Томсинов В.А. Сперанский
.pdfта, почему консистории следует приступить к выбору ново
го лица на эту должность».
В апреле 1812 года перестало пустовать и другое немало
важное в государственном управлении место, занимавшееся
прежде Сперанским, - должность директора Комиссии со
ставления законов. 13 апреля в эту комиссию прибыл князь
П. В. Лопухин, который 30 марта был назначен председате
лем трех департаментов Государственного совета: законов
(вместо В. П. Кочубея), государственной экономии (вместо Н. С. Мордвинова) и военных дел (вместо А. А. Аракчеева).
С 1 января 181О года князь занимал в этом органе должность
председателя департамента гражданских и духовных дел. Со брав сотрудников Комиссии законов, Лопухин объявил им, что «по председательству его во всех департаментах Государ
ственного совета, в том числе в департаменте законов, его
императорское величество за благо признал вверить ему уп paвлeHиe комиссии законов, с тем чтобы он вошел в рассмо трение всех обстоятельств, изъясненных в поданной ему за
писке от действительного статского советника Розенкампфа и чтобы комиссии дано было надлежащее движение в произ
водстве ее дел». В то время, когда директором Комиссии за конов являлся Сперанский, все разработанные чиновниками данной комиссии для рассмотрения в Государственном сове
те документы поступали сначала именно ему. Князь Лопухин ввел 11 мая 1812 года новый порядок: бумаги Комиссии за конов, предназначенные для обсуждения в Государственном совете, должны бьши рассматриваться сперва особым советом из Г. А. Розенкампфа, Я. А. Дружинина и А. И. Тургенева.
Никаких распоряжений не бьшо сделано императором от
носительно должности товарища министра юстиции, кото
рую с 16 декабря 1808 года занимал Сперанский. Эта долж
ность как будто сама растворилась: никакого указа о ее ЛИКВИдации Александр 1 не издал, но до конца его правле ния в Министерстве юстиции не будет товарища министра.
И при Николае 1 он появится не сразу, а лишь спустя пол
тора года после его восшествия на престол: 24 апреля 1827 го да товарищем министра юстиции будет назначен князь А. А. Долгорукий.
Статус изгнанного из столицы Сперанского несколько
прояснился, когда составлялся список высшим граждан
ским чинам Российской империи. Публиковался он в те
времена от герольдии. И вот при составлении такого списка
на 1813 год у герольдмейстера Грушецкого возникло затруд нение, а именно: показывать ли в нем Сперанского, ведь он
занимал до этого несколько высоких должностей и хотя в на-
234
стоящее время от них уволен, об увольнении этом Правитель ствующему Сенату не дано именного высочайшего повеле ния. Министр юстиции И. И. Дмитриев внес данный вопрос
в Комитет министров, который действовал тогда в связи с от сутствием императора в столице с особыми полномочиями. И
Комитет, поразмыслив, принял следующее решение: «Спе
ранского в изготовляемый список не вносить, поелику он ни
при должностях не находится, ни при герольдии не состоит».
Таким образом, об увольнении Сперанского с государствен
ной службы и в этом случае ничего сказано не бьmо.
Тот факт, что Сперанский бьm уволен от должностей только фактически, а по юридическому своему статусу от
ставленным от службы не считался, будет подтвержден в 1839 году записью в дипломе на его графское достоинство,
сделанной на основании распоряжения Николая 1. Не тер
певший малейших неточностей в документах, император при
кажет записать в этом дипломе, что с 1812 по 1816 год Спе ранский «находuлся вне службы», и ничего больше!
Решив обойтись при изгнании Сперанского из столицы
и с государственной службы без официального указа, Алек
сандр 1 тем не менее распорЯдИЛСЯ сообщить нижегородско
му гражданскому губернатору Андрею Максимовичу Рунов скому условия пребывания опального сановника в Нижнем
Новгороде. 26 марта Руновский получил от министра поли
ции Балашова следующее уведомление: «К вашему превос ходительству явится чиновник c.-ПетербургскоЙ полиции надворный советник Шипулинский, а с ним вместе, по вы
сочайшему повелению, прибудет в Нижний Новгород и
г. тайный советник Сперанский. Государь Император, опреде ляя Нижний Новгород местом пребывания тайного советни
ка Сперанского, высочайше повелеть мне изволил поручить
вашему превосходительству: 1) дабы вы имели бдительное наблюдение, чтобы переписка г. Сперанского бьmа достав
ляема сюда, для доклада Государю Императору; 2) чтобы до
носили вы о всех тех лицах, с коими он будет иметь тесную связь, знакомство или частое обращение; 3) доносить обо
всем в отношении к настоящему положению его, что может
быть достойно примечания. Впрочем Государю Императору благоугодно, дабы тайному советнику Сперанскому во вре
мя пребывания его в Нижнем Новгороде оказываема бъmа
всякая пристойность по его чину\}.
