XX

Особый интерес при изучении образа Ольги Николаевны имели написанные ею дневники. Они позволяют не только воссоздать произошедшие события, но и узнать ее внутренний мир, что она думала, как оценивала людей, почему писала те или иные вещи, как относилась к происходящим событиям и какое влияние они оказали на ее жизнь.

… Заявили с первого же раза, что молодые врачи приезжают на войну учиться, а значит кромсать больных направо и налево, благо никто за это отвечать не будет, а наши тюфячки молча соглашаются и вот у нас операции. Куда девалось гуманное отношение к больным?... На завтра у нас назначено семь операций: двоим вынуть по одному глазу, одному – оба, одному – трепанация черепа, двоим ампутация ног и еще что-то. Живодер такой – каких мало. Один раз я с ним поспорила до слез, и так как он привык к безусловному подчинению и даже преклонению, то между нами установились вежливые, но холодные отношения1.

Судить о том, какой была Ольга Николаевна Маллицкая позволяют личные воспоминания ее дочери – Елизаветы Николаевны.

Елизавета Николаевна писала, что отцом часто увлекались женщины, но он отличался скромностью и не замечал этого. Его часто поддразнивали, но он слишком любил жену и был увлечен работой2. Именно их взаимная привязанность и способствовала переезду Ольги Николаевны в Чимкент, вслед за Николаем Гурьевичем. К моменту переезда в Чимкент она была больна ревматизмом и почти не передвигалась. Но душевное состояние Николая Гурьевича, со слов дочери, внушало опасения. Елизавета Николаевна вспоминала: «в ссылке, он страшно тосковал, негодовал, падал духом. Пришлось привезти к нему маму… Она могла его успокоить»3.

Ее присутствие заставляло Николая Гурьевича крепиться, собраться духом, быть сильным при слабой женщине. И это ему удалось в полной мере. В один из дней в своем дневнике Ольга Николаевна напишет: «Деда (так она его называла ласково – О.П.) пришел неестественно весел и с первых слов сообщил, что был в техникуме (хлопководческом), где уже две зимы читал лекции по гидрологии и ему грубо сказали, что больше преподавать не будет. Щелочек по самолюбию и по карману»4.

1ЦГА РУз, ф. Р-2231, оп. 1, д. 213, л. 2-3об.

2Там же, д. 302, л. 12.

3Там же, л. 13

4Там же, д. 267, л. 47.

- 71 -

Нужно сказать, что чимкентская ссылка буквально всколыхнула саму Ольгу Николаевну. Она заставила ее многое передумать, переосмыслить. Все ее мысли отражены в ее дневниках. В Центральном Государственном архиве Узбекистана можно найти лишь 3 тетради ее воспоминаний1. Хотя, по ее словам, их было у нее 12, на момент ареста Николая Гурьевича. Во время ареста все они, вместе с бумагами мужа, были изъяты, среди них были материалы богословского содержания, святые картинки и прочее. Позднее 8 тетрадей ей вернули.

Все Чимкентские переживания – это постоянный диалог, спор с кем-то незримым, но все понимающим. Иногда в дневниках она обращается к своим внучкам, а иногда, создается впечатление, что и к читающему этот дневник. Под огонь ее критики попали многие – и декабристы, и Горький, и Кропоткин, и Фигнер, Желябов и многие др. В чимкентской ссылке, вероятно, у нее была возможность много читать, потому что в воспоминаниях мы встречаем выдержки из «Капитанской дочки» А.С. Пушкина, части из русской истории начала 19 века, в частности, история восстания декабристов 1825 г.

Для воспоминаний Ольги Николаевны характерна некоторая хаотичность в изложении своих мыслей. Вполне возможно, что это была рефлексия на окружающую обстановку, происходящие события, новости, на все увиденное или услышанное, оказавшее на нее сильное впечатление, что волновало ее в данный момент.

В свете произошедших событий октябрьского переворота 1917 года ее внимание привлекли декабристы с их идеями свободы и лучшего будущего. Она считала, что в «такие эпохи хорошо жить борцам, т.к. есть широкое поле для применения сил и удовлетворения честолюбия, а людям же мирным, кабинетным ученым (вполне вероятно, она имела ввиду и своего супруга – Николая Гурьевича –

О.П.), в такие эпохи трудно найти свое место»2. Она сравнивала свое положение с судьбой жен-декабристов, которые вслед за мужьями отправлялись в ссылку. Но если жены декабристов вызывали у нее восхищения, то методы борьбы самих декабристов, она не поддерживала. Особо жаркие споры были у нее именно с декабристами. Она была категорически против лозунга – «Цель оправдывает средства»:

Ведь если из 150 дворян – 5 было повешено, а остальные ушли в Сибирь, то целые полки взбунтовавшиеся прошли сквозь палочный строй. Сколько их погибло! Сколько искалечено!

