Tom_1_-_2002

появились какие-то черные силы, которые чинят нам препятствие. Да буду^ прокляты эти темные силы!.. - И дальше:

- Вот ты сам сотрудничаешь тут, в рабочем совете, будешь служить и в дальнейшем. У нас нет ничего против вас, пожелание одно - успеха. Мы это подтвердили не только словом, но и делом. Нами выделены деньги на нужды рабочих. Вооружили их. С вашим рабочим советом мы делали все согласованно. Бог свидетель. Со дня нашего вступления

вБаймак местному населению (а не только башкирам) мы не причинили никакого вреда - ничего кроме пользы не было от нас. Все это вы видели своими глазами!.. Те наши товарищи, с которыми мы до сих пор действовали душа в душу, сообща и согласованно, сегодня нас взяли под арест. Как это понять?.. Говорят, каждому действию есть повод. Мы далеки от совершенства. Пытаемся предпринять только первый шаг к совершенству. Но подготовка

кэтому нашему первому шагу уже принесла нам много бедствий, вызвала затруднения. На этом пути нам пришлось пережить много духовных и физических страданий. Хотя, может быть, наше дело со стороны выглядит не таким уж важным, но указанный первый шаг явился, мы считаем, величайшим и священным сдвигом нашего дела. Конечно, мы глубоко скорбим

всвязи с тем, что начатое нами священное дело во имя священной идеи может погибнуть под ударами «черныхсил»!..-[Ответ:]

-Мы ничего не знаем [кроме того, что] есть телеграмма от губернского комиссара. Там сказано: немедля ни минуты, ликвидируйте башкирский отряд. С этим связан произведенный арест. Иной причастности к делу рабочие не имеют. На них возложена ответственность за малейшее промедление с арестом... - [Далее:]

-Мне нет дела до вас. Я очень зол только на Габдуллу Идельбаева. Остановив меня в деревне Юмашево, он пригрозил: «В течение 24 часов я тебя отправлю на тот свет!» Всему свое время, вот сейчас он сам попался. Уже ему самому вместо меня придется отправляться туда...

-Иптэш, меня-то уж не было там и тогда, потому я не в курсе того, что случилось между вами. Но я прошу тебя об одном: как бы там ни было, в такое время надо забывать мелкие обиды. Мы же все мусульмане, у нас одна общая религия и желания. Хотя он и угрожал тебе отправить на тот свет, но, видимо, простил тебя: ты ведь живой. Если Идельбаев проявил благосклонность и простил тебя, то и ты должен бы ответить ему тем же, не забывать о его доброте, - сказал я.

-Насчет доброты и прощения: это ведь от нас не зависит. Вас, несомненно, отправят

вОренбург. Там уже не я решаю. Произойдет же с ним то, что ему богом предопределено, - сказал Закир и удалился, покуривая свой табак. Как только он ушел, Усман Ягудин стал рассказывать мне о случае, происшедшем между Идельбаевым и им (Закиром). По его рассказу, баймакские рабочие, услышав о башкирском отряде, стоящем в деревне Юмашево, отправили туда одного из членов совета, Закира, в разведку. Но, как он ни старался оставаться там неузнанным и ни скрывал цель своего появления - разведать секреты отряда, - распространяясь о мусульманстве и своей ему приверженности, остроглазый Габдулла сразу раскусил его. Он заявил Закиру:

-Мы еще в Оренбурге замучились от лицемеров татар. Здесь, куда мы прибыли, чтобы быть подальше от двурушников и свободно заняться делом, опять те же лицемеры, тот же татарин!.. - Я добьюсь, чтобы ты в течение 24 часов был осужден [военно]-полевым судом. Таким, как ты, продавший русским свою религию и совесть лицемер, не может быть ничего

иного, кроме полевого суда!

Потом, однако, поговорив с ним, простил его и отпустил на волю. В желании Закира отомстить и бить лежачего проявлялась его татарская натура...

