Тённис Ф. Общность и общество (2002)

рые можно за них себе доставить: всеобщее благо, абстрактное наслаждение».81 Ограничимся пока тем, что зафиксируем это соответствие: абстрактному интеллекту соответствует абстрак­ тное тело с его абстрактным наслаждением. Однако это тело все-таки органическое, к тому же смертное, иначе ни о власти, ни о безопасности, ни о наслаждениях речи бы не было. Но об­ ращение к Гоббсу, как мы увидим, еще многое может прояс­ нить нам в Теннисе.

Из определений сущностной воли и избирательной воли Теннис дедуцирует целую систему прочих социальных опреде­ лений: этически-правовых и хозяйственных для Gemeinschaft'а; политически-правовых и политэкономических (включая сюда и критику политической экономии К. Маркса) — для Gesellschaft'а. А эти определения, в свою очередь, будучи пред­ ставлены как дедукции, носят на самом деле вполне историчес­ ки конкретный характер, хотя и не привязаны в тексте к уло­ жениям, хозяйственным и политическим устройствам тех или иных стран и народов.82 И все-таки, читая о господах и рабах, о домохозяйстве и «бурге», о контракте и обязательственном праве, о рабочей силе и союзах-корпорациях, мы понимаем, что эти категории — не измышления Тенниса, не просто кон­ струкции, каковы, например, «социальная система», «роль» или даже «разделение труда» в иных социологических тео­ риях. Здесь обстояния социальной жизни уже пропущены через философские и юридические категории, выступающие как элементы более обширной социологической конструкции.

81 Tönnies F. Gemeinschaft und Gesellschaft. S. 115.

82 Дюркгейм достаточно сурово оценил дедуктивный метод Тенниса как «идеологический». Его рассуждения, писал он в ре­ цензии на Gemeinschaft und Gesellschaft, — это «анализ понятий»,

а не описание наблюдаемых фактов. См.: Revue Philosophique. 1889. Т. XXVII. Р. 422. Цит. по английскому переводу: Cahnman W.

J. Tonnies and Dürkheim. An exchange of reviews / / Ferdinand Ton­ nies. A new evaluation. P. 247. Теннис, в свою очередь, назвал изло­ жение Дюркгейма в его «О разделении общественного труда» схо­ ластическим. См. его рецензию, перепечатанную в кн.: Tönnies F.

Soziologische Studien und Kritiken. Dritte Sammlung. Jena: Gustav Fischer, 1929. S. 215—217. Цит. по: Cahnman W. J. Tönnies and Dür­ kheim. An exchange of reviews. P. 253. Впрочем, он уже здесь отдает должное некоторым идеям Дюркгейма. Еще более позитивно Тен­ нис оценил «Правила социологического метода». См.: Soziologisc­ he Studien und Kritiken. Dritte Sammlung. S. 274—276. Перевод Канмана. P. 254—256.

416

И как раз поэтому столь соблазнительным кажется рассужде­ ние, что Gemeinschaft уходит, уступая не только историческое, но и собственно территориальное место Gesellschaft'у. На самом же деле проблема состоит в том, может ли Gesellschaft вообще держаться самим собой: рациональностью, контрак­ том, а в дополнение — если кому-то будет недостаточно сооб­ ражений выгоды и вытекающих из контракта обязательств — государственным насилием.

Мы хорошо знаем эту проблему. Толкот Парсонс в «Струк­ туре социального действия», вышедшей в свет через год после смерти Тенниса, назвал ее «Гоббсовой проблемой социального порядка»83. Может ли социальное держаться на договоре рацио­ нальных, корыстных, изолированных до и помимо договора индивидов? Герберт Спенсер считал, что может — в современ­ ном обществе. Парсонс несколько пренебрежительно заме­ чает: «Кто еще читает Спенсера?» — этой сентенцией, не ему, впрочем, принадлежащей, он открывает свой знаменитый труд. Парсонс стремится синтезировать лучшее в классичес­ ком* наследии, он создает классический канон, в который включает А. Маршала, Э. Дюркгейма, В. Парето и М. Вебера. Он ке забывает и о Теннисе, которому посвящает специаль­ ный комментарий — но не развернутые главы, как другим классикам. А между тем, Теннис в некотором роде первоотк­ рыватель проблемы именно в классической социологии и, на­ верное, как раз потому непосредственное присутствие Гоббса так заметно в его сочинениях;84 в Gemeinschaft und Gesellsc­

83 См.: Parsons Т. The structuie of social action. A study in social theory with special reference to a group of recent European writers. N.Y. and L.: McGraw-Hill, 1937. P. 42 ff, 82 ff.