1ЦГА РУз, ф. Р-2231, оп. 1, дд. 265, 266, 267.

2Там же, д. 267, л. 47-47об.

- 72 -

... Нет, если мысли декабристов и были верны и цели благородны

– эти пути преступны1.

Рассуждая о социальных переворотах – революциях, она приво-

дит слова Клемансо: «Революция – однородная каменная глыба, которую не должно расчленять, а следует брать во всем целом. Но нет, хорошо ему было говорить почти через 100 лет после Февральской революции, а нам ведь больно, когда она нас давит часто насмерть и уйти от нее некуда»2.

Она спорит с Герценом, который восклицал: «Оценят ли гряду-

щие люди всю трагическую сторону нашего существования?». В

противовес этому, Ольга Николаевна восклицает: «А между тем,

наши страдания – почва, из которой разовьётся их счастье!». Она была против такой цены за счастье. И в тоже время с грустью заме-

чала, что «Наше время долго будет вдохновлять будущих писателей»3.

Далее она приводила слова Николая Гурьевича о том, что «если и грянет социализм, то все же он будет не однороден, а с разными вариациями, как христианство подразделилось на католицизм, православие, протестантизм»4. К слову, для Николая Гурьевича был один вариант революции – бескровная… Но такого история человечества не знает.

Глубокие размышления были по поводу наступившей эпохи социализма. Складывается ясное представление, что не таким оно мыслилось в умах русской интеллигенции. Примечательно, что столько негативного было в ее записях о новой власти и эпохе, что, наверное, в ее дневниках-воспоминаниях было больше крамолы, нежели во всех бумагах, изъятых у Н.Г. Маллицкого в момент ареста. Она спорит с Максимом Горьким, давшим интервью в одной из газет о «замечательной советской действительности»:

Неужели он ничего не видит? В маленьком Чимкенте, а что на Кавказе? На Украине? Тоже самое! (о случаях людоедства во времена голода 1933 года). Вот Вам, товарищ Горький, картинки из нашей прекрасной действительности, в которой, по Вашему мнению, так много «непосредственной радости!»5.

Образование колхозов и политика власти к единоличникам, стремление председателей колхозов и местного руководства к завы-

1ЦГА РУз, ф. Р-2231, оп. 1, д. 267, лл. 83об. – 84.

2Там же, л. 87 об.

3Там же, л. 88 об.

4Там же, л. 89.

5Там же, л. 41.

- 73 -

шению показателей, также вызывала у нее вполне закономерную критику.

А наши присяжные писаки, новоиспеченные таланты, по системе Горького, разливаются соловьем, воспевая колхозное житье, строительство советское, успехи социализма. Стыдно, Вам, Господа, помогать этому великому злу, служить великой неправде… На костях Ваше строительство социализма. Вы, отвергающие связь с историей, Вы сами не замечаете, что повторяете дикие нравы, воспоминания и которых, сохранились в легендах?1.

Мысль о несправедливости и униженном положении советского народа она продолжает развивать в другом эпизоде, в связи с переговорами, которые велись между Советским государством и Америкой:

Между прочим, Рузвельт спросил Литвинова: Смогут ли его соотечественники отправлять у нас свои религиозные обряды: крестить, венчаться, хоронить? Президент свободной страны старается оградить, обезопасить свободу своих сограждан среди рабства миллионов! Или он не замечает этого противоречия или не хочет замечать рады выгоды торговли? А давно ли Америка освободила рабов?2.

Вообще история бунтов и переворотов в России занимает значительную часть ее Воспоминаний. Движущую силу любого бунта и восстания составляет народ, а движет этой массой некая сила, которую Ольга Николаевна называет «русской правдой»:

С Романовыми народ покончил, русской правде подчинился, и к Пугачеву его тянет стихийно. Самозванец – это наш народный герой и сколько их перебывало даже за последние 300 лет романовской эпохи. А наш народный эпос, наши Ильи Муромцы… Соловьи Разбойники и др., которых народ воспевал в своих былинах, ведь все они, хотя и служили великому князю, Владимиру Красное Солнышки, но держались самостоятельно и народным героем был не князь, а богатырь3.

Она понимает, что русский народ – это мощная сила, которую необходимо направить в правильное русло. Но при этом, она прекрасно осознавала, что одно дело организовать народ, а другое дело – создать этому народу нормальную достойную жизнь, после того как он привел к власти «сторонников социализма». Именно эти мысли постоянно вызывают ее переживания и находят отражение в ее дневнике. В ее описаниях – наступившая социалистическая реальность в Чимкенте – это голод, бездомные дети, вымирание казахского

1ЦГА РУз, ф. Р-2231, оп. 1, д. 267, л. 75.

