Ist.Vostora_6 / Том 3. Восток на рубеже средневековья и Нового времени

исконные земли». Под этим лозунгом мяо в короткий срок свергли цинскую власть в обширном районе на стыке провинций Гуйчжоу, Хунань и Сычуань. В прилегающих к нему областях маньчжуры ввели военное положение и провели массовые аресты мяо.

Помимо войск трех провинций против восставших были двинуты отборные части из Юньнани и Хубэя. Подавление мяо было возложено на наместника Юньгуя (Юньнань и Гуйчжоу) — Фукананя и наместника Сычуани — Хэлиня. Они пообещали вождям мяо чиновничьи должности, а рядовым повстанцам — деньги в обмен на прекращение борьбы. Часть мяо сложила оружие, но большинство продолжало сопротивление. В конце 1795 г. был схвачен и казнен У Баюэ. Цинские войска нанесли поражение силам Ши Людэна, захватили его цитадель и уничтожили до сорока поселений мяо. Ши Людэн бежал в Хунань к местным повстанцам. Последние в 1796 г. стойко держались против огромной армии Фукананя, чьих сил оказалось недостаточно.

После смерти Фукананя цинские военачальники, не имея возможности справиться со своей задачей, просили Юнъяня и Хэшэня пойти на уступки мяо. Отклонив их просьбу, правительство двинуло в Хунань новые подкрепления. Три месяца шли ожесточенные бои за овладение главной базой повстанцев в Пинлуне, на западе Хунани. Здесь в бою погиб Ши Людэн. В конце 1796 г. Пинлун пал, У Тинъи был казнен. Остатки повстанческих отрядов отступили в горы и продолжали сопротивление. Только в начале 1797 г. карателям удалось покончить с ними.

Чтобы разрядить обстановку, власти возвратили мяо какую-то часть отнятых у них земель, но главные причины, вызвавшие восстание 1795— 1797 гг., не были устранены. Героическая борьба тубо и мяо за свою независимость в 70—90-х годах в значительной мере опустошила цинскую казну и измотала территориальные войска многих провинций в тот период, когда в Северном Китае уже полыхала Крестьянская война 1796— 1804 гг. Стойкость народов Юго-Запада во многом способствовала первым успехам повстанческих армий, сражавшихся под знаменем «Байлянь цзяо».

Самое крупное феодальное государство в Азии — Цинская империя провожала уходящее XVIII столетие демонстрацией внешнего могущества и первым пароксизмом острого внутреннего кризиса.

Глава 36

КОРЕЯ В XVIII в.

В истории феодальной Кореи XVIII век — один из немногих сравнительно благополучных периодов: не было, как прежде, разорительных войн и крупных внутренних конфликтов, страна могла в большей степени сосредоточиться на повседневных делах и заботах.

Однако по своему глубинному содержанию этот период, пожалуй, не менее сложен и значителен, чем другие. Феодальный строй в Корее XVIII в. еще оставлял некоторый простор для развития производительных сил, а правящие круги не утратили способность находить решение острейших социальных проблем, что позитивно отражалось на состоянии общества. Тем не менее именно в это время феодализм начал терять возможности роста, становился тормозом социально-экономического прогресса, порождая застой и разложение всей традиционной общественной системы.

Наметившийся после Имджинской войны и маньчжурских нашествий подъем в различных отраслях хозяйства Кореи происходил и в XVIII в. Государственный земельный реестр к концу XVIII в. насчитывал уже около 1,5 млн. кёль. На самом деле пахотный фонд страны был больше, чем значилось в официальных документах. Такой вывод следует из многочисленных мер властей против незаконной распашки лугов и пастбищ, участков, выделенных для нужд армии и строительства оросительных сооружений, а также против массового устройства «огневых полей» в горных лесах. Свыше 36% всех земель Кореи были поливными и требовали разветвленной системы орошения. Для этих целей в конце XVIII в. имелось 2265 водоемов, 3695 дамб и запруд, причем 90% их располагалось в трех южных провинциях — основном земледельческом районе Кореи.

Улучшение агротехники (высадка рисовой рассады, применение удобрений и более совершенных орудий труда) позволило перейти в южных провинциях к сбору двух урожаев в год: осенью высевались ячмень или пшеница, в начале лета их убирали и высаживали там же рис. Новые культуры, появившиеся в XVII в., значительно расширили границы возделывания. В XVIII в. к ним добавился батат (сладкий картофель), завезенный с Цусимы и быстро распространившийся на юге Кореи. Расширилось выращивание технических культур, в первую очередь хлопка и конопли. Власти поощряли развитие садов (освобождая занятое этим население от второстепенных повинностей), периодически устраивали крупномасштабные работы по лесонасаждению.

