Выжутович, Черниченко, Никитин

— Цена одной десятой — три — пять рублей,— пояснил Лаптев.—-Чтоб за трояк переругаться!

О сотых долях коэффициента у нас речи не было. Начальников, как и родителей, не выбирают. Однажды Белов, крепко обидевшись на своих за что-то, бросил на стол шапку: «Если я вам не подхожу, кидайте сюда плюсы и минусы. Перевесят минусы — я уйду». Разошелся, насилу его успокоили: «Ты чего, Женя, устал?

Сядь, не надо...»

— Деньги деньгами,— говорил мне после Евгений Кузьмич,— а отношения дороже. Мне с ними работать, им со мной. Люди мы или кто?

Да, платить каждому «по труду» им, пожалуй, сложнее, чем добиться «от каждого по способностям». В распределении заработанного многое только на полпути к желанной цели. Хотя, положа руку на сердце, не знаю, желать ли, чтобы на почве денег, их пусть даже справедливого дележа прорастали зерна доброй или недоброй ссоры. Чтобы Белов рублем резал правду-матку в глаза Лаптеву или кому-то еще. Ведь уходят, уходят инженеры. С Электромеханического — пятнадцать — двадцать человек ежемесячно. Ужели все они без царя в голове?

Многое, очень многое приобретается жесткой зависимостью конструкторов и технологов от сотворенного ими. Но какое-то важное равновесие в отношениях между людьми уже заметно поколеблено.

Скоро ли восстановится?

«ВСЕ ПРОЖЕКТЫ ЗЕЛО ИСПРАВНЫ БЫТЬ ДОЛЖНЫ...»

Известен древний испытанный способ заставить ишака нести ношу. Седоку следует взять хороший кнут и...

привязать к концу его пучок сена. Закинул, как удочку с наживкой, перед носом упрямого и — так держать! Не кнут — вечный двигатель.

Всякая притча тем и жива, что в ней несколько слоев смысла. Ишак отнюдь не упрям и не глуп, просто чуток к материальным стимулам. Глупец и упрямец — тот, кто верит лишь в силу кнута. Он ведь дан тебе не как орудие понукания, а как инструмент воздействия. Наконец, хочешь направить вперед — держи приманку не у хвоста и не под брюхом навьюченного, а так, чтоб зримо, дрязняще, притягательно.

С кем на Электромеханическом ни беседовал, все топтались вокруг одного: кому, за что и сколько. Дальше

121

этого не пошло. Видно, рубль набрал-таки силу и... подмял под себя то, чему служить назначен.

То есть как это — чему? Разве не черным по белому в программе эксперимента: совершенствовать оплату труда. Верно. Но нигде никогда не было речи о том, что плата, даже заработанная, есть конечная цель, а не средство. Цель у конструкторов одна, еще указом Петра установленная: «Все прожекты зело исправны быть должны, дабы казну зряшно не разорять и отечеству ущерба не чинить».

Чтобы проекты «зело исправны» были, следует весомо поощрять их авторов. Но если 1800 проектных институтов и примерно 30 тысяч мелких конструкторских подразделений (столько по стране) многократно производят одни и те же изыскания, половина из которых не проверяется, если из разных по форме деталей делаются одинаковые станки и машины, тогда как требуется наоборот: из стандартных — разные, то казне явно чинятся зряшные ущерб и разорение. До идеала тянуться и тянуться. Идеально, когда, скажем, так: «Наши знания и опыт в области современной технологии являются гарантией полного и надежного обслуживания. Наши специалисты изучают и усовершенствуют программирование наших роботов и их применение в новых сложных задачах. Мы обучаем ваш персонал использовать роботов таким образом, что вы являетесь независимыми как с точки зрения эксплуатации, так и с точки зрения программирования. Наши роботы находятся в производстве уже длительный период. Безотказная их работа обеспечивается квалифицированным обслуживанием».

«Наши» — говорит чужой рекламный проспект — финской фирмы НОКИА, чьи промышленные роботы потому и превосходны, что не с о о т в е т с т в у ю т мировым образцам, а п р е в о с х о д я т их...

«Какова главная задача современного конструктора?» — был вопрос в анкете, распространенной «Правдой» в СКВ автоматических линий и агрегатных станков. Типичный ответ: «Уровень создаваемого оборудования должен с о о т в е т с т в о в а т ь мировым стандартам». Жизнь требует создания техники, не уступающей лучшим образцам в мире...

