Tom_1_-_2002

№125'

Оприбытии вооруженного отряда 21 (8) февраля и последующих днях внешнего спокойствия

Когда я прибыл в деревню Идельбаево, сестра осыпала меня вопросами: «Брат, что за отряд там, не тронут ли они нас, не большевистские ли это солдаты?...». Какую тревогу и испуг испытывала она, было написано на ее лице и видно по ее глазам.

На другой день, проснувшись рано и позавтракав на скорую руку, я опять уехал в Баймак. К моему приезду у дома, где разместился Карамышев, собралась большая толпа народа, суетились всадники, скакавшие то туда, то сюда. Карамышева я встретил в приподнятом настроении. На его вопрос, поедешь ли встречать отряд, я ответил: «Если мою поездку не находите необходимой, то я лучше встречу его здесь». .

Спустя некоторое время он во главе отряда кавалеристов величественно тронулся в путь. Зеленый флаг, развевавшийся над ними, пробуждал в душе какие-то сокровенные чувства... Через 1-2 часа на 7-8 санях, запряженных каждый экипаж парой лошадей, подъехало начальство отряда, сопровождаемое как аксакалами, так и 10-15-тью джигитамивсадниками, составлявшими конвой, на сбруе которых висело [тотемное изображение] совы.

Солдаты же отряда появились чуть позже. Как только поздоровались, Магазов познакомил меня с Габдуллой Идельбаевым. Увидев Габдуллу Идельбаева, обладавшего средним ростом, широкоплечего, с черными как смоль волосами, округлым и светлым лицом, сверкающими пронзительно-черными глазами, я понял, что он действительно тот храбрый джигит, которому под силу опрокинуть оседлавшую башкир черную силу...

Радость народа была безмерной. Войдя в дом, приготовленный для командиров отряда, Гимран Магазов пригласил туда сопровождавших отряд аксакалов.

Некоторые из тех, кто сидел за столом, выразили пожелание успехов отряду, другие жалобу на большевиков, ограбивших их имущество и скот. Магазов в ответ заявил: «Скоро создадим полевые суды, грабители и предатели понесут заслуженное наказание!»

Потом подошли русские жители Баймака, и тоже с жалобой на безграничные притеснения и грабежи, чинимые людьми, называвшими себя большевиками. Магазов обещал им помощь и защиту со стороны отряда. У лавок и магазинов некоторых русских купцов по их просьбе был выставлен караул. По обвинению в распространении подстрекательских слухов были арестованы 6-7 башкир-большевиков.

Когда в Баймаке установилось относительное затишье и спокойствие, при отряде был создан полевой суд, Мухаметдина Адигамова назначили судебным следователем.

Хотя вокруг Баймака был наведен порядок и народ успокоился, но в более отдаленных местах грабеж буржуев продолжался, ежедневно поступало по несколько заявлений и при­ ходило множество людей с жалобой. Поэтому подпоручик Биишев и имам отряда были снаряжены в командировку для объезда окрестностей.

Из близлежащих к Баймаку волостей ежедневно приходили люди для внесения пожертвований в пользу отряда, и многие из них предлагали направить к ним солдат из отряда и забрать к себе крепких их ребят-джигитов.

Когда прошло таким образом несколько дней, я решил выехать в Оренбург. Ехать со мной собрался и Мухаметдин Адигамов. Но Магазов задержал нас: я-де отправил телеграмму в Оренбург и вы поедете, когда получим ответ оттуда. Возможно, добавил он, нам с тобой придется отправляться в Верхнеуральск.

1Отсюда и далее продолжение серийного материала со страниц другого органа печати.

310

В11-12 числах февраля я по обыкновению из деревни Идельбаево опять приехал

вотряд. Хотя почувствовал у моих товарищей какую-то тревогу, но не зная чем она вызвана, не стал расспрашивать. Когда я спросил, Магазов и Идельбаев в один голос воскликнули:

-Невеселая история, иптэш (товарищ)! Некто Габдулла Давлет, арестовав в Оренбурге

с помощью татарского революционного комитета членов башкирского предпарламента, встал во главе правительства Башкортостана. Это - самый крайний, самый срашный и горький удар по священному нашему делу, - заявили они, и оба, низко склонив головы, глубоко и горестно вздохнули.

Как удар молнии подействовало на меня это известие, и какая-то холодная, черная игла пронзила мое сердце и все существо вплоть до пятки.