Мы вчетвером так и лежим. Спустя примерно час начали по одному приводить людей из нашего дома. Привели всех, не оставив никого, - дежурного кавалериста, караульного,

322

милиционера. Здесь теперь были все, кто находился в нашем доме. Они ничего не знали о пехоте. Спросили о Магазове и Идельбаеве. Они ушли оттуда уже давно. В том доме теперь никого не осталось. Рабочие[-совдеповцы] там все уже перерыли, сказали они.

Мы были рады, не сомневаясь в том, что Магазову и Идельбаеву удалось скрыться. Бог милостив, мы останемся здесь самое большее до рассвета: они сумеют нас освободить, думали мы. Но наша радость продолжалась недолго.

Привели всех польских офицеров. Вошли Гольштейн, Зайковский, Зигирт, Сталицкий, Василевский, Фальковский. Им по 19-20 лет. Молодой парень Зигирт, сказав с прямотой, характерной полякам: «Чем разрешится наша судьба?»1, тяжело вздохнул. «Почему так переживаешь, нас ведь арестовали баймакские рабочие, наша пехота разгонит их и спасет нас», - сказал я.

«Пехота уже сдалась без боя. Ваша вера и надежда неуместны», - ответил он. Оказывается, наша пехота, проснувшись утром, не оказывая ни малейшего

сопротивления, сдалась врагу. Ее заперли отдельно в казарме. Вся надежда наша оставалась одна - на Габдуллу и Гимрана. Что бы ни случилось дальше, все будет зависеть только от них...

Скоро настал рассвет. Появившиеся около 6-7 часов утра двое членов рабочего совета расспрашивали нас об Идельбаеве и Магазове. Мы ответили, что они оставались в том доме и что, арестованные раньше, откуда мы можем знать о них. В таком порядке они подходили к нам три раза и расспрашивали. Мы давали один и тот же ответ.

Лишь около 12 часов дня доставили Гимрана Магазова и Габдуллу Идельбаева. Сначала вошел Гимран. Он не изменился, держит себя как обычно. Хладнокровно вошел и промолвил: «Потеряли деньги. Зачем, не подождав хотя бы денька два, мы вернули их обратно?». Вслед за ним вошел Габдулла Идельбаев. Его лицо было бескровным, растерянным. На нем отпечатались досада и злость. Он, взмахнув правой рукой, сказал: «Счастье тех, кто не является офицером, офицерам же могила, конец мне! Пропала голова!», - и со скорбным видом уселся рядом со мной.

-Успокойся, иптэш. Рано делать печальные выводы, ничего не случится. Не совершили же мы ничего заведомо преступного, - сказал я.

-Нет уж, Габитов-иптэш, - возразил Габдулла. - Я много раз пережил подобные вещи.

Имного повидал подобного. Вот Симферополь: там расстреливали как собаку каждого офицера, попадавшего им в руки. Без всякого следствия. Так будет и с нами. Если разобраться, нас нельзя не только расстреливать, но даже арестовывать не должны были. Суть дела в другом: стоящие перед нами враги - это хулиганские банды, не признающие ни бога, ни закона нашего...

Я по-прежнему прикидываюсь, как будто не принимая слова Габдуллы всерьез,

иуговариваю его выкинуть подобные мысли из головы, не беспокоить себя пустыми мыслями и думами; подчинимся-де судьбе, нет нужды и никакого смысла в гадании о том, что еще может впереди произойти; это ведь революция; в ней будет много и грязных

ичистых моментов, не только смерть может случиться, но и фортуна улыбнется. Это естественно, и несмотря ни на что нельзя падать духом, толковал я в утешение.

Гимран же все беспокоится о потерянных деньгах. Чего же ты так сильно беспокоишься о каких-то двадцати тысячах, говорю ему.

Магазов:

- Не двадцать, а восемьдесят тысяч. На другой же, после твоего отъезда в полк, день мы успели вернуть обратно те деньги, которые при тебе были отданы Хибатулле Саитьягафарову на хранение. Все эти деньги сейчас в руках рабочих. Зря поторопился, зря!

1Русскоязычная фраза документа.

323

И*

Если бы проявил немножко терпения, эти шестьдесят тысяч были бы целыми. Не сохранили, - сокрушался он.

