Экзамен зачет учебный год 2023 / Асосков А.В. Коллизионное регулирование договорных обязательств

—1 . 4 . —

«Истец в исковом заявлении и в заседании МКАС настаивал на применении к правоотношениям сторон по контракту норм российского права, мотивируя это тем, что стороны в своих взаимоотношениях в рамках контракта ссылались на нормы российского права. Истец

всвоей переписке с ответчиком и в переговорах с ним всегда исходил из применимости в отношении контракта российского права, и ответчик против применения российского права не возражал. Ответчик в заседании МКАС согласился с тем, что спор должен рассматриваться по российскому праву. Таким образом, из совокупности обстоятельств дела однозначно вытекает, что стороны на основе принципа автономии воли сторон, являющегося одним из широко признанных принципов международного частного права, осуществили выбор применимого права после заключения контракта, и этот выбор действителен с момента заключения контракта»464.

Более того, в российской судебной и арбитражной практике существуют примеры применения права суда или права места проведения арбитражного разбирательства, которые невозможно объяснить с помощью конструкции подразумеваемого соглашения о выборе применимого права

всилу отсутствия волеизъявления одной или обеих сторон на применение такого права. Эти достаточно распространенные примеры можно объяснить только с помощью процессуальных механизмов, имеющих в своей основе теорию факультативного применения коллизионных норм465.

ляемую положениями ст. 28 Закона РФ о международном коммерческом арбитраже. Подробнее о применении коллизионных норм в арбитраже см. главу 4 настоящей работы.

464.Реквизиты других более ранних дел МКАС, в которых использовался описанный подход, см. в работе: Толстых В.Л. Международное частное право: коллизионное регулирование. СПб., 2004. С. 149–150. Весьма характерным, в частности, является решение МКАС от 26.02.1998 г. по делу № 242/1996: «Заключенный сторонами контракт не содержит условия о применимом праве. Арбитражная оговорка, как она сформулирована в контракте, содержит указания лишь по процессуальным вопросам. Между тем истец в исковом заявлении ссылается на предписания ГК РФ, то есть исходит из применения к контракту российского гражданского права. Ответчик в возражениях по иску не высказался о применимом праве, хотя и ссылался на необоснованность применения конкретной нормы ГК РФ. Руководствуясь ст. 28 Закона РФ “О международном коммерческом арбитраже” и п. 1 § 13 регламента МКАС, Арбитражный суд определил, что применимым является российское гражданское право, согласие сторон на применение которого вытекает из их ссылок на нормы ГК РФ».

465.Нужно отметить, что в российской литературе иногда предпринимаются попытки обосновать выбор применимого права в данных ситуациях через конструкцию соглашения о выборе применимого права: «Обстоятельствами, указывающими на наличие соглашения (о выборе права. – А.А.), могут быть признаны … отказ ответчика от явки на процесс или представление им в суд (арбитраж) ходатайства о рассмотрении дела в его отсутствие, если ответчик при этом не воспользовался своим правом оспорить правопорядок, на который ссылается истец…» (Покровская А.Б. Соглашение о праве, применимом к гражданско-правовым сделкам, осложненным иностранным элементом. С. 353). Очевидно, что подобные рассуждения противоречат сделочной природе соглашения о выборе применимого права.

—1 5 3 —

—Глава 1 —

Весьма характерным примером является постановление Федерального арбитражного суда Московского округа от 14.11.2000 г.466: «Как видно из материалов дела, истец – белорусское юридическое лицо – обратился в арбитражный суд с иском, обосновывая свои требования на основе норм российского права. Ответчик в судебное заседание не явился (как пояснил в заседании кассационной инстанции, знал о возбуждении дела в суде), не представил своих возражений против рассмотрения дела на основании норм российского права. Не представил ответчик и документов, подтверждающих содержание соответствующих норм иностранного права, которые бы он считал необходимо применить при рассмотрении спора… Такие действия сторон правомерно расценены судом как согласие сторон о применимом праве к внешнеэкономической сделке, что соответствует п. 1 ст. 166 Основ гражданского законодательства СССР».

