Литература по госам / Бисмарк - Мысли и воспоминания / Том II

260 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

справедливым и доброжелательным королем и офицером, ис­ полненным чувства чести, которого одна мысль об его прусской porte-ерее [портупея] смогла удержать на должном пути.

Император способен был вспылить, но во время спора раз­ дражение спорившего не сообщалось ему; в таких случаях он со спокойным достоинством прекращал разговор. Такие вспышки, как в Версале, когда он отказывался от император­ ского титула, случались очень редко. Если он бывал резок с людьми, к которым благоволил, как, например, с графом Роо­ ном или со мной, то это значило, что либо его волновал самый предмет разговора, либо в результате происходившего до этого постороннего неслужебного разговора он был связан взглядами, которые невозможно было защищать деловым образом. Граф Роон выслушивал подобные вспышки гнева, как военный перед фронтом выслушивает незаслуженный, по его мнению, выговор начальника, но это действовало на его нервы и косвенно на его здоровье. На меня же взрывы императорского гнева, которые мне приходилось переживать реже, чем Роону, не действовали заразительно, а скорее охлаждали. Я пришел к выводу, что монарх, удостаивавший меня таким доверием и благоволением, как Вильгельм I, представляет для меня в моменты своей не­ справедливости vis major [непреодолимую силу], с которой я не в состоянии бороться; это подобно грозе, морю или другому явлению природы, с которым надо мириться; если же мне это не удавалось, значит я неправильно выполнял свою задачу. Это мое впечатление было основано не на моем общем представле­ нии об отношении короля милостью божьей к своему слуге, а на моей личной любви к императору Вильгельму I. По от­ ношению к нему мне было очень далеко чувство личной обид­ чивости, он мог обращаться со мною довольно несправедливо, не вызывая во мне чувства возмущения. Чувство обиды точно так же не могло иметь места по отношению к нему, как и в роди­ тельском доме. Это не мешало тому, что, не встречая в некото­ рых политических и деловых вопросах понимания со стороны монарха или наталкиваясь на предвзятое мнение, исходившее от ее величества, или от религиозных либо франкмасонских придворных интриганов, я поддавался нервному возбуждению, вызванному непрестанной борьбою, и оказывал государю пас­ сивное сопротивление, которое ныне, в более спокойном состоя­ нии духа, я порицаю и в котором раскаиваюсь точно так же, как после смерти отца мы испытываем грусть при воспомина­ нии о размолвках.

VI

Благодаря его чистосердечию, искреннему доброжелатель­ ству к окружающим и сердечной любезности ему легко удава­ лись такие вещи, которые порой доставляют немало труда и

умственного напряжения конституционным монархам и мини­ страм. Повторяющиеся из года в год обращения к народу тех монархов, конституционализм которых считается образцовым, содержат богатый запас красноречивых слов и оборотов для публичных выступлений, но Леопольд бельгийский и ЛюдовикФилипп при всем своем ораторском искусстве более или менее истощили конституционную фразеологию, и германский мо­ нарх едва ли мог бы расширить круг употребительных в этих случаях выражений. Мне самому ни одна работа не была так неприятна и трудна, как нанизывание фраз для тронных речей и тому подобных публичных выступлений. Когда император Вильгельм сам составлял обращения или собственноручно писал письма, то если они и были стилистически неправиль­ ными, то в них все же всегда было что-то подкупающее и часто воодушевляющее. Они трогали теплотой чувства и вселяли уверенность, что король не только требовал преданности к себе, но и сам отличался преданностью. II etait de relation sure [на него можно было положиться]; он представлял собою одну из тех царственных душой и телом личностей, которые обладают более качествами сердца, нежели рассудка; этим объясняется та встречающаяся иногда в немецком характере преданность не на живот, а на смерть, какую выказывают им и слуги и привер­ женцы. Для монархических убеждений границы преданности не одни и те же по отношению к каждому государю, а разли­ чаются, смотря по тому, определяются они политическим по­ ниманием или чувством. Известная мера преданности опреде­ ляется законом, большая — политическими убеждениями; там, где она выходит за эти пределы, она нуждается в личных чув­ ствах взаимности; этим вызывается то, что у верных государей — верные слуги, преданность которых превосходит юридические нормы.