Это провозглашает не инженер имярек, а Госстандарт СССР, его требования. Комитет метит государственным знаком изделия, не уступающие... О превосходящих параграф молчит. Оно и правильно. Ведь и премии и прочие знаки отличия выпадают конструкто-

122

рам за создание новой техники, которая не уступает чему-то уже рожденному.

— Видите ли,— осторожно начал Николай Алексеевич Смирнов, заместитель директора ВНИКИ СЧПУ,— станки с программным управлением, промышленные роботы — это новая эпоха в нашем машиностроении. В нее ввела нас социально-экономическая ситуация.— Он надел очки, словно собрался во всеоружии посмотреть правде в глаза.— Первое и самое главное — дефицит и высокая стоимость рабочей силы. Второе — всевозрастающая мобильность производства, когда требуется быстрее освоить, быстрее сменить устаревшее. Скажем, в Японии — я там был — некая фирма выпускает ежемесячно четыре типа автомобилей, перестроиться с выпуска одного на выпуск другого нет проблем, куда ни ткни — электроника... Японцы делают в год тридцать тысяч станков с числовым программным, а мы — около десяти тысяч. Да учтите, станок полезен, когда из-под резца стружка летит. А если его то в ремонт, то налаживать — век не окупится.

Академическое спокойствие рассказчика передалось и мне. Не буду, решил, искать виноватых. Даже если найду, защищать честь мундира конструкторам нет нужды, у них от веку презумпция невиновности: задумано, мол, лучше некуда, а доходит до серии — все, пиши пропало. В цехах портачи, с них и весь спрос. И точно:

— Станкостроители и электротехники внесли свой вклад в отставание отрасли. Правда, и мы не без греха. Пока что гарантируем безаварийную работу наших устройств в течение тысячи, ну двух тысяч часов от силы. Надо бы — минимум до пяти тысяч.

Вот она, цель эксперимента! А рубль — в помощь, чтобы «мысль, мечтающую на размягченном мозгу», пробуждал к работе.

— Верно,— кивает Николай Алексеевич,— но у нас как в той басне: всяк тянет в свою сторону. Инженерская братия борется за надбавки, у финансистов один бог — фонд зарплаты, комитет по труду: «Сокращай численность». И нет болеющего за самое главное — качество конструкторской мысли.

Прав он. Качество разработок, этот самый показательный из показателей, пока не имеет опоры. Ни в системе организации инженерного труда, ни в системе его оплаты. Каждый чертеж, передаваемый в цех, прежде читается десятками специалистов. Армия контролеров? Боевой заслон техническому слабоумию? Если бы... Про-

123

пускная способность стражей качества беспредельна и поощряется из того же фонда, что и труд самих авторов. Они — скованные одной цепью, создатель и контролер. Ни начальник отдела, ни специалисты, знающие толк в технологичности, надежности, стандартах,— никто не волен остановить «проходняк». Разве уж явный брак, кричащая несуразица не получат хода, да и то не всегда. Два права у визирующего: подписать или не подписать. «Да» или «нет», оттенки побоку.

«На мой взгляд, такое положение нельзя признать нормальным,— писал в «Правду» московский инженер Л. Лундин.— Чтобы поправить дело, нужна система управления качеством проектирования, в центре которой будет простая, но достаточно объективная оценка каждой работы конструкторов.

В чем суть моего предложения? В том, чтобы авторитетные и компетентные специалисты не только визировали чертежи, как они это делают сейчас, но и ставили свою экспертную оценку — «отлично», «хорошо» или «удовлетворительно» — в карточку учета работы конструктора».

Нет, пока все иначе. Если конструкция так себе, однако соответствует, а улучшение сулит мороку (переделка техдокументации, срыв сроков), чертежи неминуемо уйдут в производство, аукнется в серии.

— Тут было однажды,— рассказывал Лаптев.— Могилевский завод «Техприбор» заказал программное устройство. Исполнили, отправили, все тихо. Вдруг оттуда письмо, просим, мол, учесть ряд замечаний, то-то и то-то. И кое-какие расчеты. Что мы сделали с этим письмом? Приняли к действию? Нет. Под сукно? Нет. Мы его потеряли. Те ждут новое устройство, получают, глядь — все то же. Скандал!

—И чем же кончилось?

—А ничем. Вычли пятьдесят процентов квартальной премии, и опять тишина.

Заказчик как наш покупатель: всегда прав, но не всегда знает об этом. Если что-то не ладится в серии, виноватых не найдешь. Разрешение на переделку дается, если допущена ошибка разработчика, родилось ценное рацпредложение, необходимо усовершенствование... А также по требованию заказчика, по результатам испытаний, по разным другим причинам...