В данном случае суд попытался объяснить применение российского права через наличие соглашения сторон о выборе применимого права, однако отсутствие такого соглашение является очевидным, поскольку ответчик вообще не участвовал при рассмотрении дела в суде первой инстанции, а следовательно, не мог (ни прямо выраженно, ни подразумеваемым образом) выразить свое согласие на применение российского права.

При вынесении решения МКАС от 26.04.2004 по делу № 96/2003467 применение российского права было обосновано следующим образом: «Предъявляя иск по настоящему делу, в качестве правового основания своих требований Истец сослался на ст. 309, 330, 395, 486, 500 ГК РФ. Ссылка на эти же статьи была сделана Истцом и в ходатайстве об изменении предъявленных исковых требований. Представляя свои пояснения по иску, Ответчик никаких возражений относительно избрания российского права, применимым к Контракту, не выдвинул. Поэтому МКАС считает возможным применить к отношениям сторон российское право».

Еще более наглядным является решение МКАС от 01.02.1999 по делу № 17/1998468: «Решая вопрос о применимом праве, МКАС исходил из того, что в исковом заявлении истец, обосновывая свои требования, ссылался на нормы российского права. При этом в отзывах на иск ответчик согласился с применением таких норм, а соответчик не заявил возражений против применения законодательства Российской Федерации».

466.Постановление Федерального арбитражного суда Московского округа от 14.11.2000 г. № КГ-А40/5200-00.

467.Использованы выдержки из решения МКАС, содержащиеся в базе Консультант-Плюс.

468.Использованы выдержки из решения МКАС, содержащиеся в базе Консультант-Плюс. См. также решение МКАС от 15.12.2010 г. по делу № 118/2010, в котором российское право было применено несмотря на то, что ответчик полностью игнорировал арбитражное разбирательство, а объективные коллизионные нормы тяготели к применению иностранного права.

—1 5 4 —

—1 . 4 . —

Описанная практика подвергается критике некоторыми российскими авторами. Так, В.Л. Толстых предлагается квалифицировать подобного рода соглашения о выборе применимого права в качестве сделок, совершенных под влиянием заблуждения: «Даже если стороны ссылаются на определенный правопорядок и даже если признать в таких соглашениях наличие соглашения сторон, не бесспорно, что, заключая подобное соглашение, стороны отдают себе отчет в его последствиях и в наличии у них альтернативы. Чаще всего на отечественное право ссылаются по причине неграмотности в вопросах коллизионного регулирования … В ситуациях, когда стороны провоцируются судом совершить выбор права, можно говорить о сделке, заключенной под влиянием заблуждения (ст. 178 ГК РФ), а следовательно, недействительной (вслед за признанием их недействительными должна быть применена регулярная коллизионная норма)»469.

Выше мы уже отмечали, что подобного рода критика является в значительной степени обоснованной, если рассматривать описанные ситуации через призму конструкции подразумеваемого соглашения о выборе применимого права. Вместе с тем указанная критика теряет свою остроту и становится неуместной в случае использования основанного на принципе диспозитивности процессуального механизма, в соответствии с которым отсутствие возражений ответчика против применения права суда рассматривается в качестве утраты права на подобные возражения на последующих стадиях разбирательства. С нашей точки зрения, усилия доктрины и практики должны быть направлены на формулирование и развитие такого специального процессуального института, который способен обеспечить более эффективное правовое регулирование проблемы определения применимого права на стадии судебного разбирательства, нежели конструкция подразумеваемого соглашения о выборе права.

В своем достаточно консервативном варианте соответствующая законодательная норма могла бы иметь следующий вид: «Если выбор применимого права по соглашению сторон допускается законом и истец основывает свои требования на нормах российского права, то в допустимых пределах суд при разрешении спора применяет российское право, если ответчик не позднее дня представления своего первого заявления по существу спора в суде первой инстанции не заявит возражение о необходимости применения иностранного права, основываясь на положениях Раздела VI ГК РФ». Соответствующая норма могла бы быть включена как в Раздел VI ГК РФ, так и в российские процессуальные кодексы.

469.Толстых В.Л. Международное частное право: коллизионное регулирование. С. 150–151.