Одна из особенностей роялистских убеждений состоит в том, что их носителя, даже если он сознает свое влияние на решения монарха, не оставляет чувство, что он — слуга монарха. Сам король похвалил однажды (в 1865 г.) моей жене искусство, с каким я умел угадывать его намерения и, как он присовокупил после короткой паузы, — руководить ими. Такое признание не лишало его сознания того, что он господин, а я его слуга, хотя и полезный, но почтительный и преданный. Это сознание не покинуло его и тогда, когда при возбужденном обсуждении моего прошения об отставке в 1877 г. он воскликнул: «Неужели же я должен оскандалиться на старости лет? Если вы меня покинете, это будет неверностью». Даже и при таких обстоя­ тельствах он слишком высоко ценил свое королевское достоин­ ство и был слишком справедлив, чтобы испытать ко мне малей­ шее чувство сауловой зависти14. Как монарх он не только не чувствовал себя униженным тем, что у него был слуга, пользо­

вавшийся уважением и властью, но это даже возвышало его. Он был слишком благороден для чувства дворянина, который не терпит в деревне богатого и независимого крестьянина. Радушие, с каким он не повелел и не предписал, но разрешил почести по случаю пятидесятилетия моей службы в 1885 г.

ипринял участие в них, в истинном свете показали этот бла­ городный и королевский характер также и перед обществом и историей. Празднование состоялось не по его повелению, но

сего дозволения и радостного содействия. Ни на одно мгновение ему не приходила в голову мысль о зависти к своему подданному

ислуге, и ни на минуту его не покидало сознание, что он монарх, точно так же, как все, даже самые преувеличенные почести не

Эти отношения и моя привязанность имели принципиальную основу в моих твердых роялистских убеждениях, но такого рода роялизм возможен только под воздействием известной взаимности добрых чувств между государем и его слугой, точно так же, как наше ленное право 15 предполагает «вер­ ность» обеих сторон. Такого рода отношения, какие были у меня с императором Вильгельмом, не являются только пра­ вовыми отношениями государя и его подданного или суверена и его вассала, они носят личный характер и для своей плодо­ творности требуют, чтобы как государь, так и слуга приобрели их. Они легко переносятся скорее в личном порядке, чем на основании какой-либо логики на следующее поколение, но сообщать им длительный и принципиальный характер не соот­ ветствует в нынешней политической жизни германскому миро­ воззрению, а присуще скорее романскому; бурбонский portecoton 16 в немецкие понятия не укладывается.

VII

Нижеследующие письма живее, чем мое описание, покажут характерные черты императора.

«Берлин, 13 января 1870 г.

К сожалению, я все еще позабыл передать вам медаль в честь победы, которая собственно должна была бы быть прежде всего в ваших руках, поэтому препровождаю ее вам как доказатель­ ство вашей всемирно-исторической деятельности.

Ваш Вильгельм».

Я написал королю в тот же день: «Светлейший король, всемилостивейший господин,

Приношу вашему величеству почтительнейшую и глубочай­ шую благодарность за милостивое пожалование мне медали

«Берлин, 2 марта 1872 г.

Мы отмечаем сегодня первую годовщину заключения славно­ го мира17, одержанного нами ценою доблести и всяческих жертв, но только благодаря вашей дальновидности и энергии при­ ведшего к таким результатам, которых никогда нельзя было ожидать! Еще раз от всего сердца повторяю вам сегодня искрен­ нюю благодарность, которая уже публично была выражена мною ранее в железе и благородных металлах. Недостает однако еще одного металла — бронзы. Поэтому предоставляю сегодня в ваше disposition [распоряжение] сувенир из этого металла, притом в виде того предмета, который вы заставили смолкнуть год тому назад; я приказал предоставить вам, по вашему соб­ ственному выбору, несколько орудий, захваченных у неприя­ теля, с тем, чтобы вы поставили их в ваших поместьях на веч­ ную память об оказанных мне и отечеству высоких услугах!

Ваш

искренно преданный и признательный вам

Вильгельм».