84 В смысле историческом картина получается несколько упро­ щенной. Скорректируем сказанное хотя бы отчасти, чтобы избе­ жать оговорок и уточнений в последующем изложении. Парсонс считал Гоббса родоначальником утилитаризма, который в полной мере был развит именно Спенсером. Теннис, в свою очередь, был одним из первых, кто стремился популяризовать Спенсера в Гер­ мании. См.: Tönnies F. Herbert Spensers soziologisches Werk / / Sozi­ ologische Studien und Kritiken. Erste Sammlung. S. 75—104. «От­ нюдь не случайно, — пишет Г. Вагнер, — что Теннис, прошедший школу Гоббса, в 1889 г., в связи с выходом в свет переводов не­ скольких сочинений Спенсера, предпринимает попытку познако­ мить немецкую публику с основными принцами его мышления, начинает обсуждение с параллелей между Гоббсом и Спенсером и ставит прежде всего вопрос о том, является ли человек общитель­

417

haft — более всего там, где даются характеристики Gesellschaft'а. Пожалуй, это оправданно. Некоторая странность состоит только в том, что для Гоббса, как потом, с известными модификациями, и для Спенсера (и многих других) общество, составленное из отдельных индивидов, представляло со­ бой все-таки некий огромный организм. Но никаких меньших организмов, тем более на исторически более ранней ста­ дии Гоббс (в отличие опять-таки от Спенсера) в обществе не находил. Теннис, прилежный исследователь Гоббса, как мы сейчас увидим, еще напишет о гигантском суперорганизме, но идея малых, безотносительно к договору существующих общностей, в противоположность основанному на договоре единству, уж точно, — не плод его разысканий в сочинени­ ях любимого автора.85 Мы вообще не найдем ее у филосо­ фов нового времени, теоретиков общественного договора во всех его формах, которыми так много занимался Теннис. Эта идея — куда более раннего происхождения, с нею боролся Гоббс, ее лишь замутнят любые исторические кон­ кретизации — неважно, предпринятые самим Теннисом или другими авторами. Это идея об изначальной, безотноси­ тельной к рациональности и договору социальности челове­ ка, иначе говоря, идея о том, что по своей природе он есть су­ щество общественное, общительное и политическое, то есть то животное, которое может жить только в Koivcovia яоАлтист!,

что в точном переводе и значит: societas civilis, bürgerliche Ge­ sellschaft, гражданское общество. Мы находим ее у многих ав­ торов, но перечисление Теннисом сторон сущностной воли (растительная, животная и ментальная) и различение домохо­ зяйства, соседства и города как места высокой гражданской дружбы не оставляет сомнения: главный источник здесь Арис­ тотель.

Процитируем его один раз in extenso: «... Оно (государст­ во — А. Ф.) появляется лишь тогда, когда образуется общение между семьями и родами ради благой жизни (еу dzen), в целях совершенного и самодовлеющего существования ... Такого рода общение, однако, может осуществиться лишь в том слу­

ным по природе существом или нет»» (Wagner G. Gesellschaftstheo­ rie als politische Theologie. Zur Kritik und Überwindung der Theorien normativer Integration. Berlin: Düncker & Humblot, 1993. S. 81 f. Цит.: Tönnies F. Op. cit. S. 79).

85 Индивиды моего Gesellschaft1а происходят от людей Гоббса,

говорит сам Теннис. См.: Tönnies F. Gemeinschaft und Gesellschaft. S. 124. А от кого происходят члены Gemeinschaft'а!

