Детская литература. Под ред. Е.О. Путиловой
.pdf111
сал и опубликовал, затем появился очерк Ричарда Стиля, Селькирк стал входить в моду, его приглашали в различные дома, чтобы поглядеть на не-
го и послушать. Встретился с ним и Даниель Дефо. Его история захватила воображение писателя.
Началась она в 1676 году, когда в шотландском местечке Ларго в се-
мье башмачника Джона Селькирка родился седьмой сын. Окрестили его Александром. Как и старшие братья, Александр должен был стать баш-
мачником, но сам-то жаждал другого. Едва дождавшись восемнадцати лет,
он покинул родной дом и пустился в плаванье, нанявшись матросом на первый попавшийся корабль. Плаванье не было счастливым: на судно на-
пали французские пираты, экипаж был захвачен и продан в рабство. Одна-
ко вскоре Селькирк и сам стал пиратом, а когда вернулся домой, всё мес-
течко не переставало дивиться на серьгу в ухе, на перстни и толстый ко-
шель, который он неизменно широко открывал в харчевне «Красный лев».
Ему было двадцать семь, когда он вновь записался на судно. Это был один из двух кораблей, снаряжаемых знаменитым капитаном Вильямом Дампь-
ером. Они отправлялись в Вест-Индию за золотом. Вильям Дампьр был воплощением авантюрного духа своего времени – эпохи великих геогра-
фических открытий. Он был бесстрашным мореходом и воином, учёным-
натуралистом и корсаром. Селькирк был назначен боцманом на галеру
«Сэнк Пор». Во время плавания он не поладил с капитаном галеры. Что там произошло, теперь уже никто не узнает. Известно только, что в судо-
вом журнале появилась запись: «Александр Селькирк списан с судна по собственному желанию». Списан он был на необитаемый остров Мас а Тьерра (архипелаг Хуан Фернандес) – в шестистах километрах от запад-
ного побережья Чили. Ему дали запас пороха и патронов, необходимую одежду и кое-какие инструменты. Он остался один посреди океана с наде-
ждой, что вскоре какое-нибудь судно зайдёт на остров за пресной водой.
Ждать этой счастливой минуты ему пришлось более четырёх лет – 1580
дней. И когда 31 января 1709 года Вудс Роджерс, сподвижник Дампьра,
112
действительно пристал к берегу, он обнаружил человека в звериных шку-
рах, с диким взглядом, потерявшего дар речи... Роджерс совершал круго-
светное путешествие. Длилось оно ещё два года и девять месяцев. За это время к Селькирку, вернулись память и речь, он постепенно пересказал спутникам свою одиссею и оказался полезен на корабле. Когда 14 октября
1711 года, он, наконец, достиг родных берегов и на землю сошёл уже ка-
питаном «Инкриза». Тут же возникла мода на него как на человека необы-
чайной судьбы, однако же быстро прошла, т.к. был он мрачен, нелюдим и вскоре опять ушёл в плаванье. Умер Селькирк от тропической лихорадки в
1720 году где-то у берегов Африки... Маловероятно, что он прочитал ро-
ман Даниеля Дефо, первое издание которого вышло 25 апреля 1719 года,
хотя теоретически это возможно. И уж совершенно неизвестно, как бы он к нему отнёсся. Впрочем, это неважно. Важно, что роман Дефо вызвал на-
стоящий фурор, и тень его славы коснулась и Селькирка: в 1885 году в го-
родке Ларго, в нише его родного дома был ему установлен памятник. Ост-
ров Мас а Тьерра переименован в остров Робинзона Крузо, а на вершине Эль-Юнке, откуда Селькирк всматривался в морскую даль, установлена мемориальная доска. За соседним островком официально закреплено на-
звание острова Александра Селькирка.
Любопытно, что Дефо описал в книге совсем другой остров – распо-
ложенный в Атлантическом океане, а не в Тихом, неподалёку от устья реки Ориноко. Остров назывался Тобаго. Дефо выбрал это место, потому что в литературе он был описан и, следовательно, его можно было изобразить вполне достоверно. Ныне остров гордится «пещерой Робинзона»... Дефо дал своему герою другое имя – в честь давнего школьного приятеля Тимо-
ти Крузо. К тому же, обитает на острове Робинзон целых двадцать восемь лет!