Ремесло и промыслы также расширили объемы производства. Увеличилось число работающих, появились ремесленные деревни, специализирующиеся на изготовлении отдельных видов продукции. В ряде отраслей были введены новшества в технологию и организацию труда. Так,

610

шелкоткачество в основном перешло на отечественное сырье, разнообразило расцветку и рисунки тканей. Шире стал ассортимент металлической и фарфоровой посуды, хотя, по отзывам современников, снизились ее художественные достоинства. Судостроители усовершенствовали «корабль-черепаху» (к началу XIX в. их было 17), создали несколько типов новых гребных судов. Большие перемены произошли в книгопечатании: в конце XVIII в. провели унификацию шрифтов, ускорили процесс печати, улучшили ее качество. Возросла выплавка железа, началась добыча меди (до XVIII в. ее ввозили в Корею). Приток рабочих на серебряные рудники был так велик, что власти, опасаясь упустить их из-под контроля, предпочли закрыть почти все рудники (в начале XIX в. их осталось всего три). По той же причине в 1799 г. запретили добычу золота. Но нелегальная добыча золота и серебра продолжалась, причем в нарастающих размерах. Углубление общественного разделения труда, рост численности населения (с 2,3 млн. в 1657 г. до 7,5 млн. в 1807 г.), прежде всего городского (в Сеуле за тот же период — с 80,5 тыс. до 204,8 тыс.), способствовали активизации внутренней торговли. Как и прежде, приоритетная роль в ней отводилась старым торговым фирмам, связанным с казной (сиджон). К началу XIX в. их насчитывалось около 80. Но их все более энергично теснили частные купцы, среди которых имелись обладатели огромных по тем временам капиталов. Они становились ключевыми фигурами в торговле зерном, солью, табаком, топливом и проч., в перевозках товаров и снабжении ими городов и уездов. Сеул, например, в конце XVIII в. неоднократно переживал трудности с зерном из-за того, что купцы задерживали его доставку, взвинчивая цены. Попытки ограничить частную торговлю, защитить с помощью репрессий позиции торговых фирм не принесли успеха. В 1791 г. был принят закон «Об общем участии в торговле», отменивший дискриминацию и уравнявший все купечество в правах. Прежние привилегии сохранили только шесть самых старых

икрупных фирм, располагавшихся в центре столицы и обслуживавших ванский двор. Активизация внутренних экономических связей происходила главным образом на региональном уровне. К началу XIX в. в Корее насчитывался 1061 местный рынок. Данные, вероятно, неполные, так как невозможно было учесть все мелкие рынки, возникавшие без ведома властей в горном захолустье (в том числе в приграничных северных уездах). На рынках продавались десятки видов продукции сельского хозяйства, ремесла и промыслов, преимущественно местного производства. Деятели сирхак в XVIII в. высказывали неудовлетворенность обменом товарами между удаленными друг от друга районами. Нельзя сказать, что такой обмен не налаживался (об этом свидетельствуют сведения из хроник того времени о перевозках грузов по рекам и деятельности проникавших повсюду бродячих торговцев), но, безусловно, его масштабы и интенсивность не отвечали растущим потребностям экономики.

Во внешней торговле наблюдались те же количественные и структурные изменения, что и во внутренней. Более многолюдными были купеческие караваны, сопровождавшие посольства Кореи

иКитая. Расшири-

611

лась корейско-китайская пограничная торговля. На северо-западе ее главным центром стал рынок возле Ыйджу с китайской стороны, осуществлявший основной объем сделок. Для северо-востока рынка в Хверёне оказалось мало, и в 1716 г. открыли еще один — в Кёнвоне. С обеих сторон собирались сотни купцов, торговавших по нескольку месяцев товарами, доставляемыми из близлежащих уездов. Торговля с Японией также велась в большом объеме, хотя на ней сказалась

утрата корейскими купцами посреднических функций после того, как с 1747 г. начались прямые японо-китайские торговые связи. Как и во внутренней торговле, во внешней торговле купцы (в первую очередь из Сеула и Кэсона) успешно конкурировали с фирмами, действовавшими по поручениям казны, выдвигая из своей среды монополистов. Современников тревожили увеличившиеся к концу XVIII в. размеры контрабанды, и особенно утечка из Кореи золота и серебра.

Характеризуя в целом социально-экономическое положение Кореи в XVIII в., следует отметить происходившие в нем некоторые качественные сдвиги. Во всех сферах экономики государство сохраняло сильные позиции, но одновременно повышался удельный вес частных форм хозяйствования, росла их роль в удовлетворении нужд не только населения, но и казны и двора. Заметно увеличилась товарность всех отраслей производства, в том числе сельского хозяйства (среди продаваемых на рынках товаров первенствовали зерно, продукты питания, водка, техническое сырье и т.д.). Деньги (медные монеты и отчасти серебро) серьезно потеснили другие средства платежа и обмена, став важным стимулятором деловой активности. В известной мере расширилось применение наемного труда, появились группы людей, не имевших другого источника существования. Накопленные в торговле и ростовщичестве огромные капиталы частично переливались в сферу производства, собственник средств и организатор работ становился ведущей фигурой, прежде всего в горном промысле. Это позволяет предполагать (вопрос остается дискуссионным) зарождение в Корее в XVIII в. первых элементов капиталистических отношений. Вместе с тем не следует переоценивать достигнутый Кореей в XVIII в. уровень развития. Действовал ряд факторов, тормозивших поступательное движение общества, в первую очередь противоречивая роль феодального государства. С одной стороны, временами оно принимало меры позитивного свойства (устранение некоторых источников недовольства населения, содействие подъему экономики), с другой — и гораздо чаще — создавало препятствия общественному прогрессу. Высокие налоги, произвольно устанавливаемые цены, не возмещавшие издержек производства, мелочная регламентация, строгий контроль и самоуправство чиновников лишали работника стимула к труду, к усовершенствованию техники и повышению качества продукции. Таможенные барьеры, всевозможные ограничения и поборы мешали налаживанию экономических связей между регионами.