418

чае, если люди обитают в одной и той же местности и если они состоят между собой в эпигамии. По этой причине в государ­ ствах и возникли родственные союзы и фратрии и жертвопри­ ношения и развлечения — ради совместной жизни. Все это ос­ новано на взаимной дружбе, потому что именно дружба есть необходимое условие совместной жизни. Таким образом, целью государства является благая жизнь, и все упомянутое создается ради этой цели; само же государство представляет собой общение родов и селений ради достижения совершенно­ го самодовлеющего существования, которое, как мы утвержда­ ем, состоит в счастливой и прекрасной жизни. Так что и госу­ дарственное общение — так нужно думать — существует ради прекрасной деятельности, а не просто ради совместного жи­ тельства...».86 Вот они — основные (хотя и далеко не исчерпы­ вающие) определения Gemeinschaft1а. И как прекрасно, в пан­ дан этим строкам, звучат слова знаменитого современни­ ка Тенниса, философа и психолога Вильгельма Вундта в докладе с примечательным названием «Об отношении индиви­ да к Gemeinschaft'у»: «Прежде всего, мысль о том, что недопус­ тимо выводить существование государства из какого-либо предшествующего состояния, в котором индивид пребывал бы вне всякой общности с себе подобными, т.е. мысль, что че­ ловек есть с самого начала „существо политическое", а также и другая, — что государство существует не просто ради собст­ венности и безопасности своих граждан, но что оно одновре­ менно есть для самого себя цель, будучи предназначено к про­ изводству добрых и прекрасных действий, — эти основные мысли аристотелевской „Политики" могут теперь скорее, нежели прежде, встретить одобрение, поскольку постепенно пробуждается понимание того, что соображения эгоисти­ ческой пользы — фундамент слишком неверный, чтобы осно­ вать на нем благороднейшие побуждения человеческой души».87 Вот так. Государство, индивид, этика, Gemeinsc­ haft, Аристотель, недостаточность рационального эгоизма. И

здесь же, неподалеку (Gemeinschaft und Gesellschaft издают в том же Лейпциге, где Вундт произносит свою прочувство­ ванную речь), еще мало кому известный, но в самобытнос­

86 Аристотель. Политика / Пер. С. А. Жебелева / / Аристо­ тель. Соч. В 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 462. Книга третья (Г), V. 13—14. (Курсив мой — А. Ф.).

87 Wundt W. Über das Verhältnis des Einzelnen zur Gemein­ schaft (1891) / / Reden und Aufsätze. Leipzig: Alfred Kröner, 1913. S. 40.

419

ти уж е совершенно сложившийся Теннис со своим Гоб­ бсом,88 Так все-таки с Гоббсом или с Аристотелем? Или с тем и другим? И как их можно было объединить, не здесь ли ос­ новной исток столь жесткой дихотомии двух типов социаль­ ности, что даже способы мышления о том и о другом Теннис склонен представить как решительные противоположности? Попробуем сделать еще один заход.

IV

Аристотель и Гоббс — это два противоположных воззрения на социальность, не просто отстоящие друг от друга на две тыся­ чи лет в европейской истории, но именно принципиально раз­ личные конструкции, о чем недвусмысленно объявляет сам Гоббс в первой главе трактата «О гражданине» 89 Не просто договор ра­ циональных корыстолюбцев, но неестественность общества

88 Он действительно хотел присвоить Гоббса немецкой культу­ ре, утверждая, между прочим, неоднократно, что дедуктивный метод Гоббса совершенно чужд английскому эмпиризму. В не­ большой работе 1917 г. «Английское государство и немецкое госу­ дарство» (написанной, конечно, в худшие времена противостоя­ ния с Антантой и в обычном для немецких гуманитариев запале национализма) Теннис утверждает, что у Англии нет надлежащей идеи государства и надлежащего государственного права. Из ряда традиционно английских мыслителей он, однако, исключает Гоб­ бса. Заслуга Гоббса состояла, в частности, в том, говорит Теннис, что путем тонкого анализа понятий он последовательно и смело представил «Левиафана» как духовную личность. Однако англича­ не идей Гоббса не приняли (см.: Tönnies F. Der englische Staat und der deutsche Staat: eine Studie. Berlin: Curtius, 1917. S. 188). Куда более характерным английским мыслителем является Локк, для которого суверенитет народа совместим с правлением короля, причем в качестве народа Локк рассматривает лишь Парламент. О подлинном представительстве народа здесь и речи нет. «Это арис­ тократическое и консервативное учение в либеральной одежке, возобновление средневековых представлений об отношении князя и народа» (Ibid. S. 189). Подлинным же последователем Гоб­ бса, по мнению Тенниса, оказался именно немецкий ученый, зна­ менитый теоретик естественного права С. Пуфендорф, чье учение через посредство X. Вольфа стало краеугольным камнем немецко­ го государствоведения.