Как это ни странно, но и это изменение сделано писателем во имя правды. Реальный человек, с которым он беседовал, не выдержал, ослабел и духом и телом за четыре года. Герой романа не только не отчаялся и не
113
потерял рассудка, но, напротив, окреп душою, утвердился в вере, очистил-
ся от пороков, цивилизовал дикий остров и полудиких людей... И всё это Дефо считал историей куда более правдивой, чем та, которую пережил Селькирк. Как же такое может быть? На самом деле, именно так и должно было быть, если роман создавался в начале XVIII столетия.
* * *
XVIII век – эпоха Просвещения. Она была овеяна глубочайшей верой во всемогущество человеческого разума, в способность человека изжить свои пороки, если только он их осознает. В эпоху Просвещения зародилась вера в могучую животворную силу Природы, её оздоровляющее влияние на человеческую личность.
Окончательно эта идея сформируется позже, в творчестве великого французского просветителя Жан-Жака Руссо (1712 – 1778). Во всех своих произведениях он будет выступать врагом современного общества, раз-
вращающего человека: эгоизм, корыстолюбие, тщеславие, праздность,
страсть к изощрённым наслаждениям – всё это, по Руссо, плоды цивилиза-
ции. В старину патриархальный селянин, человек «естественный», не ве-
дал ни о чём подобном. Бороться с упадком нравов, считает Руссо, можно лишь одним способом: вернуть человека, «блудного сына природы», его матери. Эти идеи Руссо сформулирует в педагогическом сочинении
«Эмиль, или О воспитании» только в 1762 году – через сорок три года после опубликования «Робинзона Крузо»! Неудивительно, что Руссо чрез-
вычайно высоко оценил роман. «Эта книга – писал он, – будет первою,
которую я дам своему Эмилю с тем, чтобы она в течение нескольких лет составляла всю его библиотеку, а потом сделалась бы главным украшени-
ем и более обширного собрания книг».
У Дефо о «естественном человеке» не рассуждают, он рождается у нас на глазах! Читатель с лихорадочным вниманием следит за этим про-
цессом. Собственно говоря, в этом и состоит величайшее мастерство Дефо-
романиста, что трудный путь перерождения личности он превращает в
114
приключенческий роман. В нём есть морские штормы, кораблекрушения,
невольничьи рынки, в нём развевается чёрный пиратский «роджер» и раз-
даётся хруст костей на зубах людоедов. А если разобраться, то всё это происходит ради того, чтобы один-единственный человек понял, как дÓлжно жить и как не дÓлжно.
Начинается роман с наставлений, которые папенька даёт юному Ро-
бинзону. Он буквально поёт гимн среднему сословию, которое имеет воз-
можность спокойно спать по ночам, т.к. может не думать ни о том, где достать назавтра кусок хлеба, ни о том, как сохранить имеющиеся излиш-
ки. Завершая пространную свою проповедь, отец добавляет:
«Я никогда не перестану молиться за тебя, сын мой, но знаю наперёд, что Господь не благословит тебя, если и ты тоже не послушаешься моих советов, и что тебе впоследствии придётся горько раскаиваться в этом».
Отец Робинзона как бы предопределяет всё дальнейшее развитие сю-
жета. Строится он на взаимоотношениях героя с Богом. Причём Бог пред-
стаёт в романе в протестантском понимании и очень напоминает классного наставника, использующего методику кнута и пряника.
Дав отцу слово сидеть дома, восемнадцатилетний Робинзон, «сам не зная зачем», отправился в портовый город Гулль и взошёл на корабль,
идущий в Лондон, так и не получив согласия родителей и «не испросив благословения Божия». Естественно, что не успел корабль выйти из Гулля,
как Господь взялся за кнут: поднялся сильный ветер. Этот ветер и морская болезнь были всего лишь первыми предостережениями Робинзону. И он понял это, и дал торжественный обет, что если Господу угодно будет спа-
сти его, то уж никогда он не ступит на палубу корабля. Молитвы его были услышаны, теперь в дело идёт пряник: буря стихает. Однако как только ве-
тер улёгся, испарилось и раскаяние. Робинзон впадает в новый грех – пус-
кается бражничать с матросами.
«В пунше я топил своё раскаяние, своё сожаление о родительском доме и все свои прекрасные намерения относительно будущего».
