Выжутович, Черниченко, Никитин

ны, Смирновы. Другого пути просто нет, и все помехи

сэтого пути требуется срочно убирать.

Яслушал, как Василий Дмитриевич выступал пе-

ред работниками сельского районного звена. Их было около ста человек из десяти областей Западной Сибири и Казахстана. Они учились на курсах в Новосибирске и сами пригласили ученых из знаменитого института. Смирнов рассказывал о колхозном эксперименте и о том, что ему мешает. В «Пути ккоммунизму» внедряется полный внутрихозяйственный расчет. Но в том и дело, что расчет не может быть «полным», если он «внутри». И ученый поделился замыслом следующего этапа эксперимента: распространить хозрасчет на целый район. Внедрить паритетные договорные отношения как между хозяйствами района, так и между каждым хозяйством и районными службами — «Сельхозтехникой», «Сельхозхимией» и так далее. Если колхоз нарушает договор о поставках с молокозаводом, он несет полную экономическую ответственность. Но если молокозавод вовремя не забрал продукцию или «Сельэнерго» на три дня «вырубило» ток, заставив доить вручную, они тоже не отделаются извинениями. Договор не дороже денег, но и не дешевле — он стоит, сколько стоит и обеспечивается деньгами одинаково ответственно с обеих сторон.

В зале поднялась рука. «Я правильно понял, что в вашем районе не будет планов?» — «В нынешнем виде — нет. Договоры — это и есть истинное планирование снизу».— «А где гарантия, что производство не будет снижаться?» — «Гарантия — социалистический принцип распределения по труду. Жесткая экономическая ответственность за его результаты, их количество и качество. Кто не работает — тот не ест. Когда мешают работать, а потом списывают колхозу убытки, то эти убытки с каждым годом растут, и принцип видоизменяется: кто пьет — тот не работает. Хозрасчет это исключает. В нашем колхозе один скотник изза пьянки потерял 1200 рублей. Это здорово отрезвляет».

«Послушайте,— Смирнов вдруг улыбнулся.— Мы хотим, чтобы колхоз и «микроколхоз» — звено — были как одна семья. Мы все тут с вами — люди семейные. Представьте, пришли бы вы в ЗАГС, а вам бы сказали: поздравляем с образованием новой семьи. Семья — это ячейка общества. В нашем обществе ничего без плана не делается. Поэтому в будущем году вы должны

252

родить одного сына, которому купите столько-то ползунков по такой-то цене. Для этого вы, муж, будете работать там-то и получать столько-то, а вы, жена, столько-то. Мы будем контролировать выполнение планов... Не говорят такого в ЗАГСе! А миллионы семей живут счастливо. И трудятся на благо общества».

«Разговор у нас... необычный,— поднялся еще один из слушателей.— Вот я и вспомнил. Тут мне один руководитель отчитывался о выполнении плана. Точнее, о невыполнении. Причина к причине: от засухи до эпидемии гриппа, включая недопоставки и отдельные недоработки. И до того стройно, меня аж зло взяло. Я говорю — вот объясняешь ты... Неужели у тебя совесть спокойна? Так вроде, знаете, риторически спросил. А он вдруг — неспокойна, говорит, потому и объясняю. Только что ж вы, говорит, когда план мне спускали, про совесть не спрашивали? И вот я думаю — недогружаем мы совесть. Говорим про нее много, а используем наполовину. Совесть должна участвовать в определении меры работы, тогда, может, ей не придется искать оправдания невыполнений. А план сверху — бессовестный, в нем совесть не участвует. Не имею я права потом к ней взывать.

...Я вот слушал сейчас про ваш эксперимент и думал — сложное это дело. Но знаете, товарищи, не смейтесь только, не знаю, как у вас, а у меня совесть неспокойна. Поэтому я бы в своем районе — взялся!» Накануне вечером план районного эксперимента обсуждался на научном семинаре коллегами Василия Дмитриевича по институту. Шел свободный обмен мнениями. Слово взял молодой сотрудник, по виду годившийся Смирнову в сыновья. Его речь была безупречна

по стилю и логике.