Я взял у Габдуллы Идельбаева телеграмму. Там значились следующие слова: «Оренбургским мусульманским революционным комитетом арестованы как контрреволю­ ционеры нижеследующие члены предпарламента Башкурдистана: 3. Валидов, Мутин, Мря­ сов, Аитбаев, Ягафаров; в Москву телеграфировано с предложением арестовать там Манатова. Председатель революционного совета Башкурдистана Г. Давлет».

№126

В те же дни.

Отношения с русско-татарскимиревнителями советской власти

В это время вошел Габдулла Идельбаев. Его подавленное до последней степени состояние, сильная взволнованность были видны по глазам. «Солдаты, - говорит, - просят и требуют жалованья; не знаю, как с ними быть; когда бываю у них, одолевает чувство безысходности; меня не слушаются, слов не понимают, и объяснить невозможно. Если, говорят, сегодня полностью жалованья не выдадут, разойдемся по домам».

Когда Габдулла Магазов попросил меня: «Иптэш Хабибулла, пожалуйста, сходи ты к ним», - я, взяв с собой прапорщика Усмана Ягудина, отправился в солдатскую казарму. Как мы вошли туда, солдаты сразу же взяли нас с Ягудиным в круг. Так как уже заранее знал, чем недовольны солдаты, я, выразив сначала сожаление по поводу 4-летних их мытарств в окопах войны с германцами - и гибли, и ранены были, а семьи голодали, их хозяйства развалива­ лись,- затем стал говорить о том, какую задачу возлагает на них башкирский народ, напомнил о многострадальных матерях, о чувстве отечества и, наконец, о том, что офицеры, командовавшие ими, так же как они претерпели все и всякие невзгоды, далее - о необ­ ходимости набраться терпения и продолжать службу. Вместе с тем обещал: как только будут раздобыты деньги, жалованье будет выдано им.

От имени солдат выступил младший унтер-офицер:

-Спасибо, агай! Хорошо разъяснил. В таком случае мы готовы терпеть еще десять дней. Но у нас изношены обувь и обмундирование. Чтобы отремонтировать их, хотим пригласить портных. Пока выделите нам хоть 300 рублей. Мы уже не привередничаем. Ведь позволяли таковое потому, что нам толком ничего не объясняли. Больше этого не повторится, - закончил он. А я:

-300 рублей мы найдем, но, пожалуйста, не нарушайте отношений с офицерами. Мы

же все дети башкир. У нас одна цель и общие желания. Потому каждое дело мы должны делать рука об руку, - сказал и ушел попрощавшись.

311

Когдр я вернулся, Идельбаев с Магазовым и Амир Карамышев собирались почаев­ ничать. Сев за чай, я доложил: «Солдат уговорил, обещали подождать еще 10 дней, лишь попросили пока 300 рублей на ремонт обмундирования». Товарищи были рады. Но Габдулла Идельбаев заявил:

- В то время, когда и так нет настроения, когда проблема возникает за проблемой, еще донимают солдаты. Если и другие наши солдаты будут такими же невыдержанными, то вряд ли наше дело выгорит.

Втот же день вечером я уехал в Идельбаево, но там один за другим ко мне подходили

свопросом: «Хабибулла сват (кода), какие привез вести, хороши ли они или плохи, что слышно, что видел, здоровы ли твои товарищи?» - интересовались они. «Пока вроде ничего такого (плохого) нет, но есть здоровье и благополучие», отвечал я им.

На другой день, собрав свои пожитки и сказав, что еду ночевать к Идельбаеву, что товарищи просили приехать: говорят, лучше быть рядом с ними, поехал в Баймак.

Когда я приехал, там сидели Габдулла Идельбаев с Гимраном Магазовым и еще несколько человек. Амир Карамышев заболел, сказали они, лежит в доме Сулеймана Адигамова. СИдельбаевым направились навестить его. Постучались в парадную дверь. Открыл хозяин дома. Когда мы вошли, Амир Карамышев от стены обернулся к нам и спросил Идельбаева: «Отправили телеграмму, подписанную мной вчера?» Так как я не слышал ничего о его телеграмме, спросил: «Какая телеграмма? Кому адресована?».