Семь дней длилось плавание, но когда корабль приблизился к Ярмуту,
вдруг налетела такая буря, что даже на лицах старых просолённых моряков
115
отражался ужас. Робинзон же попросту лишился чувств. Корабль начал погружаться в пучину. Это было уже ясное свидетельство гнева господне-
го на клятвопреступника. Капитан погибшего судна, узнав его историю,
восклицает: «Господи, что я сделал?!.. Чем заслужил я позор иметь на борту своего корабля такого негодяя?» А затем добавляет: «Вообще, мо-
лодой человек, будьте уверены, что если вы не возвратитесь к отцу, то где бы вы ни были, вы не встретите ничего, кроме невзгод и бедствий, и
над вами исполнится предсказание вашего отца». Так всё и происходит. И
встреча с пиратами, и плен, и продажа в рабство, и бегство из него, и мир-
ные дни на табачной плантации в Бразилии – всё это продолжение диалога Робинзона с Богом. Как только герой проявляет добрые качества души,
ему свыше немедленно подаётся знак поощрения, но стоит ему сделать шаг в противоположном направлении, как его настигает возмездие. Госпо-
ду Богу было за что награждать сына своего: дитя времени, он был энерги-
чен, предприимчив, он чувствовал себя творцом своей судьбы. А время было азартное: отчаянная погоня за богатством, риск, головокружительные прожекты. Разбогатеть – сказочно разбогатеть! Сразу и сейчас! – вот был девиз времени и Робинзона. И тут уж предприимчивость обращается в алчность. Каждого человека, природу он оценивает лишь как предмет ис-
пользования (его плантация, история с мальчиком Ксури!). Практицизм становится его страстью. В свои восемнадцать, потом двадцать лет этот странный юноша ни разу ни в кого и ни во что не влюбился, кроме золота и моря, которое грозило опасностями, но и сулило несметные сокровища.
Робинзон слышал, но не внимал голосу Небесного наставника. И путь его был путём деградации, нравственного нисхождения. Наказания ужесточа-
лись. Последнее, роковое кораблекрушение было карой за намерение за-
няться работорговлей.
И вот теперь, оставшись единственным живым человеком на много-
много морских миль вокруг, Робинзон Крузо начинает путь возрождения.
Он растянется на двадцать восемь лет. Нелегко искупить все грехи, очи-
116
ститься душою и в горниле страданий как бы заново родиться. Но видно,
Господь заронил в него такие семена, которые должны были дать всходы только на этой горячей и влажной субтропической почве, вдали от людей,
вдали от обжитого и удобного мира. Здесь в полной мере проявились и его трудолюбие, и настойчивость, и целеустремлённость. Но главное то, что здесь, наедине с природой, он превращается в «естественного человека»,
для которого ложные ценности цивилизации утрачивают всякий смысл.
«...У меня было немного денег, серебра и золота, всего около тридцати шести фунтов стерлингов. Увы, они лежали как жалкий, ни на что не годный хлам: мне было некуда их тратить. С радостью отдал бы я пригоршню этого металла за десяток трубок для табака или ручную мельницу, чтобы размалывать своё зерно! Да что я – я отдал бы все эти деньги за шестипенсовую пачку семян репы и моркови, за горсточку гороха и бобов или за бутылку чернил! Эти деньги не давали мне ни выгод, ни удовольствия. Так и лежали они у меня в шкафу и в дождливую погоду плесневели от сырости моей пещеры. И будь у меня полон шкаф бриллиантов, они точно так же не имели бы для меня никакой цены, потому что были бы совершенно не нужны мне».
Никакой цены! А ведь совсем недавно деньги были для него абсолют-
ной ценностью, ради которой он забыл и родной дом, и слёзы матери, и го-
ре отца, и все свои клятвы, и Бога! А тут цена тридцати шести фунтов сперва падает до десяти трубок табаку, потом до шести пенсов, а затем шкаф бриллиантов превращается в ничто!
Три великие силы потрудились над душой Робинзона, очищая, со-
скребая с неё коросту буржуазности: Бог, природа и одиночество. Благо-
даря им, его неуёмная энергия нашла выход, его природное трудолюбие преумножилось, его мужество и упорство закалились. Замечательно, что
труд для Робинзона из тяжкой повинности превращается в творческий процесс, которому он предаётся с упоением. Для того, чтоб сделать полку или табуретку, нужно применить всю свою смекалку и изобретательность.