Идельбаев выговаривает Магазову за то, что тот не послушался его: «Я же говорил тебене надо забирать деньги, пусть бы оставались там, куда они были отданы на хранение, брали бы по мере надобности; но ты не послушался». Всю вину Идельбаев возлагал на Магазова. Я тоже упрекнул его. Магазов, признав целиком свою вину, сидел теперь спокойно, молча, низко опустив голову.

Мы с Идельбаевым ругали Магазова и за то, что он не припрятал квитанцию на деньги, выданные на хозяйственные нужды Брицу в размере двух тысяч рублей, и за то, что он не проявлял осторожности. Брица рабочие обвиняли как контра. Квитанция, выданная им Магазову, оказалась в их руках, и мы беспокоились о том, как бы эту квитанцию не превратили в вещественное доказательство виновности нашей в контрреволюции.

Узкая комната, четыре окна, из которых два смотрят во двор, два - на улицу. Половину одного окна, выходящего во двор, оставляют открытой. Лежим на полу: поляки головой к одной, а мы - другой стене. Пищу принимаем на полу - разложенной шинели. Было по старому стилю 16 февраля. Заночевали здесь. На другой день принесли все наши пожитки, которые сложили в передней комнате. Саквояжи наши разбиты и разграблены. Караульному начальнику сообщил об исчезновении из моего саквояжа 3500 рублей денег

ивсех вещей.

-Кого только здесь нет: есть ведь разные люди и поэтому не могу обещать, что все твои вещи будут отысканы. Но о деньгах сообщу в совет. Если не найдут твои деньги, то хоть сами возместят, - отвечает начальник караула.

Прапорщик Усман Ягудин просит вернуть деньги, оставленные им в кармане гимнастерки, и другие товарищи по поводу потери их денег и вещей выражают ненависть к проявленной рабочими дикости (вэхшилек).

Ближе к обеду пришел кантон[ный начальник] Шахшариф Матинев. Хотя перво­ начально он так же был арестован, но, к его счастью, освобожден, и он заявился с тем, чтобы забрать свои вещи, доставленные сюда вместе с нашими.

Белобородый, он был одним из тех, кто во главе важного и горячего дела, молился за счастье Башкортостана и, конечно, сильно переживал случившееся. Не осмеливаясь обратиться к нам, как бы боясь: ведь за разговор с нами могут вновь запереть, - держался очень скованно. На самом деле и так вооруженная стража не позволила бы ему разговаривать с нами. Забрав свои пожитки, «аксакал» удалился.

После обеда, около двух часов, попросились на перерыв. «Не помрете, перерыва не будет. Комната ваша ведь сухая», - ответили нам. Запертых вместе с нами солдат увели в казарму. Нас осталось шестеро поляков и четверо башкир - всего 10 человек. Так как прогулку не разрешали, мы радовались уже тому, что солдат увели.

Ближе к вечеру два человека, прибывшие от совета рабочих, прочитали телеграмму об аресте, поступившую от губернского комиссара Цвиллинга. Там были написаны следующие слова1:

Баймак. Совет рабочих депутатов. По постановлению Оренбургского мусульманского революционного комитета арестуйте главарей башкирского отряда, находящегося в Баймаке. В случае неисполнения того приказания Баймакский совет рабочих депутатов будет объявлен контрреволюционным и понесет самое строгое наказание.

Оренбургский губернский комиссар Цвиллинг

1Текст телеграммы в документе воспроизведен по оригиналу на русском языке.

324

№130

Последующие дни и ночи в выяснении отношений и ожидании развязки

Гимран Магазов членам совета:

-Товарищи! Эту телеграмму [из Оренбурга] вам следовало прочитать нам еще до ареста. Нашему появлению в Баймаке вскорости будет около месяца. За это время ни мы вам, ни вы нам вроде не нанесли каких-либо серьезных обид. Что произошло с нами