Негативные последствия имели многие запретительные указы (вроде упоминавшегося выше запрещения добычи золота и серебра). Сказыва-

612

лись также произвол местных властей и «влиятельных лиц», жесткий административный надзор (прикрепление людей к месту жительства и роду занятий, круговая порука и проч.), традиционное неуважение к ремеслу и торговле. Воздействие такого рода факторов усилилось к концу XVIII в., вызвав замедление происходивших в экономике процессов.

В аграрной сфере продолжалось формирование крупной земельной собственности за счет других категорий. Количественно преобладали дворцовые (кунбанджон) и ведомственные (амун тунджон) земли, находившиеся в руках многочисленной родни вана и сановной элиты. К концу XVIII в. они владели около 80 тыс. кёль, освобожденных от налога, и продолжали присваивать участки, числившиеся в облагаемом фонде, что сокращало доходы казны. Попытки ограничить рост дворцовых и ведомственных земель не принесли успеха, тем более что правители, противореча собственным указам, не переставали дарить приближенным земли или средства на их приобретение. Высшее чиновничество, «влиятельные семьи» в провинциях и уездах также расширяли свои владения, чаще всего путем скупки или захвата. Типичный случай: в 1706 г. более тысячи крестьян уезда Кёдон (провинция Кёнги) отвоевали у моря прибрежную отмель, но едва она стала пригодной для земледелия, ее отняли местные феодалы.

Земельная собственность активно втягивалась в товарно-денежные отношения, утрачивая прежнюю сословную замкнутость. В сочинениях XVIII в. встречаются заслуживающие доверия утверждения, что из каждых десяти землевладельцев пять вынуждены были продать участки, доставшиеся им от предков. Средняя и мелкая земельная собственность во все большей степени переходила к местным богачам — тхохо, ставшим самыми хищными эксплуататорами, действия которых постоянно осуждались в официальных документах и трудах последователей сирхак. В среде новых землевладельцев росла доля купцов, преимущественно из Сеула, Кэсона и некоторых других крупных городов. Можно полагать, что они, приобретая обширные пахотные и лесные участки, использовали их в интересах торгового земледелия и промыслов.

Некоторые существенные перемены претерпела система феодальной эксплуатации. В начале

XVIII в. «заменный рис» (зерновой налог вместо натуральной подати) окончательно утвердился во всех провинциях (кроме Хамгён и Пхёнан, где прежде подати не вводились). К этому времени ставку налога ощутимо уменьшили — примерно на '/4- Но, как уже отмечалось, сохранился и был обременительным еще один вид натуральных поборов — «подношения государю». Давнее недовольство населения вызывала военная повинность, сводившаяся для не служивших в армии мужчин (таких в середине XVIII в. насчитывалось 0,5 млн.) к регулярной сдаче в казну большого количества холста. В 1751 г. «Закон об уравнении повинностей» сократил его на Vs. н° главное — возложил поставки только на тех, кто имел землю, облегчив тем самым участь безземельных крестьян.

Возникший дефицит средств надлежало возместить экономией на административных расходах, обложением участков, не внесенных в надо-.

613

говый реестр, а также дополнительным налогом с земли (с каждого кёль 2 ту риса или соответствующее количество денег), который платил ее собственник. Послабления распространились и на казенных ноби: вносимый ими налог к 1774 г. уменьшили мужчинам наполовину, с женщин полностью сняли.

Упорядочение повинностей, проведенное в XVIII в., несколько снизило уровень феодальной эксплуатации и благоприятно сказалось на экономической ситуации в стране. Однако, как уже не раз бывало, такие меры властей имели кратковременный эффект. К концу XVIII в. официально необлагаемыми числилось свыше 40% всех земель. С остальной их части, также постепенно сокращавшейся, казна могла получать необходимые ей средства, естественно увеличивая поборы с крестьян. В то время налоговые сборы с земли формально составляли в сумме 23 ту с каждого кёль, фактически же, по свидетельствам современников, доходили до 100 ту. К ним еще добавлялись расходы на «подношения государю», военную и трудовую повинности. На частных землях хозяева брали с крестьян намного больше — до 200 ту с кёль. На них же со временем переложили дополнительный налог, установленный «Законом об уравнении повинностей», другие платежи, причитавшиеся с собственников земли. Злоупотребления местных чиновников дополняли совокупность обстоятельств, сводивших на нет частичные уступки государства крестьянству.

Возраставшая экономическая роль денег проявилась и в системе феодальной эксплуатации. Считается, что к началу XIX в. свыше 35% основных налогов в Корее уплачивалось деньгами. В денежной форме часто поступало даже то, что обязательно полагалось вносить зерном, — земельный налог, «заменный рис» и проч. Более чем в 40 уездах это официально разрешалось, во многих других — делалось тайком. Заинтересованность налоговых чиновников в деньгах отражала развитие товарно-денежных отношений и в известной мере содействовала ему, но одновременно давала возможность увеличить поборы (за счет сезонных колебаний покупательной способности денег, махинаций при пересчете стоимости зерна и т.д.). Сходным образом взимание долгов деньгами обрекало крестьян на кабалу у ростовщиков. Задолженность населения по ссуде «возвратным зерном» повсеместно приобрела хронический характер, превращаясь в одну из самых мучительных для населения форм эксплуатации.