—1 5 5 —

Глава 2. Ограничения автономии воли

в рамках коллизионного регулирования договорных обязательств

2.1. Классификация ограничений автономии воли

Свобода сторон осуществлять выбор применимого права не может быть абсолютной. О безграничном действии принципа автономии воли в международном частном праве можно было бы вести речь лишь в случае, если бы единственным подлежащим учету нормообразующим фактором выступали бы индивидуальные коллизионные интересы сторон. Из последующего изложения станет очевидным, что и в сфере коллизионного регулирования договорных обязательств важное значение могут иметь другие группы нормообразующих факторов, которые подлежат учету и балансированию с индивидуальными коллизионными интересами.

В литературе были предложены самые различные классификации ограничений автономии воли в международном частном праве. Отличительной чертой многих классификаций является отсутствие единого классификационного критерия. Так, например, английский исследователь К. Морс предлагает выделять следующие разновидности ограничений: ограничения, связанные с требованием о наличии объективной связи между договором и выбранным правопорядком; ограничения, связанные с природой договора; ограничения связанные с концепцией публичного порядка, запрета обхода закона и другими подобными теориями470. В аналогичном ключе авторы ведущего американского учебника по международному частному праву выделяют географические ограничения, содержательные ограничения и сочетание этих двух разновидностей471. Германская исследовательница Г. Рюль разделяет все ограничения на функциональные (направленные на защиту определенной категории лиц), ситуативные (выделяющие ситуации, когда отношение демонстрирует особенно тесные связи с одной страной или группой стран, имеющих единое мате- риально-правовое регулирование), и технические (связанные с обеспечением действия отдельных особенно важных императивных предписаний той или иной страны)472. В одном из ведущих швейцарских комментари-

470.Morse C. Comparative Study of the Rules of Conflicts of Laws in the Field of Contracts. P. 153.

471.Scoles E., Hay P., Borchers P., Symeonides S. Op. сit. P. 957.

472.Rühl G. Rechtswahlfreiheit im europäischen Kollisionsrecht // Die richtige Ordnung. Festschrift für J. Kropholler zum 70. Geburtstag / Hrsg. D. Baetge, J. von Hein, M. von Hinden. Tübingen, 2008. S. 200–207; Handwörterbuch des Europäischen Privatrechts / Hrsg. J. Basedow,

—1 5 7 —

—Глава 2 —

ев все ограничения предлагается подразделять на имманентно присущие автономии воли в международном частном праве (Immanente Schranken) и политико-правовые ограничения, направленные на защиту особо важных для данного законодателя интересов (Rechtspolitische Schranken)473.

Другие авторы в своих классификациях делают акцент не на причинах, обусловливающих введение ограничений автономии воли, а на используемой юридической технике. Так, в мюнхенском комментарии к Вводному закону к ГГУ отмечается, что ограничения автономии воли могут реализовываться путем контроля на стадии заключения соглашения (Abschlusskontrolle), либо путем контроля содержания таких соглашений и введения специальных инструментов, направленных на корректировку результата решения коллизионной проблемы (Inhaltskontrolle)474. А.Б. Покровская предлагает разделять все ограничения на пространственные (указывающие круг правопорядков, среди которых возможно осуществление выбора), дополняющие (устанавливающие применение определенных правовых норм, действие которых невозможно исключить соглашением сторон) и исключающие (выводящие определенные виды договоров за пределы действия принципа автономии воли сторон)475.

Сложность построения единой классификации ограничений автономии воли в международном частном праве является вполне естественной, если учитывать то обстоятельство, что введение ограничений в разных случаях обусловлено воздействием самых различных групп нормообразующих факторов. С учетом этого наиболее правильной представляется классификация ограничений автономии воли, основанная на учете влияния на решение коллизионной проблемы различных групп нормообразующих факторов.

Данная классификация предполагает выделение следующих ограничений, каждое из которых будет в дальнейшем рассмотрено подробно:

1) Ограничения, связанные с тем, что предпочтение отдается индивидуальным коллизионным интересам одной (с экономической точки зрения слабой) стороны договора. Данное предпочтение, в свою очередь, основано на учете материальных факторов, а именно принципе повышенной правовой защиты слабой стороны на уровне материального права. Международное частное право не может игнорировать современные тенденции

Kl. Hopt, R. Zimmermann. Bd 2. Hamburg, 2009. S. 1273–1274. Article “Rechtswahl” is written by G. Rühl.