А зонтик! А глиняные обожжённые горшки! Он не работает – он изобрета-
ет, творит, священнодействует. Он наслаждается. Табуретка превращается в поэму. И ребёнок, читая страницы, посвящённые сооружению крепости,
погребов, мебели, чувствует себя соучастником грандиозных преобразова-
ний необжитого мира. Поэзия человеческого жилья, его уюта и безопасно-
117
сти проникает в его сердце. Он идентифицирует себя с Героем, титаном,
устроителем земли, Прометеем. Сам же герой отлично понимает, что про-
исходит с ним, как он меняется, как вырастает:
«Теперь только начал я понимать, насколько жизнь, которую я вёл на этом острове, несмотря на все её невзгоды, была счастливее той предосудительной жизни, которой я раньше предавался. Мои горести и радости стали другими, желания и стремления мои тоже совершенно изменились, самые вкусы получали другое направление; я начинал любить то, что прежде мне не нравилось, и, наоборот. Стал презирать всё, что раньше любил».
В литературе о Дефо давно уже установилось мнение, что путь, прой-
денный героем, являет собою модель исторического пути человечества.
Сначала он занялся собирательством: щедрая природа, как в эпоху золо-
того века, дарила ему свои плоды. Но затем он возжаждал мяса и стал
охотником. Устав от охоты, перешёл к скотоводству. Он стал приручать козлят, завёл себе стадо и уже не должен был сам, как дикий козёл, но-
ситься по кручам. Затем он перешёл к земледелию. Это было высшим бла-
годеянием Бога. Увидав несколько колосков ячменя, этот суровый человек заплакал.
«Трудно описать мою радость при этом открытии. <…> Но когда я увидел ячмень, ... я так был изумлён и восхищён, что мне сразу пришло в голову, что Бог повелел произрасти этим нескольким зёрнам ячменя, брошенным безо всякого внимания в землю, с единственной целью помочь мне поддержать своё существование в этой жалкой пустыне».
Затем Робинзон встречается с Пятницей. Некоторые считают, что эта встреча знаменует переход к следующей социальной формации – рабству.
Но дело-то в том, что до рабства существовал родовой строй. А его у Ро-
бинзона не было, если, разумеется, не согласиться с ним и не начать всерь-
ёз считать его семейством кошек с котятами, собаку и попугая. Нет, отно-
шения с Пятницей куда сложнее. Он-то, несчастный дикарь, именно в рабы себя и предлагает своему спасителю, поставив его ногу себе на голову. Но Робинзон всё-таки прибыл из Англии, где какая-никакая а конституцион-
ная монархия существовала и при всех своих издержках была самой про-
грессивной формой государственности в подлунном мире. Робинзон был наслышан о природном равенстве людей и, хотя закоренелые предрассуд-
ки заставляли его смотреть на темнокожего дикаря как на создание низ-
118
шее, он не мог не видеть поразительных способностей, заложенных в нём.
Он вынужден признать, что Богу было угодно одарить его воспитанника
«теми же душевными качествами, тем же умом, той же привязанностью, тем же пониманием добра и зла, теми же страстями, тем же сознанием обиды, теми же чувствами признательности, преданности и верности, – словом, всеми теми чувствами, которыми одарены мы...»
Занимаясь его религиозным воспитанием, Робинзон поражается глу-
бине философских вопросов, которые ставит Пятница. Познакомившись с его родичами, Робинзон обнаруживает в них способность понимать и са-
мые современные социальные идеи.
Когда на острове появляются, наконец, посланцы цивилизованного мира, они находят по-настоящему культурно возделанную землю, благоус-
троенный быт и едва ли не совершенные общественные отношения. При-
сваивая Робинзону Крузо звание губернатора острова, они поступают только справедливо. Покидая свой остров, Робинзон оставляет отлаженное общественное устройство, которое далее должно функцирнировать и раз-
виваться уже без его помощи.
То же произошло и с Дефо: закончив роман, он предоставил ему жить самостоятельной жизнью. И жизнь эта была счастливой.
Возникла масса продолжений и подделок. По всему миру разбрелись самые разнообразные и разностильные Робинзоны. Вначале книжные, за-
тем кинематографические. Большинство из них, правда, ничего не имеет
общего с замыслом Дефо...
И всё же можно порадоваться за судьбу этой удивительной книги: Ро-
бинзон сумел выстоять против бурь и штормов, против работорговцев, пи-
ратов и людоедов, против новейших литературных вкусов и пристрастий...