Полицейский надзор был распространен и на переписку родственников Сперанского и его знакомых. Министр Бала
шов строго предписал губернатору Руновскому: «Кроме пря
мой переписки г. Сперанского, куда бы то ни было и с ним
235
других лиц, порученной вашему надзиранию, надлежит
иметь подобное наблюдение и за перепискою не токмо его
окружающих, но и тех лиц, коих связь или знакомство с ним
может обращать на них подозрение в том, что они употреб
ляются средством как к передаче ему, так и к пересьmке его
писем под посторонними адресами».
Специальные меры для перехвата переписки Сперанско
го бьmи приняты министром полиции И В Санкт-Петербур
ге. Балашов отдал приказ руководителю почтовой службы в
столице немедленно доставлять ему все (,пакеты», адресо
ванные на имя М. М. Сперанского и М. л. Магницког02•
Чтение переписки своего бывшего госсекретаря импера тор Александр почитал одной из первейших своих обязан
ностей, не прекращал его и после начала войны с Наполео
ном, и в самые тягостные ее моменты, и даже тогда, когда
отправился вести военную кампанию за пределы России. Вся переписка Сперанского в данное весьма хлопотное для императора время аккуратно доставлялась в Санкт-Петер
бург, а отгуда отправлялась за границу, прямиком в его ав
густейшие руки. Внимательно прочитав письма от Сперан ского и к нему, Александр возвращал их в Петербург с
собственноручной припиской (,отправить по надобности». И
только после этого письма шли по назначению.
Михайло Михайлович быстро догадался о том, что вся
его переписка подвергается перлюстрации. Уже 12 апреля 1812 года он сообщал мужу своей (;естры М. Ф. Третьякову в Черкутино: (,Если захотите вы ко мне писать, то не иначе, как чрез г. Астафьева, а никак не по почте». Астафьев, от ставной штабс-капитан и нижегородский помещик, не стал, однако, более надежным, чем почта. Копия указанного
письма, переданного через него, оказалась у нижегородско
го губернатора, а затем и у министра полиции.
Спустя четыре дня после прибытия на место ссьmки Спе ранский написал письмо своей теще - госпоже СтивенсЗ• (,Я
совсем уже устроился в Нижнем и, совершенно успокоясь насчет своей участи, мечтаю теперь лишь о моменте, когда
мы снова соединимся. Я взял во владение маленький дом, о
котором уже писал вам: он поистине очень красив и удобен; уверен, что он вам понравится, моя дорогая и добрая татап;
около него есть сад, отделенный от всех других домов, так
что вы сможете выходить в него, не испытывя беспокойст
ва со стороны окружающих людей».
Михайло Михайлович советовал в этом письме своим
близким отправляться к нему в Нижний не ранее начала
мая, когда реки войдут после разлива в свои берега. Но Ели-
236
завета с бабушкой уже бьши в пути в то время, когда Спе
ранский писал это письм04• Вместе с ними поехали в Ниж
ний Новгород сын госпожи Стивенс Фрэнсис и воспитан
ница Марианны Анюта. По распоряжению императора
Александра семье Сперанского бьша предоставлена при дворная карета. Его величество предлагал госпоже Стивенс
и деньги на дорогу, но она отказалась принять этот дар.