Амир:

-Вчера после твоего отъезда мы с Идельбаевым написали телеграмму - ультиматум на имя Оренбургского мусульманского революционного комитета и Цвиллинга. - Желая ознакомить меня с содержанием телеграммы, вытащил ее текст в четверть листа и зачитал его: «Оренбург. Мусульманскому военно-революционному комитету. Если в течение 24 часов не будут освобождены наши незаконно арестованные люди, объявим войну инородцам, проживающим на территории Башкурдистана. Командир кавалерийского отряда правительства Башкурдистана Амир Карамышев». Чтобы не слишком беспокоить больного, я осторожно обращаюсь к нему:

-Амир-иптэш, какой вы нашли смысл в объявлении священной войны? Это мне темно.

Яудивлен этой твоей телеграммой. Во-первых, у нас нет сил. Во-вторых, отношения наши с татарами еще испортились не до такой степени, чтобы можно было им объявлять войну.

Амир:

- Я подал эту телеграмму в действительности не из желания объявить войну, а с целью, напугав татар, добиться освобождения наших арестантов. До сих пор руководители [мусульманского] военного комитета натравливали татар на башкир. В данном случае, как известно, не обошлось без них. Возможно, они подумают: «Не допустим взаимного кровопролития, не будем раздувать дело», - и, может быть, освободят арестованных, - сказал он. Габдулла Идельбаев: - И я составил телеграмму. Магазов, ознакомившись с ней, решил отправить ее.

А. Карамышев еще до прибытия отряда в Баймак страдал воспалением легких, и мы вдвоем 4-5 раз были у фельдшера. И на этот раз он страдал от этой болезни, но сказал:

- Я сегодня себя чувствую лучше. Как выздоровлю, отправился бы на помощь нашим

312

В тот же день Магазов отправил Идельбаева в Тубинский рудник, расположенный в 5-6 верстах от деревни Темясово, с целью решить ряд вопросов, касающихся взаимоотношений с русскими, а также регулировать выдачу заработной платы рабочим-башкирам (башкирская молодежь, привлеченная к производству оборонного значения, по-старому работала за низкую плату). Он выехал тотчас с прапорщиком Усманом Ягудиным.

После отъезда Идельбаева и Ягудина пришел Амир Карамышев. Он был одет в офицерскую форму, в шинель, волосы расчесаны и кудряво уложены. Невозможно было даже представить, что он только что встал после болезни. Даже не поздоровавшись с нами, быстрым шагом и в приподнятом настроении прошел через гостиную дома Кабанова в гардеробную. Сняв шапку и шинель, вышел к нам и подал руку мне и Магазову, и, не садясь на топчан, начал ходить по залу. Магазов, по своей привычке, встретил Карамышева

Баймакского тюбек-шуро Актаева, на которого народ постоянно жаловался, и заслушал его отчет. Присутствовал и казначей, который вручил ему 125 рублей денег. Актаев рассказал о его жизни и нуждах по работе, обвинял жалобщиков в том, что они примкнули к [русским] рабочим. Завалил такого рода заявлениями Магазова.

Хотя Магазов и просил меня освободить Актаева от занимаемой должности и назначить на его место другого - более сознательного - человека, я счел более целесообразным, чтобы этот вопрос решал сам народ на собрании - оставить его на месте или отстранить, - и по деревням разослал повестки с вызовом их представителей - по два человека. Собрание назначил на 17 февраля.

Вернувшись, Амир Карамышев сообщил, что рабочие обещали помочь нашим оренбургским узникам и что необходимо провести совместное собрание и объясниться с рабочими. Затем они с Магазовым остались вдвоем, а я отправился устроиться по соседству с домом Кабанова. Солнце клонилось к закату. Побывав у польских офицеров, выполнил поручение Магазова. В это время на улице вернувшиеся из поездки Габдулла Идельбаев и Усман [Ягудин] отряхивались от снега. Пребывали в приподнятом настроении. С наивной непосредственностью и улыбкой подошли ко мне и, поздоровавшись, почти бегом двинулись к Магазову, а я следом за ними. Когда мы вошли, Магазов лежал на барском диване. Вскочив спросонья, он поздоровался с товарищами. Между тем подошел и Амир. Габдулла Идельбаев доложил:

- Был в Тубинске. Русские встретили громкими аплодисментами. Рабочим-башкирам, призванным к производству по воинской повинности, обещали платить наравне с другими рабочими. Русские все проявляют к нам благосклонность. Споры и трения, возникшие между ними и башкирами, я утряс.

Габдулла остался очень доволен приемом, оказанным ему населением Тубинска, подетски тому радовался.

В тот же день около 10 часов ночи пришли члены совета рабочих. Магазов, Карамышев, Идельбаев втроем для ведения переговоров с членами совета удалились в отдельную комнату. Так как я не вмешивался в военные дела, остался в зале.

