семинар 1 (17 января) / Литература / Сказкин С.Д. - Очерки по истории западно-европейского крестьянства в средние века - 1968

хозяйство крестьянина. Отсюда громкие протесты общин и 'бесконечные -судебные процессы. В 1303 г аббатство Сен-Жермен-де-Пре позволило людям деревень Антони и Шатона близ Парижа пускать в лес коров и телят за некоторое вознаграждение. Начиная с 1427 г. монахи напрасно пытались взять .назад свое согласие. В 1523 г. они жаловались заведующему лесами, что их лес уничтожен коровами и что он іпотерял всякую ценность. Очевидно, потравы, произведенные коровами, уничтожали подлесок и чем скорее он исчезал, тем больше приходил в упадок лес. В .конце концов стороны пошли на компромисс: было запрещено пользование лесом, не достигшим

истребления. Одновременно по причинам, о которых мы говорили выше, идет усиленная замена лиственных лесов хвойными. Исследователи отмечают, что в то время как в древности германские леса на две трети были лиственными, к концу XV в. они на две трети стали хвойными.

Искусственные луга являются важным показателем улучшения сельскохозяйственной техники средневековья. Они, иногда удобренные (особенно голубиным пометом) и осушенные (даже на севере), существовали местами с давних времен в странах, подвергшихся романизации. В Германии эпохи Каролингов, когда стала клониться к упадку система выпаса на полях (Feldgrasswirtschaft), искусственные луга тоже иногда встречались в деревне. Но такие луга были сравнительно редки и они находились в монопольном владении сеньоров, которые, таким образом, имели в своем распоряжении запасы сена для улучшенной кормежки скота. Общинные права, согласно которым луга после первого укоса (а иногда и после втоporoj должны были оставаться «открытыми» для скота всей общины, были сокращены, хотя и не совсем отменены. Такова была обратная сторона сеньориальной монополии, ибо, сокращая общинные права, сеньоры расширяли собственное право пользования, которое чаще всего выражалось в увеличении количества голов барского стада, выпускаемых на общинные луга. В некото-

160

рых наиболее (передовых в хозяйственном отношении странах, например в Нормандии, Фландрии и отчасти в Англии, луга заметно увеличивались за счет осушения болот. У нас нет прямых данных, позволяющих утверждать это для Англии, но здесь недостаток лугов приво-

болот существовали издавна. Как бы то ни было, в XIV— XV вв. осушка болот велась довольно энергично, и результатом этого было появление новых лугов, которые постоянно оставались лугами, так что и дальнейшая обработка не могла превратить их в пахотную землю. Сравнение Книги Страшного Суда с данными XIV в. дает представление о весьма существенных переменах, происшедших на заболоченных местах Англии, осушенных за этот промежуток времени. Это особенно заметно на прибрежных местах, затянутых тиной, но также дает о себе знать и на торфяниках юга. Пожалуй, в этом отношении на первое место следует поставить Фландрию. Здесь отвоевание у моря почвы, сопровождаемое дренажем, способствовало росту и улучшению животноводства. Новая земля сначала шла на выпас овец; так обстояло дело уже с XI в. Овцы затем вытеснялись на луга по морско-му берегу (schorres), в то время как луга, на которых они паслись ранее, подвергались дальнейшему дренажированию и затем служили местом выпаса для лошадей и коров. Согласно хартии города Брюгге от 1515 г., жители этой страны жили за счет разведения на мясо коров, которых они покупали в соседних районах. Благодаря жирной траве и уходу, Фландрия вывела крупную тяжелую породу скота.

Кролики, одомашнивание которых шло довольно медленно, были единственными животными, которые в средние века прибавились к уже известным видам домашних животных. Мы не знаем точно, когда они появились в хозяйстве европейских народов. Есть предположение, что родиной дикого кролика является Южная Европа, откуда он распространился по Средней и Северной Европе и был вывезен в Азию. К позднему средневековью кроличьи садки (garennes) составляли непременную принадлежность в хозяйстве французских сеньоров, где кролики содержались в полудиком состоянии в

огороженном месте .в лесу и служили предметом благородной страсти сеньоров, устраивавших на них охотничьи облавы.