вБаймаке, легко, думаю, можно уладить нам с вами; ведь до этого дня наши взаимоотношения складывались в пользу добрососедства. И мы всегда положительно относились к вашим просьбам. Мы давно уже объяснили, что при признании воли нашего Центрального совета и Башкирского правительства в нашем лице и выполнении решений курултая наше к вам дружественное отношение обеспечено. Поэтому, получив приказ губернского комиссара [большевиков], вы могли не в ночь нас арестовывать, а днем сделать свое дело. Созвали бы нас к себе и сказали: «Вот, товарищи, телеграмма с приказом, на основании которого вы считаетесь арестованными. Отдайте приказ своему отряду: пусть сдадут нам оружие и разойдутся по домам». Но вы поступили не так. Мы спали ни о чем не подозревая, а вы, напав на нас ночью, обрекли нас на столь неприятное положение, ладно хоть арест прошел бескровно. Но если бы из-за взаимных недоразумений пролилась кровь, то на кого бы легла ответственность? - Далее:

-Аллах свидетель, я не принимал напавшее войско за рабочих. Я даже не допускал

ине ожидал такого нападения с вашей стороны. Если это произошло по приказу, то мы не вправе вас винить. Не принимайте столь близко к сердцу по-дружески выраженные обиды к вам.

Один из членов совета:

-Мы это хорошо продумали. У нас были свои причины провести аресты ночью. Ответственность за исполнение телеграммы несет актив совета. Посоветовавшись, мы пришли к мнению, что вы с утра можете выехать в командировку и ответственность за это ляжет на нас. А телеграмму получили в час ночи. К этому времени вы уже легли спать и мы не сочли нужным, разбудив вас, прервать ваш сон. Но знали, что если ночью не арестуем, то это откладывается до завтрашнего дня. Тогда встал вопрос: или мы сможем вас арестовать, или нет!

Габдулла Идельбаев:

-Товарищи! Надо сказать тут прямо. Получается, что в ответ на сделанное нами добро мы получаем зло. В мире нет ничего безмерного. Всякая вещь, будь она хороша, или плоха, имеет свое ценностное измерение. Как много мы доверяли и верили вам!.. Доверяя, мы никогда и ни в чем, ни в какой помощи не отказывали вам. Видимо, вы не забыли оказанные нами услуги и не станете их отрицать. - Далее:

-Сколько раз я обьяснял вам, что идет политическая борьба между татарами и башкирами. Арест членов нашего правительства в Оренбурге - следствие и отголосок этой борьбы. Потому я могу сказать: если вам известны татаро-башкирские разногласия и трения, то должны понять, что мы вольны в наших действиях.

-Вам многое дозволено: могли же, обсудив у себя тот приказ, дать объяснение губернскому комиссару. Но вы этого не сделали и не захотели сделать. Словно тупые и низкого пошиба люди, вы не смогли оценить доброту с нашей стороны. Своими грубыми действиями вы это уже подтвердили.

Один из членов совета:

325

- Нет уж, товарищ Идельбаев, зря вы хотите выставить себя чистым да святым. Герой, выступающий за правое дело! Но мы еще не забыли слов, сказанных вами и Амиром Карамышевым. Тогда вы были делегатами. Может быть, этого ты и сам не помнишь. А мы помним...

Перебив члена совета, Идельбаев спросил:

-Чем, например, каким-таким словом огорчил я вас? Продолжив свое слово, член совета далее сказал:

-Если не столь нас ненавидите, то смиритесь по-доброму и сдайте [оружие]. Куда бы его вы ни спрячете, все равно ведь найдем! Как бы тогда не стало вам худо!

Угрожающе закончил свою речь член совета. Идельбаев:

- Я удивляюся, что вы напоминаете мне когда-то сказанные слова. Я не отрицаю своих слов, но и не виню себя за них. Потому что время и обстоятельство побуждали меня говорить так. На моем месте даже вы сами говорили бы то же самое.

Член совета:

-Сожалею, но это ваши проблемы. Такого рода слов я бы не допустил перед темным

ибезграмотным народом.

Затем члены совета вышли. Их слова крайне расстроили Г. Идельбаева.