89 См. Гоббс Т. О гражданине / / Соч. Т. 1. С. 285.

420

как искусственного, сотворенного людьми на время «гиперорганиз­ ма», который органичен, собственно, не более, чем любой иной ор­ ганизм, понимаемый сугубо механистически, ставится здесь в центр обсуждения. И держится такое социальное образование не просто на согласии и не просто на насилии. Но на чем еще?

Напомним вкратце это рассуждение. Согласно Гоббсу, со­ циальности, т.е., в его терминологии, государству, предшествует естественное состояние. В этом состоянии имеет место антропо­ логическое равенство своекорыстных индивидов. Своекорыстие ведет их к борьбе за захват вожделенных вещей, а равенство не позволяет никому с уверенностью ожидать успеха в этой борьбе, тем более, что «война всех против всех» идет даже тогда, когда нет битвы как таковой, но «явно сказывается воля к борьбе путем сражения».90 Конечно, каждому человеку свойствен «пра­ вый (истинный) разум»,91 и к «правому разуму» можно апеллиро­ вать, определяя положения «естественного закона» (разумного закона мирного сосуществования) (см.: О гражданине, II, гл. I). Но, к сожалению, «правый разум» не есть врожденная способ­ ность»изначально ясного видения положений естественного зако­ на. Такое рассуждение каждый должен выстроить самостоятель­ но. К чему же должно привести человека это рассуждение? К тому, что каждый «должен добиваться мира, если у него есть на­ дежда достигнуть его, если же он не может его достигнуть, то он может использовать всякие средства, дающие преимущество на войне» 92 Но как можно добиться мира? Только через заключе­ ние договора. А что заставит соблюдать договор? Ведь если один из договорившихся нарушил договор, то он в более выгодном положении, чем тот, кто его соблюдал. Правый разум — это разум самосохранения тела. Поэтому он диктует пойти на мир­ ный договор. Но в мирном состоянии опасаться наказания за на­ рушение договора не приходится (т.е. именно гарантированного наказания), и правый разум не препятствует идти на риск. Нужен страх гарантированного возмездия за нарушение догово­ ра. И потому необходим суверен, которому люди передают то, что они никак не могут доверить друг другу: право карать нару­ шение договора смертью. «Это больше, чем согласие или едино­ душие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице пос­

90 Гоббс Т. Левиафан. Гл. XIII. Т. 2. С. 95.

91 Recta ratio Гоббса имеет своим источником, по всей види­ мости, ор0о<; Xoyoq греков, но ему дается такая интерпретация, что любой перевод этого термина («правый разум», «здравый разум», «истинный разум») неточен.

92 Гоббс Т. Левиафан. Гл. XIV. С. 99.

421

редством соглашения, заключенного каждым человеком с каж­ дым другим таким образом, как если бы каждый человек ска­ зал каждому другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему твое право и будешь санкционировать все его действия».93 Это лицо или собрание лиц и есть суверен. Суверен — не только вер­ ховный властитель, но и верховный судья в вопросах веры и прочих суждений и мнений в вопросах, могущих иметь значе­ ние для государства.

Но в связи с понятием «правого разума», «естественного закона» и «суверена» возникают немалые трудности. В госу­ дарстве «разум самого государства (т.е. государственный закон) должен приниматься каждым гражданином как истин­ ный разум».94 Это не удивительно: ведь правый разум диктует естественный закон, а «естественный и гражданский законы совпадают по содержанию и имеют одинаковый объем».95 Уди­ вительно же то, что при этом отдельный гражданин не право­ мочен оценивать гражданский закон с точки зрения естествен­ ного: издавать и толковать закон есть прерогатива суверена и его уполномоченных, при том, что естественный закон являет­ ся «вечным божественным законом». Получается круг: знать о естественном законе можно лишь посредством правого разу­ ма, который в гражданском состоянии есть разум государства, воплощенного в суверене, но над сувереном есть вечный ес­ тественный закон — правый разум,96 которому и должен сле­ довать суверен. Если же суверен ошибается, то гражданин об этом судить не полномочен.