«Кобленц, 26 июля 1872 г.

28-го числа сего месяца вы будете справлять радостный семейный праздник 1 8 , который всевышний, по своей милости, ниспослал вам. Я не могу и не должен остаться вдали от этого праздника, и прошу вас и княгиню, вашу супругу, принять мое искреннее и горячее поздравление по случаю этого радост­ ного дня. За то, что при всех благах, излитых на вас прови­ дением, семейное счастье было для вас всегда превыше всего, вы вознесете благодарственные молитвы ко всевышнему. Но благодарственные молитвы мои и всех нас идут далее; мы благодарим бога за то, что он послал вас в столь решающий час мне в помощь и тем открыл моему правлению такие пути, которые далеко превзошли все, что может предвидеть и постиг­ нуть человеческий ум. Вы вознесете благодарность господу и за то, что он даровал вам возможность совершить столь вы­ дающиеся дела. Во время и после ваших трудов вы в домашнем кругу находили всегда отдохновение и покой, и это поддержи­ вало вас при исполнении вашего тяжкого призвания. Моя настоятельная просьба беречь и укреплять себя для этого по­ следнего; я рад был увидеть из вашего письма, переданного мне графом Лендорфом, и услышать от него лично, что впредь вы будете думать более о себе, нежели о бумагах.

На память о вашей серебряной свадьбе вам вручат вазу, изображающую признательную Borussia, и, как ни хрупок материал, из которого ваза эта сделана, пусть даже каждый ее осколок со временем расскажет потомкам, чем Пруссия обя­

признательность! Этим я повторяю в настоящем письме лишь то, что я уже много раз говорил вам; картина же эта наглядно покажет отдаленнейшим вашим потомкам, что ваш император и король и его дом вполне понимали, чем они вам обязаны. С этими мыслями и чувствами я заканчиваю эти строки.

Благодарный и искренне преданный вам император и король

Вильгельм».

«Вы празднуете, любезный князь, 23 сентября сего года день, в который 25 лет тому назад я призвал вас в мое государ­ ственное министерство и вскоре передал вам руководство им. Выдающиеся заслуги, оказанные вами отечеству еще ранее, при исполнении самых разнообразных и важных поручений, дали мне право поручить вам эту наивысшую должность. Исто­ рия последней четверти текущего столетия доказывает, что, остановив свой выбор на вас, я не ошибся.

Являя яркий пример истинной любви к отечеству и неутоми­ мости в труде, часто пренебрегая своим здоровьем, вы как в военное, так и в мирное время неусыпно следили за трудно­ стями, порой нагромождавшимися одна над другой, и всегда благоприятно разрешали их; вы привели Пруссию к почестям и славе и доставили ей такое место в мировой истории, о кото­ ром никто не мог и мечтать. Такого рода заслуги дают мне пол­ ное право начать день двадцатипятилетнего юбилея, 23 сен­ тября, благодарственной молитвою к господу богу за то, что он послал мне вас в помощь, дабы совершить свою волю на земле.

Еще раз приношу вам за все это благодарность, которую я неоднократно высказывал вам на словах и на деле.

От всего преисполненного благодарностью сердца желаю вам счастья и от души желаю, чтобы вы надолго еще сохранили силы для служения на благо престола и отечества.

Ваш вечно благодарный король

и друг

Вильгельм.

Берлин, 23 сентября 1887 г.

P. S. В воспоминание об истекших 25 годах посылаю вам изображение того здания, в котором нам пришлось обсуждать

ивыполнять столь ответственные решения, служившие всегда

кчести и благу Пруссии, а ныне, надо надеяться, и Германии».

Последнее письмо императора я получил 23 декабря 1887 г. По сравнению с предыдущими, по слогу и по почерку этого письма было заметно, что имгератору в последние три месяца стало гораздо труднее письменно излагать свои мысли и самому писать; но это не мешало ясности его суждений, проявлениям

отеческой чуткости к чувствам своего больного сына и монар­ шей заботливости о надлежащем образовании своего внука. Было бы несправедливо при воспроизведении этого письма что-либо улучшать в нем.

«Берлин, 23 декабря 1887 г.