Весенняя распутица сдел~а их путь долгим, а распрост
ранившиеся по России слухи об «измене» Сперанского морально тяжким. Почти в каждом городе или селении, где
они останавливались на отдых, их, если узнавали, что это
семья «изменника», осыпали бранными словами. Госпожа Стивенс, вместо того чтобы охранить внучку от оскорбле
ний, начинала громко проклинать себя за то, что когда-то
согласилась отдать свою дочь за Сперанского. Свой приезд
в Нижний Новгород Елизавета восприняла поэтому как на
стоящее спасение. Впоследствии она вспоминала о том, как
удивилась, встретив отца таким же, каким видела его в пе
тербургском доме - в таком настроении, как будто в его
жизни ничего не произошло: «Трепеща от нетерпения и ду
шевного волнения, я не могла дождаться нашего приезда и,
когда минута свидания наступила, то бросилась в комнату как безумная и повисла на шее у батюшки, думая найти и
его в горьком отчаянии. И что же? Он был точно так же спо коен, весел, светел, как накануне нашей разлуки в Петер бурге, когда никто из нас и не подозревал готовившегося не счастья. По его виду казалось, что это заточение - только прогулка, простая перемена жительства по собственной во ле. С обыкновенным обаянием его ума и прекрасной души
изгнанник уже успел в такое короткое время совершенно
привлечь и покорить себе хозяев того дома, в котором ЖИЛ».
О том, как спокойно воспринимал Сперанский свое пре бывание в Нижнем Новгороде, свидетельствует и его пись мо в Черкyrино, написанное 12 апреля 1812 года. «До вас, верно, достИI'ЛИ уже слухи о путешествии моем в Нижний,
где ныне имею я пребывание, - утешал он своих родствен ников. - Прошу вас не верить нелепостям, кои на счет мой
будут рассеваемы; пребывание мое здесь есть временное, и
я верную имею надежду возвратиться, а если б и не возвра тился, то беда невелика. Прошу утешать матушку, а если что
вам нужно, то меня уведомить. Если бы кто из родственни
ков моих вздумал меня здесь навестить, то их от сего отвра
щать: ибо, во 1-х, я не знаю, сколько здесь пробуду, а мо жет быть, отправлюсь в Казань для свидания с братом, во
2-х же, мне здесь принимать никого неприлично».
237
Тем временем в Санкт-Петербурге начались разбиратель ство с чиновниками, сотрудничавшими со Сперанским, и проверка доносов на него. Император Александр распорядил ся создать для этого специальный орган - «Комитет охране ния обшей безопасности». Во главе его бьm поставлен новый председатель Государственного совета (с 29 марта 1812 года) граф Н. и. Салтыков. Данный Комитет изучал, в частности,
донос о распространении Сперанским писем с критикой вну тренней и внешней политики Александра 1, дело о «злонаме
ренных сношениях Сперанского... с Французским двором»5.
27 апреля 1812 года «Комитет охранения общей безопас ности» начал разбирательство по делу «О советнике Мини стерства иностранных дел д. ст. сов. Христиане Беке и
директоре канцелярии того же министерства Жерве, привле
ченных к ответственности за сообщение тайно от государст венного канцлера гр. Румянцева секретной дипломатичес
кой переписки бывшему Государственному секретарю
Сперанскому». А А Жерве несколько раз допросили, но арестовывать не стали. Х. Бек же, занимавшийся в Минис
терстве иностранных дел шифровкой сообщений, бьm зато
чен в Петропавловскую крепость. Ничего интересного для
императора о Сперанском подследственные не ·рассказали.
Христиан Бек, например, дал письменное показание о том, что Сперанский пытался уговорить его вступить в масон скую ложу И.-А Фесслера, но этот сюжет не привлек вни мания его величества. В результате через два месяца госу дарь принял решение прекратить дело о сообщении содержания секретной дипломатической переписки Сперан скому. А А Жерве более не беспокоили по этому делу. Хри стиан Бек вышел на свободу, дав предварительно расписку
следующего содержания: «По Высочайшему Его Император
ского Величества повелению нижеподписавшийся обязуется
чрез сие наистрожайшим образом, что он впредь будет жить и вести себя смирно и ни в какие сплетни вмешиваться не станет, равно и о деле, по которому призван бьm в Комитет, никому и ничего говорить не будет, под опасением: за неис
полнение сего поступлено с ним [будет], яко с нарушителем Монаршьей воли. Июля 6 дня 1812 года. Д. статский совет ник Христиан Бею>.