Но не забудем, что правый разум — это разум самосохра­ нения. И потому могут быть такие случаи, когда в целях само­ сохранения он прикажет подданному не выполнять волю суве­ рена: например, если суверен велит ему убить самого себя.97 И права суверена, доказывает Гоббс, нисколько тем не нарушают­ ся, ибо тогда этого подданного может по приказу суверена убить другой. Но мало этого, Гоббс утверждает, что «одно дело — ска­ зать: я предоставляю тебе право делать что угодно, а другое: я вы­ полню все, что ты прикажешь. И может быть дано такое прика­

93 Там же. Гл. XVII. С. 133.

94 Гоббс Т. О гражданине. II, I, прим. С. 294. 95 Гоббс Т. Левиафан. Гл. XXVI. С. 207.

96 См.: Гоббс Т. О гражданине. XIII. Гл. 2. Указ. соч. С. 401.

97 См.: Гоббс Т. О гражданине. VI, XIII. С. 341; Левиафан.

Гл. XXI. С. 169.

422

зание, что я предпочту скорее быть убитым, чем исполнить его. Следовательно, если никто не может быть обязан к доброволь­ ной смерти, тем более он не может быть принужден к тому, что хуже смерти».98 Последнее высказывание более чем сущес­ твенно, ибо, как правило, Гоббс исходит из того, что ничего нет тяжелее смерти и, значит, все оправдано для самосохранения. Го­ ворит он также, что одна из главнейших причин ослабления и ги­ бели государства — это представление (или учение), «что. каж­ дый отдельный человек есть судья в вопросе о том, какие дейст­ вия хороши и какие дурны».99 А потому не совсем понятно, как может тогда гражданин установить, что некое требование суве­ рена для него не только опасно, но и бесчестно? «Дело в том, что при различиях, имеющихся между отдельными людьми, только приказания государства могут установить, что есть беспристрас­ тие, справедливость и добродетель, и сделать все эти правила по­ ведения обязательными...».100

Точно так же сомнительны и те рассуждения Гоббса, кото­ рые касаются нарушений договора со стороны суверена: суве­ рен в этрм случае отвечает не перед гражданским законом, ко­ торому он не подчинен, но только перед божественным. Раз­ вертывать это более подробно мы не станем, потому что общая схема противоречия остается той же. Она связана с необходи­ мостью и невозможностью определенно противопоставить ес­ тественное и государственное состояния. Если бы человек не был ничем иным, кроме как гражданином, если бы искусствен­ ное тело государства поглощало его естественное тело цели­ ком, то его рождение и смерть оказались бы отданными цели­ ком на произвол суверена. Если бы никакое иное понятие о нравственном законе, непосредственно открытом каждому ин­ дивиду и вещающем в нем голосом его совести, если бы иное, чем это, понятие не фигурировало у Гоббса, то разрушилась бы вся его система101. И понятно, почему моральные полномо­ чия он сосредоточил тоже у суверена. Но такое понятие о вы­ сшем нравственном законе все-таки осталось, и значит как от­ дельный гражданин, так и суверен не вполне тождествен госу­

98 Гоббс Т. О гражданине. VI, XIII. С. 341.

99 Гоббс Т. Левиафан. Гл. XXIX. С. 252. юо Там же. Гл. XXVI. С. 207.

101 Гоббс указывает в трактате «О гражданине» (а Теннис в до­ бавлении ко второму изданию „Gemeinschaft und Gesellschaft"

специально цитирует это место), что добродетели человека и гражданина не одни и те же.

423

дарству не только как тело, но и как разумная нравственная личность.

Конечно, у Гоббса можно обнаружить не только своеобраз­ но противоречивую концепцию полновластия суверена, но и новую идею дуализма государства и гражданского общества, пусть не вполне отчетливо сформулированную. Ново было то, что именно в политическом теле, суверен которого столь пол­ новластен, что имеет даже высший авторитет в вопросах веры, именно в этом политическом организме оказалась обособлен­ ной сфера приватности: личных убеждений, поскольку они не затрагивают государственный интерес и не исповедуются пуб­ лично; собственности, умножаемой безопасным для государст­ ва образом; вообще всякого преследования корыстных инди­ видуальных интересов, поскольку они безопасны для власти. Однако для нас сейчас более интересен другой аспект его рассуждений, которые можно проинтерпретировать и другим спо­ собом. Понятие права, понятие морали возникают лишь