Но еще не было случая, чтобы прародитель устройства, смирив гордыню, признал: «Ошибка разработчика». Втереть очки нетрудно, институт защищен от критики и

124

санкции со стороны заказчика полной или же относительной некомпетентностью последнего. Незащищен пока одним — качеством своих разработок.

Сергей Виролайнен, инженер-программист, самолюбивый, гордый юноша, вчерашний выпускник, готов, сказал, ночами пропадать в лаборатории. «Это за сто пятнадцать-то?» — «Ладно, не в деньгах счастье».

Сергей, я верю, по любви идет в лабораторию, как и Лаптев, которому рубль, хоть и не застит белый свет, однако ж вовсе не мешает.

Лаптев признался: «Я детей своих вижу теперь только спящими, да и то лишь по выходным». Чем больше на него грузят, тем больше он везет. Похвально? Да уж лучше, нежели вовсе без дела. Значит, что же, добыто искомое — интенсификация труда? Пожалуй. Но чем добыто? Сверхнапряжением, субботней поденкой, ночным сидением. Инженеров в отделе стало меньше на шесть человек — что правда, то правда.

Но меньшим числом — еще не значит большим умением.

ОБЫКНОВЕННАЯ АНОМАЛИЯ

Ленинградские социологи опрашивали выпускников двух технических вузов: «Какую долю вашего труда составляет работа, не требующая специальных знаний, доступная десятикласснику?» «Шестьдесят — семьдесят процентов»,— отвечали рядовые инженеры, явно пересаливая: самоуничижение — тоже форма защиты. «Сорок процентов»,— не без смущения признали те, кто уже утвердился в начальственном ранге и склонен был несколько подсластить реальность, иначе хоть освобождай кресло, сдавай портфель желторотому отроку.

Много ли, мало помехи крадут, а половину рабочего времени отдай. Обыкновенная аномалия: технологи носятся по коридорам с бумажками, завлабы стучат на машинке, молоденькие конструкторши («Леночка, не в службу, а в дружбу...») подают руководству чай... Все это началось не вчера и будет продолжаться до тех пор, покуда в том ли, ином подразделении нашей индустрии либо совсем отсутствуют лаборантки, чертежницы, курьеры, секретари, машинистки, делопроизводители, либо их недостаточно. В ленинградских НИИ на трех инженеров три техника. Тогда как признано оптимальным иное соотношение: в НИИ — два, а в конструкторских бюро — три-четыре техника на одного инженера.

125

— Техсервис ненавязчивый,— прошелся Лаптев по наболевшему.— Заказываю в отделе технической информации то, что мне требуется, говорят: «Ждите».— «Сколько ждать?» — «А пока не найдем». Зарубежные патенты изучить — опять «ждите». Переводят, переводят... Готово, наконец. И выясняется: где-то кем-то проблема уже решена, а ты полгода провел в муках творчества.

Тот расход времени и интеллектуальной энергии зачтется Лаптеву хотя бы как тренинг, развивающая головоломка, этакий кубик Рубика. Если «душа обязана трудиться», то уж уму, тем более уму конструктора, безделье и вовсе противопоказано. Муки творчества только во благо. Бесполезны не муки — мучения. Отдел стандартизации, единовластный держатель ГОСТов, нормативных документов и технических условий, гонит с конструкторов семь потов. В стране действуют свыше 70 тысяч государственных, республиканских и отраслевых стандартов и еще 137 тысяч технических условий. Они стоят на страже качества твердо и непоколебимо. Что, впрочем, не мешает их постоянному обновлению. Но какому! Ленинградский конструктор Л. Попов пишет: «Очередное изменение ГОСТа — 2.104—68 предписывает зоны чертежа обозначать вместо «А2, Б4...» совсем наоборот: «2А, 4Б...» Зачем это новшество? Можно представить, как среагируют шахматисты, если им дадут указание записывать ход игры не «Е2—Е4», а «2Е—4Е»...

А вот мы, инженеры, вынуждены тратить время на никчемные переделки чертежей, которые выпускаем тысячами».

Рутина держит в узде инженерную мысль, не дает ей прибавить ходу. Ведь это факт, что за последние полвека производительность труда, скажем, в металлообработке повысилась в десять раз, а производительность труда инженера — лишь на двадцать процентов.

— Что такое САПРы, вам, надеюсь, известно? — Лаптев снова ступил на стезю просветительства.— Не гадайте, это система автоматизированного проектирования. Технологу достаточно ввести в машину закодированные данные детали или устройства, и через две-три минуты получай чертежи.

Увы, САПРы пока не помощники. И маловато их, и туго «соображают». Уже и продавцы универмагов ловко управляются с микрокалькуляторами, а пятимиллионная инженерская армия до сих пор без оружия.