Под воздействием описанных выше процессов наметились изменения в классовой структуре корейского общества. С одной стороны,' усилилось разорение низших слоев господствующего класса. Не случайно в литературе XVIII в. получили распространение персонажи, единственное достояние которых — их благородное происхождение. С другой стороны, расширился приток в привилегированное сословие разбогатевших простолюдинов. Дорогу им открывали распродажи патентов на чин, периодически устраиваемые правительством из-за финансовых затруднений. Кроме того, увеличилось число желающих обрести чиновный ранг, сдав соответствующие экзамены. Административная система не вмещала всех

614

претендентов на места в ней. В результате постоянно имелось несколько тысяч чиновников, не получивших должности и домогавшихся ее любыми способами.

Весьма интенсивно происходило размывание сословия крестьян. Сравнительно небольшая его часть, нажившая богатства торговлей и ростовщичеством, прорывалась в круг власть имущих. Основная же масса, несмотря на некоторые послабления эксплуатации, едва сводила концы с концами. В полной мере к ней относится приведенное выше свидетельство современников об утрате половиной землевладельцев своих участков. Как правило, крестьяне, вынужденные продать или уступить под нажимом землю, оставались на ней арендаторами.

К концу XVIII в. аренда-испольщина заняла ведущее место в системе частнофеодальной эксплуатации. Спасаясь от поборов и притеснений со стороны чиновников, все больше крестьян добровольно отдавались под «покровительство» крупных землевладельцев, переходя фактически в крепостное состояние. Мало чем отличались от них по своему положению батраки, численность которых на протяжении XVIII в. увеличивалась. Среди обезземеленных крестьян росла доля тех, кто занимались бродяжничеством, пополняли ряды городской бедноты и, что особенно примечательно, становились наемными рабочими, преимущественно в горном промысле. В XVIII в. власти неоднократно пытались укрепить расшатавшийся прежний порядок, обеспечивавший прикрепление крестьян к земле, провели несколько массовых акций по насильственному возвращению беглых на прежнее место жительства, но оказались не в силах воспрепятствовать оттоку людей из деревни.

Не остались без изменений и низы корейского общества — «подлое» сословие. Росту богатства и могущества знати сопутствовало увеличение числа частных ноби. Их ряды рекрутировались за счет принудительного закрепощения или продажи самих себя разорившимися крестьянами, пожалований родственникам вана и высшим сановникам казенных ноби, самовольного перехода последних под «покровительство» местных «влиятельных лиц». Соответственно уменьшалась численность ноби, принадлежавших государству. Своеобразие ситуации с ноби в XVIII в. заключалось в том, что количественное расширение этой самой обездоленной прослойки сочеталось с нарастанием объективных признаков неоправданности ее дальнейшего существования. Опасные размеры принимало сокращение свободного населения, от которого в основном зависели финансы и обороноспособность страны. Ноби же либо все активнее уклонялись разными способами от подневольного труда, либо использовались преимущественно в непроизводственной сфере — в качестве слуг, дворовой челяди, в свите при выездах хозяев (их знатность определялась числом сопровождающих).

Развитие товарно-денежных отношений способствовало обогащению части ноби, но одновременно снижало заинтересованность государства в прежних формах их эксплуатации. Свидетельство тому — участившаяся практика отпуска ноби на волю за выкуп или за заслуги (например, за поставку казне больших партий продовольствия в голодные годы).

615

В 1730 г. отменили введенное в конце XV в. правило о наследовании (при смешанных браках) крепостного состояния по материнской и отцовской линиям, вернулись к древней традиции — только по материнской линии. Эта мера была продиктована стремлением властей увеличить облагаемое налогами и повинностями население. Вместе с тем она отражала нарождавшийся в корейском обществе протест против самого существования кабального сословия. Многие видные деятели XVIII в. указывали на несправедливость наследования крепостной зависимости, некоторые даже предлагали вообще сделать всех свободными. Такого рода вопросы с 1794 г. неоднократно обсуждались при дворе. Итогом явилось компромиссное решение перевести в разряд вольных простолюдинов тех ноби, которыми владели правящий дом и государство. В первые дни 1801 г. в Сеуле сожгли 1369 регистрационных книг: свободу получили 36 974 ноби, принадлежавших вану и его родственникам, и 29 093 — приписанных к нескольким десяткам ведомств. Тем самым был сделан значительный шаг к ликвидации изжившей себя крепостной системы.

Вызванная развитием товарно-денежных отношений социальная напряженность проявлялась во всех слоях населения, но в наибольшей степени — среди трудящихся масс. Как уже говорилось, частичные послабления эксплуатации, предпринятые в XVIII в., имели кратковременный эффект: снижение одних поборов восполнялось повышением других, вынужденные уступки правительства сводились на нет беззаконием и лихоимством бюрократии. Поэтому брожение в народе и его сопротивление феодальному гнету были практически непрерывными, хотя и менее масштабными, чем до XVIII в. и позже.

Самыми распространенными по-прежнему были пассивные формы протеста: жалобы вану, центральным ведомствам и местным начальникам, уклонение от уплаты налогов и выполнения повинностей и т.д. Большой размах приняло самовольное переселение людей. Семьи, не выдержавшие притеснений, спасались бегством в отдаленные, глухие места. На 72 мелких морских островах, входивших в уезд Наджу (провинция Чолла), скопилось так много

беглых, что в 1731 г. даже обсуждался вопрос о создании на их базе отдельного уезда. Во всех таких случаях власти либо возвращали беглых назад, либо вносили их в государственный реестр по новому месту жительства. При этом старались уменьшить ущерб от подсечного земледелия, которым занимались скрывавшиеся в лесах поселенцы.

