Письмо II. К Юлии

Как заблуждался я, сударыня, когда писал вам первое своё письмо. Нет умиротворения моим печалям, - напротив, я умножил их, подвергнув себя вашей немилости; да, чувствую, что случилось самое худшее, - я вас разгневал. Ваше молчание, холодность, замкнутость, - слишком ясные знаки моего несчастья. Исполнив мою просьбу лишь наполовину, вы тем самым еще больше наказали меня:

E poi ch'amor di me vi fece accorta,

Fur i blondi capelli allor velati,

E l'amoroso sguardo in se raccolto.

Вы и при других уже не допускаете невинных вольностей, - а я, безумец, на них сетовал; но ещё суровее вы бываете наедине со мною; вы изощрённо жестоки и в снисходительности и в строгости.

Если б вы знали, как меня терзает ваша холодность, вы бы поняли, что я наказан сверх меры. Страстно хотелось бы мне вернуть прошлое и сделать так, чтобы вы не видели этого рокового письма. Да, из боязни снова оскорбить вас, я бы не стал более писать, если б не первое письмо, - я не хочу усугублять свою ошибку, а хочу исправить е`. Быть может, ради вашего успокоения сказать, будто я заблуждался? Уверять, будто я к вам не питаю любви?.. Как! Ужели я выговорю такие кощунственные слова? Пристойна ли для сердца, где вы царите, эта гнусная ложь? Ах, пусть я буду несчастлив, если так суждено, но, повинный в безрассудстве, я не хочу трусливо прибегать ко лжи, - и если моё сердце свершило преступление, перо моё от него не отречётся.

Я заранее чувствую силу вашего гнева и жду его последствий, как той единственной милости, что мне доступна, - ведь страсть, снедающая меня, заслуживает наказания, а не пренебрежения. Прошу вас, не предоставляйте меня самому себе. Соблаговолите, по крайней мере, решить судьбу мою. Изъявите свою волю. Я подчинюсь любому вашему приказу. Вы приговорите меня к вечному молчанию? Что ж, я заставлю себя молчать. Прогоните меня с глаз долой? Что ж, клянусь, вы больше меня не увидите. Повелите умереть? Ах, это далеко не самое трудное! Подчинюсь всем вашим приказаниям, кроме одного, - разлюбить вас; впрочем, даже этому я подчинился бы, если б только мог.

Сто раз на день готов я броситься к вашим ногам, оросить их слезами, вымолить себе смертный приговор или прощение. Но смертельный ужас всякий раз леденит моё сердце, колени дрожат, не сгибаются; слова замирают на устах, а душа теряет мужество, боясь вашего гнева.

Можно ли вообразить более тягостное состояние духа? Моё сердце чувствует всю свою вину, но ничего не может поделать с собою, и преступные мысли, и угрызения совести терзают меня. Не зная ещё своей участи, я полон невыносимых сомнений и то уповаю на милость, то страшусь наказания.

Но нет, я ни на что не надеюсь, нет у меня права надеяться. Ускорьте же казнь – вот единственная милость, которой я жду. Свершите справедливую месть. Я сам молю вас об этом, - вот как велики мои страдания! Покарайте меня, - это ваш долг; но если в вас есть жалость, не будьте так холодны, так недовольны, не доводите меня до отчаяния, - когда преступника ведут на казнь, ему уже не выказывают гнева <…>.