В качестве общей черты, характерной для животноводства конца второго периода средневековья, следует отметить улучшение пород и развитие отдельных отраслей животноводства в зависимости от местных условий. Таким, например, было появление больших овцеводческих хозяйств в Англии, несколько позже — в Испании и Италии, выведение местных пород рогатого скота во Фландрии, молочного скота в Голландии. Усиленно разводят овец на землях Тевтонского ордена (сведения относятся к 1400 г.). Имеются данные, что для улучшения породы покупают и привозят из далеких стран производителей, и это особенно заметно в деле выведения новых пород лошадей.

Вследствие того что лошадь ценилась прежде всего на войне, выведение их хороших пород производилось с особой тщательностью. Некоторые страны Европы, например Нормандия, издавна славились своими лошадьми. Отчет за 1338 г., приготовленный для короля Филиппа VI Валуа, указывает, что в его конюшнях в Домфранте было два жеребца-производителя, 28 маток, 28 жеребят и одна рабочая лошадь. Эти конюшни выращивали лошадей для подарков лицам высокого ранга — дочерям королевы и придворным дамам. Как лошадь под седло арабо-английская порода и в наши дни не знает себе равной. Во Франции территория, откуда эта порода распространилась, находится к северу от Пиренеев, в окрестностях Тулузы и доходит на севере до границ Пуату и Берри. Это как раз та площадь, которую когда-то занимали сарацины, и весьма вероятно, что -раз- ведение лошадей с примесью восточной крови ^относится еще к раннему средневековью, ко времени, когда здесь были арабы. Славились и другие породы. В 1153 г. еписіфп Суассонский за одну лошадь из Лимузена дал 5 сервов, в 1312 г. Филипп Красивый заплатил 500 ливров за две таких лошади. Испанские жеребцы продавались по очень высокой цене; андалузская порода мало чем отличалась от арабской и тоже была излюбленной во Франции. Хорошие породы лошадей разводились и на севере; около 1312 г. тот же Филипп Красивый покупал лошадей в Германии, Фризии и Дании. В 1370 г. лошади

162

для Нормандии приобретались в Брюгге. Для XV в. характерен вывоз лошадей из Англии, вызванный потребностями английских войск в Нормании, но возобновление его в 1478—1480 гг. объясняется тем, что эти лошади там привились.

Откорм быков на мясо еще не был распространен. Даже в хозяйствах таких передовых областей, как Артуа, долина Рочестер часто было всего два быка, выкармливаемых на мясо. В Бонньер от праздника всех святых 1327 г. до троицы 1328 г. откармливалось только три быка. Похоже, что котантенские быки, о которых Фруассар говорил, что у них самое вкусное мясо, были все же упряжными животными. Вероятно, рост городов побуждал увеличивать число быков для убоя. Так, например, делалось на землях целестинских монахов в Поршфонтен, недалеко от Парижа, в 1507 г.

Благодаря Жану де Брие, написавшему для Карла V Французского трактат, краткое изложение которого, сделанное уже в XVI в., дошло до нас, у нас имеются довольно точные сведения о разведении овец в XIV в. Овцы выкармливались на открытых полях в июне, когда там росло много чертополоха («саг la pature de chardons leur est bonne» — прибавляет автор), и с августа — на жнивье. Зимой во время оттепели или дождей он советует давать им солому — бобовую, а не гороховую. В Артуа им дают вику с некоторым добавлением овса маткам с барашками для того, чтобы выкармливать их на жир. С весны до конца осени они содержались по ночам на пашне в загоне, т. е. там же, где и паслись. Так как в те времена была большая опасность волков, то Жан де Брие рекомендует держать в качестве овчарок крупных дворняг с тяжелой большой головой и железным ошейником. Возможно, еще большие передвижения раннего средневековья способствовали тому, что порода овец улучшилась привнесением в них прямо или косвенно крови из овец евразийских степей. Известно, например, что арабские нашествия оказали влияние на породы овец, разводимых в Северной Африке. До прихода арабов там были распространены берберские овцы сирийской высокорослой породы; они разводились до самого Туниса и далее на восток,— обстоятельство, которое делает обоснованным предположение, что они были занесены сюда еще финикийцами. Арабы принесли

сюда свою породу малорослых овец. Эта порода значительно лучше других, и она распространилась по всему нынешнему Алжиру.