Наряду с пассивным оказывалось и активное сопротивление. Его характер виден из сообщений хроник о захватах повстанцами в государственных арсеналах оружия и боеприпасов. Ежегодно в разных уездах Кореи происходили вооруженные стычки с войсками, нападения на уездные учреждения и продовольственные склады, поджоги домов местного начальства и богачей. Из-за этого нередко затруднялось движение по дорогам, ведущим к Сеулу, Пхеньяну и другим городам, обозов с товарами, срывались поставки казне. Отряды восставших чаще всего быстро уничтожались или сами распадались. Но в некоторых южных и северных

616

уездах действовали отряды, создавшие опорные базы в горах и совершавшие дальние боевые рейды. Иногда вооруженной борьбой были охвачены целые регионы: в 1710 г. произошли восстания в десяти уездах провинции Чолла, в 1727 г. — в нескольких районах Кёнги и той же Чолла, в 1733 г. — на островах у юго-западного побережья страны.

Наиболее значительными были действия повстанческих отрядов под руководством Чи Ёнголя в 40-х годах XVIII в. Размещаясь в районе Пхеньяна, они засылали туда и в Сеул вооруженные группы, прорывались в соседние провинции, а однажды перехватили товары, отправленные с посольством в Китай. Упоминавшийся выше «Закон об уравнении повинностей» 1751 г. на время снизил накал борьбы, получившей вскоре новый размах. Участниками ее были в основном крестьяне. Активно участвовали в ней и ноби (в общих рядах и самостоятельно), приближая таким образом избавление от неволи. Не оставались в стороне и городские низы. Но им приходилось теперь защищаться от притеснении не только феодальной знати и чиновников, но также богатых купцов и ростовщиков.

В придворных кругах Кореи по-прежнему продолжалось соперничество «партий», пренебрегавших в беспринципной грызне из-за власти жизненными интересами страны. Возглавлявшие эти «партии» столичные сановники и конфуцианские деятели опирались на группировки провинциальных чиновников и землевладельцев, которым победа их лидеров сулила возможность получить выгодную должность, улучшить имущественные дела. Важным фактором политического противоборства являлись конфуцианские «храмы славы». К началу XVIII в. их было уже 900, и в целом они располагали солидной материальной базой и большим влиянием в районах расположения. Сплачивая вокруг себя политически активную часть местной верхушки, «храмы славы» превратились в крупные опорные пункты «партийных» междоусобиц. Правившая Кореей с конца XVII в. группировка «молодых» в 1710 г. была свергнута их главными конкурентами — «стариками», для которых удобным поводом для выступления стала расправа над наложницей вана Сукчона, матерью наследника престола. В свою очередь, «молодые» в 1723 г. сумели отстранить «стариков» от власти, убедив тогдашнего вана Кёнджона в том, что последние якобы готовят против него заговор. Однако их триумф был недолгим: в 1725 г. новый ван, Ёнджо, снова передал «старикам» управление страной. Недовольные этим, «молодые» подняли в 1728 г. вооруженный мятеж, но потерпели поражение. Каждый переворот в правительстве сопровождался казнью или ссылкой сотен сторонников низложенной «партии», дележом конфискованных у них богатств, перетряской всех звеньев административной системы. Бесконечные дрязги при дворе и кровавые распри враждующих группировок возмущали многих чиновников, которым не была чужда забота о благе государства, являлись постоянным объектом критики в трудах передовых ученых. Попыткой покончить с такими явлениями, вредно отражавшимися на общей ситуации в стране, стала политика «умиротворения», «примирения партии», проводимая при ванах Ёнджо (1724—

617

1776) и Чонджо (1777—1800). Часть ее составляли упоминавшиеся выше меры по регулированию эксплуатации, снизившие на время накал народных выступлений, а также распоряжения высших властей о содействии развитию экономики, усилении контроля центральных ведомств за деятельностью местных начальников, наказании тех из них, которые слишком скомпрометировали себя лихоимством и казнокрадством.

Ёнджо сурово расправлялся с малейшими поползновениями возобновить межгрупповые раздоры,

запретил даже подавать ему петиции с изложением разногласий между «партиями», жалобы чиновников друг на друга. У власти по-прежнему находились «старики», но и представители «молодых» допускались на высокие должности. Поскольку «храмы славы» превращались в центры местного сепаратизма, Ёнджо в 40-е годы закрыл примерно пятую их часть, запретив впредь самовольно создавать новые. С 1763 г. к экзаменам на чин начали допускать детей опальных сановников, в 1765 г. последовал указ против заключения браков в зависимости от «партийной» принадлежности. Некоторой либерализации подверглось судебное законодательство: прекратили отправку в ссылку вместе с провинившимся всей его семьи, отменили клеймение и татуировку преступников, а также наиболее жестокие пытки и телесные наказания. Продолжая линию своего предшественника, Чонджо, в частности, требовал предоставить возможности продвижения по службе выходцам из разных провинций (раньше на этот счет имелся ряд ограничений).

Политика «умиротворения» не принесла Корее полного избавления от борьбы придворных «партий». Изредка случались ее отдельные вспышки (жертвой одной из них пал наследник престола). Межгрупповые противоречия, стремление разрешить их с помощью интриг и захвата власти отступили перед нажимом двух ванов, но не исчезли и при первой же возможности могли разгореться с.новой силой. И все же справедливо будет отметить, что политика «умиротворения» привела к частичной стабилизации обстановки в стране и это благоприятно сказывалось на происходивших в обществе процессах.