К нашему с Амиром прибытию в волостную управу там собралось около тысячи рабочих. Увидев нас, они угрожающе зашевелились и заворчали: «Нечего с ними церемониться, саблями их - и все. Взять за шиворот и выбросить их отсюда». Но мы чувствовали и понимали, что нельзя поддаваться их настроению: как бы не усугубить его. Успокаивала нас, видимо, возможность того, что, если случится конфликт с рабочими, то и у нас найдется сила, чтобы обуздать их. И сможем объяснить им причину их бедствия. Мы знали их положение, наши выступления были ответом на их требования. «И никакой вины за собой не видим, и может ли она быть?» - проговорил Идельбаев.

- Их слова, как и слова их хозяев, не принимай ты всерьез. Враг всегда останется врагом. В том, что они ищут «грязь» под ногтями, сомнений нет. Зачем из-за этого волноваться? - отвечаю я.

18 февраля меня и еще 15 башкир [снова] вызвали для разговора. Поинтересовались: дескать, не обижают ли вас и как с вами обращаются. При нашем разговоре присутствовал один из русских, понимающий по-башкирски. Внимательно прислушивался к нашим словам. Поэтому невозможно было говорить прямо и откровенно.

Никто из них не смог сказать ничего утешительного для нас, разве только порадовали тем, что хотят отправить в Оренбург: мы знали, что в Баймаке нет такого законного порядка, который разрешил бы конфликт,

В тот же день вечером увеличили число охранников: вместо 6-7-ми поставили 30-35 человек. Все были вооружены. Доставили много патронов. Видимо, случилось что-то необычное.

Хотя точно не знали, что далее последует, но все же почувствовали надвигающуюся опасность. Проспав ночь, утром 19 февраля часов в 10 видим: пришли трое членов совета. Они заявили:

- Товарищи. Вы хорошо, знаете, по чьему приказу были арестованы. Телеграмму вам уже прочли. Если мы и арестовали вас, то здесь нет нашей вины, не несем за это ответственности. Вы хорошо знаете, что за сила заставила нас сделать это. Сейчас мы оказались меж двух смертельных опасностей. Если освободим вас, то арестуют нас. Башкиры пришли освободить вас. Амир Карамышев, собрав 6-7 тысяч башкир, держит Баймак под угрозой. Сейчас наша жизнь висит на волоске. Наша сила, как вам известно, -

326

это около ста человек. И мы хорошо понимаем, что с ними невозможно противостоять 6-7 тысячам солдат. Башкиры на конях затопчут нас, даже не вступив в сражение. Но вы хорошо знайте и то, что нам все равно смерть, а потому умрем, но и вас не отпустим. Допустим, мы погибнем, а вас освободят. Но будущее-то как обернется? Взгляните на это трезво. - И далее:

- Мы пришли для того, чтобы довести это до вас и узнать - какую вы изберете дорогу: заставите ли башкир посадить нас, или же распустите их? Ответы на наши вопросы изложите письменно и передайте нам, товарищи. За вами нет греха. Мы это знаем как свои пять пальцев. У нас нет сомнения даже в том, что после рассмотрения дела вы будете освобождены. Темный ваш народ этого не знает, вы, пожалуйста, объясните всё это ему. Мы вас даже без разрешения совета, если кто-нибудь поручится за вас, передали бы башкирам. Только они пусть подождут до окончания дела. Ведь мы до этого не проливали кровь, жили дружно и мирно.

№131

«Револьверы и штыки нацелены в широкую грудь Габдуллы»:

эпизод допроса

-Где набрал этих польских офицеров, кем выплачивается им жалованье, сколько?..

-Еще при нашем уходе из Оренбурга они выступили вместе с нами. Жалованье выдаем им мы, получают по 500 рублей в месяц.

-Поляки ведь все контрреволюционеры. Значит, вы с самого начала старались сплотить вокруг себя контрреволюционеров. Близкие Дутову его товарищи - все они ведь присоединились к вам!..

-Мы их приняли не как контрреволюционеров. Нам нужна была товарищеская их помощь как военных инструкторов. Поэтому никому из офицеров, пожелавших служить, не отказали. Только лишь один, из присоединившихся к нам, ушел спустя 4-5дней.