* * *
24 июня 1812 года наполеоновская армия, переправив
шись через Неман, вступила в пределы России. В воззвании
к войскам, подписанном двумя днями ранее, Наполеон на-
238
звал затеянную против России кампанию «второй польской войной» И выразил твердую уверенность, что она «будет для
французского оружия столь же славна, как и первая», окон
чившаяся во Фридланде и Тильзите. Однако в душе француз
ского императора бьша тревога, которая, как ни старался он
ее скрыть, прорывалась-таки наружу и распространялась на
его свиту. Еще в 1811 году Наполеон делился своими пред чувствиями с поляком князем Понятовским: «Наше дело впрок не пойдет. Я рад всеми силами поддерживать вас, но вы от меня слишком далеки, а от России слишком близки.
Что ни делай, а тем кончится, что она вас завоюет, мало то
го, завоюет всю Европу».
Весть о том, что Наполеон пошел войной на Россию, всколыхнула все русское общество. «Русский народ поднял ся как один человек, и для этого не требовалось ни прокла
маций, ни манифестов, - писал в одном из своих писем из Петербурга чиновник Министерства иностранных дел Рос
сии Г. Фабер. - Правительство говорило о том, чтобы поло
жить предел вызванному движению; но письменными при
казами нельзя сдержать подобных порывов, подобно тому, как нельзя возбудить их такими приказами. Совершенно ис
ключительное зрелище представлял этот народ, прямо под
ставляющий неприятелю свои открьпые груди... Русская
любовь к родине не похожа ни на какую другую. Она чужда
всякой рассудочности; она - вся в ощушении. С одного
конца России до другого она проявляется одним и тем же способом, решительно все выражают ее одинаково; это не расчет, это ощущение, и это ощушение - молния. Бороться
и все принести в жертву, огнем и мечом - вот в чем сила
этой молнии. Вступать в сделку снеприятелем - такая мысль не вмещается в русской голове. Никакое примирение невозможно, ни о каком сближении не хотят и слышать. Победить или бьпь побежденным, середины для русских не
существует».
Бедствие, нависшее над страной, отрывало людей от мел
ких житейских забот, заглушало в них эгоистические чувст ва и помыслы. Люди начинали жить интересами своего Оте
чества, мыслями о его судьбе, его спасении. Что переживал в эти дни Сперанский, можно только гадать. Несомненно одно: в тяжкую для России годину он бьш бы очень полезен своему Отечеству на государственной службе. Никто лучше
Сперанского не мог ориентироваться в экстремальных ситу
ациях, создаваемых войной. Никто лучше него не знал со стояния государственного хозяйства России, степени готов
ности страны к ведению войны. Он держал в своей голове
239
обширнейшую информацию о положении дел на междуна родной арене и бьm незаменим в военных условиях как дип
ломат. Но вместо всех этих поприщ выпала Сперанскому не
завидная участь - томиться в ссьmке и использовать свой
вьщающийся государственный ум, свои обширные познания
в области финансов только для того, чтобы обеспечить спо койствие и сносное материальное существование лично себе
и своей семье6• Понимая, что из ссьmки ему суждено вер нуться не скоро, Михайло Михайлович начал бьmо подумы вать о покупке в Нижнем Новгороде дома для себя и дочери
с тещей. Однако планам его снова не суждено бьmо сбыться. Бедствие, навалившееся на Россию в лице наполеонов ской армии, казалось, должно бьmо ослабить внимание к Сперанскому его врагов. Кто способен думать о личных сво их недругах в то время, когда опасность угрожает Отечест ву? Выявилось, что многие способны. С началом войны
России с Францией сановники, считавшие Сперанского
личным своим врагом, решили воспользоваться новой ситу ацией, дабы окончательно с ним расправиться.
30 июня l8l2 года граф Ростопчин, ставший не более двух
месяцев назад губернатором в Москве, обратился к импера тору Александру с письмом: «Народ снова возмутился про тив Сперанского, когда пришло бьmо известие об объявле нии войны, и я не смею скрыть от Вас, государь, что все, от
первого и до последнего по всей России, считают его измен ником. Между купцами стало известно, что он находится в
Нижнем и что это недалеко от Макарьева, куда многие от
правляются на ярмарку, то поговаривают, что можно его там
убить»7. Не успокоившись на этом, Ростопчин написал
23 июля еще одно письмо: «Не скрою от Вас, государь, что
Сперанский очень опасен там, где он теперь. Он тесно сбли зился с архиепископом Моисеем, который известен как ве
ликий почитатель Бонапарта и великий хулитель ваших дей
ствий. Кроме того, Сперанский, прикидываясь человеком
очень благочестивым, народничая и лицемеря, снискал себе дружбу нижеroродцев. Он сумел их уверить, будто он жертва своей любви к народу, которому якобы хотел он доставить свободу, и что Вы им пожертвовали министрам и дворянам»8.