В умеренной зоне Европы покупка в далеких краях овец, подобно тому, как ,мы это наблюдали с лошадьми, подготовила почву для выведения лучших пород. Испанские овцы в XIV в. покупались для Мэна и Нормандии. Репутация английских овец на континенте следовала за английскими армиями. 95 голов, высаженных .в 1425 г. на берег около Дьеппа, возможно, были предназначены для продовольствия английских войск, но котсвольд- •ские ярки, отправленные в Испанию в 1462 г., уже предназначались для скрещивания с испанскими мериносами.

В связи с животноводством следует упомянуть и об улучшении питания самого человека. Речь идет о таких продуктах, как животное масло и сыр. Уже скифы обучили греков изготовлять из молока масло, хотя и греки, и римляне едва ли употребляли масло в еду, а главным образом смазывали им -кожу. Плиний говорит, что употребление масла (в пищу) отличает у «варваров» богатых от бедных. В знаменитой 22 главе своих «Комментариев» Цезарь упоминает о том, что германцы питаются главным образом молоком, сыром и мясом. В средние века масло было распространено широко, но считалось роскошью; говяжье и свиное сало были более доступны. Почти все инвентари конца XV в. составленные в местностях по соседству с Парижем, упоминают о горшках с маслом и о маслобойнях. Но следует тут же

производила и экспортировала в это время большое количество масла. Некоторые страны были значительными экспортерами сыра — Англия, Голландия, Нормандия, Овернь, Бри. Филипп-Август кормил челядь своего замка в Фалезе английским сыром; еще в XV в. он ввозился во Францию через Дьепп и Кале. Много потрудились для выработки хороших сортов сыра средневековые любители гастрономии — монахи. В начале XVI в. арендатор целестинских монахов в Поршфонтене обязан был давать им тридцать дюжин необезжиренных

164

Глава VII

ВОТЧИНА - МАНОР - СЕНЬОРИЯ

/Ветчина — хозяйственная, социальная и политическая

ральное хозяйство; его понимание Марксом. Иллюстра-

Хозяйственной, социальной и политической организацией господствующего класса феодальной формации начиная с эпохи раннего феодализма была ©отчина (манор, сеньория) — более или менее крупная территория с населением, находившемся в той или иной форме зависимости от феодального собственника этой территории. Размеры территории определялись, как правило (но не обязательно), положением ее собственника в иерархической структуре господствующего класса; иногда разные привходящие обстоятельства делали субвассала или субеубвассала более крупным феодальным собственником, чем его сеньор, но это не меняло ни характера вотчины, ни тех отношений, которые соединяли сеньора и

часть этих функций отошла к централизованному феодальному государству, но все же вплоть до буржуазных революций и появления буржуазного государства фео-

166

дальные собственники не только через свое государство, но и каждый в отдельности выполняли некоторые публичноправовые функции по отношению к жителям территории своей феодальной собственности, которая называлась или феодом, поскольку она мыслилась как часть собственности господствующего класса, связанного внутренними узами, или называлась вотчиной (манором, сеньорией), поскольку отмечалась та ее сторона, которая выражала хозяйственную специфику феодальной собственности.

Для понимания феодализма, как определенного строя производственных отношений, мы должны исходить из рассмотрения вотчины, поскольку эта последняя воплощает в себе специфику этих производственных отношений. С другой стороны, мы должны также выяснить структуру вотчины как хозяйства определенного конкретного представителя господствующего класса, как хозяйства, которое служит задачам производства феодальной ренты и распределения ее между представителями господствующего класса.

Подходя к феоду-вотчине именно с этой стороны, учитывая как производство, так и распределение феодальной ренты, мы вынуждены будем признать, что без изучения в первую очередь внутренней структуры вотчины и тех отношений, которые существовали .в ней между собственником и держателями, мы не поймем существа феодализма как особой формы производственных отношений. Вотчина-сеньория всегда была прежде всего организацией господствующего класса, имевшей целью в первую очередь обеспечение специфически-феодальной формы эксплуатации непосредственных производителей; и подчеркивая это, мы не должны преувеличивать экономического значения самого господского хозяйства. Следует задаться вопросом, в чем заключалось и как велико было это значение. Прежде всего следует остановиться на тех разногласиях, какие существовали, да и сейчас еще существуют в буржуазной литературе по этому вопросу.