Они заседали долго. Лишь спустя около двух часов уехали члены совета. Идельбаев шепотом проговорил об одном из них: «Этому татарину я не доверяю, чего бы ни говорил он. Как бы не навредил отношениям». Я не знал фамилии парня, которого он опасался,

313

однако выяснилось: это Закир - сын Мунтай-Гали. Габдулла к нему относился холодно, считая его человеком, не внушающим доверия.

Амир Карамышев по обыкновению затянул песню.

- Давай, Габитов, и ты подпевай. Споем «Мадинакай», - сказал Карамышев. Мы стали петь дуэтом. Магазов и Идельбаев временами подхватывали нашу песню.

В этот день, подкрепившись, разошлись по своим прибежищам и легли спать.

№ 127

Дальнейшееуплотнение событий...

«Звонок» 26 (13) февраля о надвигающейся туче

Встав утром, после чая все мы пошли в канцелярию (проезжий дом рядом с домом Кабанова). Магазов просмотрел поступившие заявления. Потом он (Магазов) ушел. Мы, Карамышев, Идельбаев [и я], оставшись втроем и посоветовавшись, нашли необходимой и обязательной поездку Габдуллы Идельбаева в Петроград по поводу арестованных наших сотоварищей. Спустя некоторое время подошедший к нам дежурный передал: Хабибуллу Габитова и Габдуллу Идельбаева срочно вызывает Магазов.

Амир Карамышев остался в канцелярии по своим делам. Мы вдвоем с Габдуллой ушли. Когда пришли к Гимрану Магазову, он занимался тем, что пытался разложенные на его кровати связки денег по тысяче рублей уложить и завернуть в одеяло. Рядом с ним сидел старшина 1-й Бурзянской волости Хибатулла Саитьягафаров (из деревни Юмашево).

-Я , найдя нужным вот эти деньги передать пока на хранение Хибатулле-агаю, занимаюсь их подсчетом. Как вы на это смотрите? По-моему, для предохранения от всяких случайностей, деньги нужно припрятать. Двадцать тысяч рублей оставил на текущие расходы. Пусть остальные 60 тысяч рублей Хибатулла-агай берет на хранение при себе. Возникни нужда - будем брать у него помаленьку, - высказал Магазов свое мнение.

Мы с Габдуллой Идельбаевым, выразив наше с ним согласие, но чтобы все было точно, приступили вдвоем к пересчету денег: ведь Магазов говорил о 60 тысячах рублей. Однако, пересчитав три раза, обнаружили, что не достает четырех тысяч рублей до 60 тысяч. Магазов, не поверив нам, сам стал заново считать. Когда все равно оказалось 56 тысяч рублей, начал пересчитывать уже деньги, отделенные для текущего расхода. Там вместо 20 тысяч рублей оказалось 24 тысячи. Мы посмеялись, пошутили. Радостно засмеялся и Саитьягафаров, сказав при этом:

- Хорошо, что пересчитали, а то бы подвели меня на 4 тысячи рублей.

Затем «квитанцию», составленную им на 60 тысяч рублей, Магазов передал на подпись Идельбаеву и мне, как членам предпарламента, потом расписался в приеме денег Саитьягафаров. Я предложил выделить для сопровождения Саитьягафарова одного-двух солдат во избежание неожиданных неприятностей с деньгами по дороге. Магазов:

- Мы отдаем деньги человеку для того, чтобы тайно их схоронить. И он должен ехать обычным образом и везти деньги не привлекая внимания. Поэтому нет нужды в выделении солдата для сопровождения Хибатуллы-агая. Вряд ли кто в пути будет проверять.

Таким вот образом Хибатулла-агай увез с собой 60 тысяч рублей к себе домой.