473.Honsell H., Vogt N., Schnyder A., Berti St. A.a.O. S. 831–832.

474.Münchener Kommentar zum Bürgerlichen Gesetzbuch. Bd 10. Internationales Privatrecht. Rom-I Verordnung. Rom-II Verordnung. Einführungsgesetz zum Bürgerlichen Gesetzbuche (Art. 1–24). S. 463.

475.Покровская А.Б. Соглашение о праве, применимом к частноправовым отношениям, осложненным иностранным элементом. С. 24.

—1 5 8 —

—Глава 2 —

тельным, в то время как применение объективного договорного статута позволило бы сохранить действительность сделки или ее отдельных условий.

2.2.Ограничения автономии воли, направленные на защиту коллизионных интересов слабой стороны договора

(на примере договоров с участием потребителя)

2.2.1. Причины, требующие введения специальных ограничений автономии воли,

и классификация возможных коллизионных решений

Одной из наиболее заметных тенденций в развитии гражданского права во второй половине XX в. является существенное отступление от классического принципа свободы договора в целях предоставления повышенной правовой защиты экономически слабой стороне – потребителю, которому противостоит профессиональный контрагент, продающий ему товары, выполняющий работы или оказывающий услуги. Идея о том, что защита потребителя должна получить свое отражение и на коллизионном уровне, появилась практически одновременно с разработкой общих подходов в материальном праве. ПосвидетельствуП.Нойхауза,впервыеданнаяидеябылавысказанавстатье швейцарского ученого Ш. Кнаппа (Ch. Knapp), опубликованной в 1950 г.477

Отсутствие специальных ограничений автономии воли в договорах с участием потребителя привело бы к тому, что профессиональная сторона смогла бы навязать потребителю применение невыгодного для него права: потребитель в момент заключения договора из-за недостатка знаний и квалификации был бы не в состоянии оценить все негативные последствия своего формального согласия с применением права, продиктованного профессиональной стороной. Как справедливо отмечает немецкий коллизионист Б. фон Хоффманн, который в 70-е гг. XX в. активно участвовал в разработке современной модели коллизионного регулирования договоров с участием потребителя, свободный выбор права, аналогичный тому, который сегодня признается в договорах между двумя лицами, осуществляющими предпринимательскую деятельность, означал бы, что профессиональная сторона смогла бы навязать потребителю применение того права, которое устанавливает наименее обременительные стандарты защиты прав потребителей и может не иметь никакой объективной связи с данным договором478.

477.Neuhaus P. Die Grundbegriffe des internationalen Privatrechts. 2. Aufl. Tübingen, 1976. S. 177.

478.von Hoffmann B. Consumer Contracts and the 1980 Rome EC Convention on the Law Applicable to Contractual Obligations // Journal of Consumer Policy. 1992. Vol. 15. P. 368.

—1 6 0 —

—2 . 2 . —

Ситуация осложняется тем, что до настоящего времени далеко не все страны включают в свое материальное право нормы, обеспечивающие эффективные механизмы защиты прав потребителей: до сих пор существуют страны, которые практически не различают потребительские договоры и договоры, связанные с осуществлением предпринимательской деятельности. Это дает некоторым авторам основания для того, чтобы поставить под сомнение действие в данной области принципа, на котором основан современный разнонаправленный метод — принцип эквивалентности и взаимозаменяемости частноправовых норм различных правовых систем479.

Можно выделить четыре основные модели коллизионного регулирования договоров с участием потребителя, которые в той или иной степени нашли практическое применение на уровне международных актов или национального законодательства480.

1) Отсутствие специальных ограничений автономии воли

Первая модель предполагает, что договоры с участием потребителя не требуют введения специальных ограничений автономии воли. Сторонники данного подхода полагают, что и в данной области достаточно применять такой общий ограничительный механизм, как институт сверхимперативных норм. Этот подход находит применение в ситуации, когда применимые международные акты и национальное законодательство не устанавливают специальных правил для коллизионного регулирования потребительских договоров, а судебная практика по каким-либо причинам не считает возможным самостоятельно вводить такие ограничения.