Новый фактор общественно-политической жизни Кореи, возникший в конце XVIII в., — проникновение христианства. Миссионерская литература попадала сюда через Китай с конца XVI

— начала XVII в., но с ней знакомился лишь узкий круг ученых. Распространение христианства началось после того, как деятель одной из оппозиционных группировок Ли Сынхун побывал в 1783 г. с посольством в Пекине, где было много проповедников христианства, и принял там католичество. Возвратившись на родину, он занялся его пропагандой. «Западное учение», как называли в Корее новую религию, довольно скоро обрело сторонников в рядах «партий», пострадавших в борьбе за власть, а также среди угнетенного крестьянства, преимущественно в южных провинциях.

С самого начала центральные власти отнеслись к христианству негативно, поскольку оно противоречило официальной конфуцианской идеологии и к тому же нашло поддержку у враждебных им политических сил. Поэтому в 1785 г. ввоз в Корею религиозной литературы был запрещен, впоследствии ее неоднократно конфисковывали и сжигали. В 1791 г.

618

впервые арестовали одиннадцать корейских католиков как «нарушителей конфуцианских заповедей», в 1795 г. отправили в ссылку проповедника Ли Сынхуна. Конфуцианские деятели призывали правительство ужесточить репрессии, но оно воздержалось от крайних мер, считая их противоречащими политике «умиротворения».

Сравнительно мирная обстановка, в которой прошел для Кореи XVIII век, привела к дальнейшему подъему ее культуры, чему способствовали бережное сохранение традиций и достижений прежних периодов, обогащенное творческим осмыслением проблем современного общества, а также начавшееся, пусть пока в минимальной степени, установление связей страны с внешним миром. Ваны Ёнджо и Чонджо, стремясь быть «просвещенными монархами», покровительствовали культуре, призывали видных ученых направлять им проекты насущных преобразований во всех сферах, в том числе в просвещении народа. В 1776 г. Чонджо учредил придворную библиотеку Кюджангак, ставшую крупнейшим в Корее книгохранилищем (к концу XVIII в. в ней имелось около 180 тыс. томов) и издательством конфуцианской литературы. Корейские ученые создали в XVIII в. ряд значительных произведений в различных отраслях науки. Экономические потребности побудили переиздать некоторые фундаментальные труды по сельскому хозяйству предшествующего времени, дополнив их сведениями и рекомендациями из новейшего опыта. Проблемы сельского хозяйства, жизни и быта крестьянства освещались также в «Саллим кёндже» («Лесное хозяйство») Хон Мансона (1718 г.), «Кванон сочхо» («Трактат о земледелии») Пак Чивона (1798 г.) и др. Среди медицинских сочинений выделялся «Чед-жун синпхён» («Новый справочник для оказания медицинской помощи народу») Кан Мёнгиля (1799 г.). Велись обширные работы по составлению карт Кореи, отдельных ее регионов. Важнейшие сведения о стране и населении, памятных местах всех провинций содержались в книге Ли Джунхвана «Тхэнниджи» («Описание избранных деревень») (1753 г.).

Продолжалось написание колоссальной по объему «Лиджо силлок» («Хроники династии Ли»). В

несколько приемов (с 1728 по 1805 г.) придворные летописцы подготовили подробнейшие описания всего, что происходило в Корее при ванах, правивших в XVIII в. (266 томов). Помимо того, велись детальные хроники канцелярии вана, некоторых правительственных ведомств. Издавались также исторические труды, авторы которых стремились систематически изложить и осмыслить путь, пройденный Кореей за многие века. Наиболее известный из них, 20-томный «Тонса канмок» («Краткий обзор истории Кореи») (1759 г.), принадлежит перу видного ученого

АН Джонбока (1712—1791).

Изменения, происходившие во всех сферах жизни корейского общества, требовали соответствующего законодательного оформления. Действовавший с конца XV в. кодекс «Кёнгук тэджон» («Великое уложение для управления государством») к началу XVIII в. явно устарел и нуждался в исправлениях и дополнениях с учетом новых юридических норм и правил. Эту работу придворные правоведы начали в 1728 г. и завершили в 1744 г. Итогом стало принятие основательно переработанного кодекса

619

«Соктэджон» («Продолжение великого уложения»). Однако всего через несколько десятилетий снова возникла необходимость в его доработке и корректировке. В 1785 г. появился еще один кодекс — «Тэджон тхонп-хён» («Общий свод великого уложения»), отражавший реалии того времени. Двухкратный за относительно короткий период пересмотр свода законов свидетельствовал об ускорении темпов общественного развития в Корее.

Зародившееся еще в XV в. материалистическое течение корейской философии отстаивал в своих трудах виднейший его последователь Им Сонджу (Нонмун, 1711—1788), оставивший после себя собрание сочинений в 26 томах. Идеалистическая философия не знала в XVIII в. столь же заметных фигур. Усилия идеологов конфуцианства все более сосредоточивались на бесплодном комментировании догматов Чжу Си, пресечении любыми способами (включая уголовные наказания) попыток критического анализа их. Но даже среди них находились люди, не считавшие правильным замыкаться на идеях одного Чжу Си и противопоставлявшие им воззрения других конфуцианских школ, призывавшие не отрывать обсуждение теоретических проблем от реальных запросов общества. Наиболее известен из них Чон Джеду (Хагок, 1649—1736), занимавший высокие административные посты.