** *
ВРоссии роман Дефо впервые был переведён Я.Трусовым с француз-
ского в 1762 году. Он вышел под названием «Жизнь и приключения Ро-
бинзона Крузо, природного англичанина, сочинение Д.Фое». Затем в 1785
году в журнале Н.И.Новикова «Детское чтение для сердца и ума» печа-
тались фрагменты романа в переводе с немецкого. Когда в 1819 году
119
С.Н.Глинка решил выпускать журнал «Новое детское чтение», то он от-
крывался сокращённым вариантом «Робинзона». Во всех многочисленных переделках и переводах с языка на язык текст искажался до неузнаваемо-
сти. Только в 1839 году появился перевод П.А.Корсакова с английского под названием «Новейший детский Робинзон». Но и он не отличался точностью, и приключенческая его сторона сильна пострадала в угоду мо-
рализаторской. В.Г.Белинский негодовал по поводу того, текст великого романа искажается с «нравственной целью», и весь его смысл сводится к тому, как важно слушаться родителей. Известно, что Белинский сам хотел заняться переделкой романа для детей, но так и не успел. Зато в школе Льва Николаевича Толстого, по его просьбе, студент Сердобольский осу-
ществил эту работу, и его переделка, вышедшая впервые во втором номере журнала «Ясная Поляна», затем неоднократно перепечатывалась под име-
нем Толстого. Точный и почти полный перевод был сделан в только начале ХХ века переводчицами М.А.Шишмарёвой и З.Н.Журавской. Именно из этого текста извлечены все цитаты для настоящей статьи. В конце 20-х го-
дов ХХ столетия пересказал «Робинзона» для детей К.И.Чуковский, и эта редакция для русских маленьких читателей стала классической. Были в со-
ветское время и другие переработки романа, но из них, в противополож-
ность редакциям XIX века, был выхолощен весь религиозный смысл.
3.5. «ПУТЕШЕСТВИЯ ГУЛЛИВЕРА» ДЖ.СВИФТА.
В 1775 году в Москве, в университетской типографии у Николая Ива-
новича Новикова, известного русского просветителя и книгоиздателя, вы-
шла книга с довольно странным названием: «Капитана Самуилы Брунта
путешествие в Каклогалинию или Землю петухов, а оттуда в месяц».
Право, если б в заголовке не было указано, что это «Сочинение славного аглинского писателя г. Д. Свифта», то догадаться о содержании книги современному читателю было бы непросто. Всё дело в том, что переведена книга Свифта была с немецкой переработки. За два года до того книгу пе-
120
ревёл Ерофей Коржавин с французского. Называлась она «Путешествий Гулливеровых книга» и столь же мало походила на роман Свифта, как и её немецкий вариант. Судьба переводных книг вообще нелегка, но произве-
дение Свифта, изобилующее огромным количеством не существующих ни в одном языке слов, вызывало особые трудности. Переводчики стремились найти аналоги им в родном языке, но попытки чаще всего кончались казу-
сами: о Земле петухов, в частности, Свифт всё-таки не писал... Да и сам текст, объёмный и сложный, насыщенный философскими размышлениями и фантастическими описаниями, вызывал у переводчика желание выска-
заться покороче и поопределённее. Так возникло множество обработок ро-
мана, которые стыдливо предназначались детям. В наше время наиболее известными русскими адаптациями романа для маленьких стал вариант Т.Габбе, а для среднего и старшего возраста – сокращённый перевод Б.Энгельгардта – уже с английского. Лучшим полным переводом романа считается перевод А.Франковского.
* * *
Автор «Гулливера», Джонатан Свифт, родился в 1667 году в Дубли-
не, куда суровая судьба занесла его отца, тоже Джонатана. Тот был одним из сыновей англиканского священника, Томаса Свифта, который имел дер-
зость выступить против Оливера Кромвеля (1599 – 1658), вождя англий-
ской буржуазной революции ХVII века. Кромвель был последователен и жесток. Он настоял на казни короля Карла I и установил в мае 1649 года республику. Однако республика вовсе не стала реально осуществившейся мечтой о свободе. С противниками Кромвель, установивший в 1653 году так называемый протекторат (а на самом деле – настоящую диктатуру),
расправлялся быстро и решительно: дед будущего писателя был заключён в тюрьму, имущество его было конфисковано, а тринадцать его детей раз-
брелись по городам и весям в поисках куска хлеба. Многих из них занесло в Ирландию. Счастье не сопутствовало им: Джонатан Свифт, отец будуще-
го писателя, умер двадцати пяти лет от роду, оставив практически без вся-