами», по словам Эко, являются, соответственно, монах Адсон и Роберт де ля Грив. По Х.Л.Борхесу, литературный процесс безличен и отмечен анонимным авторством:

История литературы – не история авторов. А история духа. Такая литература обходится без упоминания писателей («Цветок Колриджа»).

С одной стороны, это напоминает положение о безличной продуктивности, отрицающее сам принцип авторства. Однако Борхес мыслит в большей степени семиотично. Помещая себя и свои тексты в пространство гипертекста, он осознает, что у автора нет никакого преимущества перед его читателем. Быть автором или быть читателем есть случайность данного акта коммуникации. Точно также в семиозисе один и тот же знак выступает означаемым для предшествующего знака и означающим для последующего. Каждый автор является одновременно читателем других авторов, а читатель – «автором» того текста, который интерпретирует. Борхес отмечает, что иные гордятся каждой написанной книгой, он же – каждой прочтенной. Освоенное знание, получаемое из прочтения текстов, переосмысление и состыковку других текстов Борхес считает основанием творческого процесса. Именно этим объясняется наличие в его текстах множественных цитат и названий других книг (зачастую вымышленных знаков).

Анализ семиотического механизма игры в создание текстов (механизма авторства) позволяет не согласиться с положениями о «конце субъекта» и «смерти автора». Индивидуальность рождается в семиотическом процессе отображения и переосмысления других знаков-текстов.

5. Интерпретация как игра: пределы интерпретации

С философской точки зрения, интерпретация – это когнитивный процесс (англ. interpret – объяснять, толковать), в результате которого устанавливаются отношения понимания между человеком и фрагментом мира, интерпретатором и текстом культуры. Следствием этого процесса становится аналитическое описание воспринимаемого объекта. Интерпретация протекает как процесс создания другого текста, посредством которого описывается текст-объект. Таким образом, если текст-объект является начальным пунктом интерпретации, то ее конечным пунктом становится метатекст или текст, интерпретирующий данный и обнаруживающий его смысл. Интерпретация – это всегда генеративный процесс. В его основании лежит априорное допущение о том, что смысл текста ему не предзадан, что он возникает в результате операций по приписыванию значений языковым последовательностям: анализа структуры текста, контекстуального анализа отдельных единиц и т.д. Задачей создания интерпретирующего описания является установление отношений «правильного» соответствия между метатекстом и текстом-объектом.

С семиотической точки зрения, интерпретация, как оборотная сторона порождения высказывания, принадлежит к сфере важнейших языковых, а значит игровых практик культуры. Давая «определение» идеальному читателю, У.Эко отмечал, что он готов играть в мою (автора) игру. Интерпретация есть игра со знаковыми последовательностями (текстами), целью которой становится вскрытие кода сообщения. Инструменты интерпретации – языки, комбинации языков и другие тексты, привлекаемые для «открытия» данного.

Как и любая языковая игра, интерпретация должна идти с соблюдением некоторых правил. Увлекательность такого процесса проистекает из того, что интерпретатор в ходе игры балансирует между необходимостью играть по правилам текста-объекта (вскрывать код авторского сообщения), и желанием выйти за их границы, внося в текст собственное понимание, не предусмотренное, может быть, правилами системы. Таким образом, семиотику интересуют вопросы о:

• критериях интерпретации (инвариантных правилах игры);

• возможности непосредственного участия читателя в порождении смысловой структуры воспринимаемого текста (игры с возможным отступлением от правил).

Семиотика должна ответить на вопрос, можно ли вывести единые для всех типов текстов критерии интерпретации (правила игры) и насколько возможно расширять эти критерии, создавая собственные правила игры?