Он сказал, что научному плану эксперимента не хватает главного. Не хватает определения роли ученых в нем. Меж тем это определение должно быть строго и точно сформулировано: эксперимент проводят местные органы, а институт дает рекомендации и исследует результаты. Даже полная хозяйственная неудача эксперимента должна рассматриваться как позитивный научный результат. Потому что в науке, как известно, отрицательный результат не менее важен, чем положительный.

«Хозрасчет в районе — большой риск,— закончил выступавший.— Не потому, что в целом районе, а пото-

253

му, что только в районе. Хозяйственная неудача вполне возможна. И полетят наши ученые головушки. А нам еще жить да жить».

Смирнов привычным, каким-то беспомощным жестом теребил седые виски. Он был очень похож на колхозного счетовода, которого вызвал главбух. Возможно, он был смущен откровенностью молодого коллеги. А скорее всего, просто действительно не знал, как обеспечить его безопасность.

Или думал о своем, вспоминал...

Бывает, что думаешь поучиться, а оказываешься на передовой. В самом что ни на есть пекле.

Время сейчас мирное, прыгать в эшелон никто не заставляет. Дело, как говорится, хозяйское. Дело нашей совести.

Время-то мирное. Но поезд может уйти.

Мы просидели и проговорили с Петром Ивановичем долго. Все экономические тонкости давно были ясны. Но оставалась, мучила какая-то неясность, загадка ка- кая-то. И неизвестно было даже, что и как надо спросить, чтобы разрешить ее. Спросить хотелось просто: «Ну как же так?..» Но как — «так»?

«Ну как же так, Петр Иванович, — все же начал я, уже чувствуя, что опять говорю не то, не о том спрашиваю.— Ведь такая премия в руки шла, вы же сроду таких денег враз не держали. Ведь всего две недели оставалось!..» «То-то что оставалось,^ ответил Петр Иванович, помолчав.— Они же хи-и-трые. Они же все так придумали, чтоб мне этих денег не видать». «Кто — они?» — «Да кто — начальство. Думаешь, зачем договор на четыре месяца сразу? Почему не на каждый месяц?» «Так ведь — пастбищный период, привесы итоговые важны, конечный же результат — главное»,— зачастил я, как отличник, которому неизвестно, почему собрались влепить «двойку». «Брось,— убежденно махнул он рукой.— Взвешивать и каждый месяц можно. А видал ты в договоре: за три дня прогула всю премию отнимают? Это ж можно разве за четыре месяца три дня не прогулять?! Ну, а зимой вообще смех — на семь месяцев договор, на стойловый период, а три дня те же самые. Хоть бы уж шесть дней тогда давали — ни стыда, ни совести у людей, лишь бы деньги зажать!»

Петр Иванович предложил подвезти до конторы — оказалось, у него там тоже деда. «Свой транспорт у

254

вас?» «Да нет,— ответил он.— Купил бы, да не продают. Колхозный Костылев выделил». Транспорт стоял во дворе за домом и, коротая время, теребил охапку соломы — справный конек, запряженный в низкие сани с лихо загнутыми полозьями и высокой спинкой из жердей. Я поспешил за нее ухватиться, и не зряг потому что конек взял с места, как московский таксист от светофора. С невообразимо вкусным скрипом мы полетели по улице, и вдруг увиделось, что хоть и мороз, а солнцето уже весеннее и круп коня красно-золотой, как яйцо, крашенное луковой шелухой, а тени уже голубые и гуетые, как небо. Какая-то женщина окликнула нас, мы замедлили ход, она поравнялась с нами, вскочила на ходу и уселась, подогнув колени, на пятки собственных валенок, как на скамеечку. Петр Иванович держал вожжи и стоял, чуть расставив ноги, совершенно не балансируя.

Я видел сзади его покрасневшую от быстрой езды скулу и думал о том, что за тонкостями не успел даже задать дежурных обычнейших вопросов о биографии. Ладно, подумал я, еще успею.

