§ 3. Эффект в отношении третьих лиц

В Германии расторжение договора имеет только обязательственную, но не вещную силу. Не затрагивающее право собственности сторон в отношении переданного им по договору имущества, расторжение договора не способно по общему правилу каким-либо образом затронуть права третьих лиц (в частности, не способно прекратить установленные в период до расторжения договора обременения в пользу третьих лиц) <1>. Причем, как уже писалось, и ранее признаваемая в германском праве концепция ретроактивного эффекта расторжения договора действовала только inter parties, не создавая каких-либо последствий для третьих лиц, в любом случае защищаемых принципом абстракции распорядительной сделки, на основании которой стороне перешло имущество по договору <2>.

Как было указано ранее, в России, так же как и в Германии, разделяется перспективная модель расторжения договора. Из этого исходит также п. 3 проекта Постановления Пленума ВАС РФ "О последствиях расторжения договора", закрепляющий, что сторона расторгнутого договора, которой было возвращено переданное ею в собственность другой стороне имущество, приобретает право собственности на это имущество производным способом (абз. 1 п. 2 ст. 218 ГК РФ). Следовательно, обременения (например, ипотека), установленные собственником в отношении этого имущества до момента передачи его обратно в собственность лицу, заявившему требование о расторжении договора, сохраняются.

В Постановлении Президиума ВАС РФ от 7 июня 2012 г. N 16513/11 (Россельхозбанк против ООО "Алиса"), однако, было высказано интересное мнение, что вопрос о сохранении установленных до момента расторжения договора обременений зависит от того, знал или должен был знать залогодержатель о наличии оснований для расторжения договора. В рамках данного дела суд пришел к выводу об отсутствии каких-либо доказательств недобросовестности банка при заключении кредитного договора и договора о залоге, а также его осведомленности в отношении обстоятельств, послуживших основанием для выводов арбитражного суда по другому делу о договоре купли-продажи как расторгнутом по соглашению сторон.

Фактически это означало обязанность для кредитной организации досконально изучать не только договор, на основании которого было приобретено право собственности залогодателя на предмет залога, но также документы, подтверждающие полную оплату данного имущества со стороны залогодателя, а также иные обстоятельства, которые могут послужить основанием для расторжения договора. При малейших подозрениях на то, что договор может быть расторгнут, кредитор должен отказаться от принятия имущества в залог. Таким образом, по факту применялась французская, т.е. ретроактивная, модель расторжения договора, несмотря на закрепление в ГК РФ (согласно общему мнению) перспективной его модели.

Анализ последующей практики нижестоящих судов показывает устойчивую тенденцию сохранения обременений, установленных в пользу третьих лиц, в случае расторжения договора <1>. При этом от кредитора, принявшего имущество в обеспечение, требуется по большей части лишь проверка титула залогодателя <2>. Негативная практика чаще всего встречается при продаже товара с удержанием титула: так как покупатель, передающий товар в залог, не является до полной оплаты товара его собственником, суды применяют к кредиторам повышенный стандарт осмотрительности и добросовестности <3>.

В то же время можно встретить интересную практику сохранения установленных в отношении имущества обременений даже в случае признания недействительным договора, на основании которого данное имущество было приобретено залогодателем <1>. Несмотря на то что оспаривание сделки в отличие от ее расторжения действует ex tunc (т.е. имеет ретроактивную силу), суды предоставляют защиту добросовестным залогодержателям, сохраняя установленные в их пользу обременения. Тем самым наблюдается очевидная тенденция сближения подходов, применяемых к ситуациям расторжения договора и признания его недействительным.

В случае банкротства:

В российской практике статус требования стороны о возврате исполненного по расторгнутому договору урегулирован в п. 8 Пленума ВАС РФ от 23 июля 2009 г. N 63, согласно которому при расторжении договора, исполнение по которому было предоставлено кредитором до возбуждения дела о банкротстве (в том числе, когда такое расторжение произошло по инициативе кредитора в связи с допущенным должником нарушением), все выраженные в деньгах требования кредитора к должнику квалифицируются для целей Федерального закона от 26 октября 2002 г. N 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)" как требования, подлежащие включению в реестр требований кредиторов, и не относятся к текущим платежам независимо от даты расторжения договора. Такие требования, даже если они направлены на возврат индивидуально-определенного имущества, трансформируются в денежные. При этом при расчете суммы, подлежащей включению в реестр, за основу берется фактическая, но не договорная стоимость поставленного с недостатками товара (см. Определение Верховного Суда РФ от 24 ноября 2016 г. N 305-ЭС16-9798 по делу N А40-182395/2014).