Гимран Магазов, имам отряда и я, втроем, отправились в мечеть на пятничную молитву. Магазов всегда поручал мне вагаз - выступать с обращением (проповедью) к народу от имени

314

правительства. Имам проводил религиозную проповедь. Как правило, в пятницу обычно собиралось очень много народу и не хватало мест: приходили люди из самых отдаленных деревень, - как мечеть, так и ее двор бывали полны народу. Когда мы пришли, мечеть была уже заполнена, через передние двери невозможно было войти. Нас пропустили через дверь, расположенную за амвоном (миграб). Перед молитвой, по поручению Магазова, я от имени правительства обратился к [собравшемуся] народу, [высказавшись в духе:]

<...> Наш священный народ, несмотря на беспощадное полуторавековое угнетение и пресс

империализма, при помощи аллаха до сих пор сохранил в самой глубине души своей неутраченным чувство «независимости» («истиклалиат»)1 Много раз это проявлялось и подтверждалось вплоть до сегодняшнего революционного периода. То, что собравшийся в мечети народ, придавал особое значение словам, произнесенным от имени правительства, слушал их с особым вниманием, рыдал под влиянием каких-то скрытых побуждений, - все это являлось живым примером проявления чувства «независимости»*, вырывающегося из сердца свободолюбивого башкирского народа.

Так как мечеть была переполнена, там невозможно было дышать. Поэтому, как только я прочитал свое выступление, с Магазовым вышли из мечети...

Когда мы вернулись, в комнате Идельбаев с Амиром Карамышевым были заняты чем-то. Я вошел к ним. Они занимались подсчетами. На мой вопрос: «Что же вы считаете?», ответил Амир: «Накладываем контрибуцию на хутора, которые способствовали

задержанию наших людей. Эти хутора или выплатят контрибуцию, или выберут смерть».

- Есть пословица, которая гласит: «Надеясь на журавля в небе, не упусти воробья [в руке]». Чем терять время, считая контрибуцию, которая еще не поступила, давайте лучше пообедаем, - сказал я им и провел их в зал...

За столом разговор шел все о той же командировке Карамышева: как договориться с русскими-хуторянами, каким идти путем: проявить строгость или мягкость? Чем все кончится?

После обеда взволнованный Амир Карамышев начал хождение по комнате.

Ему надо было решить. Перед ним была поставлена, несомненно, тяжелая, вместе с тем очень ответственная задача. Освобождение арестованных в хуторе <.?.>, [доставка] 300 винтовок, 400-500 плащевиков, стольких же пар сапог и другого военного снаряжения, оставленных в деревне Идельбаево.

Осуществление всего этого поручалось Амиру Карамышеву; хоть каким образом, он должен выполнить поручение...

Карамышев подал команду кавалеристам собраться у канцелярии. Ими командовал польский офицер по имени Гонара. По приказу Амира он ушел, чтобы привести кавалерийский отряд.

Амир, с возбужденным сердцем, затянул опять длинные башкирские песни. Магазов ему:

-Ну хватит, успеешь спеть и потом. А сейчас скорее подготовь все к выходу на дорогу. Сейчас не время песни петь, а надо заниматься делом! - и торопит Амира. Амир в ответ ему:

-Подождите, не перебивайте мою песню! Вместе с песней надо освободиться и от тяжелых горьких дум, а то лошади тяжело будет, - сказал и продолжал петь. Иногда песню подхватывали мы с Габдуллой Идельбаевым и пели уже втроем.

Во всяком случае мы, не давая Амиру долго заниматься пением, торопили его. Потому что Гонара уже привел кавалеристов и построил их на улице и ждет Амира, и народ, собравшийся на проводы отряда, заполнил улицу.

1Кавычки документа.

315

Мы все вместе с радушными чувствами, взяв в середину Амира, вышли [на улицу]. Его ждал здесь его гнедой.

Габдулла Идельбаев, взяв за локоть Амира, помог ему сесть на коня. Удобно усевшись в седле, он поскакал впереди нас и, развернувшись перед отрядом кавалеристов и отдав команду «Смирно!», встретил нас. Затем Магазов, обратившись к отряду, спросил: иптэшлэр, вы знаете, куда собрались ехать? На это: - знаем, к службе готовы! - ответили воины. Магазов, рассказав им о том, куда они направляются, какими делами будут заниматься, какие задачи на них возлагаются, и о необходимости преданности и подчинения приказам командиров в их патриотической службе за счастье Башкортостана, выразив им свое доверие, пожелав светлых успехов в выполнении возложенных на них задач, закончил свое выступление.

По поручению Магазова и я выступил от имени правительства. Следом выступил от имени отряда с ответным нам словом Амир Карамышев. Он произнес довольно длинную речь, после чего подал команду кавалеристам на построение в колонну по четыре и встал вместе с офицерами в строй. С ним были польские офицеры Гонара, Хайнантский, Гарлитский, Ванчилинский, Шимановский, Кимчинский. Когда отряд перестроился и принял походный строй, Амир подал команду «шагом марш!».