-Куда он ушел? Почему его не расстреляли? Ведь вы проводили его, выдав ему 20 тысяч рублей денег и вооруженных солдат для сопровождения.

-Я ему одолжил 4 тысячи рублей. Потому что надеялся, что он будет сотрудничать с нами. Однако он, уйдя, куда-то запропастился. Мы не знаем куда. Я не давал ему солдат и оружия.

-Почему же не застрелили?

-Как я мог расстрелять безвинного человека. От него нам не было вреда.

-Тогда нет смысла искать другого, более убедительного, доказательства вашей контрреволюционности. Потому что тот человек - сотоварищ Дутова и Архангельского, действовавший с ними рука об руку. Вы нарочно дали ему сбежать!..

-Вы здесь ошибаетесь, я ничего не знаю о Брице. Он прибыл сюда к нам из Оренбурга. Направил его Ильдерхан Мутин. Поэтому ответственность за Брица должна ложиться не на меня, а на того, кто его направил. С самого его появления я ему не очень доверял. И уход его от нас был вызван тем, что он тоже не слишком доверял мне...

-Где ваши офицерские погоны? Сейчас же соберите и передайте мне!..

327

Гимран Магазов из кожаной сумки достал и отдал погоны всех офицеров, что были под его началом. Отдал командиру красных также и погоны, специально изготовленные для солдат и офицеров отряда учительницей деревни Юлук из обшитого шелком зеленого сукна с нарисованными на нем луком и стрелами. На погонах офицеров были изображены звездочки.

Рассмотрев все погоны николаевских времен, по списку, лежащему под его рукой, краском стал вызывать офицеров на допрос. Магазов представлял каждого из них и сам был допрошен. Когда закончился допрос Магазова, на нас направили револьверы и штыки. Пули, со свистом пролетев над нашими головами, исчезали в стене...

Крайним на наре, которая была напротив, лежал Мухаметдин Адигамов. Хотя была его очередь, но узнав, что он не военный, приступили к допросу его соседа Габдуллы Идельбаева. Почему-то, то ли испугавшись от увиденного им жестокого обращения с Магазовым, то ли от чего другого, Габдулла Идельбаев вдруг начал дрожать. Его дрожь отражалась не только на его внешности, но и голосе. Мне хотелось успокоить и подбодрить его, придать ему смелости, мужества и гордости, поднять его дух. Но сидящие передо мной надзиратели заставляли меня сидеть молча и тихо...

Как только услышали фамилию Идельбаева, красные воскликнули: «Вот этот и есть самый нужный нам человек. Мы должны, разрубив его на миллионы кусков, бросить их в преисподнюю (йэЬэннэмгэ)». Во всеоружии выстроились перед нами. Револьверы и штыки нацелены в широкую грудь Габдуллы.

Командир красных тихим голосом начал допрос.

-Кто ты есть? -Товарищи...

-Мы тебе не товарищи, не марай наше имя! -Господа...

-Время господ уже прошло, мы не господа, а пролетариат!.. -Товарищи...

-Повторяю, не марай наши имена, - и два выстрела из револьвера.

-Как же тогда обращаться мне к вам?

-Зови по фамилиям, мы... тебе не товарищ!

-Извините, будьте добры: как ваша фамилия?

-Федоров (товарищи его обращались к нему как Баранову, почему-то он назвался Федоровым).

-Федоров! Чтобы объяснить кто я такой, дайте мне, пожалуйста, возможность говорить подольше. Я не буду стараться ни оправдаться, ни скрывать свою вину. Я хочу лишь открыто вам объяснить ситуацию.

-Говори, но не тяни слишком. Мы пришли сюда не для того, чтобы слушать птичью песню...

-Я в Симферополе состоял на военно-медицинской службе (хэрби докторлых хе?мэтендэ). Там я устроился 3-4 месяца спустя после революции...

-Ты не разглагольствуй тут о вещах давно минувших дней, для нас не имеют никакого значения эпизоды из твоей биографии. Рассказывай о том, когда ты сюда прибыл...