Заключение

В результате проведенного исследования автором сделаны следующие выводы, которые могут представлять некоторый теоретический и практический интерес.

Правовая квалификация отношений сторон по возврату исполненного. Автор приходит к выводу, что спор о правовой природе правоотношений сторон по возврату друг другу переданного по расторгнутому договору - прежнее договорное обязательство "с измененным содержанием" или вновь образуемое кондикционное обязательство - носит если не схоластический, то по крайней мере явно не определяющий характер с точки зрения выбора оптимальной модели регулирования данных отношений. Вслед за Ф. Хэльвеге и Р. Циммерманом автор соглашается, что ключевые вопросы о том, как данная обязанность должна быть исполнена обеими сторонами и в чем состоят последствия ее неисполнения, как правило, не подвергаются особо глубокой проработке ни со стороны теории трансформации, ни со стороны кондикционной теории. При этом ни одна из обсуждаемых теорий пока не способна в полной мере предложить единое и непротиворечивое регулирование, которое учитывало бы все заслуживающие внимания интересы сторон, освобождая науку и практику от необходимости самостоятельного поиска определяющих для решения данного вопроса критериев.

Так, с одной стороны, квалификация отношений сторон по возврату исполненного как договорных хотя и кажется догматически выверенной, однако мало что дает в практическом плане, так как единственной нормой, которая могла бы служить источником регулирования, является ст. 453 ГК РФ. Последняя, однако, до недавнего времени в принципе исключала право сторон требовать возврата исполненного по расторгнутому договору, а в результате реформы обязательственного права хоть и допустила такую возможность, но только путем прямой отсылки к нормам о неосновательном обогащении (гл. 60 ГК РФ). При этом какого-либо регулирования порядка возврата сторонами исполненного по договору, распределения между ними рисков его гибели или ухудшения, доходов и расходов, нормы общей части обязательственного права как не содержали, так и не содержат (в отличие от § 346 ГГУ, подробно регламентирующего эти вопросы в соответствующей части Кодекса).

С другой стороны, достаточно полное регулирование содержится в гл. 60 ГК РФ, чем во многом и оправдана отсылка в ст. 453 ГК РФ к данной главе. Однако анализ этих норм показывает, что они в большей степени рассчитаны на классический кондикционный иск и не всегда учитывают специфику отношений сторон по расторгнутому договору. Примечательно, что в Постановлении Пленума ВАС РФ "О последствиях расторжения договора" предлагается по сути альтернативное гл. 60 ГК РФ регулирование, прямо отклоняющееся от того, что предлагается нормами о неосновательном обогащении (например, возмещение стоимости утраченного имущества исходя из его договорной, а не действительной стоимости; освобождение невиновной в расторжении договора стороны от рисков случайной гибели полученного по нему имущества; возврат доходов и плодов от пользования этим имуществом с момента его получения стороной, но не с момента, когда она узнала об обязанности вернуть его другой стороне).

Таким образом, оптимальным на данном этапе развития был бы симбиоз обеих теорий - признание договорного характера отношений сторон по расторгнутому договору, с одной стороны, и допущение субсидиарного применения к ним кондикционных норм (ст. 1103 ГК РФ) - с другой. При этом применение норм о неосновательном обогащении к данным правоотношениям должно учитывать специфику последних.

Содержание обязательства сторон по возврату исполненного. Освещены основные вопросы, которые могут возникнуть при возврате исполненного по договору. Отдельный акцент сделан на ситуацию невозможности возврата ввиду гибели, отчуждения или иной утраты полученного имущества. Сделан вывод, что содержание последнего может трактоваться достаточно широко - уже, например, установление обременения в отношении подлежащей возврату по расторгнутому договору вещи способно говорить о невозможности ее возврата в натуре. В то же время необходимым является взвешивание судом каждый раз интересов обеих сторон.

Отдельно изучены возможные варианты реагирования правопорядка на ситуацию невозможности возврата исполненного в натуре: 1) исключение права расторгнуть договор для стороны, утратившей полученное по нему; 2) возложение на данную сторону обязанности произвести компенсацию стоимости утраченной вещи другой стороне. Оба указанных варианта были так или иначе известны институту actio redhibitoria. На современном этапе преобладает второй вариант регулирования (о чем может также свидетельствовать реформа обязательственного права Германии 2002 г.), - он позволяет, не ограничивая свободу собственника, пользоваться и распоряжаться собственным имуществом, зафиксировать в денежном эквиваленте содержание его потенциальной обязанности по возврату исполненного в случае расторжения договора <1>.