Свидетельством подъема научной мысли в Корее и большого интереса к ней в обществе является впервые выполненная работа по созданию свода накопленных знаний в стране. Комиссия из крупных ученых и сановников во главе с Хон Бонханом в 1770 г. опубликовала «Тонгук мунхон пиго» («Корейская энциклопедия») в 100 книгах. В 13 ее разделах представлены сведения об истории, географии, административном устройстве, различных отраслях экономики, культуре Кореи. В каждом разделе материал (документы, выдержки из хроник и научных трудов) систематизирован и изложен в хронологическом порядке. В 1782 г. под руководством Ли Манджуна энциклопедию дополнили рядом новых разделов, и ее объем вырос до 146 книг. Достижения корейской науки вобрала в себя и умножила научная школа сирхак («реальные науки*), достигшая расцвета в XVIII — начале XIX в. Входившие в нее ученые и мыслители внесли вклад во многие отрасли теоретических и прикладных знаний (астрономия, метеорология, математика, агрономия, строительство, философия, просвещение и т.д.). Но в центре внимания были проблемы и противоречия современного им общества, перспективы его развития. Сохраняя приверженность конфуцианской манере мышления, деятели сирхак на деле вышли далеко за ее пределы. Их отличали образованность и широта кругозора, знание действительности не понаслышке, а на собственном опыте (как правило, они прошли через государственную службу), искреннее сочувствие к нуждам и чаяниям простого народа.

Не ограничиваясь констатацией наблюдавшихся в стране трудностей и пороков, они выдвигали детальные проекты необходимых преобразований. При этом они исходили из желания содействовать стабилизации и процветанию существовавшего государства, воплощению в нем идеа-

620

лов конфуцианства. Объективно предлагаемые реформы, если бы от них не отмахнулись правители, создавали возможности коренной модернизации, перевода Кореи на качественно новый уровень социального прогресса. Отражая наметившийся подъем национального самосознания корейского народа, творчество школы сирхак способствовало дальнейшему его обогащению и развитию.

Взгляды зачинателей сирхак унаследовал и развил Ли Ик (Сонхо, 1682—1764). Выходец из семьи,

попавшей в опалу за принадлежность к оппозиционной группировке, он в полной мере постиг губительность «партийных» междоусобиц. Рано оставив государственную службу, Ли Ик поселился в деревне, где посвятил себя научным исследованиям и занятиям с учениками (в их числе, например, упоминавшиеся выше Ли Джунхван, АН Джонбок). На его трудах, вошедших в многотомные «Сонхо мунджип» («Собрание сочинений Сонхо»), «Сонхо сэсоль» («Избранные произведения Сонхо») и др., выросло не одно поколение корейских ученых. В них изложены наблюдения и гипотезы Ли Ика о строении Земли и ее месте во Вселенной, сложных явлениях окружающей природы, размышления об истории Кореи, культуре и обычаях ее народа, подвергнуты критическому разбору конфуцианская литература и известные тогда сочинения о христианстве.

Значительная часть творчества Ли Ика посвящена злободневным вопросам положения в Корее. Протестуя против угнетения народа, он утверждал, что мир и спокойствие в стране не наступят, пока есть бедные и богатые. Главным для устранения существующей несправедливости Ли Ик считал проведение аграрной реформы, которая обеспечила бы каждого крестьянина минимальным наделом с правом передачи его по наследству, но не продажи, что должно было предотвратить обезземеливание. Многие предложения Ли Ика исходили из необходимости борьбы против названных им «шести зол»: развращавшей людей крепостнической системы ноби; государственных экзаменов на чин, приводивших к напрасной трате времени и сил и связанных с массой злоупотреблений; сословного неравноправия, порождавшего презрительное отношение к простому народу; сосредоточения ремесла на изготовлении практически бесполезных предметов роскоши; обилия бездельников — буддийских монахов; лени и презрения к труду, ведущих к росту воровства.

Во второй половине XVIII в. в рамках сирхак сложилась самостоятельная научная школа пукхак («учение с Севера»). Восприняв идейную направленность и методологию предшественников, она пошла дальше их в ориентации исследований на практические запросы общества, а также в изобличении его слабостей и пороков, выдвижении широкой программы реформ. Важная черта новой школы, выраженная в ее наименовании, — стремление активнее преодолеть изоляцию Кореи и приобщиться к мировой цивилизации, для чего тогда имелся единственный путь — через Китай. Интерес к достижениям и опыту соседа (включая то, что заимствовано им из других стран) сочетался с резким осуждением традиционного для высших слоев корейского общества низкопоклонства перед Китаем.

621

Среди ученых школы пукхак выделялся Хон Дэён (Тамхон, 1731— 1783). С самого начала отказавшись от чиновной карьеры, хотя знатное происхождение открывало ему большие перспективы, он целиком посвятил себя науке. Собрание его сочинений «Тамхонсо» («Труды Тамхона») в 14 томах в основном содержит крупнейшие для Кореи того времени изыскания в области математики, астрономии, других сфер естествознания. Не сторонился Хон Дэён и общественно-политических проблем. В частности, он поддерживал проекты равномерного наделения крестьян землей, предлагал передать во владение казны дворцы аристократов, ликвидировать Нэсуса, ведавшее имуществом ванской семьи и возмущавшее всех своими злоупотреблениями, прекратить посягательства на имущество и труд крестьян. Ряд его предложений касался улучшения методов ведения сельского хозяйства, развития ремесла и торговли, управления государством, обороны. Отстаивая суверенитет своей страны, Хон Дэён отвергал идеи китаецентризма, «естественности» вассальной зависимости Кореи от Китая. Еще один яркий представитель школы пукхак — выдающийся писатель и ученый Пак Чивон (Ёнам, 1737—1805). В молодые годы он покинул столицу и поселился в деревне, занявшись литературным и научным творчеством. Уже на склоне лет, надеясь содействовать вану Чонджо в осуществлении реформ, принял должность начальника уезда. Но со смертью этого вана

политический климат ухудшился, Пак Чивон оставил службу и возвратился в деревню, где провел остаток дней. «Ёнамджип» («Собрание сочинений Ёнама») в 57 томах включал в себя помимо литературных произведений ряд научных трудов, самые известные из которых — «Ёрха ильги» («Жэхэйский дневник»), «Кванон сочхо» («Трактат о земледелии»), «Ханмин мёнджоный» («Предложения об ограничении земельной собственности народа»).