За последние десять лет проектировщиков и кон-

126

структоров в машиностроении стало больше в полтора раза, а сроки разработки новой техники не сокращаются. Станки с числовым программным, целые автоматические линии годами в «прогуле»: не готова документация, инженеры не поспевают...

На одном из ленинградских заводов восемь лет назад с помощью ЭВМ начали создавать программы для стан- ков-автоматов. Двадцать программистов вполне справляются, а не помогай им электронные коллеги, едва бы сладили и все сто.

Рабочий технически вооружен лучше инженера — вот диспропорция, которой наша промышленность вчера еще не знала. Сколько требуется автоматических станков? «Чем больше, тем лучше» — уже не ответ. Зачем производить свыше того, что можем взять на инженерное попечение? Цеховому асу с десятилеткой даже семи пядей во лбу порой недостаточно, чтобы разгадать тайну настройки.

— Лаптев, ты еще здесь? А ну давай в цех! — эта команда регулярна. Она раздается в конце месяца или квартала. Игорь послушно следует к месту назначения, берет паяльник, включает осциллограф и принимается настраивать очередной опытный образец. Все оттого, что цеховому наладчику либо недостает квалификации, либо она не та, а переквалифицироваться ему недосуг — план дышит в спину.

— Что-то одно,— ставит Лаптев вопрос ребром.— Либо определять техническую политику отрасли, либо паять. За совместительство мне, между прочим, не платят.

Ошибочка... Платят за совместительство. Не хотите помочь цеху? А прогрессивку, квартальные, тринадцатую зарплату получать хотите? Не выполним план — будете куковать со своими надбавками и КТУ... Вот подход, достойный не мальчика, но мужа. План, когда он в ажуре, кормилец и поилец семьи твоей, инженер, хоть и отчасти, а порука благополучия в ней и покоя. Игнорировать его — что плевать в колодец.

—Все равно позор! — стоит на своем Лаптев.— На хозработы кого посылают? Конструкторов! Ну, технологов еще. Словом, от кого план не зависит. Живем, можно сказать, по Некрасову.

—По Некрасову? Это как же?

—А так: в понедельник Савка мельник, а во вторник Савка шорник, со среды до четверга Савка в комнате

слуга...

127

...А по пятницам инженеры Электромеханического завода метут свою территорию. Выходят,.понятно, в рабочее время, настрой боевой... Дочиста, без халтуры. Лаптеву, кстати, не привыкать, дворником он уже был. Будучи студентом, пять лет кряду подметал у.зоопарка, на Зверинской улице, где снимал комнатку; платили шестьдесят рублей в месяц. Не думал, говорит, не гадал, что так скоро придется вернуться к ремеслу недальней юности, ан жизнь заставила.

—Должна же быть разница,— внушал мне Игорь,— на что инженеру можно отвлекаться, а на что.— стыд один.

—Двор мести — это стыд?

—Считаю — да.

—А что приличнее?

—Ну там... — он поискал подходящее,— урожай убирать, это всякий поймет.

Вот, значит, как. Убирать территорию ему не с руки, убирать урожай — всегда готов! Однако крепко же оно вбито в умы, благоговейное, подогреваемое газетной патетикой, отношение к хлебу насущному. Не столько даже к тому, что на столе, сколько к тому, что в поле. Видать, глубоко вошло, если даже потомственный горожанин, технарь до мозга костей, почитает за долг послужить урожаю. Что хлеб надо заработать — внушается (и понимается) едва ли не буквально. И ежесезонноконструкторы Ленинградского электромеханического дружными рядами отправляются в соседствующий с заводом совхоз «Предпортовый»: летом — на прополку, осенью — картошку копать. Поле за ними закреплено, до него километр, не более. Даже автобус не нужен. Пешочком вдоль берега, под шум волны кто же откажется?

— Правильно,— сказал Лаптев,— чего артачиться, надо, так надо. Все равно куда-нибудь запрягут, так уж лучше на свежем воздухе.— Он подумал и выложил еще один плюс.— В институте сидишь до пяти, а там в двенадцать уже свободен.

Полагаю, однако, что он просто себя уговаривал. Скорее для поддержки веры в истину, будто нет худа без добра, нежели всерьез радовался превратностям своей и общей инженерской судьбы. А их немало. В институтской столовой, как и всюду, не хватает посудомоек. И вот женщины — конструкторы, технологи, программисты — целый год по очереди (в коридоре на стене вывешен график, не отвертишься) моют тарелки, все прочее, а заодно и пол. Опять же: с десяти до двух — и по домам. Но льго-

128

та не радует. С души, говорят, воротит, хотя воистину непыльная работа.