Амир высоким голосом запел сложенную им самим песню под названием «Ватан» (Отечество), и солдаты подхватили ее. Таким образом мы проводили выступивший в поход отряд до его исчезновения из поля зрения. Мощный хор голосов, вырывающихся из широких и чистых грудей героических сынов Урала, развевавшийся над ними зеленый флаг уносили мысли, окутанные надеждой и тревогой, далеко-далеко, порождая в душе гордость, пробуждая желание растерзать черные силы, попирающие достоинство башкир.

Я, Габдулла Идельбаев, Гимран Магазов и Усман Ягудин вместе вернулись домой. Дом Кабанова почему-то показался неуютным, как будто там чего-то не хватало; несколько минут сидели в гнетущей, навевающей печаль и тоску, тишине. Все молчат, никто не затевает разговора. Оказались в положении людей, переживших какую-то трагедию, кровавое событие. Как будто всю радость унесли с собой те, что ушли. Сидели пригорюнившись, словно мертвецки бездыханные. Не находя себе места, убивали время. По просьбе Магазова: хорошо было бы, если бы вы съездили на Юлыкскую ярмарку и дали народу информацию, - я, решив выехать в тот же день, попросил коня.

Убивать время в обстановке гнетущей тоски и скуки было так тяжело, что мне необходимо было под любым предлогом, с помощью любого поручения освободиться от этой тяжести. Деревня Юлык находилась в 40 верстах от Баймака, и если сменить коня в Ямашево, то за 3-4 часа можно доехать туда. Поэтому, быстро вызвав подводу, попрощавшись с Габдуллой Идельбаевым и Гимраном Магазовым, тронулся в путь.

Сменив лошадь в 1-м Бурзянском волостном правлении, отправился в Юлык. Предвкушение встречи с этой деревней, где я провел свои детские и сиротски тяжелые годы, конечно, пробуждало во мне глубокие и горячо-сладкие чувства любви к ней...

Остановился у Габдуллы-эфенде Султангалиева из деревни Юлала1 , занимавшегося торговлей в деревне Юлык. Мне сказали, что имам отряда и подпоручик Ахмадулла-эфенде Биишев находятся в доме Саитьягафарова.

Габдулла Султангалиев пригласил меня к себе домой. Там в гостях были имам и подпоручик Биишев. Собравшийся на ярмарку народ, сообщили, выразил большую радость в связи с их приездом. Потому что большевики, возвращающиеся с фронта, оказывается, собирались совершить нападение на ярмарку. Услышав же о прибытии людей из отряда, они не осмелились и отказались от нападения.

1В документе: Юмали. Юлала располагалась на одноименной реке, левом притоке Таналыка.

316

12 февраля. Шли последние дни Юлыкской ярмарки. В этот день, решив переночевать у Габдуллы-эфенде, отложил разговор с народом на 13 февраля. Сельский [староста] обещал собрать народ к 12 часам дня. Утром вместе с имамом отряда и подпоручиком Биишевым посетили ярмарку. В верхней части базара был поставлен стол. Оказывается, там и соберется народ. К нашему приезду народу было не так уж много. Позже стало больше. Здесь были из юлукских имамов Шакирьян ахун и Габделбарый Саляхов, а народ подходит и подходит. Немало было русских, прибывших на базар.

Всяческим образом объяснив народу о незаконном аресте наших людей в Оренбурге, о необходимости принятия некоторых мер по этому поводу, я предлагал, со своей стороны, отправить от имени собрания каждой волости телеграммы протеста против ареста членов предпарламента на имя Оренбургского губернского комиссара или выразить свое несогласие через делегата. Собравшийся народ, в том числе татары Юлыка, выразили свою

В настроении народа было видно проявление солидарности с тем, о чем пеклись башкортостанцы. Собравшийся народ начал задавать самые разные вопросы: какого-де содержания телеграмму нам отправить; кто нам ее напишет, нет ли у вас образца, по какому адресу направить [телеграмму]?.. Я передал им черновик телеграммы, написанный по моей просьбе подпоручиком Ахмадуллой Биишевым. Татары Юлыка так же решили отправить телеграмму, но сначала посоветовались между собой.

Так как человек, прибывший 13 февраля со стороны Усерганской волости, распространил слух о том, что из Оренбурга выступил один полк войск из татар, чтобы вступить в бой с башкирским отрядом, пришлось вызвать его к себе и поговорить с ним.