Стоя на тех же естественнонаучных позициях, что и Хон Дэён, Пак Чивон в основном сосредоточился на социально-экономических проблемах Кореи. Больше всего его волновало положение крестьянства, разорявшегося из-за бесконечных поборов и захвата земли богачами. Аристократов он называл «самыми большими грабителями в мире». Требуя передать землю тем,

кто ее обрабатывает, Пак Чивон разработал проект перераспределения земли и ограничения индивидуальных прав на нее, полнее других воплощавший мечту крестьянства об уравнительном землепользовании. Причины отставания сельского хозяйства он видел не в «лености» крестьян, как считали тогда многие, а в тяжелых условиях их жизни. Детальный критический анализ состояния этой важнейшей отрасли сочетался у него с пропагандой новых агротехнических приемов, орудий и приспособлений, с конкретными предложениями по содействию со стороны государства (например, создание образцовых земледельческих хозяйств с целью распространения передового опыта).

Не обошел своим вниманием Пак Чивон и остальные отрасли корейской экономики. Выступая против курса на самоизоляцию Кореи, он призывал преодолеть национальную ограниченность и перенимать везде, где только возможно, полезные для страны знания и опыт.

622

К числу видных сторонников пукхак принадлежал также Пак Чега (Чходжон, 1750—1805). «Сомнительное» происхождение (его мать была наложницей сеульского чиновника), служба в придворной библиотеке и начальником одного из уездов, ссылка в конце жизни позволили ему познать теневые стороны современной действительности. Взгляды на нее он изложил в главном своем труде — «Пукхагый» («Мысли об учении с Севера»), являющемся, пожалуй, наиболее обстоятельным исследованием экономики Кореи конца XVIII в. В нем подробно рассмотрено положение в сельском хозяйстве, ремесле и промыслах, внутренней и внешней торговле, грузовых перевозках, финансах и т.д. Критикуя отсталые методы ведения хозяйства, устарелую технику и технологию, безразличие и косность бюрократии, Пак Чега высказал множество рекомендаций, привел положительные примеры, которые, с его точки зрения, помогли бы подъему экономики. Во имя экономической самостоятельности Кореи он осуждал чрезмерное увлечение китайскими товарами в ущерб отечественным, требовал ограничить утечку в Китай золота и серебра, а вместо этого увеличить вывоз корейской продукции. Идеи и принципы сирхак разделяли многие деятели корейской культуры XVIII в. Под их влиянием в литературе и искусстве ускорился переход от абстрактности и схематизма, свойственных конфуцианству, к реалистичному отображению окружающей действительности, мыслей и чувств людей того времени. Растущий интерес к родной стране, жизни и быту ее народа отражал происходивший в корейском обществе подъем национального самосознания. В лучших произведениях осуждались социальное неравенство, гнет и насилие, сквозило сочувствие к беднякам. Своеобразие эпохи проявилось также в повышенном внимании к различным сторонам существования города, торгового и ремесленного сословий, в показе роли торговли и денег в жизни людей. Обращение к «низменной» тематике нередко толкало авторов к анонимным публикациям.

Корейские поэты создали множество произведений различных жанров. Среди них особой популярностью пользовались выполненные в стихах дневники путешествий, такие, как «Песнь о великом путешествии в Японию» Ким Ингёма, посетившего эту страну в составе посольства в 1764 г., и «Песнь о блуждании по морю» Ли Банъика, который в 1796 г. с несколькими спутниками был выброшен штормом на китайский берег и после ряда приключений вернулся на родину. Некоторые деятели сирхак (в частности, Ли Ик) излагали свои воззрения в стихотворной форме. В поэзии также проявилась тяга к обобщению и систематизации накопленных художественных богатств. Известный поэт Ким Чхонтхэк в 1727 г. издал первую поэтическую антологию, «Чхонгу ёнон» («Неувядаемые слова страны зеленых гор»), содержавшую свыше тысячи стихотворений, написанных за несколько столетий, и биографические данные более чем о 140 авторах. Другой известный поэт, Ким Суджан, в 1763 г. выпустил еще одну антологию — «Хэдон каё» («Поэзия Кореи»), включив в нее около 900 произведений.

Усилившийся интерес к устному народному творчеству породил в XVIII в. серию анонимных прозаических произведений, основанных на

623

фольклорных сюжетах. Самые знаменитые из них, до сих пор почитаемые в Корее, — «Повесть о Чхунхян», «Повесть о Симчхон», «Повесть о Хынбу», воспевающие трудолюбие, честность и верность в любви, уважительное отношение к простому человеку. Крупнейшим писателем, оставившим заметный след в истории корейской литературы, был упоминавшийся