„Да, времена меняются: где искренний восторг, с которым в мае 36-го Большой Кремлевский зал рукоплескал неутомимым труженицам, что дежурили в рабочих столовых, готовили и кормили, наводили уют в общежитиях, открывали при заводах ясли и не по графику, а по доброте душевной, сменяя друг друга, работали там нянечками и воспитателями?

Кого же собрала Москва той памятной весной? Ударниц бытового обслуживания? Победителей соревнования среди работников пищевой промышленности? Цвет советской педагогики? Нет, то проходило Всесоюзное совещание жен инженерно-технических работников. Были, кстати, на нем Антонина Тимофеевна Цапкина и Ольга Васильевна Преснякова, делегатки Ленинградского завода пишущих машин (от него, нацомню, ведет род свой нынешний Электромеханический). С трибуны и вне ее они рассказывали о том, как совет жен открыл детскую комнату, как выбили помещение для яслей, как женщины, не борясь за чистоту, просто подметают в цехах... Представьте себе, инициатива эта распространилась по стране, породила целое движение, его горячо поддержал С. Орджоникидзе, а сорок участников совещания были награждены орденами.

Дочери и внучки цапкиных и Пресняковых сами уже в инженерском звании, иные при скромных, но должностях, а что-то не видно былого почтения. Ни тряпку, ни метлу никто не рвет из рук, наоборот, всучить норовят — держи, не барыня. Одно, пожалуй, утешение: в чем-чем, а уж в этом у них с мужьями-инженерами полное, абсолютное равенство.

Подать-поднести, погрузить-разгрузить — как и куда инженеру из этого круга?

Готовились к заселению нового заводского корпуса, Лаптев помогал убирать строительный мусор, напоролся ногою на гвоздь. К вечеру поднялась температура, боялись начнется заражение, но, к счастью, обошлось...

Всякий раз, составляя квартальный отчет, Белов с упрямым постоянством, словно мстя кому-то, выделяет отдельной графой: «Работа в совхозе». Или: «Уборка территории». Когда и сколько часов. Чтобы правда, ничем не прикрытая, обнаженная, как тот гвоздь, вылезла в документе, колола глаза.

ЛЕД ТРОНУЛСЯ...

Говорят, самое постоянное в жизни — это перемены. В чьей — не уточняется, понимай философски. Но если принять эту истину в ее волнующей конкретности, то, скажем, в жизни Лаптева и его коллег самое постоянное — не перемены, а ожидание их. Надежда не иссякла

иу пишущих. Иначе чего ради вот уже которое поколение публицистов тревожит общественную мысль неостывающим беспокойством за судьбу инженера. Смотри-ка, скажут, пишешь на злобу дня, а выходит на злобу лет

идаже десятилетий. И ты все надеешься?

Надо надеяться и писать. Писать и надеяться. Карфаген должен быть разрушен.

А реальный итог двух прошедших десятилетий? Что ж, осуществленная вера в небесполезность на-

писанного вместилась в одно слово: эксперимент. Он не панацея, не благодать, ниспосланная свыше. Он — смелая разведка перед вводом в действие главных сил.

Что же разведано?

«Наметилась тенденция к подъему инженерной активности»,— скупо оценил результат Валентин Дмитриевич Харин, начальник отдела Госкомтруда СССР,

чья епархия — научные, конструкторские, проектные организации. Должностному лицу приличествует блюсти осторожность, что, кстати, не вредно и пишущему о всяком новом деле. Возбудить преждевременный восторг, прокукарекать до зари — это и праздным умам непозволительно, а людям в чине и вовсе не с руки. Пото- му-то и отмерял, дозировал оценки Валентин Дмитриевич, доверяясь не столько даже собственным впечатлениям (был в Ленинграде, лично вник в суть и подробности дела), сколько неподкупной правде фактов. А это факт: кто лучше работает, тот теперь больше получает. И это факт: месячный заработок участников эксперимента поднялся в среднем на 20 рублей, при этом на 15— 17 процентов выросла производительность их труда. С начала эксперимента на 2500 тонн снижена материалоемкость продукции, на 700 тысяч нормо-часов уменьшена трудоемкость. Итак, затраты упали, производительность поднялась, а с нею и заработок, и жизненный тонус инженера — чего же боле?

Но Харин упрямо не желает самообольщаться и мне

не дает.

— Мгновенных результатов не ждите. Научно-ис- следовательские, опытно-конструкторские разработки у

130