В частности, Гаагская конвенция 1955 г. о праве, применимом к международной купле-продаже товаров, не исключает из сферы своего действия потребительские договоры и вместе с тем не предусматривает для них ка- кого-либо специального коллизионного регулирования. Очевидно, что это было связано с тем, что в момент принятия данной конвенции теория, обосновывающая необходимость специального правового регулирования данной разновидности договоров, еще только зарождалась и не получила широкого распространения. В конце 70-х гг. XX в. Гаагская конференция по международному частному праву предприняла попытку разработки протокола к Гаагской конвенции 1955 г., который вводил специальные правила для потребительских договоров481. Однако вследствие того, что подходы

479.Struycken A. Op. сit. P. 282–283.

480.Данную четырехзвенную классификацию использует, в частности, английский исследователь Дж. Хилл (Hill J. Cross-Border Consumer Contracts. Oxford, 2008. P. 326–329).

481.См. текст разработанного проекта и отчета к нему в следующем издании: Preliminary Draft Convention on the Law Applicable to Certain Consumer Sales, Adopted by the Special

—1 6 1 —

—Глава 2 —

кколлизионному регулированию договоров с участием потребителя к тому моменту еще не устоялись и параллельно в странах ЕЭС велась работа над Римской конвенцией, включающей специальные правила для потребительских договоров, соответствующий проект протокола так и не был вынесен для принятия на дипломатической конференции. Эти специальные правила не попали и в Гаагскую конвенцию 1986 г., п.в) ст. 2 которой исключает из сферы действия данной конвенции куплю-продажу товаров, которые приобретаются для личного, семейного или домашнего использования.

В1980 г. на 14-й сессии Гаагской конференцией по международному частному праву была утверждена декларация, в которой констатировалось, что Гаагская конвенция 1955 г. не препятствует Договаривающимся Государствам использовать специальные положения о праве, применимом к потребительским договорам купли-продажи. Однако юридический статус данной декларации является в значительной степени неопределенным: в частности, остается не ясным, может ли государство ссылаться на данную декларацию в обоснование частичного отказа от исполнения международно-правовой обязанности по обеспечению применения Гаагской конвенции 1955 г. на своей территории. Например, Дж. Ринц полагает, что страны, которые не денонсировали Гаагскую конвенцию 1955 г., обязаны применять ее положения без каких-либо ограничений и для договоров с участием потребителя482.

Следует также обратить внимание на то, что многие акты вводят специальные ограничения автономии воли не для любых потребительских договоров, а лишь для тех, которые отвечают определенным критериям483. Соответственно, возникает вопрос о том, можно ли считать, что к потребительским договорам, не удовлетворяющим таким критери-

Commission on June 29th, 1979 (Preliminary Document No. 2 of October 1979) // Hague Conference on Private International Law. Actes et Documents de la Quatorzieme session 6 au 25 octobre 1980. Tome II. Ventes aux consommateurs / Consumer Sales. La Haye, 1982. P. 29–30; Report of the Special Commission by Arthur Taylor von Mehren // Ibid.

Необходимо отметить, что указанные рабочие материалы активно использовались при подготовке Римской конвенции, многие из разработчиков которой одновременно были вовлечены в проект под эгидой Гаагской конференции по международному частному праву. Большинство положений проекта протокола к Гаагской конвенции 1955 г. нашли отражение в ст. 5 Римской конвенции.

482.Rinze J. The Scope of Party Autonomy under the 1980 Rome Convention on the Law Applicable to Contractual Obligations // Journal of Business Law. 1994. P. 417.

Следует также отметить, что ст. 21 Римской конвенции прямо предусматривает приоритет положений международных договоров, принятых до введения в действие Римской конвенции. Аналогичная ситуация в отношении приоритета положений Гаагской конвенции 1955 г. сохранилась и после трансформации Римской конвенции в Регламент Рим I (ст. 25 Регламента Рим I).

483.Как правило, речь идет о специальной защите лишь так называемых пассивных потребителей, которых профессиональная сторона в месте жительства потребителя каким-либо образом стимулировала к заключению договора. Кроме того, многие акты прямо перечисляют потребительские договоры, на которые специальное коллизионное регулирование не рас-

—1 6 2 —