22 августа добрый знакомый графа Ростопчина нижего
родский вице-губернатор Крюков, исполнявший в то время должность гражданского губернатора, направил министру
полиции следующее секретное «представление» О тайном
советнике Сперанском: «6-го числа настоящего августа в день Преображения Господня, когда я был на Макарьев ской ярмонке, здешний преосвященный епископ Моисей
240
по случаю храмового праздника в кафедральном соборе да
вал обеденный стол, к коему были приглашены некоторые
из губернских чиновников. После обедни бьш тут и г. тай ный советник Сперанский, обедать однако ж не остался; но между закускою занимался он и преосвященный обоюдны
ми разговорами, кои доведя до нынешних военных дейст
вий, говорили о Наполеоне и о успехах его предприятий, к чему г. Сперанский дополнил, что в прошедшие кампании
в немецких областях при завоевании их он, Наполеон, ща
дил духовенство, оказывал к нему уважение и храмов не
допускал до разграбления, но еще для сбережений их при ставлял караул, что слышали бывшие там чиновники, от
которых о том на сих днях я узнал. О чем долгом постав
ляю вашему высокопревосходительству всепокорнейше до
нести. Вице-губернатор Александр Крюков». О характере
этих якобы состоявшихся разговоров Сперанского с епис
копом Моисеем нижегородскому вице-губернатору Крюко ву стало известно из доноса губернского предводителя дво рянства князя Е. А. Грузинского.
6 сентября министр Балашов доложил об этом «представ
лении» нижегородского вице-губернатора императору Алек сандру. 9 сентября его величество подписал на имя пребывав шего в Нижнем Новгороде начальника 3-го округа военного
ополчения графа Петра Александровича Толстого рескрипт, в
котором коротко говорилось О тогдашнем военном положе
нии и организации ополчения, а в конце содержалась припи
ска: «При сем прилагаю рапорт вице-губернатора Нижегород
ского о тайном советнике Сперанском. Если он справедлив,
то отправить сего вредного человека под караулом в Пермь, с
предписанием губернатору, от Моего имени, иметь его под
тесным присмотром И отвечать за все его шаги и поведение».
В Нижний Новгород высочайшее повеление прибьшо как
раз в годовщину коронации Александра - 15 сентября. В
этот день, тотчас после обедни, Сперанский заглянул к гра фу п. А. Толстому с поздравлением и здесь впервые увидел
ся и познакомился с одним из виновников своего паде
ния - историком Н. М. Карамзиным. Побыв немного в доме Толстого, Михайло Михайлович ушел, а вскоре после его ухода прибьm фельдъегерь из Санкт-Петербурга. Озна
Комившись с императорским повелением, граф Толстой не
стал терять времени на проверку справедливости рапорта
вице-губернатора Крюкова, но вызвал к себе состоявшего за
адъютанта коллежского асессора Филимонова, подал ему за
печатанный конверт и сказал: «Поезжай сейчас к Руновско
му, вручи ему этот конверт и не отходи ни на минуту, пока
241
все не будет исполнено, а потом возвратись ко мне с по
дробным обо всем отчетом».
Андрей Максимович, прочитав содержавшееся в конвер
те, всплеснул руками в растерянности: «Боже мой, кто бы
это думал!» Тут же вызвал к себе частного пристава и поехал
с ним и с Филимоновым в дом, где проживал ссьmьный са
новник. Там Руновский объявил ему высочайшее повеление
отправиться в тот же вечер в Пермь.
Михайло Михайлович воспринял перемену места ссьmки
внешне вполне спокойно. «Ну, Я этого ожидал, - бросил он
вошедшим. - Надеюсь, однако же, господа, что вы не отка
жете дать мне час времени привести в порядок кое-какие
бумаги и написать одну бумагу». Губернатор согласился. Тогда Сперанский сел к столу и начал писать. Писал он бо лее часа. Тем временем подготовили дорожную коляску.