- Из Оренбурга выступило какое-то войско. Говорят, его направил мусульманский военный комитет. Усерганский кантонный [начальник] Куватов, испугавшись, не выходит из своего дома, - сказал тот человек. Я, услышав эти слова, заторопился, чтобы поскорее и любым путем вернуться в Баймак. Хотелось немедленно предупредить об услышанном товарищей. Какая-то необъяснимая тревога охватывала душу, сжимала грудь.

Биишев и имам отряда, правда, предлагали:

- Много заявлений поступило из окрестностей. Давай съездим вместе и проверим, все равно ведь нет дел, требующих срочного возвращения в Баймак для их решения. Ты сегодня переночуй у нас, а завтра с утра отправимся вместе через Тангауровскую волость.

Однако слова, услышанные мной от того человека, оказали на меня такое сильное влияние, что у меня не было никакого желания оставаться и куда-либо ехать. Поручив Биишеву поехать, куда они хотели, вместе с имамом-эфенде, сам срочно выехал в Баймак.

кутру 1 марта (16 февраля)

ВБаймак я прибыл после заката солнца. Сначала зашел в канцелярию, там никого, кроме польских офицеров, не было. Поздоровался с ними и, долго не задерживаясь, ушел.

317

Когда вошел к Магазову - Идельбаеву, они оба спали на своих кроватях, [но] встали и поздоровались.

Сразу же я сообщил им то, что меня беспокоило. Идельбаев и Магазов, однако, не обратили на это никакого внимания. «Наверно, поработал один из тех, кто падок на распространение ложных слухов», - сказали они и тем ограничились.

<...> Стараясь не нарушить спокойствие товарищей, и сам перестал беспокоиться.

14 февраля приехали Мулладжан Халиков и из Оренбурга Газиз Альмухаметов. Так как Альмухаметов приехал поздно вечером, в тот день он не дал нам лишней информации. На другой день, в пятницу, рассказав народу об арестах и создании «комитета по спасению Башкортостана», собрал несколько сот рублей пожертвований.

15 февраля вечером, заслушав доклад Газиза Альмухаметова, мы провели экстренное собрание. Меня назначили председателем собрания, Халикова - секретарем.

Хотя я давно и неоднократно говорил Магазову о необходимости направить кого-либо делегатом в Петроград и Оренбург, он оставлял это без внимания.

- Торопиться для дела не годится, потерпим еще. Может быть, кто-нибудь приедет из Оренбурга, - и все тянул. Но Идельбаев поддерживал мое мнение.

И вот прибыл человек из Оренбурга. Через него мы получили информацию о положении арестованных. Дело, однако, продолжало оставаться за отправкой делегата.

Я не хотел, чтобы собрание затягивалось; надо было, чтобы оно скорее решило вопрос, суть которого заключалась в том, чтобы как-то отправить Габдуллу в Петроград. Собрание единогласно решило откомандировать его делегатом, придав ему солдата для сопровождения. Небольшой спор возник по поводу суммы выделяемых ему денег. Магазов предлагал 2 тысячи рублей и добивался принятия его предложения. Я же, учитывая «трудности времени», а также возможность возникновения необходимости поездки кроме Петрограда еще в какой-нибудь другой город, настаивал на выдаче не менее 5 тысяч рублей. Большинством голосов было решено выдать 5 тысяч рублей.

Следом рассматривался вопрос об определении месторасположения центра. Газиз Альмухаметов сообщил, что они, создав «комитет по спасению Башкортостана», обосновались в деревне Габделислам Оренбургского уезда и объявили ее центром, и добавил, что этот вопрос не стоит теперь поднимать, поскольку он уже решен, и окончательно.

Магазов выступает против. По его мнению, центр должен быть там, где находится отряд, организованный правительством. Комитет по спасению Башкортостана, возникший позже правительства, можно перевести туда, к отряду.

- Так как мы уже успели разослать агитаторов по различным районам Уфимской, Пермской, Оренбургской губерний и они оповестят, что центр в деревне Габделислам, - заявляет Альмухаметов, - я категорически требую оставить там центр.

При одном голосе против собрание признало центром Баймак.

Позже, когда повестка дня была исчерпана и председателем объявлено о закрытии собрания, стали торопить Габдуллу с выездом, и в тот же день [15 февраля]. Габдулла, однако, вознамерившись получить мандат и от рабочих: тогда-де мое влияние перед [центральным в столице] советом станет еще весомей, - не смог выехать сразу, будучи вынужден переночевать. Потому что рабочие по телефону известили, что из-за отсутствия некоторых членов [Баймакского совета] они не могут провести заседание и что завтра до 9 часов утра подготовят и вручат мандат.