-Я буду краток, но, пожалуйста, разрешите мне изложить вопрос с самого начала. Когда я еще пребывал в Симферополе, пришла телеграмма от Башкирского областного

немедленно прибыть в Оренбург. Как ни торопился, но из-за беспорядков на путях сообщения приезд в Оренбург затянулся, я добрался туда лишь в 17-18 числах января.

328

К моему прибытию оказалось, что башкирский отряд уже давно выехал. Чтобы посетить отряд, мы с Ахмет-Заки Валидовым в тот же день выехали из Оренбурга. Мы думали, что отряд находится в деревне Идельбаево, но он успел перейти в деревню Кадырша, и мы отправились вслед в Кадыршу. 20 января в деревне Кадырша мы присоединились к отряду. Вначале, когда выезжали с Ахмет-Заки Валидовым, мы не рассчитывали оставаться в отряде, нашей целью было вернуться обратно в Оренбург. Ахмет-Заки Валидов, однако, уехал один, оставив меня на 2-3 дня в отряде. На случай отъезда Ахмет-Заки в Уфу мне, оставляемому им до его возвращения вместо себя, через 2-3 дня следовало вернуться в Оренбург. Но Магазов, мой товарищ, командовавший отрядом, не отпустил меня. После этого, сколько бы раз я ни хотел возвращаться, Магазов не освобождал меня от моей должности в отряде. [Между прочим,] к моменту моего прихода в башкирском отряде не было офицера Брица. Вместе с тем была распродана водка с завода Мокрушина. И деньги были получены. Таким вот образом произошло мое появление в отряде.

-Найдете ли меня виновным, или оправдаете - все в вашей воле. Хочу лишь я сказать вот что: после присоединения к отряду не совершил ничего такого, в чем можно было бы меня обвинять. Так как не с самого начала участвовал в делах Башкортостана и проработал недолго, я не информирован о проделанной работе.

-Не ты ли предъявил ультиматум баймакским рабочим?

-Я никогда не предъявлял ультиматума рабочим Баймака. Лишь тогда, когда мы свойском без предупреждения подошли прямо к Баймаку, во избежание возможных печальных инцидентов, до достижения взаимопонимания, мы сначала поговорили с рабочими

иобъяснили цель нашего прибытия. Одним из представителей, направленных из отряда на переговоры, был я. Рабочие, изъявив свое согласие на вступление в Баймак башкирского отряда, сами помогли подготовить казармы для солдат.

-Вы, может быть, под страхом заставляли рабочих выполнять для вас эти и другие работы?

-Я верю, ни один рабочий не скажет о совершении нами притеснения или насилия. Потому что все наши действия мы осуществляли по взаимному с ними согласию. Даже, выдав им 2-3 тысячи рублей денег, доставили для них оружие из Орска...

Закончив допрос Габдуллы Идельбаева, красные подошли ко мне. Так как я был в штатском, они спросили меня, не являюсь ли военным, и, узнав, что я не солдат, меня, как и Адигамова, допрашивали лишь слегка.

Потом, подойдя к польским офицерам, еще не приступив к допросу, стали их избивать. Некоторые из поляков достали из карманов и предъявили свои документы, однако те, не читая их, разорвали на куски и разбросали.

- Кто вас сюда пригласил? Башкирские джигиты, возможно, ходят - гомонят, считая, что добиваются счастья для своего народа. Вы-то кому тут радеете? Какое вы имеете отношение к башкиру? (Достает из кармана кусок золота). Вот что притянуло вас сюда. У нас, у русских, есть пословица: «Урал - это дойная корова, которая кормит всю Россию!» Вы, поляки, даже не слыхали об этой пословице, а мы, русские, ее хорошо знаем. Если вы действительно так мужественны, то почему не стали хозяевами у себя в Польше и, не став там таковыми, пришли сюда - на башкирскую землю?

Толком даже не допрашивая польских офицеров, как бы разговаривая между собой, продолжали бить их прикладами. Притомившись от этого занятия, командир красных обернулся к стоявшим за ним рабочим:

- Товарищи! Доставшиеся здесь от арестованных трофеи раздадим вам. Вы приняли на себя все заботы и невзгоды, связанные со слежкой и их арестом. Поэтому отобранные вещи

329