2Там же, л. 72об. – 73.

3Там же, л. 68.

- 74 -

народа – социалистическая реальность, не совпадающая с тем, что прокламировалось большевиками.

Человек для человека – все для человечества (и это теперь насильственно проводится в жизнь) – это формула социализма. На алтарь человечества (проблематического) мы вынуждены жертвовать всем. Мы не принадлежим себе, но всецело государству. Нас кормят, смотря на работу (не трудивый1 – да не ест). Нас одевают тоже по работе. Наше время нам не принадлежит, так как выходные дни жертвуем опять таки государству. Часть своего заработка добровольно отдаем на выполнение пятилетки. Последние силы изматываются. Наше поколение постепенно сходит со сцены, на наше место идет молодежь, пока радостная и самоуверенная, безрассудная... Ей льстят преувеличивая в ея сознании ея силы и этой лестью подталкивают растрачивать природой данный капитал, который потом уже ничем не вернуть. Зато – все для человечества. Как будто мы являем это на деле. Хотя бы насильственно, а отчасти под гипнозом 2.

Она хорошо осознавала, что внутри партии и партийцев кипят страсти – доносы, аресты, расстрелы. Никогда не были так сильны волчьи инстинкты, как теперь. Сами партийцы не смеют «инако» помыслить, … а большая часть населения томиться по подвалам, ссылкам и высылкам3.

Особую жалость вызывали у Ольги Николаевны тысячи беспризорных детей – реалии первых десятилетий советской власти, а также политика по борьбе с ликвидацией этого страшного явления. Она отмечала, что их собирали по улицам и грузили по машинам в мешки, отправляя затем в детские дома. Но будущее этих детей, по ее мнению было печальным.

Для большинства из них это только этап, чтобы дальше попасть в яму. Бродячих собак ловят, накидывая мешок, чтобы не кусались, а детишек просто хватают за ручонку или ногу и бросают на дно ящика, где уже в кучу свалены такие же … Почему же их так

много, этих покинутых малюток, не виноватых в своем появлении на свет? 4

Но наиболее ужасающие в ее описании – это картины голода. Именно на 1933 г. пришлось время голода, от которого пострадал и казахский народ. Она пишет о том, как голод менял людей, они

1Стилистика изложения сохранена

2ЦГА РУз, ф. Р-2231, оп. 1, д. 267, лл. 3-3об.

3Там же, л. 37.

4Там же, л. 5 об.

- 75 -

превращались буквально в зверей, выхватывают друг у друга куски хлеба, еду и быстро заглатывают, а их избивают. Это бывает ежедневно и все это примелькалось до того, что просто вошло в жизнен-

ный обиход1. И если в городе люди могли найти себе хоть какоенибудь пропитание, то положение в степи было ужасающим.

Обессиленные голодом люди инстинктивно тянулись к городу … и по большей части находили смерть в глубоких снежных сугробах. Город для них был иллюзией спасения. Но именно только иллюзией, так как городское население, урезанное в пайках до минимума, потеряло последние остатки чувства человеколюбия и равнодушно смотрело на гибель пришлых степняков. Трупы на улицах и по дорогам было обычным явлением2.

Значительное место в воспоминаниях занимают вопросы человеческой судьбы и предопределения, Божьего промысла, ее размышления о судьбе православия в советском государстве. Она верит в то, что все происходящее – есть Божий промысел, эта та ноша, которую должен вынести человек и не сломаться. Она не сломалась:

На старости пришло испытание настоящее: и болезнь, приковавшая к постели и общее бездействие. Вот теперь то не утерять веры, вот теперь то чаще молиться и помнить, что ни один волос не упадет с головы без его святой воли3.

Не исповедимы пути Господни! Может, для очищения самого Христианства нужны эти испытания, чтобы чистый кристалл освободить от вековых наслоений4.

В другой части воспоминаний она пишет:

Давно не смотрела я в зеркало, а вчера Вера (женщина, помогавшая Маллицким в ссылке – О.П.) поднесла мне, чтобы я посмотрела какой-то укус на лбу. И я увидела свои волосы. Они были только с проседью, когда я сюда приехала, а теперь совершенно седые. Недаром дается ссылка, хотя и, недалеко от Ташкента. Всего 112 верст отделяют меня от своих, а попасть нельзя. И эта невозможность, сознание подневольности, гнетет душу5.

Особое место в ее воспоминаниях занимают рассуждения о вере, о гонениях на священнослужителей, о закрытии храмов. Она пишет о сносе церквей – Военного собора, Сергиевской церкви, Храма Христа

1ЦГА РУз, ф. Р-2231, оп. 1, д. 267, л. 4.

2Там же, л. 2об.

3Там же, л. 36.

4Там же, л. 81об.