вгражданском состоянии, но как таковые они по своему содержанию носят обязывающий характер, непосредственно не определяясь ни соглашением, ни принуждением. Вместе с тем, именно и только в гражданском состоянии они суть реаль­ ности, а не конструкции мышления. Но конструирующее морально-правовые понятия мышление — это тот самый ис­ тинный и правый разум, который невозможно искоренить

вгражданине и заставить его всегда и во всех случаях принять позитивное право за право естественное. Таким образом, кон­ струкция государства держится не только своекорыстным со­ глашением (и это особенно подчеркивает Гоббс), не толь­ ко превосходящей мощью суверена, но и его правом, вообще правом как отношением признания и системой обязательств. Но оно держится также и моралью, представлением о долж­ ном и недолжном, о постыдном и благородном, потому что без этого невозможно представить себе нормальное функцио­ нирование правого разума сохранения индивидуального тела. И, разумеется, можно было бы даже сделать далеко идущий вывод, что и угроза власти, и сохранение основ государствен­ ного порядка некоторым образом связаны с тем, что ощу­ щение обязательств к совершению определенных действий хотя и недостаточно ни для поддержания, ни для разрушения государственного строя, но при определенных обстоятельст­ вах необходимо и для того, и для другого. Сила поддерживает­ ся признанием, признание дополняется силой — эта верти­ кальная конструкция власти продолжается в горизонталь­ ной конструкции договорной природы социальности,

424

немыслимой без морали и права, этой самой вертикалью га­ рантированных.

Такое длинное отступление позволяет лучше понять отно­ шение Тенниса к государству и, следовательно, Gesellschaft'у. Аристотель и Гоббс: можем ли мы утверждать, что основная дихотомия Тенниса возводится именно к социально-философ­ ским конструкциям этих его идейных вдохновителей? Пожа­ луй, дело обстоит не так просто — не только в смысле истори­ ческих влияний (К. Маркса и Г. Мэйна, автора книги «Древнее право», и сам Теннис, и его исследователи, уж точно, упомина­ ют куда чаще, чем Аристотеля).102 Но противопоставление Гоб­ бса и Аристотеля, предпринятое, заметим еще раз, впервые уже Гоббсом, позволяет фиксировать проблему с максималь­ ной точностью. Итак: держится ли Gesellschaft сам по себе или же он представляет собой лишь «отчужденный» (термин во времена раннего Тенниса уже — еще! — вовсе не популяр­ ный), выродившийся Gemeinschaft, который сохраняется пос­ тольку, поскольку еще живо взаимное тяготение людей друг к другу? То есть, конечно же, как чистые конструкции оба члена дихотомии исключают один друтой. Но поскольку современ­ ность более или менее отчетливо описывается в терминах Gesellschaft'а, а изначальное, нерассуждающ ее тяготение людей именуется Gemeinschaft'ом, то велико искушение ска­ зать, что не названной субстанцией изменений, более фунда­ ментальным, но и вырождающимся, разрушающимся началом является именно этот последний. Печальна тогда судьба Запа­ да, и недаром социалиста Тенниса так долго и охотно числили культур-пессимистом, почвенником-консерватором. Но теоре­ тик современности не может удовлетвориться традиционалис­ тскими ламентациями. Он ищет резервы и ресурсы в своих конструкциях, которые, как видим, можно развернуть очень по-разному.

102 В указателе к Gemeinschaft und Gesellschaft Аристотель вообще не встречается ни разу. Парсонс совершенно определенно пишет только о влиянии Гоббса и Маркса как наиболее значитель­ ном; следом за ним идет «понятие контракта у сэра Генри Мэйна».

См.: Parsons Т. The structure of social action. P. 687. Правда, уже Дюркгейм в рецензии на Gemeinschaft und Gesellschaft, воз­ водя генеалогию Gesellschaft'&не столько даже к Гоббсу и Спен­ серу, сколько к Марксу и Бентаму, кажется, намекает на проис­ хождение Gemeinschaft'а из теории Аристотеля, однако не разви­ вает эту тему сколько-нибудь подробно. См. также следующее примечание.

425

28 Ф. Тённис