Распределение рисков между сторонами. Наиболее подробное изучение получил вопрос о распределении между сторонами рисков ухудшения, гибели или иной утраты полученного имущества. С опорой на исследование Ф. Хэльвеге приведены следующие возможные и известные в том числе нормам ГК РФ модели распределения рисков между сторонами: 1) первая модель основана на том, что сторона, получившая имущество по договору, несет практически неограниченный риск его ухудшения или утраты; 2) вторая модель возлагает соответствующий риск на передавшую имущество сторону; 3) третья модель состоит в распределении рисков утраты или ухудшения переданного по договору имущества между сторонами.

Выделены ключевые факторы, которые могут иметь значение при выборе одной из вышеуказанных моделей распределения рисков: 1) вина стороны в расторжении договора; 2) ответственность стороны за ухудшение, гибель или иную утрату имущества; 3) момент, с которого сторона узнала или должна была узнать о своей реальной или потенциальной обязанности вернуть полученное. Отсечены также побочные факторы, которые иногда учитываются при распределении между сторонами рисков. В качестве ключевых при выработке оптимальной модели были взяты такие критерии, как виновна ли сторона в расторжении договора и ответственна ли она за утрату имущества.

Возврат полученных стороной выгод. Рассмотрен также вопрос о судьбе извлеченных стороной выгод, которые должны быть возвращены противоположной стороне. Под выгодами предлагается понимать не только плоды и доходы (проценты за пользование денежными средствами, дивиденды по акциям), но также преимущества, извлеченные стороной при нормальном пользовании вещью, приводящем к ее естественному износу. Возмещение естественного износа осуществляется не только в Германии, но и во Франции <1>.

Ключевой вопрос, который в данном случае возникает: плоды, извлеченные в какой период, подлежат возврату противоположной стороне - только те, которые были извлечены после расторжения договора, или те, которые возникли до этого момента? Пункт 5 Постановления Пленума ВАС РФ "О последствиях расторжения договора" закрепляет, что подлежат возврату/возмещению все выгоды (плоды, проценты), которые сторона извлекла с момента получения имущества по договору независимо от того, знала ли она о его возможном расторжении и была ли она виновата в этом. В то же время более удачным видится регулирование, учитывающее момент, с которого сторона узнала о потенциальном возникновении у нее обязанности вернуть полученное по договору, т.е. о потенциальной вероятности его расторжения.

Порядок возврата полученного по договору. Особо остро возникающий в практической плоскости вопрос связан с порядком возврата сторонами исполненного по договору. Так как основная цель расторжения договора - это восстановление нарушенной эквивалентности между сторонами, было бы крайне несправедливым, если в ходе возврата исполненного одна сторона добросовестно бы возвращала полученное, а другая - уклонялась от этого. Учитывая фактическую синаллагматическую связанность указанных обязанностей сторон, которая "переживает" расторжение договора, логично синхронизировать их исполнение, так чтобы ни одна сторона не получала необоснованного преимущества. С точки зрения материального права это достижимо путем прямого применения ст. 328 ГК РФ о порядке исполнения встречных обязанностей и праве одной стороны приостановить свое исполнение до момента исполнения встречной обязанности другой стороной. В данном случае исполнение судебного акта одной стороной о возврате полученного по договору обусловливалось бы исполнением встречной обязанности другой стороной. С точки зрения процессуального права данное регулирование может достигаться путем присуждения двух требований к одновременному исполнению, что может быть отмечено специальным указанием в резолютивной части соответствующего судебного решения.

Отметим, что часть вышеизложенных предложений нашла отражение в Постановлении Пленума ВАС РФ "О последствиях расторжения договора", изданного накануне ликвидации ВАС РФ 2014 г. Однако не приходится рассчитывать, что с изданием указанного Постановления прекратятся споры хотя бы по одному из вышеперечисленных вопросов теории и практики. Более того, предлагающее большое количество незаметно прошедших новелл, оно, очевидно, должно рано или поздно вызвать новую волну критики и споров. Но это, надо полагать, нормальный процесс, ведь, как отмечается в немецкой литературе, институт расторжения договора независимо от того, насколько удачно он урегулирован в законе, всегда являлось и будет являться излюбленной темой цивилистических дискуссий <1>.

42