Выше мы уже привели то положение, что вотчина, будучи крупным хозяйством, не была вместе с тем крупным производством. В основе всего феодального хозяйства лежало мелкое производство; производство в господском хозяйстве имело такой же индивидуальный ха-

167

рактер, как и в крестьянском. Такая точка зрения переносит центр тяжести хозяйственного развития феодальной формации на крестьянское хозяйство, рассматривает феодальную собственность господствующего класса как основу эксплуатации непосредственного производителя, а хозяйственную организацию, вотчину — как организацию для производства и сбора феодальной ренты. Указанная выше концепция естественна в нашей стране с ее принципиальным признанием роли трудящихся масс в развитии человеческой культуры в целом.

Нет ничего удивительного в том, что домарксистская историография прошлого, на которой отразились, например, в Германии дворянско-юнкерская идеология, или аристократические традиции в Англии, либо, наконец, безнадежно твердолобая собственническая политика буржуазии во Франции, несмотря на то, что отдельные буржуазные исследователи принуждены были под давлением фактов признать и общину, и мелкое крестьянское хозяйство производственной основой средневекового хозяйства в целом, исходила из противоположной точки зрения. Так возникла так называемая «вотчинная теория» и ее разновидности, в последнее время стремящиеся подновить старую теорию внесением в нее некоторых поправок в соответствии с новой документацией и при по-мощи этих поправок сохранить ее основу, подчеркнуть особые организационно-производственные функции вотчины.

В чем сущность так называемой вотчинной теории? Эта теория, особенно распространенная среди буржуазных историков второй половины XIX в., гласила, что вотчина, под какими бы наименованиями она ни существовала, была производственно-организующим центром всего средневекового хозяйства и единственной формой, из которой в дальнейшем вышли все другие формы хозяйственных и социальных организаций в средние века. В вотчинной теории, созданной главным образом в Германии в трудах Инама-Штернегга и Лампрехта, имелись различные варианты. Одни из историков (ИнамаІПтернегг, Лампрехт, Виноградов, Ковалевский) так или иначе соединяли вотчинную теорию с общинной теорией, о которой мы говорили подробно раньше, признавали, что община как совокупность свободных общинников предшествовала вотчине с ее закрепощенным насе-

168

лением; другие (Фюстель де Куланж, Сибом, Допш) — вообще отрицали существование общины у древнегерманских племен Западной Европы, называли ее «фантазией немецких историков», «романом, введенным в науку» (Фюстель де Куланж), рассматривая все развитие феодализма как «движение от несвободы к свободе» (Сибом), и утверждали, что община была порождением вотчины и что частная собственность на землю была всегда и везде исконным институтом. Особым вариантом вотчинной теории была теория Виттиха, который рассматривал даже поселения древних германцев времен Тацита как своеобразную совокупность мелких вотчинников и, таким образом, полностью отрицал наличие общины свободных равноправных соплеменников у древнегерманских племен.

критический подход выразился, во-первых, в стремлении снять вопрос о коренных, качественных сдвигах в истории, связанных с закрепощением свободных общинников и с появлением раннефеодальной вотчины; во-вто- рых, в /переоценке всех представлений о характере, внутренней структуре вотчины и связанных с нею общественных институтов. Эта переоценка, проводившаяся под флагом уточнений, необходимых якобы в свете новых документов и археологического материала, давала простор для всякого рода реакционных толкований и социологических обобщений, вытекавших из буржуазной идеологии эпохи империализма. Оценивая это направление в целом, советский историк А. И. Данилов приходит к выводу, что «представители новых концепций в немецкой медиевистике в сущности не смогли внести равноценный вклад в изучение вотчины раннего средневековья по сравнению с тем, который внесли Г Д. Маурер, К. Т. Инама-Штернегг, К. Лампрехт, хотя отдельные результаты работ Г Каро, Г Зелигера, Г Белова и других представителей «критического направления» и имеют определенное положительное значение для изучения истории раннего средневековья. Однако, справедливо критикуя отдельные положения немецкой медиевистики 50—80-х годов XIX в., представители «критического направления» оказались не в состоянии не только

169