5Там же, л. 41.

- 76 -

Спасителя в Москве. Она постоянно проводит исторические параллели между современностью и первыми годами христианства:

Храмы уничтожаются повсеместно или закрываются, и обращаются в лучшем случае в музей, а то просто в клубы и красные уголки1.

Несмотря на развернувшуюся активную борьбу советской власти со всеми проявлениями религиозности у народа, она пророчески пишет о событиях, которые действительно произойдут через полвека:

… Все, все когда-нибудь будет известно и тогда, образ священника не того, что изображают теперь, чтобы поселить в детских душах по меньшей мере недоумение и отвращение, а настоящий образ страдальца за свободу совести возсияет и получит надлежащую оценку2.

Ее беспокоил тот факт, что ее внучки (Ольга и Надежда) растут в обстановке полного безверия. Именно с этими словами Ольга Николаевна обращалась к ним:

Все таки кто-то пойдет в церковь, кто-то услышит весть, что Христос рождается. Христос есть то, на чем зиждется жизнь. Милосердие. Справедливость. Снисхождение, прощение… Все это воплощает в себе любовь, а Христос – есть воплощение любви - этой великой силы – двигателя жизни. Девочки мои милые. Не октябрили Вас, а получили вы при своем рождении крещение православное и имена святые – Ольги и Надежды3.

Читая дневник Ольги Николаевны Маллицкой приходит осознание того, что она верила, что наступит время, когда его прочтут. Она стремилась, как бы громко это не было, для грядущего поколения показать, что было пережито и испытано, показать эпоху, описать свои переживания, окружающую ее реальность в Чимкенте, предвидя, что наступит время, когда история даст объективную оценку тем событиям.

Стоит отметить, что супруги с достоинством вынесли это тяжелое бремя и большая заслуга в этом, была, конечно же, Ольги Николаевны.

Последующая жизнь Ольги Николаевны протекала в более благоприятных условиях. Они много путешествовали и проводили вместе последние их совместные годы.

24 июня 1943 году Ольги Николаевны Маллицкой не стало.

1ЦГА РУз, ф. Р-2231, оп. 1, д. 267, л. 37.

2Там же, л. 38.

3Там же, л. 80об.

- 77 -

историков, – отмечал В.А. Чайкин1, – автором труда будут противопоставлены два ограничительных требования: описывать лишь те события, участником которых он был, и, безусловно, воздерживаться от суждений и выводов, не основанных на непосредственных наблюдениях или бесспорных документальных данных»2.

Отдельные выпуски числом до десяти, позже планировалось и до двенадцати3, автор данного труда предполагал, после окончательного оформления передавать в печать по мере сосредоточения необходимых материалов и в зависимости от технических возможностей. В исключительных случаях, требующих собой доказательности, предполагалось воспроизведение в тексте и в «приложениях» фотографических снимков подлинных документов.

Вадим Чайкин с 1920 г. в основном занимался историческими исследованиями. Судя по содержащимся в его книге упоминаниям в 1922 г., к печати готовились собранные полностью следующие первые пять выпусков «К истории Русской революции», «Казнь 26 бакинских комиссаров» (был издан), «Черноморское повстанчество 1912 – 1920 годов» (Выпуск второй), «Межнациональные взаимоотношения революционной России» (Выпуск третий), «Материалы по истории революционного народничества (1904 – 1920)» (Выпуск четвёртый), – «Туркестан и империалисты» (Выпуск пятый)4. Сведениями о том, были ли изданы четыре из указанных пяти выпусков и сохранились ли оригинальные рукописи В.А. Чайкина, мы не располагаем. Судя по сноскам на них в выпуске первом, они содержали многие редкие источники, часть из которых не сохранилась до наших дней. Ничего не известно и о судьбе планировавшихся В.А. Чайкиным следующих безымянных пяти или семи выпусков.

В.А. Чайкину принадлежит честь расследования подлинной картины расстрела 26 бакинских комиссаров. Анастас Иванович Микоян проживший самую длинную жизнь в Политбюро ЦК КПСС в своих мемуарах «Так было» вспоминал об этом следующее:

«В марте 1919 г., когда мы только что вернулись из тюрьмы, в Баку появился Вадим Чайкин. Это был видный юрист, член Центрального комитета партии эсеров, избранный по их спискам в Учредительное собрание от Туркестана. Он добивался встречи со мной, и мы встретились на нелегальной квартире. Чайкин сообщил, что находился более месяца в Закаспии, стараясь выяснить все фактические

1Чайкин В. К истории русской революции… С. 7.

2Там же.

3ЦГА РУз, ф. Р-1747, оп. 1, д. 9, л. 4.

4Чайкин В. К истории русской революции… С. 6, 9, 12, 26, 98 и др.

- 80 -