Не сумев отправить в тот день Габдуллу, легли спать. Мухаметдин Адигамов, Усман Ягудин, адъютант Магазова Козловский устроились на верхнем этаже, а мы втроем - Идельбаев, Магазов и я - легли в той комнате, где обычно ночевали.

318

Мы спали глубоким сном и так крепко, что... около 4-х часов ночи я проснулся от крайнего беспокойства, разбуженный громкими голосами и шумом препирательства. Спросонья я узрел человека, изготовившегося броситься на Магазова. В руке у него ружье. Мне показалось, что он, слегка согнувшись над кроватью Магазова, собирался проткнуть его штыком...

Сидя в полной растерянности, я услышал:

- Напало какое-то войско. Дом окружен. Все вооружены. Вставайте скорей! - И я вскочил на ноги. Встали также Идельбаев и Магазов. Мы оделись с быстротой, на которую были способны.

Успев кое-как одеться, я обратил свой взор с какой-то надеждой на Идельбаева и Магазова. Мне в голову пришла мысль о том, что только от них можно ожидать чего-либо, так как они люди военные. Придумают ли какую-нибудь хитрость, или вступят в бой, - вовсяком случае им решать, как нам спастись от врага или сдаться в плен. Однако ни Идельбаев, ни Магазов не взяли в руки оружия. В шкафу находились 7-8 «гра». Вместе с тем над их изголовьем висят заряженные ружья. Но нисколько не чувствовалось, чтобы у них появилась мысль взяться за оружие.

Увидев такое положение, уяснив себе, что нет больше пути к спасению, я решил достойно встретить судьбу. Понял: что бы ни случилось, надо быть одетым, и вышел в раздевалку, чтобы надеть свой полушубок. Проходя по длинной прихожей дома Кабанова, из окна увидел построенных в шеренгу [наших] солдат, которым ежеминутно угрожала холодная пуля. Собрав все свое мужество, дошел до гардероба. Так как наружная стена дома сплошь состояла из стекла, все мои передвижения открыто просматривались снаружи солдатами. Кто-то, увидев меня, подойдя или еще до этого уже подошедший к парадной двери рядом со стеклянной стеной в сторону сада, стал изо всех сил стучать по двери. На зиму она запирается и через нее не ходят. Поэтому открывать дверь было невозможно. И так как я был сильно напуган, то, когда начали колотить по двери, чтобы выбить ее, я вынужден был, забрав шубу, молча и потихоньку, но быстро бежать отсюда.

Когда я вновь вошел в спальную комнату, Идельбаев и Магазов тоже были одетыми и стояли удивленно растерянные. «Что вы стоите, от кого ждете помощи, дом окружен войском, - сказал я - Убежать со стороны главного зала невозможно». Они ответили опять молчанием. Потеряв надежду на своих товарищей, застывших как неподвижные каменные изваяния, я вышел во двор, чтобы осмотреться. Вокруг никого не было видно. Сердце радостно застучало: «спасение». Чтобы поделиться своей радостью, быстро вернулся в дом.

- Пошли, Габдулла, во дворе никого нет, разбудим пехоту. По-моему, они не должны бы сбежать; все равно нас поймают, постараемся как-нибудь проникнуть к пехотинцам и разбудить их, - сказал я. Товарищи мои все еще стояли застывшие, не отвечая мне ни словом, ни движением. По-видимому, они лишились разума от страха, вызванного внезапным нападением, подумал я и один выбежал из дома, чтобы добраться до пехотинцев

иразбудить их. Выйдя из дома Кабанова на улицу, осмотрелся по сторонам: никого не видно. Я был уверен, что за несколько прыжков смогу достичь парадной двери казармы, находящейся по другую сторону улицы. Собрав всю свою прыть в кулак, перебежал улицу

идостиг парадной [двери]. Чтобы скорее проскользнуть в дом, потянул к себе дверь. К несчастью, она была заперта, а солдаты, как вернувшиеся с пастьбы коровы, мычали и похрапывали себе. Вместо пробудившейся было «надежды» на спасение сердце почувствовало грозную опасность. Ощутил себя зверьком, прижатым к своей норе охотником, а вход в нору закрыт, потому судьба зверька целиком в руках ловца. Как о последней надежде и крайнем средстве подумал о том, как разбудить солдат через окно.

319