Идея необходимости критериев / границ интерпретирующего описания является ответом на характерное для постмодернизма положение о возможности гипер- (безграничной) интерпретации текста. Миф о безграничности интерпретаций уходит корнями в традиции герменевтического прочтения мира: мир есть великий театр зеркал, каждое из которых отражает (означивает) предшествующее и одновременно само отражается в следующем, становясь его референтом. Герменевтике принадлежит мысль об «ускользающем значении»: как только нам становится ясен смысл одного знака, этот знак уже отсылает нас к другому знаку. В ХХ в. это положение Ч.Пирс заключает в аксиому о бесконечном семиозисе. В таком контексте вопрос о нахождении инвариантных критериев интерпретации для любого рода текстов, казалось бы, становится проблематичным, поскольку:

• в пространстве текста, где обнаруживаются следы присутствия других текстов, действительно соединяется безграничный универсум;

• интерпретация текста становится свободным и не ограниченным какими-либо внешними установками путешествием (интерпретативным дрейфом, по У.Эко) из одного текста в другие. Нам кажется, что неустранимая множественность возможных направлений движения по семиозису полностью уничтожает «конструкцию» текста, его границы и, как следствие, критерии его интерпретации;

• в текстовом семиозисе автор не может считаться основным «инвестором» значения. Читатель – вот кто организует структуру текста и наделяет знаки смыслом. Чтение нацелено на поиск в тексте как тех смыслов, которые были запрограммированы автором, так и тех, о которых автор не подозревал;

• семантическая структура текста-знака есть спектр потенциально возможных смыслов. Текст предоставляет читателю неограниченное число возможных прочтений.

Хотя У.Эко признавал свою очарованность семиотическими играми в культурном пространстве, возможностью безграничного передвижения по гипертексту, тем не менее мысль о безграничности, или гиперинтерпретации рассматривалась им как семиотический экстремизм, раковая опухоль современной культуры. В «Маятнике Фуко» показано, что процесс интерпретации, основанный на неограниченном смещении смыслов, становится социально опасным занятием. Любая безграничность должна, чтобы быть познанной, ограничена.

Никто не отрицает безграничность семиозиса, однако он – не что иное, как мыслительный конструкт. Практика же интерпретации, как и существование человека, локализована относительно точек времени, пространства и самого субъекта. Эти три точки ограничивают поле интерпретации, образуя дискурс существования текста-объекта. Читатель должен обладать «здоровой подозрительностью» при дешифровке значений, которая не позволит ему бесконечно переходить от знака к знаку, теряя в интерпретации текст как ее исходный объект (Эко: 2005).

Как доказать ложность представлений о возможности гиперинтерпретации каждого текста культуры? «Защитить» текст от множества необоснованных прочтений можно только через анализ и описание семиотического механизма возникновения текста-знака. Еще раз обозначим основные составляющие этого процесса (см. 2.4.), помня о том, что интерпретация есть оборотная сторона текстопорождения, что читатель так же, как и автор, обеспечивает «возникновение» текста.

• В интерпретации читатель устанавливает выбранный автором референт – объект мира, ставший предметом отображения. Мы не можем произвольно приписывать тексту иные референты.

• Следует установить: а) способ отображения референта (преимущественно по индексальному, или иконическому, или символическому типам); б) проанализировать контекстуальное окружение знаков, их комбинаторику; в) провести анализ нарративных стратегий текста и др. Эти операции позволят судить о степени референциальной прозрачности / непрозрачности текста.

• Высокая степень референциальной непрозрачности заставит нас искать критерии интерпретации в другом направлении – анализа дискурса. Здесь мы будем говорить о выявлении смыслов на основании соотнесения текста с референтами иной природы – другими текстами культуры, биографическими моментами жизни автора, текстом памяти интерпретатора. Установив референты, мы далее будем следовать все тому же алгоритму. Даже «непрозрачные» тексты оказываются доступными для интерпретации, поскольку языковой способ их выражения обеспечивается определенными способами указания на объекты референции.

Таким образом, наш текст обретет границы интерпретации, связанные со степенью его локализации относительно мира, культуры, автора и интерпретатора.