У меня была назначена встреча с председателем. Его задержали дела, наконец он пришел, мы разговорились, заодно я сказал ему и про Петра Ивановича. «Зря не спросили, чего хотели,— сказал Карапоткин,— теперь у вас интервью долго не получится. Он в контору за авансом приезжал. Я его сейчас уже у магазина видел... Несколько дней побеседовать не выйдет». «Он что же... всегда так?» «Нет,— ответил Карапоткин.— Раньше, как все был. Норму знал. А потом вышла история... Мы с ним только на эксперименте помирились».

И Карапоткин рассказал мне эту историю.

Это было несколько лет назад, в год, когда в колхозе на свекле впервые ввели «прогрессивку». Год, как назло, выдался засушливый, но бабы из-за «прогрессивки» совершенно забывали себя, и их тяпки назло погоде творили со свеклой прямо чудеса. Председатель с агрономом мечтали о хорошем дожде, чтоб напитал ростки почина, вознаградил энтузиазм масс.

Однажды, когда Карапоткин возвращался из района, туча, вроде, подобралась к их полям,обнадеживающе засинела по курсу «уаза». «Давай-ка, Миша, прижми, а то польет сейчас наш «асфальт» — не вылезем»,— сказал Карапоткин, обрадовавшись. «Не надейтесь, Михаил Васильевич, это не дождевая»,— отозвался шофер.

755

ИСЦЕЛЕНИЕ

Член ЦК КПСС, Председатель Совета Министров Казахской ССР Н. А. Назарбаев отвечает на вопросы специального корреспондента журнала «Дружба народов» А. Никишина

— Нурсултан Абишевич, прошло немало времени со дня тех недоброй памяти событий декабря 1986 года, происшедших в АлмаАте. Как бы вы охарактеризовали обстановку, общественную атмосферу, которая царит нынче в Казахстане?

— Вероятно, одним словом — исцеление. Много было за этот год вскрыто болезней, нарывов, откровенно сказано о том, о чем молчали десятилетиями. Сейчас пора исцеления.

—Какой смысл вы вкладываете в это слово?

—Сегодня мы все настойчивее задаемся вопросом:

где корни негативных явлений, тенденций, наслаивавшихся годами? Они не только стали причиной зимних событий прошлого года, они отбросили республику назад в экономическом, социальном, моральном смыслах. Судьба перестройки — и это мы все хорошо понимаем — зависит от того, как мы сумеем справиться с последствиями прошлых ошибок.

— Мы говорим: перестроиться должны все, каждый работник — от рядового до руководителя самого высокого ранга. Но, если этот руководитель запятнал себя позором, во взяточничестве погряз, какая тут может быть речь о перестройке? Ваше мнение?

— На этот счет двух мнений быть не может: заворовался, закон нарушал — не о перестройке речь стоит, а об уголовной ответственности, о суровом наказании. Но немало и других случаев. Кто-то элементарно не справился с порученным участком работы, не «потянул», таланта не хватило. Он не противник перестройки. Если он руководитель, отправляем его на рядовую работу. Такому надо дать шанс и время перестроиться.

— Из газетных сообщений знаю, что отдельные руководители министерств республики уже сдали полномочия...

— За последние два года сменилось свыше двух десятков первых руководителей. Мы проводим аттеста-

цию должностных лиц. Мог ли кто предположить, скажем, год-два назад, что руководитель, возглавлявший целую солидную отрасль, может быть переведен на рядовую работу? А именно это происходит у нас сегодня и уже никого не удивляет. Если руководитель не подтвердил своих способностей работать в условиях перестройки, переводим его на менее ответственную работу. Считаем, что каждый должен делать то, что он может делать хорошо, высокий пост занимать не по протекции, а по способностям и получать не за должность,

аза дело.

—Это то, что мы называем социальной справедливостью и что, увы, не всегда соблюдалось недавно...