Сперанский встал из-за стола, подошел к Филимонову и
вручил ему два запечатанных конверта с просьбой передать их графу Толстому. Один конверт предназначался графу,
другой бьm на имя государя. «l<ланяйтесь графу, - сказал
Михайло Михайлович, - попросите его оmравить как мож но скорее. Содержание его весьма важно». Быстро собрав
шись в дорогу, изгнанник молча вышел из дому, не проро
нив ни слова, сел в коляску и отправился в сопровождении
частного пристава в новый свой путь.
В письме Сперанского на имя графа П. А. Толстого гово рилось: «Приношу вашему сиятельству следующие мои все покорнейшие просьбы: 1) прилагаемое при сем письмо до ставить государю, при вашем донесении; 2) при
отправлении семейства моего оказать возможную помощь и снисхождение; 3) врагам моим здесь и разным их толкам на
ложить молчание; 4) наконец, и сие для меня всего важнее, сохранить доброе ваше о мне мнение. Оно всегда бьmо для
меня драгоценно, и, смею сказать, по чувствам моим и пра
вилам я его достоин. Князю Егору Александровичу (Грузин скому. - В. т.) прошу поклониться».
17 сентября 1812 года граф Толстой направил императору
Александру донесение о выполнении предписания его вели
чества об отправлении Сперанского в Пермь: «Всемилости
вейший государь! Получив высочайшее вашего император
ского величества повеление от 9-го сентября, в ту же ночь
отправил тайного советника Сперанского в Пермь под при
смотром полицейского офицера и с должным предписанием
к тамошнему гражданскому губернатору. Выпровождавший его из города полицмейстер доставил мне от него конверт, в коем я нашел письмо на высочайшее ваше имя и которой у
242
сего посьmаю. Остаюсь в недоумении однакож, должен ли я
бьm сие сделать или нет и не прогневаю ли тем ваше импе
раторское величество»9.
За день до своего отъезда из Нижнего Новгорода Спе ранский получил письмо от мужа своей сестры Марфы М. Ф. Третьякова. Михайло Федорович сообщил, что живет в
страхе и всерьез думает, не бежать ли ему со всей своей семь
ей из Черкутина. Истинной причиной страха, охватившего Третьякова, бьmа реакция жителей Черкутина на дошедшие до них слухи о «предательстве» Сперанского. Местные крес
тьяне восприняли их настолько серьезно, что решили «раска
тать по бревнам» дом «предателя Отечества». Однако Третья ков скрьm этот факт и написал Сперанскому только о своей боязни прихода французов. Михайло Михайлович HeMeД1IeH
но ответил ему. «Письмо ваше, любезный мой Михайла Фе
дорович, весьма меня опечалило, - писал он. - Я не знаю,
как и изъяснить намерение ваше оставить село. Куда ехать и
где сокрьпься! Везде та же самая судьба постигнуть вас мо
жет. Впрочем, будьте уверены, что страхи ваши основаны на самых пустыIx и неоснователъных слухах. Зачем неприятелю
бродить по селениям и даже зайти в Черкутино, которое столь далеко стоит от большой дороги. Да ежели бы он и при шел, неужели вы думаете, что там будет для вас опаснее, не
жели во всяком другом месте. Священник, а особливо прото поп, нигде не может быть безопаснее, как при своей церкви
и при своем словесном стаде. Не слушайте бабьих басен, буд
то на духовный чин нападают - совсем нет. Какой стыд бе
жать от пустого страху и как вам после к своим прихожанам
показаться! Не скажут ли они вам: вот пасты[ь,' который от пустого страху бросил свое стадо. И сверх сего: куда бежать? Я бы душевно бьm рад принять вас здесь; но здесь опаснее,
нежели где-нибудь, и сверх того так все набито, что не толь
ко угла Д1Iя житья, но и шалаша найти нельзя. В Володимере
еще хуже. Умоляю вас и матушку остаться дома и не посты дить и себя и меня. Я отвечаю вам за все убытки, если бы вы
их и потерпели. Между тем на нужду посьmаю чрез А. В. Ас тафьева 200 р.; только ради Бога останьтесь. Более послать те перь не могу: ибо и сам терплю нужду, доколе сообщение с
Петербургом не возобновится».
* * *
Вечером 23 сентября 1812 года в доме пермского губер
натора Б. А. Гермеса собрались гости, с которыми Богдан
Андреевич и супруга его Анна Ивановна обыкновенно коро-
243