Сформулируем основные положения теории интерпретации У.Эко.

1. Тот факт, что бытие текста опосредуется «неограниченным семиозисом», не означает отсутствия каких-либо критериев его интерпретации. Если мы допускаем возможность бесконечных прочтений, то мы используем текст в своих целях и извращаем саму идею неограниченного семиозиса.

2. Следует разделять понятие неограниченного семиозиса (как эпистемологической абстракции) и практику интерпретации конкретного текста.

3. Практика интерпретации связана с дискурсом, культурным контекстом, в котором и происходит прочтение текста. Дискурс позволяет локализовать сообщение относительно точек времени, пространства (эпоха создания / восприятия текста, ее стилистические традиции, отсылки к определенным текстам культуры), а также автора (биографические данные, воспоминания современников) и читателя (энциклопедические знания субъекта, текст его памяти).

4. Границы интерпретации, тем не менее, не зафиксированы, а подвижны. Если мы говорим о существовании границ интерпретации, то эти границы варьируются для конкретных субъектов в определенный момент их существования.

5. Каждый текст есть одновременно закрытая и открытая структура. Семиотические инварианты создания текста (см. 2.4.) обеспечивают «права» его интерпретации – то прочтение, которое не изменяется от интерпретатора к интерпретатору и обеспечивает «тождественность» текста самому себе в пространстве и во времени. Наоборот, авторские варианты использования инструментов создания текстов создают возможность индивидуальных прочтений, «открывая» структуру текста. Открытость текста создается за счет использования знаков с размытым семантическим спектром значений. Текст является структурной составляющей культурного пространства и в этом смысле «открыт» вовне, для взаимодействий с другими текстами. Однако «открытое произведение» – не есть нечто, наполненное любыми содержаниями, поскольку «реальность» существования текста обеспечивается все же определенным (для момента я-здесь-сейчас) числом интерпретаций.

6. Гиперинтерпретация приводит к ситуации, в которой объект интерпретации (текст) может потерять тождественность с самим собой и стать непознаваемым. Остановить бесконечную интерпретацию может только образцовый читатель, который отрицает позицию абсолютного релятивизма, проявляя умение ограничить себя «здоровой подозрительностью» или скептицизмом. В процессе интерпретации образцовый читатель будет отвечать на вопрос, какими именно формальными основаниями текста и какими культурными конвенциями обеспечены ее результы. Результатом ответов на эти вопросы становится определение так называемых прав текста, которые всегда актуализированы в структуре текста и должны составлять обязательный инвариант его интерпретации.

7. Границы интерпретации определяются также выбранной стратегией (целями и методами анализа – семиотическим, логико-семантическим, математическим, структурным, сопоставительным и т.д.) и метаязыком описания. Разноцелевые интерпретации одного и того же объекта (системное описание, определение инвариантных свойств, моделирование возможных для него трансформаций, описание его отношений с другими объектами и др.) расширяют горизонт нашего представления о тексте.

В итоге получаем, что необходимым условием интерпретации является «локализация» текста – формальное ограничение сферы его существования, создание рамки, или модуса интерпретации относительно мира, культуры и субъекта интерпретации.

Таким образом, интерпретация – это способ сведения мира к «управляемому формату». Семиотические критерии интерпретации позволяют обнаруживать как «присутствующие структуры» текста (они обеспечиваю нижнюю границу интерпретации, единую для языкового сообщества), так и факт «открытости» структуры, позволяющий каждому из нас принимать непосредственное участие в формировании смысла изучаемого объекта. При этом, если, теоретически, число интерпретаций и ограничено контекстом, то число возможных контекстов интерпретации одного и того же текста (культурных, лингвистических, внелингвистических) бесконечно, что и создает эффект его «открытости». Границы интерпретации определяются как культурными конвенциями, так и способностью читателя связать объект интерпретации с предшествующим знанием (своей Энциклопедией).