— К сожалению, привычка брать больше, чем ты заслужил, прочно въелась в иных руководителей. Чем иначе объяснить, что в то время, когда в Казахстане остро ощущалась нехватка больниц, поликлиник, родильных домов, огромные деньги разбазаривались на строительство помпезных административных зданий, музеев, бань (возведение одной такой бани обошлось в несколько миллионов рублей!..), дворцов и других так называемых престижных объектов. А сколько в областных центрах возникло разного рода резиденций, роскошно обставленных, шикарно отделанных! На их строительство незаконно отвлекались средства из госбюджета, все это скрывалось от глаз народа, тщательно камуфлировалось. Об этом я говорил еще на XVI съезде Компартии Казахстана, год назад, а поправить дела мы смогли только теперь. За сравнительно короткий срок в распоряжение Минздрава, детских учреждений, многодетных семей нуждающихся рабочих передано около восьмисот разного рода ведомственных резиденций, охотничьих домиков, коттеджей. Теперь этими объектами смогут воспользоваться не единицы, а тысячи трудящихся и их детей.

—Увы, но даже такой благородный акт не решит ту же жилищную проблему. А какие тут перспективы?

—Казахстан критиковали заслуженно за то, что у

нас не осваиваются средства, выделяемые на строительство жилья и объектов соцкультбыта. Критиковать-то критиковали, а дело с мертвой точки двигалось медленно. Теперь же мы у себя приняли целевую программу «Жилье-91», в которой ставим конкретную цель — обеспечить благоустроенным жильем всех очередников по состоянию на 1 января 1987 года. Сделать это долж-

258

—Вот бы и перераспределить эти квартиры.

—Поверьте, мы принимаем меры для наведения порядка в этом деле. Вопрос стоит так — занимаемая жилплощадь должна соответствовать составу семьи.

Уверен, тут мы порядка добьемся, не имеем права тут отступить, ведь проблема жилья наиболее остра у нас, и перегибы в этом деле вызывают у людей недоверие к нынешним руководителям. Но и перераспределяя жилье, ни в коем случае нельзя обольщаться и думать, что эти меры полностью решат проблему. Сейчас важно, чтобы руководители предприятий поняли, что спрос за жилье будет с них ужесточен, что этот спрос будет идти не по валу, который затушевывал остроту

проблемы, а по тому, как эта проблема будет решаться на деле.

— Вы сказали про показатели вала, и я вспомнил, как на XXVII съезде партии, а затем в статье, опубликованной в «Правде», вы резко критиковали плановиков за то, что они цепляются за показатели натуральной продукции, валовые показатели, тормозящие дело... Да, вал критиковали и критикуют много, заслуженно, уже, как говорится, брезжит свет в конце тоннеля и вал сдает свои позиции. Но отчего же не сработал вал в сельскомхозяйстве Казахстана, где нужно именно много"? Отчего так остро стояла и еще стоит в республике проблема продовольствия?

— Здесь, можно сказать, есть парадокс. В промышленности вал тормозит внедрение нового механизма хозяйствования. Об этом четко было сказано на июньском (1987 года) Пленуме ЦК КПСС. А в производстве зерна получилось так, что, постоянно не выполняя планы, мы любой ценой стремились выполнить план продажи государству хлеба, то есть гнались за выполнением того же валового показателя. Если этот показатель измерять пудами, цифра получается внушительная. А вот что было за цифрами, какой ценой давался тот миллиард пудов хлеба, об этом умалчивалось. Раз план по производству зерна не выполнялся, значит, надо было идти на ухищрения ради цифры. И шли — сдавали в счет плана госзакупок фуражное и даже семенное зерно. В итоге животноводство республики оказалось отброшено далеко назад, хозяйства тратили огромные деньги, втридорога закупая у государства корма и семена, вспоминая недобрым словом руководство республики. У многих руководителей выработались в те годы стойкие иждивенческие настроения, мол, главное обеспечить цифру, сдать государству миллиард пудов хлеба, а там трава не расти, государство обеспечит хозяйства кормами и фуражом. Отсюда и

260