Прилагаю при сем указ о назначении вашего сына дей­ ствительным тайным советником с титулом «превосходитель­ ство»; прошу вас передать этот указ вашему сыну — радость, которой я не хочу лишать вас. Я думаю, что радость будет тройной: для вас, для вашего сына и для меня!

Пользуюсь случаем, чтобы объявить вам, почему я до сих пор ничего не ответил на ваше предложение ближе познако­ мить моего внука, принца Вильгельма, с государственными де­ лами ввиду плохого состояния здоровья моего сына крон­ принца!

В принципе я вполне согласен, что это необходимо, но осу­ ществление этого весьма затруднительно. Вам известно, ко­ нечно, что принятое мною, по вашему совету, само по себе вполне естественное решение, чтобы мой внук В[ильгельм],

втех случаях, когда для меня самого это невозможно, подпи­ сывал текущие бумаги гражданского и военного кабинетов 2 1 , ставя свою подпись под словами «по высочайшему повелению», что это решение чрезвычайно раздражало кронпринца, словно

вБерлине уже думают о том, как заменить его! При более спо­ койном обсуждении мой сын, вероятно, успокоится. Труднее было бы ему примириться с этим, если он узнает, что его сыну разрешено еще большее участие в государственных делах и что

Но тогда дело обстояло совсем по-иному; так как у короля, отца моего, было основание назначить заместителя тогдашнему крон­ принцу, и хотя уже давно можно было предположить, что я уна­ следую корону, но объявление о том последовало, лишь когда мне исполнилось 44 года и мой брат ввел меня в состав госу­ дарственного министерства с титулом принца Прусского. Этот пост требовал, чтобы ко мне был приставлен опытный человек, который подготовлял бы меня к очередному заседанию госу­ дарственного министерства. В то же время я получал ежедневно политические депеши после того, как последние, судя по нало­ женным на них печатям, проходили через 4—5—6 рук! При­ командирование к моему внуку государственного сановника просто для conversation [беседы], как вы предлагаете, лишено того основания, которым у меня была подготовка к определен­ ной цели и, без сомнения, еще больше раздражило бы моего сына, чего следует абсолютно избегать. Поэтому предлагаю вам сохранить прежний способ изучения дел и ознакомления

с государственным устройством, т. е. чтобы это было возложено на отдельные министерства; быть может эту обязанность можно будет распространить на два министерства, подобно тому как это было нынешней зимой, когда мой внук добровольно стал посещать ведомство иностранных дел и министерство финансов, а с нового года эти посещения можно сделать обязательными и присоединив еще пожалуй министерство внутренних дел, при­ чем моему внуку можно было бы разрешить в отдельных sanglanten 22 случаях знакомиться с делами ведомства иностран­ ных дел. Это продолжение уже установившегося порядка может менее раздражать моего сына, хотя, вы помните, что он и про­ тив этого резко возражает.

Прошу вас высказать ваше мнение по этому поводу. Желаю всем вам приятных праздников.

Вам

признательный

Вильгельм.

Прилагаемый при сем Patent будьте любезны контрассигни¬ ровать прежде, чем передать его дальше по назначению.

В.»

От императрицы Августы я редко получал письма; ее по­ следнее письмо, диктуя которое, она, вероятно, вспоминала о нашей борьбе, точно так же, как я при его чтении, было сле­ дующего содержания:

«Писано под диктовку.

Баден-Баден, 24 декабря 1888.

Любезный князь! Обращаясь к вам с этими строками, я хочу лишь выполнить долг признательности в последние часы ухо­ дящего серьезного года моей жизни. Вы верно служили нашему незабвенному императору и выполнили мою просьбу заботиться о его внуке. Вы выказали мне участие в тяжелые часы, поэтому перед наступлением нового года я считаю долгом еще раз по­ благодарить вас и при том рассчитывать и впредь на вашу помощь при превратностях нашего тревожного времени. Я собираюсь тихо отпраздновать в семейном кругу наступление нового года и посылаю вам и вашей супруге дружеский привет.

Августа».

Подпись сделана собственноручно, но очень отличается от того уверенного почерка, который был свойственен императрице раньше.